- Экое приданое! Ее матушка, должно быть, не знает, как сбыть с рук свое чадо. Видно, такую красавицу можно подсунуть только тому, кто ее ни разу не видел!
- Мне говорили, что у принцессы прекрасные черные волосы и что она очень хороша собою.
- Ах, значит, вы уже предвкушаете встречу со своей черноволосой прелестницей?
- Я готовлюсь к этой встрече, - отвечал король.
Барбара негодующе вскинулась. В словах короля ей чудилось что-то неприятно-настораживающее. Из всех ее любовников Карл, в силу занимаемого им положения, был, конечно же, наиглавнейшим. Пусть другие, если угодно, ищут утешения на стороне, считала Барбара; она бы даже не удосужилась выяснять, с кем. Иное дело король. Нельзя было допускать, чтобы соперница, кто бы она ни была, приобрела такое же влияние на короля, как и она сама.
- О, я несчастная! - горестно вздохнула она. - Отдать свою молодость... честь... Вечно с замиранием сердца ждать, когда возлюбленному заблагорассудится бросить меня! Увы, такова участь всех, кто любил слишком сильно!..
- Все зависит от того, кого они любили, - возразил король, - себя или других.
- Вы полагаете, что я любила себя?!
- Дражайшая Барбара, возможно ли не любить вас более всех на свете? Вот вы и сами не могли удержаться.
- Вольно же вам насмехаться надо мною! О Карл, обещайте, что эта португалка не заставит вас меня разлюбить!..
Обняв его за шею, она подняла глаза: в них стояли слезы. И хотя Барбара была великой притворщицей и король это знал, все же слезы ее всегда трогали его сердце. Тихая, нежная Барбара казалась Карлу едва ли не незнакомкой.
- Барбара, - сказал он, - только один человек мог бы заставить меня вас разлюбить.
- Кто же это?
- Вы сами.
- Ах, стало быть, я повинна в том, что даю волю своим чувствам, да? Что ж, возможно, кому-то легко хранить покой и безмятежность! Они не любят!.. Но когда в душе бушуют чувства, подобные моим... - Внезапно она откинула голову и рассмеялась. - Впрочем, какое все это имеет значение! Вы здесь, вы пришли ко мне!.. Нынешней ночью мы с вами будем вместе, и пусть вся моя остальная жизнь катится к черту... Все равно эта ночь останется со мною!
О, как она умела из слезных упреков бросаться в водоворот страстей! Она была непредсказуема; она была Барбара. И Карл уверил ее, что их отношений не изменит никто.
- Никто - пусть хоть сто португалок преподнесут мне десять миллионов фунтов, двадцать городов и все богатства Индии в придачу!..
Год складывался удачно для Карла. У него было много дел - ибо государственные вопросы требовали решения; но были и прогулки по парку, игра в шары и в теннис; были скачки, яхта и все удовольствия, доступные молодому, полному сил и здоровья монарху.
Вопрос с Португалией решился окончательно. Карл слал Екатерине Браганской восхитительные письма, полные подкупающего обаяния: то были любовные письма - словно брак должен был совершиться не по договоренности между двумя странами, а по взаимному влечению двух сердец.
К концу года Барбара снова забеременела.
- Я счастлива! - восклицала она. - Пусть весь мир знает, что я ношу под сердцем королевское дитя! Теперь уже сомнений быть не может! Карл, если вы не верите, что ребенок ваш, - клянусь, я не дам ему родиться! Я найду способ умертвить его в утробе... А не получится - так задушу при рождении!..
Король спешил успокоить ее: ребенок от него, в этом нет ни малейшего сомнения.
- Да, но чем вы докажете, что признаете себя отцом? Долго ли мне еще оставаться обыкновенной Барбарой Палмер?
Намек был более чем прозрачный, и королю пришлось принимать решение. Впрочем, ему казалось даже справедливым, если Роджер Палмер будет вознагражден за свое долготерпение.
Той же осенью Карл передал своему секретарю по государственным делам записку следующего содержания:
"Подготовьте бумаги о присвоении господину Роджеру Палмеру титулов барона Лимерикского и графа Кастлмейна, с передачей означенных титулов по нисходящей линии к наследникам г-на Палмера, рожденным в браке с его супругой Барбарой Палмер".
Узнав о том, что скоро ей предстоит стать графиней Кастлмейн, Барбара ликовала и не могла успокоиться, пока не разыскала Роджера и не швырнула ему это радостное известие, как перчатку.
- Ну, видишь теперь, что принес тебе союз со мною?
- Я-то вижу, что мне принес союз с тобою.
- Ах, Роджер, как ты можешь не радоваться своему везению? Много ли ты знаешь жен, добывших графский титул для своих мужей?
- Я предпочел бы видеть тебя просто Барбарой Палмер, без всяких титулов.
- Да ты в своем уме? Меня - просто Барбарой Палмер?! Глупец!.. Видно, зря я старалась в поте лица, зарабатывала для тебя почести.
- Не почести, а бесчестье!.. Да, бесчестье - вот что ты всегда приносишь своим ближним.
- Ты мне опротивел!
- А мне опротивело твое поведение!
- Я презираю тебя, Роджер Палмер! Прикидываешься святошей... Лицемер! Думаешь, я не вижу, как похотливо блестят твои глазки? Да стоит мне тебя поманить - ты тут же прибежишь ко мне как миленький и не посмотришь ни на какое бесчестье. Глупец! Чем тебе не нравятся богатства и почести, которые я заслужила для нас обоих? Ты думаешь, это все, на что я способна?.. О нет! Это только начало.
- Барбара, - сказал он. - Не будь так самоуверенна. Скоро на трон взойдет новая королева Англии - тогда, возможно, у короля появятся другие дела, и он не сможет, как прежде, ужинать с тобою каждый вечер.
Барбара накинулась на Роджера разъяренной тигрицей, и следы ее ногтей еще долго красовались на его щеке.
- Не смей насмешничать! Думаешь, я позволю этой жалкой португалочке расстраивать мои планы? - Барбара презрительно сплюнула на пол; ей нравилось подражать грубым манерам улицы - это всякий раз напоминало ей самой и окружающим, что она в любую минуту вольна поступить так, как ей вздумается. - Она же горбунья! У нее одна нога короче другой!.. Мать не могла сбыть ее с рук, иначе как пообещав за нее полкоролевства!
- Барбара, ради Бога, остынь!
- Я буду остывать, когда пожелаю, и горячиться, когда пожелаю!.. И запомни, любезнейший Роджер Палмер, - хоть ты и не способен по-людски отблагодарить свою жену за то, что она дарит тебе графский титул, - запомни хорошенько: королеве не удастся ни вот на столечко изменить моих с королем отношений. Здесь, - воскликнула она, прижимая ладони к животу, - да, здесь, под сердцем, я ношу его ребенка! Его... его... его ребенка! И - клянусь всеми святыми! - этот ребенок будет рожден в королевских покоях Уайтхоллского дворца, даже если мои роды придутся на самый медовый месяц глупенькой португалки!..
Круто развернувшись, Барбара с горящими глазами выбежала из комнаты.
Ей не терпелось поскорее сообщить королю о своем решении: когда придет время, ее ребенок должен появиться на свет в Уайтхоллском дворце!
Подошло Рождество. Карл со смехом отклонял все разговоры Барбары о том, где ей рожать. Как-никак до родов было еще шесть месяцев, а он никогда не позволял событиям столь отдаленным омрачать радости сегодняшнего дня.
Подготовка к предстоящей женитьбе шла своим чередом. Судя по всему, к весне португальская невеста должна была прибыть в Англию.
Мысль о ней - как и о всякой новой женщине - волновала короля, но то было волнение, связанное с будущим, а в настоящем надо было все время ублажать и успокаивать Барбару.
Она продолжала настаивать на родах во дворце, и Карл уже спрашивал себя, не зря ли он пожаловал ее мужу столь высокий титул: ведь, как известно, когда даруешь малое, от тебя ждут потом большего.
Иногда, правда, ему все же удавалось напомнить Барбаре, что он король, и он очень надеялся, что с прибытием королевы это будет получаться у него чаще.
Однако и это тоже было делом будущего.
Сейчас же страна отмечала веселое Рождество - самое веселое после возвращения короля в Англию, - ведь в прошлом году праздник для него омрачила смерть любимого брата Генриха и сестры Марии. Теперь Карл с особым удовольствием возрождал искорененные пуританами рождественские и крещенские обычаи и шумные застолья.
Под новый год случилась новая печаль: умерла Елизавета Богемская - родная тетка Карла, жившая при его дворе. Он присутствовал при ее кончине, и ее последние слова были обращены к любимому племяннику.
Это событие безмерно огорчило Карла: он дорожил семейными узами, разорванными так жестоко в годы его юности, и всегда глубоко переживал утрату близких.
Кроме того, он любил свою тетку.
"Как мало нас осталось, - размышлял он. - Джеймс, матушка да Минетта - вот и вся родня...Матушка стала уж слаба, Минетта никогда не отличалась завидным здоровьем... Что ж, останемся только мы с Джеймсом?"
"Милая моя сестричка, - писал он в это время к Генриетте. - Умоляю тебя, ради всего святого, береги себя! Поверь, что твое здоровье заботит меня куда больше, чем мое собственное..."
Карл часто ловил себя на мысли, что одна только Минетта понимает его по-настоящему.
В ответном письме сестра сообщила ему, что собирается послать в Лондон милейшую девушку, свою любимицу. "Она красавица, просто загляденье, - писала Генриетта. - Надеюсь, твоей королеве понравится такая фрейлина; имя ее Фрэнсис Стюарт".
В скором времени граф Сандвич должен был отправиться в Португалию: Уайтхолл готовился к встрече королевской избранницы. Самому Карлу между тем беспрестанно приходилось умиротворять Барбару.
Он ужинал у нее каждый вечер и проводил в ее обществе едва ли не больше времени, чем прежде. Весь Лондон с неослабевающим интересом следил за романом короля, которому не мешали даже переговоры о скорой женитьбе.
- Видно, он хочет натешиться вволю с графиней Кастлмейн до приезда королевы, - говорили друг другу горожане. - А тогда уж наша красавица получит полную отставку!
Этой весной на Карла излилось все многообразие капризов Барбары. То она умоляла его не позволять будущей королеве вторгаться в их отношения, то высмеивала за малодушие, то осыпала ласками, словно желая еще раз напомнить, что ни одна женщина не способна подарить ему такое наслаждение.
Словом, она делала все, чтобы привязать его к себе еще крепче, чем прежде.
Она без конца говорила о ребенке - его ребенке! - которому, увы, не суждено появиться на свет в достойных его апартаментах. Вслед за сетованиями она неожиданно приходила в неописуемую ярость и грозила убить свое дитя в утробе.
Снова и снова она требовала от Карла позволения рожать в покоях дворца.
- Это невозможно, - отвечал король. - Даже Луи, мой кузен, не посмел бы оскорбить так собственную супругу.
- Вот как! Что-то, зачиная ребенка, вы не думали о своей супруге!..
- Король всегда обязан думать о королеве.
- Итак, вы пренебрегаете мною!
- Ради всего святого! Барбара, я устал от ваших фантазий!..
Тогда она начинала выкрикивать со слезами, что лучше бы это дитя вовсе не было зачато и что самой ей лучше бы не родиться, и бедный Карл не знал уже, что придумать, чтобы она ничего с собою не сотворила.
Но в главном он оставался непреклонен: поскольку роды, по всей вероятности, придутся как раз на время прибытия королевы в Англию, то рожать Барбара будет в доме своего законного супруга, и ни о каком дворце не может быть и речи.
- Что же со мною станется? - причитала Барбара. - Я уж вижу, что я ничего для вас не значу!..
- Я обещаю вам хорошее положение при дворе.
- Какое положение? - насторожилась Барбара.
- Достаточно высокое.
- В таком случае, я хочу быть фрейлиной королевы!
- Барбара, это так же неуместно, как роды во дворце.
- Все, чего я у вас ни попрошу, все оказывается неуместно! Ясно, я вам попросту надоела... А раз так - я возвращаюсь к Честерфилду! Он без ума от меня. Достаточно одного моего слова - и он бросит свою глупенькую женушку хоть завтра!..
- Барбара, но вы же знаете, что для вас я готов на многое...
- Тогда, - перебила Барбара, - обещайте исполнить одну мою просьбу. Извольте, я согласна рожать вашего ребенка в доме Палмера; вы тем временем можете спокойно встречать вашу драгоценную супругу - я не буду вам мешать. Но за это вы пообещаете мне место фрейлины в ее покоях!
- Барбара, то, о чем вы просите, очень трудно.
- В конце концов, король вы или нет? Ваше дело приказывать, а не подчиняться.
- Но вы, кажется, желаете, чтобы вам я все-таки подчинялся.
- А вы желаете подчиняться своей хромой горбунье!.. О Карл! Докажите мне, что я не растратила всю свою любовь на человека, который нисколечко ею не дорожит!.. Я ведь прошу вас о такой малости! Назначьте меня фрейлиной вашей жены... И тогда - клянусь! - я стану тише воды ниже травы, и она ни за что не догадается, что между мною и вами что-то было!..
Он уже устал от ее попрошайничанья. Ему хотелось пробудить в ней страсть, чтобы она отдалась этой страсти самозабвенно, как умела она одна, выкинув из памяти свои многочисленные притязания.
Он чувствовал, что это вот-вот должно случиться, что вожделенная минута уже близка.
- Барбара... - тихо позвал он, раскрывая объятья, и она бросилась к нему.
Вся она походила сейчас на грациозную настороженную пантеру; но он не мог долее выносить ее злобного рычания и готов был на все - только бы она замурлыкала.
- Обещайте мне!.. - шепнула она.
В эту минуту настоящее казалось королю безмерно важным, а будущее безмерно далеким. - Обещаю, - пробормотал он в ответ.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Екатерина Браганская, вышивавшая в одной из комнат лиссабонского дворца, склонялась над работой все ниже и ниже, и обе находившиеся при ней дамы догадывались, что мысли инфанты витают где-то далеко. Инфанта, невысокая девушка двадцати трех лет от роду, темноволосая и темноглазая, отличалась матовой смуглостью кожи и чуть коротковатой верхней губой, из-под которой часто поблескивала полоска зубов. Общее впечатление от ее наружности было очень приятное, несмотря на уродливый наряд, совершенно лишавший ее фигуру стройности и изящества. Широчайшая юбка с фижмами из грязно-тусклого габардина нелепо топорщилась во все стороны; прекрасные длинные волосы были безжалостно завиты щипцами на манер старинного парика; судя по громоздкости прически, куаферу инфанты пришлось положить немало усилий на то, чтобы так ее изуродовать. Впрочем, поскольку все португальские дамы носили точно такие же юбки и точно такие же прически, как она, то им и в голову не приходило, что они могут кого-то уродовать.
По одну руку от инфанты сидела донна Мария Португальская, она же графиня де Пенальве, родная сестра португальского посла в Англии дона Франциско де Мельо, по другую - донна Эльвира де Вильпена, графиня де Понтеваль; обеим передавалось волнение инфанты. Кроме того, донне Марии внушали серьезные опасения кое-какие из доходивших через ее брата слухов. Внешне, впрочем, она ничем этого не выражала: благородным португалкам не полагалось выказывать свои чувства.
- Иногда я начинаю думать, что никогда не уеду в Англию, - произнесла Екатерина. - Как вы полагаете, донна Мария? А вы, донна Эльвира?
- На все воля Господня, - отозвалась донна Эльвира, и донна Мария согласно наклонила голову.
Екатерина лишь туманно улыбнулась. Она ни за что не решилась бы признаться вслух, что грезит сейчас о своем прекрасном принце, о желанном женихе, который скоро станет для нее тем же, чем был ее благородный отец для ее матушки...
В ту же минуту глаза ее наполнились слезами. Так бывало всякий раз при воспоминании об отце. Все-таки нужно учиться владеть собою: инфанте негоже выставлять напоказ свои чувства - будь то даже скорбь по любимому отцу.
Пять лет назад, когда он умер, Екатерине было семнадцать. Она любила своего отца, ибо чувствовала с ним близость гораздо большую, чем с матерью - женщиной, движимой в жизни мудростью и честолюбием. "Мы с вами понимали друг друга, - думала она, мысленно обращаясь к отцу. - Будь я на вашем месте, я тоже попыталась бы отгородиться от всех и жить со своею семьей тихо и уединенно, в надежде, что могущественная Испания оставит нас в покое. Да, я поступила бы именно так... Но матушка желала иного. Матушка - необыкновенная женщина, вы понимали это, так же как я теперь понимаю. Когда бы мы жили тихо, и вы не поднялись бы отвоевывать страну у испанцев, все бы оставалось, как во времена моего детства, и мы были бы всего лишь дворянским семейством в покоренной стране, - тогда, быть может, вы и поныне были бы рядом со мною, а я могла поведать вам сейчас о своем прекрасном принце... Впрочем, не стань вы тогда королем, он не мог бы взять меня теперь в жены".
- У меня есть письмо от него, - сказала она вслух. - Знаете, как он называет меня в нем? Своею госпожой и супругой.
- Значит, воля Господня склоняется к тому, чтобы этот союз был заключен, - заметила донна Эльвира.
- Как странно, - промолвила Екатерина, и игла ее замерла в воздухе. - Скоро я покину Лиссабон, и, возможно, мне никогда уже не придется глядеть из этого окна на волны Тахо; я буду жить в стране, над которой небо, говорят, чаще бывает серым, чем голубым, и люди ведут себя совсем по-другому. - Она вдруг озабоченно нахмурилась. - Говорят, они любят устраивать праздники, много смеются и много едят и постоянно ищут для себя какие-то новые занятия...
- Это естественно, - заметила донна Мария. - Деятельность согревает их - ведь солнце редко заглядывает в их края.
- Стану ли я скучать по солнцу? - задумчиво пробормотала Екатерина. - Я часто видела его из окна - на реке, на стенах домов, но никогда не ловила на себе его лучей.
- Будто бы вам предоставлялось много возможностей ловить их или не ловить? - ворчливо возразила донна Эльвира. - Португальской инфанте не пристало разгуливать под солнцем или дождем, словно простой крестьянке.
Эти две дамы были с нею рядом с самого детства и до сих пор относились к ней как к маленькой. Они забывали, что двадцатитрехлетняя принцесса - уже не дитя. Большинство девушек в Португалии не засиживалось в невестах до таких лет, но матушка не выдавала Екатерину замуж, ибо берегла ее для одного-единственного союза - союза с Англией, на который не переставала рассчитывать. Будучи женщиной мудрой, королева Луиза предвидела, что Карл Стюарт рано или поздно вернется в свою страну королем; в зятья же она наметила его давным-давно, когда ее дочери исполнилось всего только шесть.
В то время фортуна не улыбалась Стюартам; но и тогда, как бы кстати ни пришлось Карлу Первому богатое приданое, он решительно высказался против женитьбы своего сына на португалке. Ведь Екатерина Браганская была католичкой, а не исключено, что английский король, измученный бессчетными ударами судьбы, к тому времени начал уже подумывать, что некоторые из его неудач могут быть прямо или косвенно связаны с католичеством его супруги.
Потом на Стюартов посыпались все новые и новые несчастья, король Карл Первый был обезглавлен - и все же Луиза, с ее умением всегда предугадать наилучшее для своей страны решение, не оставляла надежд на союз с Англией.
- Нет, не думаю, что я стану очень скучать по солнцу, - сказала Екатерина. - Я возлюблю мою новую страну, потому что ее король будет моим супругом.
- Вы ведь еще даже незнакомы с королем, - напомнила донна Мария. - Прилично ли говорить о нем в столь свободной манере?