– Я говорил тебе, что если ты когда-нибудь причинишь ей хоть какой-то вред, я убью тебя.
Джек Маккуин испустил медленный выдох, пытаясь вместе с воздухом избавиться и от беспокойного страха.
– "Четыре вальта" предложили ей за лесной участок гораздо больше справедливой цены, и это при том, что еще спорный вопрос, кто действительно является законным собственником этих угодий. А касаемо несчастного случая сегодня днем, так стрелок был наказан. Боже мой, Захарий... – Старик попытался повернуть голову, но ударился носом о дуло кольта. – Думаешь, мне понравилось, что моему дорогому внуку, моей плоти и крови, оставили шрам на голове?
Маккуин замолчал, чтобы сглотнуть и сделать вдох. Проклятый пистолет, нацеленный ему в лицо, вызывал у него косоглазие, если такое возможно при наличии только одного глаза.
– Проклятье, я предложил ей справедливую цену за эту землю! Спроси кого угодно. Черт, спроси ее саму!
– Такую же справедливую цену, как ты заплатил за долю Гаса в "Четырех вальтах"?
Джек громко и преувеличенно вздохнул.
– Я так и знал, что вина за упрямую глупость Густавуса падет на мою голову. Я с самого начала именно это ему и сказал. – Шахтовладелец втянул в себя нижнюю губу. В ящике стола лежал пистолет, но Маккуин даже не подумал за ним лезть. Он не сомневался, что Захарий способен застрелить его в пылу эмоций, да и по холодному расчету, коли на то пошло. В конце концов, Джек сам воспитал своего мальчика чуждым любого рода сентиментальности. – Я дал Густавусу все возможности вложиться в медное дело, – произнес старик и даже позволил прозвучать в голосе намеку на раздраженность, играя на чувствах. – Но он и слышать ничего не желал, так рвался продать свою долю. Ладно, может, я не особо старался, убеждая его не делать глупости, но я пытался его убедить. Хотя, конечно, не хотел, чтобы Густавус с его двадцатью процентами запорол мою задумку. Черт, даже ты не можешь не признать, дорогой мальчик, что когда доходило до дела, твой благочестивый братец всегда был на редкость бесполезным и ничего не мог выловить из полной бочки рыбешек, хотя я изо всех сил пытался его научить.
– Он не был бесполезным. Он просто с рождения был лишен низости, и твое учение не смогло истребить в нем все хорошее и заменить на подлое. – Голос Зака стал очень тихим и очень опасным. – Но я – совсем другое дело. Похоже, я во всем пошел в тебя. И как истинный сын своего отца, не погнушаюсь ничем. – Рафферти провел дулом кольта по обвисшей щеке Одноглазого. – Оставь ее в покое, дорогой папочка, или, когда я покончу с тобой, от тебя не останется клочка даже на приманку.
Джек чувствовал нажим на щеку. Под повязкой на глазу нервно задергались мышцы.
– "Согрешите перед Господом, и испытаете наказание за грех ваш, которое постигнет вас". Убьешь меня и будешь повешен.
Ствол кольта двинулся вверх по скуле, пока не нацелился в здоровый глаз, да остановился так близко, что если бы Маккуин моргнул, то коснулся бы ресницами мушки.
– Есть вещи, ради которых стоит умереть, – произнес Зак тем же бархатистым голосом. – Пожалуй, зарезать тебя как свинью на разделочной доске может оказаться одной из них.
Кровавые видения всплыли из темных уголков памяти Джека Маккуина. Хлестнувший по лицу нож и огнем плеснувший с лезвия лунный свет. Крики мальчика, а затем вопль мужчины, и зловоние, как от зарезанного животного. И годы спустя голос Захария: "Скажи это тому, кто выколол твой глаз". Сейчас Одноглазый ощущал, как мышцы под повязкой подергиваются в едином монотонном ритме.
Губы Джека отлипли от зубов.
– Не запугивай меня, мальчик.
Громко щелкнул курок по пустому патроннику. Джек подпрыгнул, воздух со свистом вырвался из стиснутых зубов. Рафферти улыбнулся.
– Оставь ее в покое, – подытожил он. – Или твои крики будут слышны в аду.
Джек Маккуин никогда не видел смысла вопить "Пожар!" после того, как пламя потушено. Старик подождал, пока сын уйдет тем же путем, каким пришел, через окно, после чего отправился на поиски Персиваля Кайла. Но командира шахты не было в комнате дворецкого в задней части дома, где Маккуин ожидал его найти.
Ночь уже почти опустилась, поэтому Джек зашел в "Шпалоукладчик", где выпил два стакана виски и послушал сплетни шахтеров, которые из-за бесплатной выпивки особенно бурлили и являли на свет разные откровения, тем паче сегодня.
И снова Маккуин почувствовал острую необходимость поговорить с Персивалем Кайлом. В этот раз старик взял на себя труд разыскать командира в борделе Розали и не испытал ни малейшего раскаяния, вытащив подчиненного из гостеприимной постели.
– Запиши имена, – сказал он Кайлу, который с трудом пытался застегнуть брюки поверх не завершившего свое дело дружка и моргал от внезапного яркого света. – Зак Рафферти и Захарий Маккуин. Я хочу, чтобы с утра ты разослал телеграммы. Узнай, не разыскивают ли его хоть за что-нибудь, хоть за пердеж в церкви. Когда закончишь с этим, разведай, что за пробу намереваются заценить в Хелене эти два хрыча, Поджи и Нэш, и откуда взялся этот образец.
Джек смерил командира хитрым одноглазым взглядом.
– А пока что из-за моей невестки и ее кампании по защите окружающей природы и всех малых созданий Божьих нам нужно отвлечь внимание горожан от дымящих куч для обжига. Есть предложения?
Кайл погладил кончик бороды и осклабился, Джек ответил такой же шкодливой ухмылкой.
– Китайцы – самый лучший повод, когда надо отвлечь толпу.
ГЛАВА 32
Мальчик задыхался, жадно хватая воздух. Грудь тяжело вздымалась и дергалась, шея выгнулась так, что отчетливо выступили сухожилия. В комнате повисла пронзительная напряженная тишина: все ждали и ждали, когда же Дэниел сделает вдох, но его лицо покраснело, затем стало фиолетовым, а все тело напряглось, пытаясь дотянуться, дотянуться до воздуха, который ребенок не мог вобрать в себя.
Из сжавшегося горла вырвался сдавленный отчаянный хрип. А затем мальчик с присвистом вдохнул, его легкие наполнились, а Ханна выдохнула воздух, который удерживала в себе, не в состоянии дышать сама, пока это не удавалось сыну Клементины.
– О, Боже, Клем... Может, стоит послать за доктором? – воскликнула миссис Йорк. Клементина зажгла свежий конус из пропитанной калиевой селитрой бумаги и стала махать им перед красным и потным лицом сына.
– Доктор ничем не сможет помочь. Нам остается только ждать, пока Дэниел сам справится с приступом, и надеяться...
Спокойствие подруги восхищало Ханну. Будь Дэниел ее сыном, она сейчас уже билась бы в истерике и сама нуждалась бы в вонючей пропитанной селитрой бумаге. Но с другой стороны, мальчик страдал от спазмов легких чуть не с рождения. Наверное, Клементина научилась быть такой сильной, чтобы не передать свой страх сыну и самой не сойти с ума.
– Это все новая куча для обжига, – буркнула Ханна. Она чувствовала раздражение, грудь сжималась от злости на "Четырех вальтов" и упрямство мужчин, которым глаза застили прибыль и прогресс. – Эта яма так изгадила воздух – удивительно, что нас всех еще не скрутили спазмы.
Даже в комнате с плотно закрытой дверью чувствовался отвратительный запах дыма, першило в горле и жгло в носу. Ханна знала, что если подойдет к окну и отодвинет штору, то увидит полыхающую кучу для обжига, мерцающую на фоне ночного неба как огромная подушка из углей.
– Ханна, с тобой все хорошо?
Миссис Йорк вздрогнула, радуясь, что ее лицо скрывает темнота.
– Конечно, со мной все в порядке, – сказала Ханна. Но затем ее лицо сморщилось, и из какого-то пустого ноющего места в груди вырвалось рыдание. – Нет, не в порядке. У меня будет ребенок.
– О, Ханна, правда? Я так за тебя рада! – Клементина положила остатки пропитанного селитрой конуса и крепко обняла подругу. – Ты же счастлива за себя, верно?
Горло Ханны свело судорогой. Она кивнула, прильнув щекой к скуле Клементины. Мгновение женщины просто прижимались друг к другу во мраке.
Из горла Ханны вырвалось забавное бульканье, словно она неправильно сглотнула.
– Похоже, будто мне дарован второй шанс, ну, ты знаешь. Чтобы загладить то, что я натворила, продав своего бедного мальчика как урожай хлопка или вроде того. – Она отстранилась, вытирая пальцами влагу в уголках глаз. – Только я до ужаса боюсь. Подумать страшно: рожать в таком возрасте. А еще ума не приложу, как рассказать об этом Дрю, который имеет прямое касательство к причине, даже если не захочет иметь дела со следствием.
– Ты ему до сих пор не сказала? О, Ханна, ты должна. Я действительно верю, что он захочет жениться на тебе и стать настоящим отцом для вашего ребенка, создать с тобой семью. И если ты любишь его, а я знаю, ты любишь, то должна дать ему шанс доказать, что он любит тебя.
Ханна покачала головой.
– За последние семь лет он в любое время мог попросить моей руки. Раз он за все годы даже не попытался, это о чем-то говорит.
– Возможно, он не решился на предложение, поскольку не был уверен в ответе. Да и сколько раз ты во всеуслышание заявляла, что никогда нам не видать тебя связанной узами с каким бы то ни было мужчиной? – Клементина протянула последние слова, и Ханна почувствовала, как мягкая улыбка подруги озарила ночь. - Ты не можешь винить маршала Скалли в том, что он ведет себя как мужчина и верит в твою примитивную старую ложь. Мы, женщины, постоянно ищем обман в том, что говорят нам представители сильного пола, но мужчина скорее проглотит ерундовые измышления женщины, чем рискнет докапываться до правды. И если ты сможешь понять смысл того, что я только что сказала, то переплюнешь меня.
Ханна подавилась от смеха, усердно вытирая катящиеся по щекам слезы. Она попыталась разглядеть лицо Клементины в мутной темноте, уловив резкость в голосе подруги, когда та упомянула о лжи, которой мужчины и женщины потчуют друг друга.
– Боже, я не могу сообразить, что делать, мысли разбегаются, – фыркнула Ханна. – Может, это мерзкая погода вместе с проклятой кучей для обжига мешают мне думать так же, как и Дэниелу дышать. Эти тучи без толку висят над нашими головами уже три дня. Хоть бы пошел дождь.
– Или поднялся ветер.
Ханна рассмеялась.
– Святые угодники, ты когда-нибудь воображала, что придет такой день? Представить только – женщина Монтаны ждет не дождется, чтобы подул ветер.
* * * * *
На следующий день рассвело поздно. Густые тяжелые облака желто-фиолетового цвета, казалось, удерживали дым от кучи для обжига в долине подобно одеялу над костром.
– Скоро полдень, а до того темно, что летучие мыши ничего не видят, – проворчала Ханна Клементине за утренним кофе.
Преувеличение было небольшим. Даже в помещении с плотно закрытыми окнами воздух был спертым и сырым. Коричневые тучи дыма, которые казались гуще тумана, лениво и медленно дрейфовали над городом. Все дышали словно через грязную фланелевую ткань.
– Ночью насмерть задохлась пожилая женщина. Так сильно захлебывалась от дыма - по словам родственников, - что сердце не выдержало.
Кофейные кружки беспорядочно стояли на кухонном столе. Сафрони спустилась на завтрак вместе с детьми и сейчас сидела между Дэниелом и Заком, которые о чем-то бурно спорили. Сара накладывала мамалыгу в лучшие фарфоровые тарелки Ханны.
– Миссис Уилкинс, жена пекаря, шибко убивалась - это ее мать умерла, – продолжила Ханна. – И еще с десяток горожан слегли с болями в груди и сильным кашлем, так сказал док. Помню, что мы планировали малость переждать, дать мужикам возможность переварить то, что ты вчера им скормила, но ведь никто не представлял, что новая куча окажется настолько вредной. Поэтому я и говорю - давайте сделаем это сейчас.
Сара поставила тарелку на стол и стукнула по ней ложкой.
– Я иду с вами.
Клементина посмотрела в лицо дочери, коричневое как орех - Сара никогда не носила шляпку. Упрямая, словно индейский пони, как сказал бы ее отец.
– Мне нужно, чтобы ты осталась с Дэниелом и Заком.
– Они тоже пойдут. – Сара одарила мать понимающим взглядом. – Дэниел должен пойти.
Ханна погладила руку Клементины и крепко сжала. Мгновение подруги так и сидели, после чего их пальцы разомкнулись, и, отодвинув стул, Ханна встала.
– Лучше разделимся, чтобы побыстрее обойти больше домов. Для начала скажу Эрлан, и она сможет привлечь остальных китаянок.
Все началось с них четырех - Клементины, Ханны, Сафрони и Эрлан, ходящих от двери к двери. Но к ним одна за одной присоединялись другие женщины, и бабий бунт, как сходящая снежная лавина, набирал массу и силу. Они рассказывали соседкам о матери миссис Уилкинс и о других, заболевших за ночь, но на самом деле, и не требовалось много говорить. Висящий над городом зловонный дым, падающие замертво с неба сойки и жаворонки, постоянно слезящиеся глаза и першащее горло у всех и каждого сами по себе являлись убедительным доказательством правоты застрельщиц.
Ожидая неприятностей, некоторые женщины захватили с собой револьверы мужей или винтовки. Каждая несла лопату, многие взяли с собой детей.
Женщины промаршировали в прерию, где яма с кучей для обжига изрыгала коричневые воронки грязного дыма, который поднимался вверх, пока не стопорился, сталкиваясь с низкими плоскодонными облаками. Клементине подумалось, что иначе как маршем их поход и не назовешь. Женщины шли, как солдаты, только вооружены были в основном лопатами, а не огнестрельным оружием. Взгляд Клем перемещался от лица к лицу. Некоторые были молодыми, свежими и красивыми, как букет полевых цветов, другие - потрепанными и покрытыми морщинами, словно холмы. Но трое из этих лиц - Эрлан, Ханны и Сафрони - казались ей такими же дорогими и родными, как лица сестер, которых у нее никогда не было. Сила, проявившаяся во всех женщинах – как в незнакомых, так и в подругах, – испугала Клементину. Она опустила глаза на дочь, увидела решимость в маленьком вздернутом подбородке и свирепость в глазах, и ее страх перерос в гордость.
Проходя мимо извозчичьего двора Змеиного Глаза, миссис Маккуин заметила у коновязи мужчину, седлающего лохматую саврасую лошадь... Рафферти. Клементина быстро отвернулась, но когда в следующий раз оглянулась, он не спеша шагал к ней своей ковбойской походкой. Шляпа скрывала лицо Зака, которое в любом случае не скажет ей ни о чем. Если он попытается остановить ее, она никогда не простит его и не полюбит.
Зак догнал ее и пошел с ней в ногу.
– Я думала, ты уехал из города, – произнесла Клементина, снова подняв на него глаза. – Вчера вечером, когда не увидела тебя после... то подумала, что ты решил уехать.
Его губы слегка изогнулись.
– Что? И пропустить все веселье?
Маршем выходящий из города отряд, состоящий, примерно, из пятидесяти женщин, вооруженных несколькими ружьями и кучей лопат, не остался незамеченным. Те мужчины, которые еще не спустились в шахты, по двое, по трое пристроились позади группы, но, чувствуя взбудораженность воительниц, соблюдали дистанцию.
Клементина улыбнулась бы, не будь одним из присоединившихся маршал Дрю Скалли, при виде которого острая тоска отразилась на лице Ханны.
Среди женщин поднялся приглушенный ропот, когда воздух прорезал гул свистка "Четырех вальтов". Некоторые в нерешительности замялись, но затем миссис Пратт, одна из жен шахтеров, выстрелила из револьвера в дымные облака.
– Выходи и получи по заслугам, Джек Маккуин, одноглазый прохвост! – закричала она, и последовавший смех успокоил нервы соратниц.
Вскоре желание миссис Пратт исполнилось. Владелец шахты прибыл на франтоватой двухместной коляске с откидным верхом. Персиваль Кайл и Мик скакали верхом по обе стороны от хозяина.
Даже не посовещавшись между собой, женщины образовали живую стену перед кучей для обжига. Клементине казалось, будто у них у всех одни и те же мысли и одно сердце. Будто весь их накопленный жизненный опыт, все их беды и радости, свелись к этому единственному напряженному мгновению посреди прерии Монтаны.
И, казалось, даже земля притихла, затаив дыхание. Женщины округа Танец Дождя стояли плечом к плечу, и между ними боченились их дети. Выбрасываемый в воздух дым жег глаза и раздирал горло, но люди держали головы высоко поднятыми.
Мужчины столпились поодаль, отделенные от боевого отряда широкой полосой красной монтанской грязи. Отцы семейств с изумлением смотрели на лопаты и оружие в женских руках. Но к удивлению Клементины, никто не потребовал объяснений, что за глупость бабы затеяли, и ни один не приказал своей жене идти домой. Мужчины будто чувствовали, что, возможно, в кои-то веки жены не подчинятся.
Джек Маккуин остановил двуколку в двадцати метрах от пикетчиц и ямы с кучей для обжига за их спинами. Он оценил положение и поджал губы в самодовольной ухмылке.
– Далековато вы, дамочки, ушли сегодня от своих кухонь, а? – протянул он. Мик и Персиваль Кайл рассмеялись. – Кто же тогда стоит у плиты и хлопочет по хозяйству?
– Нечего слушать одноглазое отродье черепашьей шлюхи! – сказала Эрлан достаточно громко, чтобы донеслось до шахтовладельца.
Джек Маккуин со смехом не клюнул на оскорбление. По-прежнему улыбаясь, он концом хлыста указал на Клементину.
– Мне даже не нужно догадываться, что за последними неприятностями стоишь ты, сноха. И будь я проклят, если ты не становишься для меня сущим наказанием. И что же ваша конгрегация собирается делать дальше?
Со вскинутым подбородком Клементина шагнула к свекру.
– Мы собираемся зарыть эту яму.
Джек Маккуин ткнул кончиком языка в щеку и с деланным удивлением оглянулся.
– Прямо сейчас? И ты рассчитываешь прекратить работы на шахте, пока вы будете этак дурить?
Шахтеры зашевелились, негромко бурча. Рука Мика легла на приклад револьвера. Персиваль Кайл по привычке пытался изображать самодовольный скучающий вид, но не преуспел, поскольку от густого едкого дыма по его бледным щекам бежали слезы.
Джек Маккуин махнул кнутом на пустое место на сиденье рядом с собой.
– Почему бы вам не забраться сюда, миссис Маккуин? Я отвезу вас обратно в город, а там мы разумно все обсудим.
Клем не доверяла ему. Старик источал хитрые улыбочки и любезные разумные речи, которые растают как туман, едва он увезет ее отсюда. Сейчас она чувствовала за спиной твердо стоящих женщин, их непоколебимость и мужество.
Клементина подняла в воздух лопату как знамя.
– Мы зароем эту яму сейчас же без всяких обсуждений.
Джек Маккуин наклонился вперед, поднимая вожжи.
– Не думаю...
– Хо!
Запряженная двадцатью мулами грузовая повозка выкатилась из заполоненных дымом прерий. Энни-пятак стояла на деревянной подставке, кромсая воздух хлыстом из сыромятной кожи.
– Хо, вы, шлюхины суки и ублюдки! Хо!
Она остановилась у края тлеющей кучи, гоготнула и произнесла во внезапно наступившей дрожащей тишине:
– Утречко, Одноглазый Джек. Хотелось бы сказать, что доброе, но оно и близко не доброе - не с этой вонючей кучей, не дающей людям дышать.
Губы Джека Маккуина растянулись в улыбке фокусника.
– Энни, дорогая, я думал, уж ты-то захочешь встать на мою сторону. Сколько лет ты возишь грузы для "Четырех вальтов"?