Отлегло от сердца. Время снова начинает идти с обычной скоростью; Джейк сграбастывает в объятия и стискивает меня так крепко, что ребрам больно. Тоже плачу, от облегчения и одновременно от стыда. Понимаю, что он оказался вынужден пройти через все это из-за меня, причинившей ему столько боли и превратившей счастливую жизнь в кошмар.
Через несколько минут он успокаивается, выпрямляется, вытирает глаза и кладет руки на колени.
- Потом уже я посмотрел на лицо девчушки. Несчастная лежала с закрытыми глазами, в крошечных ушках проколы от сережек, все тело покрыто ссадинами. Примерно ровесница Эммы. На шее синяки, как будто ее задушили. Роджер, наверное, решил, что это Эмма, похлопал меня по спине и уставился в пол. Видимо, подыскивал слова. Узнав, что это не моя дочь, он немного расслабился.
Джейк кладет мне руку на плечо, притягивает к себе и целует. Это страстный, голодный поцелуй. В нем нет ни просьбы, ни сдержанности; он целует так, как будто собирается немедленно овладеть мной. Из потаенных глубин поднимается желание, которого я не испытывала уже давно и не хотела испытывать, потому что это казалось нечестным по отношению к Эмме. Джейк просовывает руку под блузку, и минуту спустя мы уже в спальне, обнаженные, нетерпеливые и неловкие, как подростки.
- Подожди, - откатываюсь в сторону.
- Зачем?
- Не торопись.
Лежим бок о бок и беседуем вполголоса, едва касаясь друг друга. Провожу пальцами по его телу, ощупываю маленький твердый бугорок на правом бедре, который так мне нравится. Джейк дотрагивается до широкого шрама чуть ниже моего пупка. Заработала его в десять лет, катаясь на роликах. Будто заново знакомимся друг с другом. И когда Джейк входит в меня, я вспоминаю наш первый вечер, в мотеле. За окном ревел океан, а подростки на пляже играли в футбол. Потом мы сидели на балконе в купальных халатах, пили минералку и строили планы. Наблюдая за подростками, с удовольствием думала о том, как Эмма будет играть со своими ровесниками, а мы - наблюдать за ней, но не слишком назойливо. Я поклялась, что у Эммы будет счастливое детство и счастливое отрочество. Вспомнила обо всех ошибках, которые совершили мои родители, воспитывая нас с Аннабель, и клятвенно пообещала ни в коем случае их не повторять. Легкий мяч перелетел через балконные перила; ясноглазая девочка в зеленом купальнике помахала нам рукой. "Класс!" - крикнула она, когда Джейк ловким броском вернул мяч.
В два часа ночи выпускаем друг друга из объятий и отодвигаемся на разные стороны кровати, как это всегда бывало. Болфаур тихонько похрапывает, а мне не спится - все думается о белокурой девочке в железном холодильнике, ждущей опознания. Представляю себе крошечные ушки и синяки на шее. Образ неизгладимо запечатлелся в моем сознании, и ужас не позволяет больше заснуть. В три часа встаю и иду в комнату Эммы. Дверь закрыта. Поворачиваю ручку. Пол неровный - дому уже семьдесят лет, и в результате стольких землетрясений "старичок" слегка накренился. Я много раз ощущала подземные толчки, когда весь дом скрипел и дрожал, но стоял непоколебимо. Дверь медленно открывается. Сажусь на постель Эммы. В комнате по-прежнему слегка пахнет Эммой пополам с запахом клея и обоев - сладковатый детский запах, что всегда врывался в дом, когда Эмма возвращалась с улицы.
Идет время. Поднимаю глаза и вижу на пороге Джейка. Со слезами на глазах он смотрит на меня.
Глава 39
Просыпаюсь в пять утра, варю кофе, а потом сижу на кухне и пытаюсь читать вчерашнюю газету. Слова и заголовки сливаются перед глазами и теряют смысл.
Сегодня семнадцатое ноября. День сто восемнадцатый.
Эмме исполнилось семь лет.
Звоню Джейку около полудня. Срабатывает автоответчик; та же самая запись, что была на нем до исчезновения Эммы. Через час звоню снова. Нет ответа. Тогда еду к нему домой и в уме прокручиваю предполагаемый диалог. Стараюсь продумать все заранее.
Его машина стоит на подъездной дорожке рядом с машиной Лизбет.
Паркуюсь через улицу и сижу на скамейке, мечтая оказаться замеченной и приглашенной в дом. Проходят долгие полчаса, прежде чем дверь открывается, выходит Лизбет, садится в машину и уезжает. Как только миссис Далтон скрывается, я подхожу к двери и несколько минут стою перед ней, собираясь с духом постучать. Ниже по улице кто-то заводит мотоцикл. Мимо проходит мужчина с двумя детьми. Отец несет пакет с покупками, у детей в руках мороженое, сладкоежки громко болтают о ручном кролике, что живет у них в школе.
Звоню. Тишина. Звоню еще раз, жду минуту, потом поворачиваю ключ в замке. Занавески в прихожей опущены, свет выключен. Проходит несколько секунд, прежде чем глаза привыкают к темноте. Болфаур сидит на кушетке в гостиной, уперевшись локтями в колени и обхватив голову. Пол вокруг завален подарками в яркой обертке. На каминной полке лежат ножницы и клейкая лента.
- Джейк…
Он не смотрит в мою сторону.
- Я видела, как Лизбет уезжала.
Молчит. Интересно, зачем она вообще приехала и по какой-такой надобности? Не могу поверить этой женщине, не в силах убедить себя в искренности ее порыва. Да и не хочу убеждать.
Перешагиваю через подарки и сажусь на кушетку рядом с Джейком. Хочется прикоснуться к нему, но не знаю как. Я просто сижу и жду, пока он заговорит со мной и отвернется от пестрых свертков. В доме царит тишина. Мы сидим так долго. В какой-то момент отсутствие света начинает давить; ощущаю холодное приближение ночи.
По пути домой красный огонь светофоров кажется зловещим, звуки автомагнитол - почти неприличными. Как и всегда, еду медленно, с опущенными стеклами, и внимательно оглядываю улицы, каждый перекресток, каждую витрину, каждую дверь. Ежеминутно меня как будто заново поражает сам факт отсутствия Эммы - это постоянное, невыносимое ощущение. Выхожу у парка Долорес, иду пешком. В столь поздний час в парке Долорес ошивается только околонаркотическая публика, продавцы и потребители. Пока бреду через парк, слышу приглушенные голоса. Предлагают травку, кокаин, метацин. Качаю головой и всучиваю незнакомцам листовки.
- Это что такое? - Кто-то хватает меня за руку. Подросток, бледный и синюшный, не старше пятнадцати лет, в розовой детской шапочке.
Делаю глубокий вдох, стараясь не выказывать страх, и повторяю заветные слова - фразу, которая стала для меня естественной как дыхание:
- Я потеряла девочку.
- Вы не туда пришли. - Парень до боли стискивает мне пальцы, прежде чем отойти. Через несколько минут уже сижу в машине и сжимаю руль трясущимися руками. Джейк не знает о моем подвижничестве. Не знает о поездках на Ошен-Бич и в парк Голден-Гейт, даже не догадывается о том, что я посещаю самые злачные места в самое неподобающее время. У него свои методы - штаб, рация, карты и списки, - у меня свои.
Вернувшись домой, звоню Аннабель.
- Сегодня ей исполнилось семь.
- Знаю, сама звонила несколько раз. Алекс хотел отправить ей подарок. Кажется, все еще не может поверить…
Аннабель что-то жует. Поразительное сходство с мамой - невероятный аппетит и, слава Богу, отменное здоровье.
- Не помню, говорила или нет, но миссис Каллаган прислала мне открытку, когда я окончила колледж, - говорит сестра. - Так странно… Обычная поздравительная открытка. И письмо, написанное на листке из блокнота, все смятое, как будто его сначала скомкали, а потом опять распрямили. Длинное и бессвязное письмо, простые житейские новости - семейство Каллаганов треснуло по швам несколько лет назад, и теперь он живет в Далласе, а она руководит детским церковным хором в Сатсуме.
- Ты сказала, будто этот тип держал Сару в плену полтора месяца. Но где?
- У себя дома, в паре миль от того места, где жили Каллаганы. Один раз даже возил ее в торговый центр, чтобы купить новое платье. Заставил Сару надеть парик и загримировал до неузнаваемости.
Представляю себе девочку, стоящую в магазине рядом с похитителем, который до боли стискивает ей руку.
- Почему она не сбежала?
- Пригрозил, дескать убьет ее родителей, если попытается сбежать.
- Такие люди должны умереть. Медленной и мучительной смертью.
- Эбби, ты ли это говоришь? Или кто-то другой в свое время организовал в колледже акцию протеста против смертной казни?
- Знаю, это на меня не похоже. Наверное, твоей сестре уже никогда не стать прежней… - Делаю паузу, а потом продолжаю: - Знаешь, я составляю списки.
- Какие списки?
- Списки пропавших детей. Их тысячи.
- Зачем, Эбби?
- Как будто все потерялись в тумане.
Вспоминаю о совместной поездке в Сан-Франциско, во времена отрочества. Как и большинство туристов, наша семья собирались провести лето в Калифорнии. Мы с Аннабель, в шортах и легких свитерах, отправились на мост Голден-Гейт и уже через несколько секунд замерзли до дрожи. В этот день мост окутал такой густой туман, что две голенастые сестрички даже не разглядели знаменитые оранжевые башни. Сплошная белая пелена висела над заливом, застилая горизонт. Сделать удалось лишь несколько фотографий. Много лет спустя, когда мы с Аннабель приехали домой забрать мамины вещи, нашли коробку с надписью "Сан-Франциско". У матери никогда не хватало времени завести памятный альбом, но она упорно хранила старые билеты на паром, цепочку для ключей, купленную на острове Алькатрас, и эти фото. Глядя на снимки, невозможно было догадаться, кто там изображен. Виднелись только размытые силуэты, плавающие в белой дымке.
Глава 40
День сто тридцать восьмой. Три часа ночи, бессонница, бутылка шотландского виски, подаренная в прошлом году благодарным клиентом. На улице бушует гроза, в стекла стучит ветер. В доме молочно-белым светом мерцает монитор. Уже не первый час "вишу" в чатах, рассказывая историю Эммы и повсюду оставляя заветный адрес www.findemma.com. Количество посетителей сайта стремительно растет, гостевая книга буквально переполнена сообщениями, сочувствие перехлестывает через край, но ключа к разгадке нет ни у кого. Возможно, самое убедительное доказательство исчерпывающего одиночества - бродяжничество глубоко в ночи по киберпространству.
"Саша67" пишет: "Эмма очень похожа на мою племянницу, которая умерла от лейкемии шесть лет назад".
"СноубордНавсегда" пишет: "В Мизуле четыре часа утра. Позвони". Оставляет номер телефона и зачем-то указывает дату рождения. Молод - видимо, студент колледжа.
"Скучно до слез" сообщает о снегопаде в Ванкувере и помещает список девушек, которые бросили его в течение последних пятнадцати лет, с подробным указанием причин.
Просто удивительно, однако Интернет остается невредим - минуту за минутой, час за часом, по мере того как печали и проблемы миллионов пользователей извергаются в виртуальную вселенную, подобно вулканической лаве. Есть что-то успокаивающее в мысли о неподвластности веб-технологий людской печали - ведь провода и процессоры просто-напросто превращают эти отчаянные исповеди в цифры. Смерть и разрушение, разбитые сердца и злобные угрозы, пропавшие дети и перепуганные матери - все сводится лишь к определенному количеству информации, которую можно переслать, сохранить и забыть.
На мой электронный адрес (для деловой корреспонденции) приходит сообщение: "Привет. Только что вернулся из Финляндии. Когда можно будет забрать снимки? Ник Элиот".
Он совершенно вылетел у меня из головы, этот Ник Элиот, у которого колючие волосы. Его прабабушке Элайзе недавно исполнилось девяносто девять. Ник родился в Англии, в Оксфордшире, но уже несколько лет живет в Сан-Франциско. За неделю до исчезновения Эммы Ник принес несколько фотографий, которые ему хотелось отретушировать.
- Зашел на ваш сайт. - Он осторожно вручил конверт. - Очень понравились ваши работы. У вас лицо человека, которому можно доверять.
При пожатии его рука задержалась в моей на секунду дольше положенного правилами приличия.
Я тоже что-то почувствовала - мгновенный импульс. От человека в темно-синем костюме с голубой рубашкой пахло чем-то знакомым - возможно, пирогом. Я немедленно вспомнила о Джейке и отняла руку.
- Давайте посмотрим, - открыла конверт.
Прабабушка Элайза, в широкополой шляпке и пушистой муфте, машет из окна поезда. Элайза, в туфельках с пряжками, сидит на ступеньках, искоса глядя на новоиспеченного супруга. Элайза несколько лет спустя - одна рука покоится на макушке ребенка, а вторая поглаживает выпирающий живот. На всех снимках лица выцвели, кожа стала мертвенно-бледной, словно изображенные на фотографиях люди много времени провели в темноте.
- Возможно что-нибудь сделать? - спросил Ник.
- Посмотрим…
Элиот протянул визитную карточку - чуть ниже фамилии маленькими, аккуратными буковками красовалось весьма расплывчатое определение "Консультант". Собираясь уходить, Ник почесал в затылке, смущенно ухмыльнулся и сказал:
- Обычно такого не делаю - но может быть, когда вернусь за фотографиями, мы где-нибудь поужинаем вместе?
Я подняла левую руку и показала обручальное кольцо. И все-таки невольно задумалась, каково это - сидеть за одним столом с Ником, беседовать о книгах и путешествиях, выслушивать семейные предания. Впервые с начала романа с Джейком мне встретился человек, заставивший вспомнить то, от чего я отказалась, - острый трепет предвкушения, первый поцелуй с новым мужчиной, удивительный момент сближения, ощущение свободы и желание идти, повинуясь ему, до конца. Я любила Джейка, любила Эмму и была счастлива, находясь на пороге новой жизни, но все-таки время от времени задумывалась обо всем, что придется оставить за порогом церкви.
- А, - сказал Ник, улыбаясь, - тогда ладно. Мои поздравления.
За два дня до исчезновения Эммы я позвонила Нику и сообщила о готовности снимков, но он не перезвонил. Позже оставил на автоответчике сообщение, сказавшись загруженным делами.
Теперь я пишу: "Снимки получились хорошие" - и нажимаю "Отправить", представляя себе Элиота, сидящего во фланелевой пижаме и мягких тапочках перед компьютером в роскошной квартире.
"Когда можно их забрать? Завтра?"
Когда? Вопрос на грани невозможности. Завтра в восемь часов утра у меня запланирован благотворительный завтрак, устраиваемый обществом "Матери - за безопасный мир", в кафе "Марин", где два десятка ухоженных женщин, исполненных самых благих намерений, будут выражать соболезнование за тонкими, как бумажный лист, блинами и свежими фруктами. С десяти до одиннадцати - традиционная вахта на Ошен-Бич. Следующая остановка - штаб. Брайан выделит мне район, отметив его на карте розовым фломастером, и вручит пачку аккуратно отпечатанных листовок. Их дизайн каждый день меняется - либо новый шрифт, либо причудливая рамочка. Количество добровольцев сократилось с двухсот пятидесяти девяти до девятнадцати, но Брайан по-прежнему на посту три дня в неделю после школы.
Потом вернусь на Ошен-Бич. Самое трудное время дня - долгие часы, в течение которых я брожу по холодному песку, минуя бегунов, собачников, влюбленных и серфингистов, что таращатся на серую воду в ожидании следующей волны.
Поздно вечером приду к Джейку и приготовлю незамысловатый ужин, пока он будет обзванивать редакции и радиостанции, требуя вернуть имя Эммы в эфир. Энтузиазм прессы по прошествии четырех месяцев практически угас. За это время пропадали и другие дети, в других штатах. Кто-то устроил стрельбу на шоссе в Монтане. В нью-йоркской школе бросили бомбу. В Монтерее убита беременная женщина. Неподалеку от Юрики случилось землетрясение. Поддерживать интерес к нашей девочке становится все труднее с каждым днем.
Мы с Джейком почти не разговариваем и не знаем, каким еще образом проводить вечера. Про секс вообще не говорю - с тех пор как Эмма пропала, мы занимались им только один раз, после визита Джейка в морг.
В прежние времени всегда вместе мыли посуду, а потом след в след поднимались наверх, ступая осторожно, чтобы не разбудить Эмму. Тихонько беседовали, пока раздевались и залезали в постель. Иногда занимались сексом, но чаще просто лежали и разговаривали, пока один из нас не засыпал. Тогда казалось, что основы нашей семейной жизни уже заложены и путь, определенный нам с Болфауром, намечен. Представляла себе однообразные ночи год за годом. Это одновременно успокаивало и пугало.
Получаю еще одно письмо.
"Вы еще в сети?"
"Извините. Сверялась с расписанием. Завтра не смогу".
Пытаюсь придумать, что написать. Интересно, удастся ли договориться с Элиотом, не рассказывая о жизни, вставшей с ног на голову, о себе, не способной по-человечески общаться и даже выполнять самые простые вещи, об исчезновении Эммы и собственной растерянности? Может быть, лучше просто отправить снимки по почте… И тут приходит следующее сообщение.
"А если прямо теперь?"
"Сейчас ночь".
"Вообще-то уже утро. Вы не спите. А я только что после восемнадцатичасового перелета из Хельсинки, а в семь утра надо быть на совещании, поэтому, если улечься спать, есть все шансы проспать".
Представляю себе, как Ник улыбается, пока пишет. Возможно, он сам удивлен собственной смелостью - а может быть, это его естественная манера. Напористая тактика человека, который привык получать желаемое.
"На улице гроза".
"И все-таки рискну".
Как можно сказать "нет"? Аннабель не должна вечно оплачивать мои счета. Элиот - клиент, а мне нужны клиенты. Он приедет с чековой книжкой и получит фотографии - простая операция, деньги в обмен на услуги.
"Я сварю кофе".
"Буду через двадцать минут".
Переодеваюсь в джинсы и свитер, варю кофе, чищу зубы и убираю грязные вещи в шкаф. Привожу в порядок раковину в ванной - сколько времени прошло с последней уборки? Меняю свитер - вместо красного, в котором плохо выгляжу, надеваю синий. Надеюсь, он хотя бы отчасти скроет мою бледность. И тут в дверь звонят.
Когда на ступеньках раздаются шаги, я быстро провожу по губам помадой и немедленно чувствую себя виноватой. На часах без четверти четыре, ставки сделаны. Бушует гроза, улицы пусты, магазины закрыты, город спит, очень легко отказаться от некоторых обязательств и забыть свои беды. Особенно когда не высыпаешься месяцами и только что выпила три бокала шотландского виски. Когда мужчина входит в твой дом с улыбкой и легонько целует в щеку, будто пришел на свидание, а не по делу, его волосы мокры от дождя и с зонтика сбегают капли воды, дорогой костюм помят, галстука нет, и весь он, несмотря на восемнадцатичасовой перелет из Финляндии, источает слабый запах домашнего пирога. Элиот что-то держит в руках, небольшой красный пакет, перевязанный золотистой ленточкой, и говорит:
- Это вам. Пустяк, конечно. Просто безделушка из-за океана.
В пакете веничек для взбивания яиц и лопаточка.
- Странным кажется, да? - говорит Ник, когда я снимаю оберточную бумагу. - Даже не знаю, насколько сувенир ко времени и к месту…
- Какая прелесть. Очень нравится.
- В Хельсинки все такое стильное, даже кухонные принадлежности. - Так оно и есть. У веничка и у лопаточки зеленые резиновые ручки, и то и другое блестит алюминием. Такие вещи можно увидеть в магазинном каталоге. - Я, наверное, кажусь чудаковатым… - продолжает Ник.
- Не чудаковатым, скорее, задумчивым.