* * *
Максим смотрел, как изумление разливается по лицу Калиопы, и думал: "Боже мой! Как я скучал по этому лицу: по небесно-голубым глазам, по каждой ресничке, по каждой пряди отливающих золотом волос, по этому созданному для страсти телу!"
Словно выйдя из транса, Кали моргнула, открыла рот, но не смогла издать ни звука. Наконец она сказала дрожащим шепотом:
– Ты хочешь жениться… – Она не договорила "на мне", не в силах произнести эти слова.
Он лишь кивнул, ошеломленный чувствами, переполнявшими сердце.
– Что заставило тебя так резко поменять свое мнение? Это из-за той аварии, которая случилась с тобой?
Максим снова кивнул.
– Ты расскажешь мне, что произошло? Или придется ждать годы, пока ты будешь готов это сделать?
Он поднялся с дивана, борясь с искушением снова заключить Кали в объятия, заставить ее забыться, подарить им обоим облегчение, которого они так жаждали.
– Я пришел, чтобы рассказать тебе все.
Она откинулась на спинку дивана, словно ища опору, чтобы выслушать исповедь Максима до конца.
Он хотел начать свой рассказ, но замялся, не представляя, как можно облечь в слова ту пустоту и чувство потери, что были сейчас внутри его.
– Не подыскивай слова. Просто рассказывай, – сказала Кали негромко.
Максим удивился. Раньше их ничто не связывало, кроме бурной страсти. Они не делились своими эмоциями, тем более не раскрывали друг другу душу. Что было тому причиной? Установленные ими условия? Или между ними не было ничего, кроме всепоглощающего физического влечения? Но сейчас Кали почувствовала, как мучительно он пытается найти такие фразы, чтобы как можно меньше ранить ее своей правдой. Неужели она всегда так тонко чувствовала его эмоциональное состояние, но не показывала этого, чтобы не нарушать их соглашения? Хотела ли она сближения их душ? Если да, то почему не потребовала пересмотреть условия, на которых происходили свидания? А может, Кали лишь сейчас увидела в нем человека, а не только сексуального партнера? Последнее казалось наиболее правдоподобным.
И то, что она не отказала ему наотрез, давало надежду. Может, Калиопа все-таки примет его предложение руки и сердца? Но сначала надо все ей рассказать.
– Ты помнишь Михаила?
Да, она его помнила. Лучший друг Максима. Он – единственный, кто знал об их романе. Если они куда-нибудь отправлялись втроем, то Кали чувствовала себя непринужденно в его компании. Но испытывала к нему только дружеские чувства. Что же касается Михаила… Какой мужчина не ощутит волнения в крови при виде такой волнующей женственности? Но он всегда оставался для Калиопы лишь приятелем.
– Разве я могла его забыть? Ведь мне хочется верить, что он стал и моим другом тоже, хотя и исчез из моей жизни в тот же день, что и ты. – Взгляд ее стал настороженным.
– Да, он действительно был твоим другом. Михаил погиб в результате того несчастного случая.
По лицу Кали пробежала судорога, и слезы заструились по ее щекам. Однажды Максим уже видел, как она плачет. Но в тот раз это было от острого наслаждения, а теперь от горя.
Внезапно в ее взгляде вспыхнуло замешательство.
– То есть несчастный случай произошел не с тобой? Но ты ведь говорил…
Он стиснул зубы.
– Я тоже там был, но мне удалось выжить.
С потемневшими глазами, она потянулась к Максиму, и от этого жеста, обнаружившего ее искреннее участие, в груди стало горячо.
Перед этим простым добровольным прикосновением Калиопы побледнели все поцелуи, которые он у нее сегодня сорвал. Тяжело дыша, он снова опустился на диван и начал свой рассказ:
– Михаил занимался разными экстремальными видами спорта. – Кали кивнула: она знала об этом, и такое увлечение тревожило ее. – Когда у меня не получалось отговорить его от очередной безумной затеи, я присоединялся к нему – так я чувствовал себя спокойнее. Мне хотелось быть рядом, если что-то пойдет наперекосяк. Многие годы ничего ужасного не случалось. Михаил всегда тщательно рассчитывал риск и предпринимал необходимые меры безопасности. Думаю, все, чего он искал, – лишь почувствовать себя свободным и ощутить всплеск адреналина. Такие приключения еще сильнее скрепляли нашу дружбу. Но однажды, во время попытки установить рекорд в парашютном спорте, мой парашют не раскрылся.
Кали резко выдохнула. Максим невольно задумался: интересно, ей было невыносимо думать о грозившей ему опасности или она отреагировала бы точно так же, случись это с кем-то другим?
И в этот момент Максим понял, что совсем не знает эту женщину, которая родила ему сына и которую он хочет всем своим существом. Ему неизвестно, что ее радует, что интересует, что вызывает ее гнев или уважение, что делает ее счастливой.
Сейчас в ее глазах плескался ужас: она ждала окончания рассказа о том, что навсегда изменило его жизнь.
– Михаил, изменив направление своего свободного падения, подлетел ко мне. Использовать его парашют для прыжка в тандеме было невозможно, потому что на наших парашютах не было необходимых креплений. Мы быстро приближались к той высоте, на которой уже было бы поздно раскрывать парашют. Я все кричал Михаилу, чтобы он думал о себе, а я уж как-нибудь сам справлюсь. Однако друг не хотел меня слушать, и мне пришлось его оттолкнуть. Но он снова приблизился, обхватил меня руками и раскрыл свой парашют.
Рука Кали, лежащая на руке Максима, вздрогнула.
– Когда парашют раскрылся, Михаила резко потащило в сторону, но он каким-то чудом успел обхватить меня ногами, затем ухитрился закрепить меня на своем парашюте. Но из-за нашего общего веса мы слишком быстро падали, к тому же нас отнесло в сторону от запланированного места приземления, и теперь под нами был лес. Я понимал, что мы неминуемо погибнем: если не разобьемся о землю, то нас при падении изломает и изорвет ветками деревьев. Я продолжал пытаться раскрыть свой парашют, молясь, чтобы у меня получилось, и тогда Михаил сможет избавиться от моего веса, замедлить свое падение и сманеврировать. Я предпринял еще одну попытку, мой парашют вдруг раскрылся, но почти сразу я рухнул на верхушки деревьев и потерял сознание.
Максим замолчал, горло словно сжала чья-то неумолимая рука. Калиопа уже не плакала, но в глазах ее застыл ужас, дыхание было прерывистым.
А он-то считал, что ей от него были нужны лишь постельные утехи.
Неужели Кали чувствовала к нему… что-то большее? И чувствует сейчас? Но разве это возможно после того, как он с ней поступил?
Наверное, она прореагировала бы точно так же на трагический рассказ любого другого человека. Не стоит искать в ее поведении нечто иное.
– Когда я пришел в себя, было уже темно. Я не сразу понял, где нахожусь. Меня терзала страшная боль: обе ноги были сломаны, и я истекал кровью от многочисленных ран по всему телу. Я с трудом вспомнил, что со мной произошло, и только потом сообразил, что застрял в ветвях высоко над землей. Шевелиться было так больно, что хотелось сдаться и, лежа неподвижно, дожидаться смерти. Но я должен был убедиться, что Михаил благополучно приземлился, и я начал спускаться вниз. Мой телефон разбился, поэтому отследить его GPS-сигнал было невозможно. Оставалось надеяться, что телефон Михаила уцелел, а сам он в порядке или хотя бы в лучшем состоянии, чем я. На то, чтобы спуститься с дерева хотя бы наполовину, у меня ушла вся ночь, потому что я то и дело терял сознание. Когда рассвело, я увидел друга. Он лежал на небольшой поляне в нескольких десятках футов, наполовину закрытый собственным парашютом. По неестественному положению его тела я сразу понял…
Воспоминания снова обожгли, разрывая душу. Горло сжалось, словно его запечатало расплавленным свинцом.
Калиопа разрыдалась и изо всех сил обняла Максима. Он покорно и благодарно замер в ее объятиях, чувствуя, как жгут глаза слезы, хотя плакал он в жизни лишь дважды: когда умерла Настя и когда погиб Михаил.
Максим обнял Кали в ответ, чувствуя, как исходящее от нее тепло согревает его. Она не попросила продолжить рассказ, чтобы не заставлять собеседника переживать заново те ужасные события. Но Максим сам хотел изложить все подробности, не желая больше ничего скрывать от Калиопы. На этот раз она должна принять решение, зная всю правду.
– В конце концов я добрался до Михаила, но не мог помочь ему ничем, кроме обещаний, что обязательно вытащу его из этой переделки. Однако он понимал, что выживет из нас только один. И я до сих пор не могу смириться с тем, что им оказался я. Михаил признался, что специально при падении направил свой парашют в мою сторону, потому что боялся потерять меня в лесу. Когда я уже приблизился к верхушкам деревьев, друг обхватил меня и принял на себя основной удар. Он погиб, спасая мою жизнь.
Кали всхлипнула и спрятала лицо на груди Максима. Ее слезы тут же пропитали его одежду.
– Но Михаил умер не сразу. Прошел еще целый день, прежде чем он… просто просочился сквозь мои пальцы. Я лежал, обнимая его мертвое тело. Наступила ночь, а за ней день, и еще один, а я все молился, чтобы смерть забрала и меня. Каждый раз, теряя сознание, я думал, что наконец умираю, но затем, к своему разочарованию, снова приходил в себя и, обнаруживая в своих объятиях мертвого друга, словно заново переживал его гибель. GPS-сигнал отследили только через четыре дня.
Тело Кали снова сотрясли рыдания. Максим сильнее прижал ее голову к своей груди.
– В больницу меня привезли полумертвым. Там я провел несколько месяцев. Едва смог встать на ноги, сразу же приехал сюда.
Она вскинула полные слез глаза:
– И стал следить за мной и Лео. – Он кивнул. – Как давно произошел тот несчастный случай?
– И месяца не прошло после моего ухода от тебя.
– Я знала это, чувствовала: с тобой что-то случилось. И это чувство сводило меня с ума, потому что ты не отвечал мне. Но когда я узнала, что ты заключаешь деловые соглашения, я подумала, что ошибалась.
– Мои заместители занимались этими сделками, держа в тайне информацию о моем состоянии, чтобы не поднялась паника среди акционеров моих компаний. Впрочем, теперь ты знаешь, что я не отвечал тебе вовсе не из-за несчастного случая. Но я продолжал ждать твоих звонков и непрерывно перечитывал твои письма. А в тот день, когда ты перестала звонить и писать…
Он считал дни до ее родов и понял в тот момент, что это событие наконец произошло. Волков сильнее сжал Кали в объятиях. Лишь понимание, что с ней и с малышом все хорошо, помогло ему не сойти с ума. Максим продолжал надеяться, что, родив, Кали через какое-то время снова начнет ему звонить, и одновременно ему хотелось, чтобы звонков от нее больше не было. Она сдалась – об этом Волков и молился. Но все же его убивало ее молчание.
– Ты столько раз наговаривала мне на автоответчик: "Просто дай мне знать, все ли с тобой в порядке". Но что я мог тебе сказать? Нет, я не в порядке, и телом и душой, и никогда не выздоровею?
Перестав плакать, Кали отстранилась и пристально взглянула на Максима:
– Далеко не всегда жертвы насилия сами становятся людьми, сеющими насилие. И наследственность тут вовсе ни при чем. При мне ты ни разу не проявил психической нестабильности, присущей мужчинам из вашей семьи. Почему ты полагаешь, что превратишься в чудовище, хотя твое поведение никоим образом не оправдывает этот страх?
– Тогда я не мог рисковать. Но все изменилось.
Взгляд Кали стал задумчивым.
– Потому что ты посмотрел в лицо смерти и потерял друга? Это изменило твое мнение о себе?
Он покачал головой:
– Нет. Совсем другое. Последний день с Михаилом. Он сказал мне, что рискнул из-за меня жизнью не только потому, что я его лучший друг, а еще из-за того, что из нас двоих именно у меня есть люди, которым я нужен, – ты, Леонид и моя мама. Он взял с меня обещание, что я достойно проживу свою жизнь, ради которой он пожертвовал собой. Чтобы я прожил ее за себя и за него тоже. Выздоравливая, я размышлял над этими словами, и постепенно во мне таяла ненависть к отцу и, в конечном счете, к себе. Я понял, что парализующий меня страх – вовсе не причина отворачиваться от тебя, единственной желанной мне женщины, и от ребенка, которым ты меня благословила. И вот я здесь. Но я позабочусь, чтобы вы с Леонидом были защищены от меня и от всех остальных опасностей.
Кали снова приникла к Максиму, а он спросил ее:
– Примешь ли ты меня как своего мужа и отца своего ребенка? Я хочу подарить вам всего себя и все, что у меня есть, – и добавил по-русски: – Моя дорогая.
В голове у него мелькнуло: "Боже мой! Ее глаза! Даже не надеялся увидеть в них столько эмоций! И это все из-за чувств ко мне или только облегчение от того, что она не будет матерью-одиночкой?"
Впрочем, что бы это ни было, он еще не открыл ей всей правды. И должен это сделать.
Поймав руку Кали, потянувшуюся к его щеке, Максим прижал ее к своим губам, чувствуя себя так, словно опять должен выпрыгнуть из самолета, но на этот раз без парашюта.
– Ты должна узнать кое-что еще. Из-за трещины в черепе у меня в мозге расширился сосуд. Оперировать эту аневризму врачи не берутся, так как существует стопроцентный риск, что я либо не перенесу операцию, либо останусь инвалидом. Я могу прожить с этим много лет и умереть в глубокой старости. Или сосуд может лопнуть в любой момент, что убьет меня.
Глава 4
Максим заглянул в глаза Калиопе, и ему показалось, что из них ушла жизнь. Он накрыл рукой ее ладонь, застывшую на его щеке.
– Я просто рассказал тебе все, чтобы ты знала. Но тебе не нужно тревожиться…
Кали высвободилась из его объятий, тяжело поднялась, отошла на несколько шагов и, отвернувшись, хрипло прошептала:
– Ты явился искать отпущения грехов и утешение в уже готовой семье лишь потому, что несчастье изменило твои приоритеты и виды на будущее. И чего ты ожидаешь от меня? Что я соглашусь дать тебе то, что ты ищешь? – Она повернулась, и лицо ее было таким же безжизненным, как и голос. – Из-за собственных страхов ты решил бросить меня без всяких объяснений в тот момент, когда ты был мне так нужен. А теперь возвращаешься, потому что понимаешь: твоя жизнь может закончиться в любой момент, и ты хочешь взять от нее все, пока еще в силах? Как можно быть таким эгоистом?
"Когда ты был мне так нужен".
Из всего сказанного эти слова ранили больнее всего.
Не ошибся ли он, понадеявшись, что однажды Калиопа почувствует к нему больше, чем желание?
Максим поднялся и медленно подошел к ней, словно боясь, что она отпрянет.
– Я и подумать не мог, что нужен тебе. Ты ясно дала понять, что встречалась со мной лишь ради удовольствия. Если бы я только знал…
– И что бы ты сделал? Что бы изменилось? Ты пренебрег бы теми "уважительными причинами", по которым меня бросил?
Максим запустил руку в волосы.
– Не знаю. Возможно, я выложил бы тебе то, о чем только что рассказал, и предоставил тебе самой решать. Или остался бы, предприняв все меры, чтобы обеспечить твою безопасность.
– И какие меры могли бы оградить меня от твоего превращения в монстра?
– Я бы нашел способ. Например, рассказал бы Аристидису о своих страхах, чтобы он присматривал за мной. И рядом всегда был бы кто-то, способный вмешаться, если я перейду черту.
Он нежно взял ее за плечи, ожидая, что Кали снова отшатнется. Но она лишь смотрела на него глазами, лишенными выражения.
– Я понимал, что тебе ни к чему материальная помощь, которую я предлагал. А что еще я мог бы тебе дать? Я ощущал себя бесполезным тебе, я не мог быть рядом, и потому мое существование казалось мне бессмысленным. Возможно, именно подсознательное желание саморазрушения двигало мной, когда я согласился на тот прыжок с парашютом.
– Вместо этого ты сам стал причиной смерти Михаила. И в результате в твоей голове тикает бомба. В буквальном смысле слова. Вдобавок к твоему буйному нраву, из-за которого ты тоже можешь взорваться в любой момент.
Максим не ожидал такой жестокости после того, как Калиопа выказала ему столько сочувствия. Но вся жестокость ее слов заключалась лишь в том, что они были правдой.
Его руки упали с ее плеч, безвольно повиснув.
– Ты абсолютно права. Но я ищу искупления грехов, а не их отпущения, и сделаю все, чтобы заслужить твое прощение, потратив на это всю оставшуюся жизнь.
– Которая может оборваться в любой момент.
Ее прямота покоробила Максима. Хотя он заслужил такое обращение.
– Как и у всех остальных. Единственная разница между мной и кем-либо еще в том, что я осознаю грозящую мне опасность, тогда как другие чаще всего не обращают внимания на то, что ведет к их смерти.
– Но ты не только осознаешь опасность. По тебе заметно, что она тебе угрожает.
"Кали, должно быть, имеет в виду мой истощенный вид, – сообразил Максим. – А я-то полагал, что он вызовет у нее сострадание".
– Аневризма – это тихий убийца, без внешних симптомов. Я в такой плохой форме, потому что не прилагал усилий для преодоления последствий травм и операций. Но теперь я…
– Нет.
Это слово ударило его, словно пуля. Такое суровое. Такое окончательное.
Нельзя, чтобы она порвала сейчас с ним вот так, не дав даже шанса.
– Калиопа…
Она снова перебила его и произнесла еще более суровым тоном:
– Нет, Максим, я отказываюсь от новой сделки с тобой.
– Это предложение руки и сердца.
Кали сделала шаг назад, затем еще один, и Максиму показалось, что она навсегда ускользает от него.
– Называй это как хочешь, но мой ответ по-прежнему "нет". Это окончательный отказ. У тебя нет права считать, что ты можешь получить отпущение грехов за мой счет.
– Я ищу искупление лишь ради тебя. Я предлагаю тебе все, что у меня есть. Ты же только что признала, что я тебе нужен.
– Я только сказала, что ты ушел в то время, когда был мне так нужен. Но это не значит, что я по-прежнему нуждаюсь в тебе. Это не так. Если ты действительно думаешь обо мне, как ты сейчас заявляешь, то разумнее было бы держаться подальше от меня и Лео, потому что меньше всего нам желательно твое непостоянное присутствие. Ты не имел права заставлять меня слушать твои откровения, выдвигать свои требования. И сейчас я прошу тебя: забудь, что эта встреча вообще состоялась, и продолжай держаться от нас с Лео на расстоянии.
Каждое слово падало, словно удар кнута. Боль от этих ударов накапливалась, пока Максим от нее не оцепенел. Как он мог надеяться на другую реакцию Калиопы?
Если честно, он и не надеялся. Идя сюда, он даже не смел строить никаких планов. Но холодность Калиопы шокировала. Он обнажил перед ней душу и думал, что она хотя бы попытается смягчить отказ. Не ради него, а потому, что таков ее характер. Но кто бы мог подумать, что она такая… безжалостная. Особенно разочаровало, что она так повела себя, когда он честно рассказал о последствиях своей травмы. Стоило изложить медицинские прогнозы относительно своего здоровья, и все сочувствие, которое Кали выказывала ему до этого, испарилось. Максим должен был убедиться, верны ли его наблюдения. Ему хотелось верить, что это не так.
– Ты отказываешь мне, потому что не можешь простить? Или потому, что больше меня не хочешь? Или… это из-за моего подорванного здоровья?
– Не собираюсь объяснять тебе причину моего отказа, как ты когда-то не объяснил мне причину твоего исчезновения.
– Я должен был рассказать тебе всю правду, чтобы ты могла сама принять решение…