Клементина слышала о законе про отвод участка и имела общее представление о его смысле. Владельцем жилы являлся собственник земли, на которой эта жила выходит на поверхность или где находится ее верхняя точка, независимо от того, насколько глубоко и далеко простирается месторождение под землей. Иногда, как в случае с медной шахтой "Четыре вальта", верхнюю точку не находили. А случалось, ее обнаруживали на земле, не принадлежащей горнякам, и тогда заваривалась адская каша...
– Так вы говорите, что этот образец найден рядом с лачугой сумасшедшей?
– В точку, миссис Маккуин. Камень, на который вы смотрите – это хвостик медной шахты "Четыре вальта", выступающей из земли на лесном участке, принадлежащем вам. Теперь понятно, почему одноглазый Джек поставил там лагерь и прикидывается, будто вырубает на склонах лес, на самом-то деле он просто следит, чтобы на верхнюю точку жилы не натолкнулся никто другой.
Вот почему "Четыре вальта" так рьяно настаивали, чтобы она продала землю, и зашли настолько далеко, что даже стреляли в ее детей, лишь бы её припугнуть. Раз верхняя точка жилы на ее земле, то по закону все месторождение принадлежит ей.
– Но кто-то на неё все же наткнулся, – сказала Клементина. – Кто дал вам этот камень и сказал отправить его на пробу?
От хитрой ухмылки морщины на лице Поджи стали глубже. Он дернул себя за ухо и уставился на носок своего сапога. Снаружи дул порывистый ветер, и дождь хлестал в оконные стекла.
– Это не подлежит разглашению, мэм. Строго секретные сведения, вот оно как.
– В любом случае, это не имеет особого значения. – Клементина развернулась и направилась к двери, по пути сняв с настенного крюка плащ и шляпу. – Что мне сейчас нужно сделать, так это посмотреть на все собственными глазами.
* * * * *
Зак Рафферти сидел в седле, чувствуя неприятную сырость. Его желтый дождевик настолько износился, что покрылся трещинами, которые пропускали воду похлеще старой дерновой крыши. И ветер хлопал полями шляпы, заливая холодные струйки за шиворот. Рафферти посмотрел сквозь промокшие всклокоченные сосны на бескрайнее серое небо и извилистую гряду черных от дождя гор на горизонте. Встряхнулся, избавившись от части воды. Но не смог избавиться от муторных мыслей.
Он двинулся к вершине самого высокого склона. Отсюда были видны лачуга сумасшедшей и весь лесной участок Клементины, сейчас по большей части оголенный из-за лесозаготовок. С утра Рафферти объездил эту землю вдоль и поперек и обнаружил лишь кучи обломков и пни. Вырубка здесь больше не велась, и лес не валили с той самой стычки по поводу кучи для обжига. Тем не менее "Четыре вальта" всегда держали в лагере хотя бы одного человека, чтобы следить за этим участком. "Без сомнения, преподобный затеял здесь какой-то обман, – подумал Зак. – Но что бы не задумал Одноглазый, будь я проклят, если нашел хоть какую-нибудь подсказку, в чем подвох".
Рафферти вытянул ноги в стременах и сделал вдох, достаточно глубокий, чтобы распрямить грудь. Округ Танец Дождя сильно изменился с тех пор, как он впервые его увидел. Землю использовали под пастбище, добывали здесь руду и вырубали лес, а былую пустоту заполнили город и люди. Похоже на то, что округ приручили.
Но острые заснеженные пики по-прежнему угрожали наделать в небе дырок, и Рафферти знал, что в горах по-прежнему растут массивные деревья, способные заслонить солнце. И знал, что когда наступит лето, буйволова трава по-прежнему вымахает по пояс, а крупные черные кисти ягод черемухи по-прежнему будут свисать над рекой.
Этот округ... Боже, он любил его. Хотя, конечно, Танец Дождя мог причинить боль, мог заставить почувствовать подъем духа или упадок, а иногда озверение. Этот округ заставлял поверить, что все возможно. И также заставлял страдать от осознания, что возможности растрачиваются попусту.
Рафферти как раз начал поворачивать голову лошади, когда услышал выстрел.
* * * * *
Вода с ревом неслась через глубокий овраг. Река разлилась и стала такой глубокой, что сейчас с головой скрыла бы мужчину на лошади. Поток прорезал ущелье с крутыми склонами и нес с собой камни, комья земли, бревна от порубки и даже большую сосну и молодые тополя. Дождь лил не переставая, и постоянно дул сильный ветер, приминавший траву и гнущий немногие противостоящие ему деревья.
Нэш сказал, что образец руды нашелся на склоне холма, приблизительно в пятидесяти метрах ниже по течению от лачуги сумасшедшей. Клементина привязала лошадь и стала подниматься пешком. Она несла "винчестер" с взведенным курком, хотя это было опасно из-за склизких от дождя камней, скользкой грязи и вязкой почвы. Клементина пока не знала, как поступит, найдя верхнюю точку жилы. Для начала посмотрит, предположила она, и насладится в память о Гасе иронией судьбы, что все это время именно они являлись настоящими владельцами медной шахты "Четыре вальта".
Клементина взобралась почти до середины склона, когда из-за черных камней подобно привидениям из могил выступили двое мужчин: Персиваль Кайл и Одноглазый Джек Маккуин.
Она увидела револьвер с перламутровой рукояткой в руке Кайла, увидела, как он поднял оружие и нацелил на нее.
И выстрелила в него.
Выстрел из винтовки эхом пронесся по оврагу. Кайл повернулся на цыпочках, как балерина, и, широко раскинув в стороны руки, покатился в ущелье, увлекая за собой грязь, камни и ветки.
Клементина округлившимися глазами посмотрела на мужчину, растянувшегося на камнях. Его длинные желтые волосы полоскались в бурлящей мутной воде. Затем она перевела взгляд и дуло "винчестера" на свекра. Между ними хлестал дождь, словно занавеска из звонкого стекляруса.
Джек Маккуин цокнул языком и покачал головой. И даже не удосужился взглянуть на Кайла.
– Черт меня дери, женщина, если ты не оказалась для меня откровением. "Я для того и явился тебе, чтобы поставить тебя служителем и свидетелем того, что ты видел". Да, воистину. Ты быстра, как щелчок кнута, да и силенок в тебе предостаточно. Истинное откровение. – Бледные губы отлипли от зубов в хитрой улыбочке. – Да, я бы взял тебя в партнеры... если бы мог тебе доверять.
Единственный глаз преподобного наблюдал за ней с проницательностью двух. Маккуин сделал шаг.
Клементина крепче сжала "винчестер". Ее желудок сжало и свело в спазме, а ноги по-прежнему тряслись. И ей было холодно, ужасно холодно. Она продолжала думать о соломенных волосах, колышущихся в потоке, и чувствовала ужасную потребность снова взглянуть на Кайла, проверить, действительно ли тот мертв. Но не осмеливалась, не могла вынести вида своей жертвы.
Джек Маккуин сделал еще один осторожный шаг.
– Ты разведала, что именно здесь верхняя точка жилы, не так ли, дорогая сноха? Я боялся, что ты можешь это узнать.
Винтовка задрожала в руках Клементины, но затем перестала трястись.
– Не подходи, – сказала она.
– И что мы теперь будем со всем этим делать? – спросил старик и шагнул еще ближе.
Выстрел был настолько громким, что Клементине показалось, будто он раздался из какой-то пушки, а она даже не спустила курок. Почва ушла из-под ног, и послышался оглушающий грохот, будто земля раскололась пополам.
Пласт почвы на вершине холма дрогнул и пополз вниз, надвигаясь на них подобно снежной лавине.
ГЛАВА 34
Мокрая красная монтанская грязь засасывала Клементину и погребала заживо, таща ее вниз по склону вкупе с валунами и порубочным мусором.
Клементина цеплялась за все подряд, упираясь, копая и проталкиваясь сквозь землю, и наконец высвободила голову. Но рот, нос и глаза были забиты грязью, которая слепила и не давала дышать. Клементина вырвала руку из вязкой хватки и провела ладонью по лицу, пытаясь счистить месиво, чтобы вдохнуть.
Она тяжело задышала, глотая капли дождя. Но лавина бушующей грязи по-прежнему волокла ее вперед. Клементина слышала дикое бурление воды, проносящейся внизу оврага, и знала, что если упадет в глубокое каменистое ущелье, то неминуемо погибнет. Сосна, слишком маленькая, чтобы представлять интерес для лесорубов "Четырех вальтов", хлестнула ее по лицу, и Клементина ухватилась за стволик. Иглы и ветки царапали руки, сползающая грязь рвала сосенку за собой, но каким-то чудом дерево продолжало стоять.
Или нет... Клементина ощутила, как корни начали поддаваться. В отчаянии она взмахнула рукой, пытаясь дотянуться до соседнего дерева, более крупного, но тщетно. И тут она увидела свое спасение - летящее с брызжущего дождем неба лассо из сыромятной кожи. Внезапно сосна уступила потоку, и Клементина, оттолкнувшись, выметнулась вверх, всецело доверившись веревке и ковбою, который её раскручивал.
И бросок оказался метким – петля упала на голову и обвилась вокруг плеч Клементины. Она вскрикнула, когда веревка резко дернулась, затягиваясь и врезаясь в плоть, и Рафферти рывком вытащил ее из засасывающей, цепкой грязи.
Миссис Маккуин выползла на благословенную твердую землю. Сильная рука поддержала, когда она попыталась встать на четвереньки. Она плевалась грязью, а легкие изо всех сил старались втянуть воздух.
– Боже праведный, Бостон, кой черт ты тут делала? – Зак поднял ее и притянул к груди, и сжал так крепко, что не вдохнуть.
Клементина стиснула пальцами влажную кожу жилета и, зарывшись в него, стала тереться лицом о грудь Зака.
– Ты снова бросил меня, – прохрипела она. – Ты меня бросил.
– Я уж думал, что потерял тебя. Черт подери, Иисусе и Боже Всемогущий, я думал, что потерял тебя...
Она отстранилась так резко, что Рафферти покачнулся на каблуках.
– Ты уехал, даже не сказав мне "Прощай, дорогая".
На них лил дождь. Зак где-то потерял шляпу, мокрые волосы, с которых стекала вода, прилипли к голове. Его грудь и лицо напоминали пирог из грязи.
– Ну, черт меня подери, – проворчал он, – я не далеко уехал.
Клементина выплюнула остатки земли.
– А если я не хочу тебя назад?
– Хочешь.
Она подняла руку, чтобы убрать с лица выпачканные волосы, но Рафферти сделал это за нее, и его прикосновение было неожиданно ласковым и нежным…
Внезапно Клементину стало трясти, да так сильно, что ей пришлось обхватить себя руками. Она оглянулась. Склон оврага, где она стояла всего несколько минут назад, сполз, запрудив русло на дне ущелья, на его месте возник крутой обрыв. Новоявленная дамба на пути стока воды с гор уже породила озеро, которое затопило снесенные лавиной пни, деревья, лагерь лесорубов, лачугу сумасшедшей и следы верхней точки жилы медной шахты "Четыре вальта".
Одноглазого Джека Маккуина нигде не было видно.
– Рафферти... Твой отец стоял прямо передо мной, когда начался оползень.
Зак пытался стереть грязь и воду с её лица своим платком.
– Знаю. Я видел его... но у меня была только одна веревка.
Клементина прикоснулась пальцами к уголку его жесткого рта. Зак Рафферти редко проявлял чувства - такие как он скрывают эмоции. Но она прожила здесь достаточно долго, чтобы понять, чем руководствовался Зак, выбирая, кого спасать. Его отца убила земля, которую тот бессердечно разорял и опустошал. А мужчина, если он действительно мужчина, в этих местах не отделывался болтовней, когда приходило время расплачиваться за грехи полной мерой.
Рафферти уронил носовой платок и одной рукой обнял Клементину за талию. Он удержал ладонь любимой у своего лица и, повернув голову, провел губами по костяшкам ее пальцев.
– Мне страшно, – сказала Клементина, и голос сорвался от переполнявших чувств. - Ты пугаешь меня, Рафферти. Я люблю тебя слишком сильно, а ты делаешь мне слишком больно.
Зак неожиданно улыбнулся. Ласково и задумчиво.
– Не рискну обещать, что больше тебе никогда не будет страшно или что я снова не причиню тебе боли. – Его рука по-прежнему удерживала ее ладонь, и Рафферти стал большим пальцем медленно и нежно рисовать на ней круги. – Черт, сам не возьму в толк, зачем сорвался от тебя этим утром, разве что должен был попытаться уехать, чтобы понять наконец, почему не могу не остаться.
Он отпустил руку любимой и прижал пальцы к ее губам, останавливая слова.
– Это тяжело, Клементина. Тяжело смотреть в глаза женщины и видеть в них любовь. Тяжело знать, что, глядя на меня, ты видишь не того, каков я на самом деле, а человека, каким я должен быть.
– Ты для меня - весь мир.
Рафферти отрывисто засмеялся.
– И ты еще жалуешься, что боишься. Вот мне по-настоящему страшно. – Он взял её лицо в ладони и долго молчал, подбирая слова. – Я не такой, как мой брат. Не такой ответственный, как он, не такой благочестивый и не могу похвастаться ни одним из тех качеств, которые требуются, чтобы стать женщине хорошим мужем. Остается только надеяться, что где-то внутри меня скрывается правильный мужчина и мне хватит духу отправиться на его поиски. Я очень хочу стать таким мужчиной, Клементина, который тебе подойдет, хотя бы ради себя самого.
Рафферти смотрел на нее, в глазах читались гордость и сердечный жар, и Клементина подумала, до чего же долго ей недоставало части собственного сердца и как ей повезло обрести пропажу.
– Я – медведь, – призналась она.
Его пальцы погладили чувствительную кожу у нее за ушами, а в глазах вспыхнула алчная страсть, как и вчерашним вечером, перед тем, как он ее поцеловал.
– Ты что? – спросил Зак хриплым от желания голосом.
Клементина покачала головой в его ладонях, улыбаясь сквозь слезы счастья и надежды.
– Ничего... Я люблю тебя.
Рафферти опустил голову и накрыл ее губы своими в грубом, голодном и отчаянном поцелуе. Он целовал ее бесконечно долго, и Клементина обняла его за талию, прижимаясь изо всех сил.
Зак опустил руки ей на плечи и отстранил от себя, Клементина угадала, что это для того, чтобы она видела его лицо, чтобы видела истинность его слов.
– Я люблю тебя, дорогая моя, – сказал он. – Так сильно… так сильно, что не передать...
* * * * *
К тому времени, как первая пуля просвистела над головой извозчика дилижанса, Ханна Йорк сама готова была совершить разбойное нападение, лишь бы это помогло ей вылезти из кренящейся и качающейся почтовой кареты.
Вчера ее весь день мутило в поезде, а сегодня в дилижансе. Час назад дождь наконец прекратился, и показавшееся из-за туч горячее солнце начало припекать, высушивая влажные плесневелые сиденья из конского волоса и кожаные занавески. Ханна наклонилась и извергла в стоящее между ног цинковое ведро маслянистый кофе, выпитый на последней остановке.
И все еще нависала над ведром, когда началась стрельба.
– Святые угодники, спасите, нас всех убьют! – запричитала сидящая рядом с Ханной женщина, и миссис Йорк захотелось, чтобы так и произошло. От соседки тошнотворно пахло старым тальком и консервированными сардинами.
Хотя на козлах рядом с извозчиком всю дорогу трясся мужчина с гладкостволкой, карета резко остановилась после первого же выстрела. Сквозь пелену снова подступающей к горлу дурноты Ханна услышала громкие мужские голоса, сначала напуганные, затем угрюмо-облегченные. Дилижанс качнулся, когда возница слез, и спустя мгновение распахнулась дверь.
Ханна откинула вуаль с потного лица и, подняв голову, слезящимися глазами посмотрела на любопытную физиономию с седыми бакенбардами.
– Здесь маршал из самих Радужных Ключей, мэм, – хитро прищурился на нее извозчик. – Говорит, у него ордер на ваш арест.
– Я так и знала, что она ничуть не лучше, чем кажется, – раздраженно прошипела соседка своему мужу, тощему, как доска от забора, и пахнущему маринованной свеклой. – Потаскуха!
Ханна была готова сдаться хоть Уайетту Эрпу – судя по газетам, то служащему закону, то погрязшему в бесчинствах, – лишь бы побыстрее ступить на твердую землю и подышать свежим воздухом. Она протянула вознице руку, чтобы тот помог ей спуститься, и качнулась от головокружения, но тут же выпрямила спину, завидев всадника на чалой лошади у обочины дороги. Взмыленная кобыла тяжело дышала, поводя боками, словно после долгой и быстрой скачки.
Ханна подняла голову достаточно высоко, чтобы встретиться со взглядом нагнавшего ее маршала. Глаз холоднее и жестче она не видела ни у одного мужчины.
Дрю Скалли держал в узде и лошадь, и язык, пока извозчик взбирался на козлы и трогался в путешествие на запад уже без миссис Ханы Йорк. Огромные железные колеса захлюпали и зачавкали, взмешивая красное гумбо и оставляя на дороге глубокие колеи, но маршал по-прежнему ничего не говорил.
Наконец он привстал на стременах и приподнялся в седле, будто оглядывал окрестности.
– Тебя оказалось не настолько трудно найти, как я ожидал, – произнес Дрю.
Ханна так быстро и высоко вздернула подбородок, что хрустнула шея.
– Ну что ж, вот ты нашел меня и сказал "привет", а теперь можешь поворачивать и скакать назад в Радужные Ключи.
Он протяжно выдохнул и потер небритый подбородок.
– Дело в том, миссис Йорк, что я-то приготовился потратить на ваши поиски долгие годы.
– Правда? – она с трудом сглотнула и попыталась подавить дрожь. Не хотелось попусту надеяться, но Ханна уже почувствовала, что надежда сидит в ней, вцепляясь в нутро крепко, до боли. – Тут такое дело, маршал Скалли, есть кое-что, о чем вы должны узнать, прежде чем начнете выдвигать всякие условия… или делать какие-то предложения: я беременна.
В уголках глаз Дрю появились слабые морщинки, словно он прятал улыбку.
– Вот и хорошо, я совсем не прочь стать отцом. Я бы не отказался от маленькой девчушки, если сможешь это устроить. С рыжими волосенками и ямочками на щечках.
В Ханну ударил порыв степного ветра, прижал к телу вдовью одежду и закинул черную вуаль на шляпку.
– Мне сорок лет. Когда тебе сравняется сорок, мне стукнет пятьдесят три.
– Да, а нашей дочери будет тринадцать. Почти женщина. – Он нахмурился, сведя брови вместе, как если бы в голову внезапно пришла тягостная мысль. – Проклятье. Думаю, до того дня мне придется как следует попрактиковаться в стрельбе. Я не стану мириться с подонками, вьющимися вокруг юбок моей малышки.
Сейчас в Ханне ревела и завывала надежда, сродни монтанскому ветру. Хотелось кричать, возвысив голос до неба.
– Через меня прошли десятки мужчин. Возможно, сотни.
– Я это уже слышал. А со сколькими ты спала за последние семь лет?
– Черт бы тебя побрал, Дрю Скалли. Ты же знаешь, что с тех самых пор, как ты без спросу взял меня на медвежьей шкуре, никого кроме тебя у меня не было.
Он усмехнулся.
– Вот и я о том же.
– Я была не только шлюхой. Было время… Я не горжусь этим, уж поверь, на самом деле мне ужасно стыдно. Но в моей жизни было время, когда я пила без просыху и... – Ханна расправила плечи и подняла голову так высоко, как только возможно. – И курила опиум.
– Да? Молодец, что смогла бросить это дело, Ханна Йорк. И раз уж настала пора признаться в наших грехах, скажу тебе прямо, что до сих пор являюсь, возможно, самым жалким трусом из всех, кого тебе доводилось встречать. Чуть не каждый день, спускаясь в шахту, я блевал и обливался потом, настолько я боялся.
Ханна в полном изумлении уставилась на чемпиона-бурильщика.
– Все эти годы... Все эти годы ты работал в шахте и терпел такое?
Дрю сжал губы и отвел глаза.