Спускаюсь пешком к закусочной Луиса и Клифф-Хаусу, несколько минут стою перед пустой витриной здания, где некогда располагался Музей механики. В нем выставлялся замысловатый игровой аппарат, сделанный в 1880 году. Несколько раз Эмма здесь была. Ей нравились миниатюрные фигурки участников карнавала, которые начинали двигаться, когда в прорезь бросаешь монетки. И электроорган, имитирующий звуки фортепиано, мандолины, барабана и флейты. Но любимицей Эммы оставалась Смеющаяся Салли - рыжеволосая кукла в человеческий рост, стоящая за стеклом. Эмма опускала в прорезь монетку и с открытым ртом наблюдала, как Салли, закатывая глаза и кивая, тасует колоду разноцветных карт, а потом просовывает листок с предсказанием судьбы в маленькую щель. Девочка наклеивала листки на стенку в своей комнате. Они все еще висят там. "Ты поедешь в дальние страны". "Красивый незнакомец сообщит удивительные новости".
Из закусочной доносится запах гамбургеров, я со вчерашнего дня ничего не ела. С крутого холма спускаюсь к бухте Келли и шагаю на юг, поражаясь каждодневным изменениям, что происходят с полосой песка, по которой мы сотни раз ходили с Эммой. Сегодня вижу на песке мертвую рыбу, мужской носок, пустой тюбик из-под зубной пасты, комки водорослей, сломанную теннисную ракетку и гнилые ветки. В сотне шагов - пятно от костра. Угли еще дымятся. Это еженощный ритуал - зажигать огромные костры, словно языческие скопища, вокруг которых подростки пьют пиво, девушки танцуют, а бродяги на открытом огне варят себе ужин в жестянках. В округе Ричмонд полно русских, в Миссии - мексиканцев, в Бернал-Хейс - итальянцев, а Ошен-Бич будто стирает все границы. Сюда может прийти кто угодно и сидеть в тумане, толкаясь локтями с соседями.
Сегодня посреди природного и урбанистического мусора нет ни единого морского ежа. Песок покрыт липкими черными пятнами, в воздухе пахнет гудроном.
Примерно в полумиле ниже по пляжу замечаю двух девочек, сестер, примерно десяти и одиннадцати лет. Обе босы, в закатанных до лодыжек джинсах, собирают ракушки у кромки воды.
- Где ваши родители? - спрашиваю. - Вы ведь не одни?
Старшая девочка берет младшую за руку. Они перестают смеяться и идут прочь, глядя на меня с недоверием. Озираюсь, но не вижу поблизости взрослых. Кто позволил детям гулять здесь одним?
Перехожу двухполосное шоссе и захожу в общественную уборную - ту самую, которую так неистово обыскивала в день исчезновения Эммы. У раковины приводит себя в порядок бездомная женщина. Рядом на полу - предметы туалета: пластмассовая расческа, кусок мыла, новая губная помада и маленькая коробочка пудры. Движимая силой привычки, вытаскиваю из кармана фотографию.
- Я ищу маленькую девочку.
Женщина быстро смотрит на снимок и возвращает.
- Все мы кого-нибудь ищем.
Пересекаю Ла-Плайя, держа курс на поворотный круг, где, наподобие гигантской сороконожки, стоят автобусы, вернувшиеся из рейсов. Ветер с океана заносит мне за шиворот песок. Слышу грохот волн, чувствую соленый запах, предвещающий дождь. Столики уличного кафе на Ява-Бич пусты, не считая пожилого седобородого мужчины, читающего книгу в потрепанной обложке. Зайдя внутрь, заказываю кофе. Заказ исполняет рослый официант по имени Дарвин. Он лыс и носит на запястье желтую шерстяную нить - в память о брате, воюющем в Ираке. Дарвин всегда на месте, и я даже начинаю задумываться - а не живет ли он на Ява-Бич?
- Есть хорошие новости?
Качаю головой.
- Вот несколько листовок, - выкладываю тонкую пачку на прилавок. Уже в девятый раз снабжаю ими Ява-Бич - каждую неделю в течение последних двух с половиной месяцев.
Иду по Сорок восьмой авеню, минуя улицы, названные в алфавитном порядке - Киркхэм, Лоутон, Морага, Норьега, Ортега, Пачеко, Ривера, Сантьяго. Мне всегда нравился район Сансет, с его красивыми названиями, которые будто сами скатываются с языка. Сворачиваю налево, иду по направлению к спортивному магазину, ощупывая лежащий во внутреннем кармане куртки конверт. Я частенько бывала здесь со своим серфингистом - с тех пор, кажется, прошла целая вечность. Он заходил в магазин лишь затем, чтобы поболтать, пощупать доски, поглазеть на ветеранов серфинга и послушать их байки о том, как ловили волну в пятидесятых - шестидесятых - никаких гидрокостюмов, только плавки. А в парнях помоложе, что слонялись по магазину в джинсах и шлепанцах, было нечто пугающее. Они говорили на сленге, не смотрели собеседнику в глаза и вообще как будто прилетели с другой планеты. Даже в этом городе туманов ребята умудрялись оставаться подтянутыми и загорелыми, а их волосы стали жесткими от морской воды. Половина "инопланетян" смахивала на неудавшихся манекенщиков, и все они, по первому впечатлению, вели беспорядочную половую жизнь.
За прилавком в магазине стоит миниатюрная девушка с длинными каштановыми волосами, собранными в хвост. На ней футболка с растянутым воротом, в носу - крошечная голубая сережка. Она улыбается, когда я подхожу.
- Привет.
Интересно, сколько ей лет. Восемнадцать? Девятнадцать? Не умею определять возраст на глаз и почти всегда ошибаюсь - возможно, потому, что сужу скорее по размерам.
- Привет.
Вытаскиваю из кармана конверт, вынимаю два рисунка и кладу рядышком на прилавок.
- Вы не видели этих людей?
- Ого! А вы из полиции?
- В общем, нет. Так что эти двое?
Девушка несколько секунд рассматривает рисунки.
- Нет. А кто это?
- Парень - серфингист. Чуть больше двух месяцев назад его видели на Ошен-Бич. Путешествует вместе с женщиной. Может быть, повесите портреты здесь и поспрашиваете у покупателей?
- Ладно.
Я понимаю, что ей не восемнадцать. Двадцать три или двадцать четыре как минимум. Когда она улыбается, от глаз разбегаются едва заметные лучики. На безымянном пальце, чуть выше ногтя, крошечная вмятинка.
- Я Тина, - представилась продавщица. - Но друзья называют меня Гуфи.
Улыбаюсь, как будто все ясно, но Тина понимает, что это не так.
- Это потому, что у меня стойка гуфи.
Я киваю, она смеется.
- Вы не поняли, да?
Тина раскидывает руки, будто стоит на доске, правая нога впереди.
- Ну видите? Я - гуфи. Как Фрида Замба. Она мой кумир.
- О…
Гуфи по-своему привлекательна, даже несмотря на то что верхний резец растет неровно, под углом к остальным.
- Играете в детективов?
- Пропала маленькая девочка.
Рассказываю про Эмму и тот день на пляже, когда ненадолго посмотрела в сторону - но этого оказалось достаточно.
- О Господи! - говорит Тина. - Ужас какой.
Продавщица ненадолго замолкает, а потом продолжает:
- Как же, помню этот день.
- Простите?
- Помню этот день. Я смотрела вечером "Новости". И еще подумала, как все странно.
- Почему странно?
- Море было совсем спокойное, волны очень маленькие. Такое на Ошен-Бич редкость, а передавали, будто девочка утонула.
- Как это понимать?
- Случись все в другой день, было бы не так странно, но тогда… Утром я ходила на пляж с Другой Тиной. Мы так и зовем ее - "Другая Тина", потому что меня тоже зовут Тина, пусть даже все говорят "Гуфи". Ну, не важно. Так вот, с Другой Тиной пошли покататься, и нам пришлось сидеть на досках и ждать волны. Наверное, часа два сидели. В наших краях лето не самый классный сезон для серфинга. Иногда приходишь на пляж и понимаешь - шансов поймать волну практически нет. Но вся суть в том, что такое обычно бывает в Рокэуэй и Аньон-Нуэво, но не на Ошен-Бич. Значит, сидели две Тины на досках и качались на волнах, вверх-вниз, и такой спокойный день выдался, даже удивительно. А потом услышала сирену, посмотрела на пляж и увидела патрульную машину. Так странно… Подумала, что кого-нибудь застукали на парковке с наркотой, следом появился спасательный катер, и тогда с Другой Тиной подплыли к берегу. Коп спросил нас, видели мы кого-нибудь подозрительного. Сказали правду - нет, не видели. И тогда он пригласил Другую Тину на свидание. Это уж вообще ни в какие ворота не лезло, учитывая ситуацию. - Гуфи поправляет волосы, заново собирает в хвост и говорит: - Хотя я, конечно, не спец.
- Но разбираетесь в воде.
Она смотрит на мои руки. Я расковыряла себе ноготь, и теперь палец кровоточит. Тина достает салфетку из-под прилавка и прижимает к ранке.
- Это нервы, - усмехаюсь.
- Да, я знаю воду, - говорит Гуфи. - И поэтому мне кажется, дело обернулось как-то иначе. То есть, конечно, Ошен-Бич - опасное место, и все такое, но обычно, если кто-нибудь тонет, виноваты волны. Так бывает почти всегда. Хорошо помню, как сидела тогда с Другой Тиной и думала: "Странно как-то".
- Это самые лучшие новости за долгое время, - говорю. - Я никогда не верила, что Эмма утонула, но никак не могла доказать свою правоту. Может быть, ваши слова убедят остальных.
- Надеюсь, вы ее найдете. - Тина улыбается, демонстрируя неровные зубы. - Куда теперь?
- В парк.
- Пойду с вами. Пять минут назад у меня начался перерыв, собираюсь перекусить в "Бэшфул". Бывали там когда-нибудь?
- Кажется, нет.
- Уж наверняка запомнили бы. Подождите на улице, только куртку возьму.
Так приятно не быть одной, просто ощущать кого-то рядом! Я сейчас все время провожу одна и, возможно, даже начала постепенно утрачивать способность к нормальному разговору. Ограниченность нынешних горизонтов превратила меня в человека, которого я ни за что не потерпела бы рядом с собой в обычной жизни.
- Давно занимаешься серфингом? - Очень приятно спрашивать, приятно вести легкую беседу с кем-нибудь вроде Тины, которая не осуждает, не видит во мне человека, на чьей совести фатальная, непростительная ошибка. Незаметно мы перешли на ты.
- С восьми лет. Отец учил, пока не смылся от нас.
Гуфи оглядывает меня с головы до ног.
- Могу научить, если хочешь. Научишься запросто. У тебя идеальное для серфингиста тело - сильные ноги и узкие плечи. Поэтому лучше не тяни, времени не так уж много - уезжаю в колледж.
- Когда?
- Ну, я, в общем, даже не решила, в какой именно… Но наверное, скоро решу. - Тина слегка пританцовывает, будто в ее голове играет музыка, неслышная остальным. - Просто несколько недель назад проснулась и вдруг вспомнила, что мне уже двадцать пять.
- И что хочешь изучать?
- Морскую фауну. Как-то даже планировала поступить в Гавайский университет. Хорошо ведь получать деньги, обучая туристов кататься на доске.
Доходим до Норьеги, и Тина хлопает меня по плечу со словами:
- Пришли. Может, пообедаем вместе?
- Боюсь, не выйдет - дел полно. Позвони, если узнаешь что-нибудь.
- Разумеется. А ты заходи. И лучше до двенадцати. В "Бэшфул" действует специальное утреннее предложение. Яичница, бекон, поджарка и кофе всего за три тридцать.
- Какая прелесть.
В парке бреду по извилистой дорожке мимо озера, на котором с Эммой часто кормили уток, мимо рыбных садков, загона с бизоном, лужайки для гольфа, мимо еще одного озера, где стоят деревья, поросшие мхом и окутанные противомоскитными сетками. Когда вновь выхожу на улицу, уже темнеет. Молодой человек за рулем черного "мерседеса" рвет с места на желтый свет, на противоположной стороне пожилой мужчина, опираясь на трость, ждет зеленого сигнала светофора. Сворачиваю на Бальбоа, к пляжу. Много лет мечтала прийти сюда с фотоаппаратом и снять забавные и странные вывески - "Приют лучника", "Ремонт пишущих машинок и пылесосов", "Хоккейный рай", "Ножи-ножницы". Как будто другой город - здесь нет модных ночных клубов и книжных магазинов, нет бутиков и шикарных ресторанов.
В начале восьмого возвращаюсь к машине. На дороге перед парком почти никого нет, не считая парочки, которая занимается сексом на заднем сиденье, и парня, что одиноко сидит в джипе, ест сандвич и слушает радио. Передают песню Криса Кристофферсона - "На сонных улицах большого города".
На пути домой звоню Джейку и передаю слова Тины.
- Ты не знаешь, что такое Ошен-Бич, - возражает он. - И я упорно пытаюсь это объяснить. Даже в самый спокойный день Ошен-Бич опасен. Когда отец отдыхал там с друзьями, один из парней зашел слишком далеко в воду, и его смыла волна. Счастливчик выжил только потому, что сумел проплыть три мили, прежде чем подоспела помощь - рыбацкая лодка оказалась неподалеку.
- А тебе не кажется, что это хорошие новости?
- Я пытаюсь смотреть на вещи трезво.
Звоню детективу Шербурну, но его реакция еще менее оптимистична.
- Давайте не будем делать поспешных выводов, - заявляет он. - Состояние воды на тот день нам известно. Мы с самого начала связались с береговой охраной.
- Почему вы мне не сказали?
- Это ложный след, Эбби. Вам придется смириться с фактами. Ведь по-прежнему нет никаких доказательств в пользу версии о похищении.
Он уверен, что его версия правильна. Эмма утонула. Плюс ко всему Лизбет прошла обследование на детекторе лжи, и все ее слова подтвердились.
- Большинство похищений совершаются членами семьи; как правило - матерями, лишенными прав опеки, - сообщил Шербурн, когда были получены результаты теста. - Лизбет была нашей последней надеждой.
Детектив никогда этого не признает - впрочем, как и Джейк, - но я знаю: оба готовы сдаться.
Глава 30
Нелл заходит через пару дней с новой стопкой книг. Останавливается на пороге и, заглядывая мне через плечо, не отводит глаз от виолончели, что по-прежнему стоит на подставке в центре комнаты. Роскошное красное дерево отполировано до ослепительного блеска.
- Эмма успела взять только четыре урока.
- О, - отзывается соседка и осматривает меня с головы до ног. Должно быть, поражена: я надела синее платье, расшитое блестками, драгоценности, соорудила высокую прическу. Время - десять часов вечера, понедельник; наверное, добрая тетка подозревает меня в сумасшествии. Может быть, Нелл права. Сплю мало, ем ровно столько, чтобы держаться на ногах. Провожу долгие часы в одиночестве, день за днем, неделю за неделей, шатаясь по улицам как бродяга и приставая к прохожим с расспросами. Порой ловлю себя на разговоре вслух сама с собой.
До того как все это случилось, полагала себя готовой к экстремальной ситуации. Не сомневалась в существовании где-то глубоко источника внутренней силы, некоего кладезя здравомыслия, откуда можно черпать и черпать. Когда случались проблемы в личной жизни, я неизменно обращалась к работе. Но теперь не могу сосредоточиться на делах. Пусть в конце концов и получила несколько новых заказов, денег отчаянно не хватает и за квартиру по-прежнему платит Аннабель.
- Сегодня вечером Эмма собиралась дать концерт в мою честь, - поясняю соседке. - Очень хотела выступать в черном бархатном платье и лучших туфельках и настояла, чтобы я сама была вот в этом. Купила его давным-давно, на Пасху.
Нелл заходит в комнату, кладет книжки на стол и по-матерински раскрывает объятия. Падаю ей на грудь и начинаю рыдать.
- Ты справишься, - говорит она и поправляет бретельки нелепого наряда, как будто мне не все равно. - Действительно замечательное платье.
Нелл постукивает розовым ногтем по стопке книг:
- Прочти это, милая. Никогда не знаешь, чего ждать…
- Спасибо, Нелл.
- Можешь позвать в любое время дня и ночи, слышишь?
- Конечно.
Она уходит, и я остаюсь одна в своей квартире, которая некогда казалась просторной и полной воздуха, а теперь походит на пещеру. В центре, залитая светом, в окружении летающих пылинок, стоит виолончель. Очень хочется услышать те скрипучие милые нотки, что Эмма с таким старанием извлекала из инструмента, почти полностью за ним скрываясь. Из всех инструментов, что можно было выбрать, Эмма предпочла виолончель.
Прошлой весной мы с Джейком взяли ее с собой на симфонический концерт в Стерн-Гроув, на открытом воздухе. Сидели на большом желтом покрывале, прямо на траве; Эмма целый час пила колу и жевала сухарики, пока играла музыка. Возвращаясь, на пути к машине, она спросила:
- А как называется эта большая гитара?
- Ты имеешь в виду виолончель?
- Ну та, на которой играют палочкой.
- Да, виолончель.
- Хочу такую.
Через неделю Джейк раздобыл уменьшенный вариант виолончели - примерно в четверть обычного размера - в музыкальном магазине в Хейтс и взял абонемент на двадцать занятий. Он принес инструмент домой и положил на постель, в качестве сюрприза. Когда Эмма вошла в комнату и увидела подарок, то описалась от радости.
- Дети - удивительные создания. - Я прослушала всю историю по телефону. - Когда ты в последний раз так радовалась, чтобы описаться?
В Джейке меня привлекло многое, например, искренний восторг от отцовства. Способность смотреть на мир глазами Эммы придавала ему какую-то невинность, почти не свойственную мужчинам. Когда я рассказала Аннабель, как Болфаур здорово управляется с дочерью, та отозвалась: "Держись за него, Эбби. Счастливый ребенок - это равносильно знаку качества для мужчины".
Мне донельзя польстил тот факт, что Джейк охотно согласился разделить Эмму со мной; от этого его любовь показалась еще сильнее. Однажды он рассказал, как отчаялся найти женщину, которая после ухода Лизбет подойдет в равной степени и ему, и Эмме.
- А потом появилась ты. Я полюбил тебя по многим причинам, и в том числе потому, что ты поладила с Эммой.
- А какие еще причины?
- Ну, во-первых, классно целуешься, - пошутил Джейк. - Во-вторых, делаешь отличное мясное печенье. А остальные причины угадай сама.
Больше всего скучаю по тем беззаботным и веселым минутам - за них я люблю Джейка куда сильнее, чем за щедрость, любовь к бейсболу и золотое правило "Никогда не садись в автобусе, потому что другому придется стоять". Вспоминаю, как он поднимал меня на руки, бросал на подушки и рассказывал анекдоты, так что я смеялась до колик в боку. Болфаур с невозмутимым лицом передразнивал актеров и политиков. Теперь все это ушло, и больно думать о причине перемен.
Близится полночь, а я по-прежнему в платье с блестками. Листаю учебник Эммы "Моя первая виолончель". В книге полно рисунков, показывающих, как нужно держать инструмент. Поддергиваю платье до бедер, зажимаю виолончель коленями и пытаюсь найти ноту до. На столике стоит бутылка пива, и когда Нелл уходит, я выпиваю половину. Понятия не имею, как держать смычок и зажимать струны. Пытаюсь играть, но вместо этого извлекаю из виолончели кошмарные звуки, которые напоминают крики умирающего тюленя. Звонит телефон.
- Эбби? - спрашивает Джейк.
- Привет.
- У тебя странный голос. Ты пьяна?
- Нет. - В каком-то мультфильме герой так же яростно отрицал свою вину, будучи виноват во всех бедах.
- Ты пьяна.
- Я выпила совсем чуть-чуть.
Досадно из-за того, что меня застали в таком виде. Понимаю невозможность исправить ошибку; это еще один экзамен, проваленный мной.
- Прекрати, - говорит Джейк. - Не поможет.
- Немного помогает.
Длинная пауза - вовсе не то уютное молчание, в которое мы порой погружались на одну-две минуты, разговаривая по телефону, приятно было чувствовать Джейка там, на другом конце провода.