– Я страдал по тебе, Клементина. Все страдал и страдал долгие двенадцать лет с тех самых пор, как впервые увидел тебя в повозке Змеиного Глаза, такую гордую и такую прекрасную, и такую недоступную. Я так долго томился по тебе, что думал, умру от этого желания. И иногда молил Бога, чтобы...
– Не надо, не надо. Не надо больше...
Зак обхватил ее голову и прервал бессвязные протесты губами. Его дыхание наполнило Клементину, дыхание и слова, которые она так давно страстно желала и жаждала услышать:
– Я люблю тебя, Клементина.
Рафферти наклонился и, подхватив Клементину на руки, рывком оторвал ее от земли.
Держа любимую на руках, он пересек двор и направился к сараю. Он нес ее в свою постель. Именно туда Клементина и стремилась всей душой.
* * * * *
Керосиновая лампа отбрасывала мягкий желтый круг света на кровать. Соломенный матрас зашуршал, когда Рафферти накрыл тело Клементины своим.
Он поцеловал ее глубоко - поцелуй пронесся по ее крови с шумом, подобным грохочущему за стенами грому. Зак напористо двигал губами взад и вперед, заставляя ее открыть рот, чтобы наполнить его языком. На вкус Рафферти был словно прохладный дождь и словно жаркий огонь в его сердце.
Он поднял голову. Клементина заглянула в странные медные глаза, которые всегда пугали ее, до сих пор пугали ее. Пугали и влекли.
– Клементина... Я так долго хотел тебя. Так долго...
Она обвила руками его шею и притянула вниз голову, чтобы достать до губ. Его горячее дыхание обожгло ее рот.
– Люби меня, – сказала она. – Просто люби.
И, поцеловав его легким и сладким поцелуем, уткнулась лицом в шею Зака. Его волосы пахли ночью. Оленья кожа жилета скользила под руками. Клементину пробрала дрожь.
– Тебе холодно, – произнес он. – Я должен согреть тебя...
– Нет! – воскликнула она, когда Рафферти начал отстраняться. – Не оставляй меня. Даже на миг не оставляй меня.
Зак опустил на нее глаза, и Клементина увидела бушующий в нем голод, дошедший сейчас до предела и граничащий с яростью. Рафферти никогда не отличался кротостью, да и зачем ей тихоня? Она хотела его таким, как сейчас, преисполненным дикости и порочности.
Зак сбросил с себя жилет – промокшая рубашка прилипла к груди. Клементина зашарила по ней руками, торопясь расстегнуть пуговицы, чтобы скорее прикоснуться к теплой жесткой плоти. Они тяжело и шумно дышали в унисон, их дыхание почти заглушало литавры дождя и своей порывистостью напоминало ветер. Огненной змеей сверкнула молния и на мгновение отразилась в глазах Зака, пылких и красивых. Точь-в-точь, как он весь...
Рафферти приподнялся над Клементиной и оседлал её, упершись коленями в матрас. Влажная ткань натянулась на его бедрах. Это напомнило ей, как он смотрелся верхом на лошади, такой же сильный и мощный. Настоящий ковбой.
Клементина видела, как его уверенные пальцы одну за другой расстегивают перламутровые пуговки ее ночной рубашки. Он распахнул сорочку, сгребя тонкий батист мозолистыми ладонями. Зак посмотрел на любимую и хрипло простонал. Обхватил ее груди, поводил большими пальцами по соскам. Казалось, груди Клементины набухли и запульсировали под его руками, и она выгнула спину, желая дать ему больше. Желая отдать ему всю себя.
– О, Иисусе, ты такая мягонькая... – прохрипел он. – Глядя на тебя, я всегда гадал, каково будет прикоснуться к тебе.
– А я порой и вовсе не могла на тебя смотреть, до того больно мне становилось.
Зак так глянул на нее, будто все в нем замерло, даже сердце. Нахлынувшее желание мучительно исказило лицо, и он задрожал. И Клементина тоже дрожала, от радости и страха, что наконец-то Зак возьмет ее с собой и перенесет за грань, в свою дикость. Куда она всегда страстно желала отправиться и никогда не осмеливалась.
– Клементина, я хочу...
– Да! – яростно воскликнула она. – О, да.
Зак вытянул ноги и растянулся на ней, придавливая собой к матрасу. Опустил голову и сомкнул губы на ее соске. Клементина чуть не закричала, когда Рафферти, омывая жаром своего дыхания и слегка покусывая, принялся посасывать сосок. Она крепче прижалась к нему, чувствуя под влажной тканью рубашки твердые мышцы плеч и спины. Его волосы упали вперед, поглаживая и лаская ее шею - легко и нежно, словно вздох.
Зак занимался любовью с ее грудями, щедро одаривая их ласками своих губ и языка и царапая чувствительную кожу щетиной, что также возносило Клементину к пределам сладчайшего восхитительного удовольствия. Рафферти скользнул рукой под подол ночнушки и двинул ладонь вверх по бедру. Егопальцы порхали, изучая изгиб бедра, а затем, поглаживая живот. Казалось, податливое тело Клементины плавилось, а нежная кожа горела. И когда кончики пальцев Зака запутались в треугольнике волос внизу живота, она громко ахнула.
Рафферти фыркнул, и Клементина почувствовала на шее его сладкое тепло.
– Так тебе это нравится, Бостон?
– Да-а-а, – протянула она на вдохе.
– Это хорошо, дорогая. Очень хорошо, потому что дальше тебе станет намного приятнее.
Зак задрал ее ночную рубашку до талии. Прохладный воздух коснулся обнаженной кожи, но Клементине все равно было жарко, нестерпимо жарко.
Она открыла глаза и увидела, что Зак рассматривает ее. Лицо мужчины осунулось от желания и казалось жестким, почти жестоким. Рафферти не сводил с Клементины глаз, когда встал на колени между ее ног и, скользнув ладонями под бедра, приподнял их. Он медленно наклонил голову и поцеловал ее в живот. И повел губами все ниже и ниже. Ниже и ниже, и ниже… Клементина запустила пальцы в волосы Зака, чтобы остановить его, но она не хотела, чтобы он останавливался. Ее грудь сжималась все сильнее и сильнее, и вот уже невозможно вдохнуть, невозможно дышать в томительном ожидании, пока он доберется губами до ее сокровенного местечка, а когда это случится, она разлетится на кусочки. Разорвется на частии умрет, как взорвавшееся солнце.
Клементина резко вздрогнула, когда он наконец прижался горячим ртом между ее бедер. И громко крикнула. Бушующая буря снаружи подхватила и заглотила ее крик.
– Прикоснись ко мне, – хриплым скрипучим голосом приказал Зак. – Мне нужно, чтобы ты прикоснулась ко мне.
Рафферти взял ее руку и положил туда, где хотел её чувствовать. Пальцы Клементины сомкнулись на жесткой выпуклости под ширинкой. Набухший член Зака пульсировал и источал жар.
Зак ахнул и резко втянул в себя воздух. Выгнул спину, торопясь расстегнуть джинсы и стянуть их с бедер. Освобожденный, его пенис выпрыгнул - толстый, багровый и влажный - из темного гнезда волос внизу живота. Рафферти рухнул и нырнул в Клементину, растягивая и наполняя до самого сердца.
Он задвигался внутри неемедленными, размеренными толчками, темп которых усиливался и усиливался, пока не достиг ритма барабанящего по крыше дождя. Мелькали раскаленные добела молнии, и грохотал гром. Клементина обхватила ногами бедра Зака, крепче прижав его к себе. Их пальцы переплелись над головой Клементины. Потом они вместе схватились за железные прутья изголовья кровати, которое двигалось в такт их толчкам, ударяясь, ударяясь и ударяясь о стену.
Рафферти отпустил ее руки и зарылся пальцами в волосы, притягивая голову любимой. Приблизил к ней лицо, по-прежнему неистово двигаясь внутри нее.
– Давай же, смотри на меня, Клементина. – Он крутанул бедрами, погрузившись в нее еще глубже. – Хочу, чтоб ты знала, что внутри тебя я, а не другой.
– Я знаю, знаю... – Клементина взглянула на Зака. Его лицо блестело от пота, а жесткий рот кривился, словно от боли.
Клементина пошире развела ноги и приподняла бедра, встречая его стремительные толчки. Она пыталась лежать спокойно, но не могла. Она не хотела лежать спокойно.
Зак прижал ладонь к ее животу, его пальцы неспешно направились вниз, нашли завитки волос и принялись там гладить в едином ритме с напористыми рывками бедер. Клементина ощутила, как в горле зародился еще один крик.
Рафферти опустил голову, касаясь губами ее рта.
– Теперь ты моя.
– Да.
Он безжалостно вонзился в нее.
– Моя.
Ее голова заметалась из стороны в сторону, а пятки вжались в матрас.
– Скажи это. Хочу, чтобы ты сказала.
– Твоя!
Но Клементина не просто это сказала. А выкрикнула во весь голос.
* * * * *
Рафферти не разъединялся с ней долго-долго, поскольку Клементина была теплой, влажной и гостеприимной и он хотел остаться в ней навечно. Зак крепко притиснул ее к себе, не в силах отпустить, когда слезы стали жечь его глаза. Слезы, родившиеся от радости и боли, и их смешение было настолько разительным, что не превозмочь, вот и пришлось прятать нечаянные слезы в ее сладко пахнущих розами волосах.
Но ничто хорошее не длится вечно, подумалось Рафферти. Хорошее всегда заканчивалось и, по его опыту, всегда заканчивалось болезненно. Зак скатился с Клементины, натянул на бедра штаны, но оставил расстегнутыми. Закурил сигарету и заглушил резкий вкус дыма, хлебнув виски из открытой бутылки, которая стояла рядом с его кроватью.
Затем заставил себя взглянуть на Клементину. Та лежала и пристально смотрела на него широко распахнутыми спокойными глазами, способными проглотить человека. Он заставил ее сказать, что она принадлежит ему, но заполучить женщину, как всем известно, совсем не тоже самое, что затащить её в постель.
– Мне не стоит оставаться здесь, – вздохнула Клементина, когда молчание стало почти невыносимым. – Дэниела иногда мучают кошмары, – продолжила она, не дождавшись от Рафферти ответа. – И когда он в страхе просыпается, ему нужна я.
"А что, если я проснусь в страхе? Если ты будешь нужна мне?"
– Тогда тебе лучше вернуться в дом, – произнес он.
Клементина отвернулась и медленно встала, разглаживая влажную ночную сорочку на бедрах. Она посмотрела на него, и Зак увидел в ее глазах желание спросить, чем же они только что занимались. И гордость, которая удержала ее от вопроса.
Рафферти слушал удаляющиеся шаги, скрип открывшейся, а затем закрывшейся двери сарая. Слушал, как она уходила, оставляя его в одиночестве.
Он лежал, уставившись в покоробленный потолок, пока не догорела сигарета и не опустела бутылка. После чего перевернулся и уткнулся лицом в одеяло. Оно было влажным от ее волос и пахло совокуплением и дикими розами.
* * * * *
Каждое утро с тех пор, как Рафферти стал спать в ее сарае, он приходил в кухню завтракать, и Клементина кормила его за своим столом, будто своего мужчину. И каждое утро она думала, что так дальше не может продолжаться. Что-то должно случиться в их отношениях, пусть сломаться, чтобы можно было или починить, или выбросить навсегда.
И вот прошлой ночью они оба пошли на уступки, сломали и были сломаны, и наконец соединились, и все произошло так неистово, так сладко и так восхитительно... за исключением финала. Но этим утром они встретятся за столом, и она без стеснения скажет ему любые слова, какие только понадобятся, чтобы все окончательно и правильно разрешилось.
Все слова, которые она никогда не говорила Гасу, а должна была. Все слова, что хотела сказать Заку и не осмеливалась.
Но этим утром Зак Рафферти не пришел.
Ей пришлось надеть дождевик, поскольку с неба по-прежнему лило как из ведра. Клементина отодвинула буйволиную шкуру и переступила порог его закутка в конюшне. Мгновение она стояла, остолбенев, осознавая отсутствие Рафферти. Казалось, будто совсем рядом открылась огромная дыра и поглотила весь свет.
Шаги по голому дощатому полу отдавались эхом. Клементина присела на кровать. Старинная брошь из слоновой кости лежала на льняной ткани в черно-белую полоску, словно небрежно отброшенная и забытая. Однажды Клементина отдала Заку камею, чтобы он никогда не забыл ее. Никогда не забыл про ее любовь.
Тонкие пальцы крепко сжали брошь.
"Я не стану плакать, – сказала Клементина сама себе. – Я никогда не плачу". Она прижала украшение к животу и скрючилась пополам, будто защищая рану.
* * * * *
Дрю Скалли поднял глаза на мужчину, который по-хозяйски сидел в белом плетеном кресле-качалке на крыльце Ханны. Дождевая вода каскадом стекала с карнизов, выплескиваясь на покрытый грязью двор. Шило покосился и приподнял бутылку сарсапарели, салютуя маршалу. Белозубая улыбка мелькнула на лице распорядителя "Самого лучшего казино на Западе".
– Мисс Ханну, что ли, ищете, так она уехала из города.
– Уехала? – Мгновение это слово ничего не значило для Дрю, но затем он почувствовал, как кровь отхлынула от сердца.
Уехала из города. Дрю много лет ждал этого момента, но тем не менее почувствовал себя так, будто его оглушили хорошим ударом наотмашь. Может, он ослышался, неправильно понял? Что ж, он так давно притворялся, что, пожалуй, имеет смысл и дальше вести себя как ни в чем не бывало… Дрю заставил себя беззаботно улыбнуться.
– Она не сказала, надолго ли уехала?
– Не-а, не сказала. Но думаю, чертовски близко к тому, что насовсем.
Дрю поднялся на крыльцо, топая ботинками, которые вдруг сделались неподъемными, и не от одной только грязи. Под выступом крыши воздух был сухим, но прохладным. Дрю присел на сырой пол рядом с креслом-качалкой, упершись локтями в колени, и прислонился спиной к белой дощатой стене.
Ханна ушла. Бросила его.
Спустя какое-то время Дрю поднял голову и пристально посмотрел на Шило.
– Полагаю, она заставила тебя пообещать, что ты не скажешь мне, куда именно она уехала.
– Отправилась поискать местечко, где сможет воспитать своего ребенка и люди не узнают, что он ублюдок, и не будут думать о его матери как о шлюхе.
Своего ребенка.
Шило с видимым удовольствием оттолкнулся ногой от пола, и кресло скрипнуло.
– Что, так и не спросишь, твой ли ребенок-то?
– Я чертовски хорошо знаю, что мой. – Дрю стукнул по колену кулаком, хотя ему хотелось вдарить по стене со всей дури. Или себе по башке. – Почему она мне не сказала?
– Может, думала, что ты попробуешь отговорить ее, попробуешь заставить оставить все по-прежнему. А ей, небось, неохота было проверять, удастся ли тебе уболтать ее.
– Чертовски верно, я бы отговорил ее! – Дрю провел по лицу ладонями снизу вверх, сдвинув шляпу на затылок. – Шило... скажи, Христа ради, куда она поехала.
Шило встретил его взгляд широко распахнутыми непроницаемыми, карими глазами, которые ничего не выдали Дрю.
– Так она ни словечка не обронила про то, куда едет, маршал Скалли. Вот те крест. Чай, слишком шибко себя убеждала, что не хочет, чтобы за ней кто-то погнался.
– Я бы женился на ней, даже без ребенка. Я ведь собирался сделать предложение...
Кресло-качалка опять скрипнуло.
– Угу. Как же. Жаль только, что из этого "собирался" так ничего и не собралось.
Дрю уставился на пол между разведенных колен.
– Меня останавливали ее проклятые деньги. Одна из причин... Главная причина. У нее их чертовски много.
Шило мягко рассмеялся.
– Да, деньжат у нее предостаточно. Небось владеет доброй половиной этого городишки.
Дрю глубоко вдохнул. Ребра болели, будто после удара в грудь.
– Я просто никак не мог переварить мысль, чтобы жить за ее счет. За счет любой женщины.
– Да, вот на это дело мы с тобой сильно по-разному смотрим, маршал. Я-то всю жизнь ищу богачку, которая взялась бы содержать и ублажать меня до конца моих дней. И как только найду такую, то, не сомневайся, мигом брошу работать и буду целыми днями ловить рыбу, да дремать на солнышке. - Шило рассмеялся и опрокинул бутылку с сарсапарелью горлышком в рот, осушил в два больших глотка, затем причмокнул. – Ну и выпивать помаленьку, не без этого.
Он замолчал, вертя в руках пустую бутылку. Дождь стучал по крыше над головами мужчин.
Шило наморщил темный лоб, словно его обуревали мрачные мысли.
– Есть так много способов показать себя дураком, что, думаю, даже умный мужик хоть в какой-то да вляпается. Но только настоящий дурак станет повторять свои ошибки.
– Да я столько раз твердил этой женщине, что люблю ее, что слова совсем истрепались. В следующий раз, только увижу Ханну, не стану заморачиваться на разговоры. Велю ей закрыть варежку и выходить за меня замуж.
– Вот это уже другое дело!
– При условии, что увижу ее снова. При условии, что потащусь за ней, как бычок на веревочке...
Дрю никогда не относился к тем, кто не погнушается выпрашивать у женщины любовь. Он был слишком горд для этого, слишком уверен в себе в любых вопросах. Даже в трусости своей был уверен, получая тому предостаточно доказательств всякий раз, как спускался в шахту. Может, потому-то Ханна и оставила его - раскусила, что он лишь строил из себя мужчину.
Могли потребоваться месяцы, даже годы, чтобы разыскать беглянку, а Дрю не был индейским разведчиком. К тому же пришлось бы бросить работу и оставить слепого Джере одного заботиться о себе. А, черт, брата он приплел лишь в качестве оправдания. Сейчас у Джере была Лили.
За пределами округа Танец Дождяпростирался огромный мир. Множество пустынных земель, где у мужчины нет иного выбора, кроме как столкнуться с самим собой и узнать, каким человеком он является, а каким – нет. Ему придется столкнуться с трусливым Дрю, который до рвоты боится темноты. И с холуйствующим Дрю, который превратился в шестерку "Четырех вальтов", хотя и продолжал лгать себе, будто по-прежнему независим. И в конце пути он мог отыскать женщину, которой такой Дрю был просто-напросто совсем не нужен.
Дрю поднялся, водрузив шляпу обратно на голову. Дождь так и не прекратился. И внезапно маршал не смог припомнить, когда в последний раз стояла сухая погода.
– Спасибо, Шило, – произнес Скалли, чувствуя, как сжалось горло. Хорошо, что он – суровый маршал с оружием на ремне и жестяным значком на груди. Иначе он бы уже давно ревел как маленький мальчик.
Дрю начал спускаться по ступенькам, но обернулся.
– Она отдала тебе этот дом?
Шило улыбнулся.
– Да, сэр. Давным-давно она обещала, что если когда-нибудь покинет этот дом, будь то ногами вперед или головой, он станет моим. Вот и подарила.
Скалли кивнул.
– Она чертовски хорошая женщина.
– Да, сэр. Лучшая.
Дрю еще мгновение постоял на лесенке, глядя на дом, на окно спальни, в которой они столько ночей провели вместе, а затем вышел в дождь.
Простирающаяся перед ним длинная и пустая дорога исчезала в безбрежных прериях. А за океаном травы горы пронзали небо, бескрайнее и опустошенное. Но мир не настолько огромен и пуст, чтобы женщина с рыжими волосами и хрипловатым голосом могла исчезнуть раз и навсегда.
Особенно, если в душе она хотела, чтобы ее нашли.
* * * * *
Клементина посмотрела на камень, лежащий на ее покрытой рубцами ладони.
– Еще раз объясните мне.
Поджи повернулся к Клементине.
– Говорю прямо, мэм: это, натурально, закон о праве на отвод участка.
Пока с двоих довольных собой старых старателей на кухонный пол капала дождевая вода, Клементина провела большим пальцем по шершавой поверхности образца. Образца, на который пробирщик в Хелене только что выдал заключение о составе этого куска породы – медь почти без примесей.