Правда, герцогиня, до которой доходили слухи о любовных похождениях жениха, некоторое время колебалась; но слухи в ту пору казались не очень тревожными - ведь Барбара тогда еще не была известна всем и каждому как первая любовница короля. "Кроме того, - напомнил герцогине супруг, - молодому неженатому мужчине волей-неволей приходится иметь любовницу. Впрочем, - продолжал он, - после свадьбы он наверняка остепенится".
И свадьба состоялась - в Гааге, как раз накануне Реставрации. Леди Елизавета, видевшая с детства лишь самую искреннюю привязанность родителей друг к другу, надеялась и в собственном браке обрести отношения столь же прочные и счастливые. Однако ее ждало жестокое разочарование.
Граф с самого начала дал ей понять, что женился на ней лишь ради удобства, и грубо отвергал ее по-детски наивные ласки.
Сперва она оскорбилась, потом решила, что он все еще не может забыть свою первую жену, Анну Перси. Она выспрашивала об Анне тех, кто ее когда-то знал, и старалась всем своим поведением подражать недосягаемой сопернице; однако ее усилия, по-видимому, лишь злили, а отнюдь не смягчали супруга. Он был резок и холоден с молодой графиней и избегал ее общества, сколько это было возможно. Он без обиняков заявлял, что если он и поддерживает с нею какие-то отношения, то только потому, что этого ждут от него окружающие.
Нежная и наивная Елизавета, ничуть не похожая на Барбару, безмерно раздражала его, потому что уже самой своей непохожестью постоянно напоминала ему о Барбаре и заставляла с новой страстью желать возобновления бурного романа.
Даже теперь, после возвращения в Лондон, она находилась в полном неведении относительно образа жизни своего супруга. Мать, втайне от нее, говорила с зятем и просила его проявлять к ее дочери должное уважение; в результате чего Честерфилд еще более отдалился от жены, а Елизавета, проводившая все дни в одиночестве, продолжала размышлять о добродетелях покойной Анны Перси, до сих пор, как она полагала, владевшей сердцем Филиппа.
Сейчас граф едва владел собою - так сильно в нем было желание поскорее увидеть Барбару. И не только Барбару: Честерфилд был уверен, что в новорожденном младенце течет его кровь. Он продолжал бывать у Барбары и после того, как она стала любовницей Карла; как-то он даже взялся упрекать ее в том, что она предается распутству ради королевских милостей, но она лишь хохотала, и насмешничала, и . сводила его с ума ненасытностью своего желания, коего одному любовнику утолить было бы не под силу... Да, Честерфилд вполне мог оказаться отцом этого ребенка.
- Филипп... - Елизавета улыбнулась ему обворожительной, как она наивно полагала, улыбкой, однако он оттолкнул ее.
В ту же секунду в ее удивленных глазах заблестели слезы.
Между тем если что-то в молодой жене и бесило графа пуще ее детского кокетства, так это были именно слезы: после свадьбы он уже довольно их насмотрелся и наслушался тихих всхлипов в темноте.
- Зачем ты терзаешь меня? - зло крикнул он.
- Я?.. Тебя?..
- Зачем ты хочешь удержать меня подле себя, когда прекрасно знаешь, что мне это неприятно?
- Филипп!.. Ты так говоришь, будто... ненавидишь меня!
- Так и будет, если ты не перестанешь за меня цепляться. Тебе мало того, что я на тебе женился? Чего еще ты от меня хочешь?
- Я хочу... Филипп, я хочу, чтобы мы с тобою были счастливы... как муж с женой.
Но Честерфилд лишь расхохотался, ибо в эту минуту пребывал уже целиком под властью Барбары. Он и прежде не раз убеждался, что Барбара, как настоящая ведьма, умеет околдовывать свои жертвы даже на расстоянии. Теперь ему казалось, что она здесь, в комнате рядом с ним, глумится и насмехается над его нерешительностью, подбивая его сказать правду этой дурочке.
- Так говоришь, ты хочешь, чтобы мы с тобой были как муж с женой? То есть как другие мужья и жены при дворе? В таком случае заведи себе любовника! Как-никак, это непременная принадлежность всех уважающих себя придворных жен!
- Любовника?.. Филипп, ты же мой муж!.. Как ты можешь такое говорить?!
Честерфилд раздраженно схватил ее за плечи и встряхнул что было силы.
- О Боже! Когда же ты наконец повзрослеешь? - воскликнул он.
Испуганная Елизавета попыталась обнять его за шею - но тут глухое раздражение графа перешло в гнев. Ему была противна эта невинная девочка - потому что она так не походила на ту, другую, по чьей милости он с некоторых пор терпел адские муки ревности.
- Так знай же! - зло крикнул он. - Знай раз и навсегда! Я не люблю тебя - потому что мое сердце принадлежит моей возлюбленной!..
- Твоей возлюбленной?.. - Губы бедной Елизаветы побелели. - Филипп... Ты говоришь о своей... покойной жене?
Он удивленно взглянул на нее и расхохотался.
- Я говорю о Барбаре Палмер, - сказал он. - Она - моя возлюбленная!
- Но ведь... Разве она не любовница короля?
- Ах, стало быть, ты все-таки слышала кое о чем? Поздравляю, похвальная осведомленность! Ты умнеешь просто на глазах!.. А чтобы ты была еще умнее, скажу: Барбара любовница короля - да, это так. Но прежде всего она моя любовница! И ребенок, который только что у нее родился, - мой, так и знай!..
С этими словами Честерфилд развернулся и ушел, оставив жену стоять посреди комнаты недвижно, подобно статуе в дворцовом парке.
Наконец она очнулась и медленно пошла в спальню; там, задернув полог над кроватью, легла. Постепенно члены ее сковало гнетущее оцепенение, в которое погрузились все ее мысли и чувства.
Еще до того, как Честерфилд успел добраться до дома на Кинг-стрит, к Барбаре пожаловал еще один гость.
То был ее кузен - Джордж Вильерс, герцог Бэкингем. К нему уже вернулись все его поместья, он числился теперь королевским камер-юнкером и постепенно обретал известность как один из первых государственных мужей Англии.
Не заглядывая в колыбель, он устремил полный восхищения взор на счастливую мать.
- Итак, милая кузина, ты добилась своего! - сказал он. - Говорят, король влюблен в тебя, как мальчишка. Полагаю, что это сулит счастливые перемены и всему многострадальному роду Вильерсов.
- Да, Джордж, - с улыбкой отвечала Барбара. - Многое уже переменилось с тех пор, как ты меня дразнил и смеялся над моею горячностью.
- Многое, но не ты сама, - усмехнулся герцог. - Думаю, мне живо пришлось бы убедиться, достань у меня отваги дразнить такую важную даму, как Барбара Палмер. Признайся, ты и теперь кусаешься, царапаешься и пинаешься с таким же пылом, как в семь лет?
- Разумеется, - уверила его Барбара. - Только сил у меня теперь прибавилось! Впрочем, не бойся: я не собираюсь ни кусать тебя, ни пинать, ни царапать. В такое время нам, Вильерсам, лучше держаться вместе... Скажи-ка, Джордж, за что тебя выслали из Франции?
- Ах, все из-за этого придурковатого королевского братца. Он, видите ли, приревновал принцессу Генриетту - якобы я ей оказывал слишком много знаков внимания!
- Помнится, ты когда-то хотел взять в жены ее сестру Марию, но ничего не вышло; теперь вознамерился сделать Генриетту всего лишь своей любовницей - и что ж, опять неудача?
- Прошу тебя, не попрекай меня моими неудачами! Ведь еще неизвестно, долго ли продлится твоя удачливость.
- Послушай, Джордж! Не будь я замужем за Роджером, я бы, возможно, давно уже была супругой Карла!
Джордж внутренне усмехнулся. Карл, конечно, вел себя порою с женщинами нерасчетливо и просто глупо - но не до такой же степени!.. Впрочем, сказать это в глаза Барбаре Палмер не решился бы ни один храбрец. Да, Роджер оказался вдвойне полезен Барбаре: он не только предоставлял ей статус замужней дамы, но при этом как бы служил убедительным оправданием того, что Барбара до сих пор еще не королева Англии.
Вслух Джордж сказал:
- Да, кузина, как видно, фортуна все же обходит нас стороной!.. А что юная леди в колыбельке? Готова встретить своего папеньку как подобает?
- Она встретит его как подобает.
- Хорошо бы позаботиться о том, чтобы он тоже признал родство.
- Он признает родство, - сказала Барбара.
- Роджер только что говорил со мною в таком тоне, будто именно он отец девочки.
- Пусть только попробует заикнуться о чем-то подобном на людях.
- Зато было бы неплохо, если бы настоящий отец признал свое отцовство именно на людях, а не только в твоей спальне.
- Да, тут ты прав.
- И кстати, Барбара! Хочу кое о чем тебя предупредить. Берегись Эдварда Гайда!
- Гайда?! Этого старого дурака?- Старого, милая кузина, это верно. Но отнюдь не дурака! Король высоко ценит его.
Барбара весело рассмеялась.
- О, я знаю, - поспешил добавить Джордж. - Ты умеешь водить короля за нос и добиваешься от него всего, что тебе нужно... Да, да, это я знаю! Но это бывает лишь тогда, когда он рядом с тобою: ты требуешь - он, чтобы угодить тебе, соглашается. Однако наш король - сущий хамелеон: говорит одному одно, другому другое, и никому неведомо, что он при этом думает. Не забывай, Гайд много лет провел вместе с Карлом в изгнании, и король всегда прислушивался к его мнению. А сейчас Гайд внушает королю, что ваша с ним связь вызывает слишком много толков, что Англия и Франция - отнюдь не одно и то же и что поэтому любовнице английского короля совершенно не обязательно жаловать все те почести, какие изливаются на фавориток заморского кузена Его величества.
- Да я его в Тауэр упрячу!
- Ну-ну, Барбара, скромнее! Гайд слишком важная персона, чтобы его можно было в угоду любовнице упрятать в Тауэр. Король никогда на такое не пойдет. Он, конечно, пообещает тебе что угодно, чтобы только ты угомонилась, но потом как-нибудь открутится от данного слова, а канцлеру шепнет, чтобы тот лучше тебя не задевал... Да, обратить короля против Эдварда Гайда не так-то просто.
- Что ж, по-твоему, я должна терпеть оскорбления от этого старого... старого...
- Советую пока терпеть. Но - будь осторожна, Барбара! Он хочет, чтобы король поскорее вступил в какой-нибудь благопристойный брак и бросил бы всех своих любовниц; поэтому он постарается настроить короля против тебя... Тут главное - не спешить. С таким противником надо бороться исподволь! Мы оба с тобою ненавидим его одинаково - так неужели, объединившись, мы не осилим его одного?.. Но такие дела делаются не сразу, не вдруг. Король часто бывает непостоянен - но тех, кто служил ему долго и верно, он помнит. Его величество как вольная пчелка - точнее говоря, трутень - перепархивает с цветка на цветок и, отведав из каждого нектар, тут же об этом забывает. Но есть цветы, к которым он прикладывался чаще других, - к ним он потом возвращается. Известно ли тебе, что он назначил пенсион Джен Лейн, предоставившей ему пристанище после Вустера? Ведь прошло столько лет - а он помнит. Вот тебе и непостоянство! Точно так же он всегда будет помнить и Эдварда Гайда... А потому - пусть яд сочится в его сердце медленно, капля за каплей, пока не сделает свою разрушительную работу. Вместе, Барбара, мы с тобою уж как-нибудь осилим этого опасного врага!.. Барбара медленно кивнула. Ее голубые глаза сверкали; ей невмоготу уже было томиться в постели - не терпелось поскорее начать действовать.
- Я запомнила твои слова, - сказала она. - А как протекает твоя семейная жизнь?
- О, в превеликом блаженстве, - улыбнулся он.
- Вот как? А семейная жизнь Мэри Ферфакс?
- Уверяю тебя, она счастливейшая из жен.
- Ну, ублажить кое-кого не так уж трудно! Она не жалеет о Честерфилде?
- Об этом распутнике? Боже упаси!
- А в тебе она, по всей вероятности, нашла верного супруга? - насмешливо осведомилась Барбара.
- Во мне она нашла идеального супруга - а это, право, гораздо лучше.
- Бедняжка, должно быть, слепа.
- Любовь, говорят, вообще слепа, мадам.
- Да, говорят. А что, она все еще тебя любит?
- Она без ума от меня, равно как и ее родня. Да, во всех отношениях удачный брак.
Вошла служанка, чтобы доложить о прибытии Честерфилда, однако граф, не дожидаясь доклада, уже появился в дверях.
Поклонившись герцогу, он прошел к кровати и прижал к губам протянутую ему руку.
- Ты уже оправилась? - спросил он. - Скоро будешь на ногах?
- Думаю, уже завтра.
- Рад это слышать, - сказал Честерфилд. Бэкингем поднялся и ушел, сообщив, что его призывают государственные дела.
Едва дверь за ним закрылась, Честерфилд заключил Барбару в объятия и начал осыпать ее страстными поцелуями, однако она оттолкнула его.
- Нет-нет! - воскликнула она. - Пока еще слишком рано! Филипп, ты разве не хочешь взглянуть на малютку?
Честерфилд обернулся к колыбельке.
- Какая она крошечная, - помолчав, сказал он, - наша дочь.
- Ты уверен, что она наша?
- Да, - кивнул он. - Я знаю.
- Ты можешь гордиться ею, Филипп. Надо только позаботиться о том, чтобы твой интерес к малышке не достиг ушей твоей возлюбленной леди Елизаветы.
Честерфилд вспомнил давешний разговор с женой, и его лицо потемнело.
- Мне все равно, - заявил он.
Однако Барбара досадливо шлепнула его по руке.
- Мне не все равно! - сказала она. - Я не позволю тебе раззванивать всему Лондону, что ты отец этой девочки!
- Ах, стало быть, ей уготована судьба более высокая?.. Ну, Барбара, ну, ведьма!
- Подожди, Филипп, скоро я встану на ноги...
- И тогда?..
- Тогда мы с тобою встретимся. Поверь мне, это будет очень скоро!.. О, Филипп, кажется, раньше ты не был таким нетерпеливым любовником!
- Что делать, Барбара, я привык к тебе! Привык, как привыкают к игре или к вину. Стоит только раз бросить кости или приложиться к бутылке - и уж без игральных костей или без выпивки жизнь кажется невыносимой мукой.
- Я рада, что ты так быстро явился на мой зов.
Честерфилд страстно сжал ее руки, и она почувствовала исходящую от него силу. Неожиданно ей припомнилось свидание в орешнике четырехлетней давности.
- А помнишь, - сказала она, - тот первый раз? Ведь это было сущее изнасилование!
- Но жертва сама сгорала от желания!
- Ничуть не бывало. Ты взял меня против моей воли, и тебя бы следовало приговорить за это к смертной казни. Знаешь, к какой казни приговаривают насильников?
В дверях показалась взволнованная служанка.
- Мадам!.. Миледи!.. Сюда идет король!
Барбара довольно рассмеялась и перевела взгляд на любовника.
- Сейчас тебе лучше уйти, - сказала она. Честерфилд строптиво распрямил плечи.
- Чего ради я должен уходить? Почему я не могу остаться здесь и сказать: "Ваше величество, я счастлив, что вы проделали такой путь ради встречи с моей дочерью"?
Лицо Барбары внезапно побелело.
- Если ты сию же секунду не уберешься - пеняй на себя: больше ты меня не увидишь!
Было ясно, что она не шутит.
В иные минуты Честерфилд отчаянно ненавидел Барбару, но - ненавидя или любя - он всегда знал, что жить без нее не может. Посему он молча повернулся и позволил служанке бесславно вывести себя через заднюю дверь, дабы исключить всякую возможность встречи с королем.
Оставив придворных дожидаться за дверью, Карл прошел в комнату.
- Какая честь! - просияла Барбара, протягивая руку навстречу гостю. - Какая неожиданная честь!
Карл поцеловал поданную ему руку.
- Счастлив видеть вас так скоро в добром здравии, - сказал он. - Вот уж не скажешь, что эта цветущая женщина только что прошла через тяжкие муки.
- То были сладостные муки, - возразила она. - Ведь я терпела их ради малютки, в которой течет королевская кровь ее предков.
Барбара смотрела во все глаза, но по лицу короля никогда нельзя было определить, о чем он думает. Карл обернулся к колыбели.
- Вот как? Среди предков девочки были короли?
- А Вашему величеству угодно в этом сомневаться?
- Во всяком случае, кое-кто непременно в этом усомнится.
- Карл! - воскликнула она с укоризной. - Как вы можете такое говорить, когда я лежу пред вами на постели и силы мои в совершенном упадке?
Карл неожиданно рассмеялся низким мелодичным смехом.
- А когда бы еще я осмелился такое сказать?
- Взгляните на малышку, Карл. Разве не красавица?
- Пока что трудно судить. Я даже не возьмусь сказать, на кого она больше похожа, - на вас или на Палмера.
- На Палмера?! - гневно воскликнула Барбара. - Я придушила бы ее при рождении, если бы заподозрила, что она может быть похожа на Палмера!..
- Какая жестокость! Право, она вас не красит... в такую минуту.
Барбара закрыла лицо руками.
- Мое сердце разбито, - сокрушенно объявила она. - Я считала себя счастливейшей из женщин, и вот - все кончено!
Король отвел руки от ее лица.
- Барбара, что это - слезы печали... или гнева?
- И того и другого! Уж лучше б я была женою заурядного купца!
- О нет, Барбара, только не это! Пускай наше купечество побережет силы! Купцы нужны стране для упрочения хозяйства, подорванного в годы правления Кромвеля.
- Я вижу, Ваше величество пребывает в игривом настроении.
- Ничего удивительного: вид Барбары, которую бремя материнства нимало не изменило, вселяет в меня веселость.
- Вы едва взглянули на девочку.
- Могу ли я в присутствии Барбары любоваться другой дамой?
Глаза ее неожиданно сверкнули.
- Так значит, вы не признаете ее своей дочерью?..
Длинные тонкие пальцы Барбары вцепились в покрывало, прекрасные глаза сощурились, и вся она в эту минуту напоминала Карлу ведьму в обличье прекрасной женщины.
- Будь у меня сейчас нож, - заговорила она, - я вонзила бы его в сердце этой невинной крошки. Лучше бы ей было совсем не родиться, чем такой позор: родной отец отрекается от нее!..
Король забеспокоился, поскольку в глубине души считал Барбару способной на любую, даже самую дикую выходку.- Умоляю вас, - сказал он, - не произносить таких слов даже в шутку.
- Ах, вы полагаете, что я шучу? Так знайте же, что пред вами женщина, только что перенесшая адские муки, но в этих муках ее согревала одна-единственная мысль: в ее малютке течет королевская кровь, и, стало быть, путь ее в этом мире будет легок, и она получит все полагающиеся ей почести, а мать и отец будут нежно любить ее до конца дней!.. И вот теперь... Теперь...
- Бедная крошка, - сказал король. - Ее не желает признавать один отец, потому что могут признать многие.
- О, я уже вижу, что вы не любите меня более! Вы покинули меня.
- Если я покинул вас, то что, по-вашему, я делаю в вашей комнате?