Ужасное чувство безнадежности, словно она только что своими руками уничтожила что-то нежное и прекрасное, накатило волной на Марину. Оно ползло по ней, как саранча, добираясь до самого сердца, до самой души, разъедая их, как кислота, оставляя только дымящийся пепел.
Потому что именно в этот момент Марина поняла с жестокой, отчаянной, убийственной ясностью, что она все еще любит Пьетро, никогда не переставала его любить, несмотря ни на что, И теперь она боялась, что где-то она не туда свернула, но не могла понять, где именно.
– Пьетро…
Марина протянула к нему руку, но он отвернулся от нее, застегивая рубашку, затягивая ремень. Он решительно сунул ноги в ботинки, и это движение без слов сказало ей, что он не захочет слушать ее, что бы она ни собиралась сказать.
– Я ухожу, – сказал он тоном, не терпящим возражений.
Марина не знала, как остановить его. Она не понимала, что произошло, почему все вдруг стало совсем плохо.
– А как же я?…
– Шофер за тобой заедет. Отвезет тебя в аэропорт.
– А ты не можешь?
Возможно, хотя бы по дороге туда они смогут поговорить. У нее будет возможность хотя бы попытаться пробиться сквозь стену, которой Пьетро отгородился от нее. Однако Пьетро так яростно посмотрел на нее, что Марина поняла: ничего не выйдет.
– Да я даже в одной комнате с тобой не могу спокойно находиться, не то что в крошечной машинке!
Пьетро поднял руку, слегка согнув пальцы. На первый взгляд это был защитный жест, но потом пальцы сжались в кулак, словно желая обрушиться на что-то, смять, сокрушить, уничтожить. Марина сжала губы, чувствуя, как слезы жгут глаза при мысли о том, что она натворила, хоть она и не знала, как именно это получилось.
– Просто скажи мне…
– Нечего говорить, – огрызнулся Пьетро, явно борясь с собой. – Ты была права. Для нас обоих лучше покончить с этим раз и навсегда, прямо сейчас. Водитель отвезет тебя в аэропорт. Там будет ждать самолет.
Нет, это невыносимо!
– Мне не нужен самолет!
– Ты полетишь на моем самолете, – сквозь зубы выдавил Пьетро, из последних сил сдерживаясь. – Это самый быстрый способ доставить тебя домой.
Он хочет избавиться от нее как можно быстрее и надежнее. Ему не нужно облекать свое желание в слова, чтобы она поняла это. Оно и так было написано у него на лице, пряталось в жесткой складке у губ, горело в глазах.
– Хорошо, я полечу.
Пьетро только молча кивнул. Он сунул телефон в карман и зашагал к двери.
Марина не могла так просто отпустить его, не рассказав, что на самом деле случилось здесь, какую ужасную ошибку она совершила!
– Пьетро, пожалуйста…
Марина не думала, что он ответит или хотя бы покажет, что услышал ее, но он остановился и слегка повернулся к ней в ожидании продолжения.
– Я была несправедлива к тебе. Я тоже виновата… И я умоляю тебя: прости меня.
– Слишком поздно, – жестко, безжалостно отрезал Пьетро. – Тебе не нужно просить прощения за что бы то ни было. Я давно должен был сказать это. Прости меня. И поверь, что это ничего, ничего не изменит.
– Нет! – умоляюще воскликнула Марина, цепляясь за воздух. – Пьетро!…
Но он уже не услышал ее: дверь за ним закрылась. Марина подбежала к ней, как раз когда на улице взревел двигатель. Она выскочила под яркие солнечные лучи и еще успела увидеть пронесшуюся мимо машину, через пару секунд исчезнувшую из вида.
Глава 10
Четыре недели – это очень много, подумала Марина, переворачивая лист календаря. Впрочем, обычные, абстрактные четыре недели – на самом деле не такой уж большой срок, но конкретные прошлые четыре недели, казалось, растянулись на века. Марине чудилось, что она уже давным-давно улетела с Сицилии, давным-давно последний раз видела Пьетро. Как будто много лет прошло с тех пор, как они занимались любовью, а потом он просто взял и вышвырнул ее из своей жизни.
Всего месяц назад в этот день Марина летела на Сицилию, навстречу ставшему роковым свиданию с человеком, которого она уже считала своим бывшим мужем. Она была преисполнена решимости, смело смотрела в будущее, готовая бороться до последнего, все нужные бумаги лежали у нее в сумке. Домой она вернулась ни с чем, даже потеряв кое-что.
Никаких бумаг Пьетро так и не прислал, хотя Марина была уверена, что они немедленно последуют за ней, если не догонят ее, когда она будет садиться в самолет. Она считала, что Пьетро захочет как можно скорее официально завершить их отношения. В конце концов, он ведь хотел освободиться от нее.
Марина подошла к окну. На улице светило солнце; яркий, веселый день был так не похож на тот, что она провела на Сицилии. Она тоже хотела стать свободной. Она хотела начать все сначала и чтобы ничто не тянуло ее ко дну, не держало в прошлом. Что ж, пожалуй, так и случилось: Пьетро больше не пытается связаться с ней, не надо думать о бракоразводном договоре, перед ней целая новая жизнь, которую можно начать созидать уже сейчас.
Радужную картину портил только тот день на Сицилии. Эти несколько часов поставили все с ног на голову, и как этот беспорядок разгребать, Марина не знала. Зато она прекрасно понимала, что теперь уже никогда полностью не избавится от Пьетро Динцео. Несокрушимая цепь навеки приковала ее к нему.
Потому что эти несколько часов породили новую жизнь. Марина была беременна.
– Ох, Пьетро…
Его имя едва слышно слетело с ее губ, и она вытерла одинокую слезинку, без спросу скатившуюся по щеке. Слезами делу не помочь. Марина должна быть сильной, думать теперь не только о себе, заранее планировать свою жизнь, решить, как вообще жить дальше, чтобы потом встретить будущее, не дрогнув. Если ей удастся найти в себе хоть каплю того мужества, что переполняло ее в самолете, летящем на Сицилию, все стало бы хорошо. Но с тех пор произошло так много событий…
Всего сутки проведя с Пьетро, Марина обнаружила, что ее откинуло назад, к рубежу, с которого она начала. Все, чего она добилась за первый год после побега, пытаясь забыть Пьетро, рассыпалось в прах и разлетелось по ветру. Марина заново влюбилась в Пьетро, хотя правильнее было бы сказать, что ее любовь к нему никогда не умирала. Она приложила много усилий и заставила себя поверить в то, что больше не любит Пьетро, но на самом деле это было не так. Она все еще страстно, нежно, глубоко любила своего мужа и боялась, что это на всю жизнь.
Звук подъезжающей машины отвлек Марину от размышлений. Она увидела, как у ее дома остановился длинный серебристый автомобиль. Не похоже на соседские машины… Вообще слишком дорогая вещь для всех, кого знала Марина… За исключением одного-единственного человека.
– Пьетро! – отчаянно вскрикнула Марина, отдергивая занавеску и сжимая тонкую ткань.
И тут же подумала, что теперь человек, сидящий в машине, отлично видит ее, напряженно выглядывающую в окно. Надо немедленно опустить занавеску и отойти от окна, строго сказала она себе, пока…
Но было уже слишком поздно. Марина услышала, как водитель заглушил двигатель. Дверца распахнулась, и до боли знакомая темноволосая фигура вышла из машины.
Пьетро…
Невозможно было не узнать его. Высокий, сложенный как античный бог, с блестящими на солнце волосами, которыми играл легкий ветерок… Даже в простых джинсах, мягком кожаном пиджаке и белой футболке под ним Пьетро удавалось выглядеть дорого и изысканно одетым. Золотистый загар, покрывающий кожу, резко выделял его на фоне бледных прохожих, с завистью смотревших на великолепную машину.
Но Пьетро не обращал на них никакого внимания. Едва выйдя из машины, он посмотрел на окно, у которого стояла Марина, и уже не отрывал от него голубых глаз. Он даже не посмотрел на автомобиль, ставя его на сигнализацию, и быстро, широко зашагал к дому.
Теперь было бесполезно прятаться и притворяться, что Марины нет дома. Ее уже заметили, и Пьетро не отступится от своего намерения поговорить с ней так просто, с чем бы ни пришел. Маринины предположения подтвердил резкий, требовательный стук в дверь. Пьетро постучал всего один раз, но и этого было достаточно, чтобы понять: он не уйдет, будет ждать, пока ему не откроют. Он определенно думал, что Марина со всех ног бросится на стук, просто потому, что это Пьетро стучит. А даже если она не откроет сразу, он сочтет это намеренной провокацией, решит, что она специально заставляет его ждать.
Было бы здорово, если бы Марина смогла так поступить. Она ни на секунду не сомневалась, что они больше никогда не встретятся, и Пьетро, стоящий на пороге ее дома, полностью выбил ее из колеи. Да, он не мог выбрать более неподходящего для визита дня. Ее беременность, о которой она сама только-только узнала, очень все осложнит. Поэтому по коридору к двери Марина шла медленно, неохотно, неотрывно глядя на смутные очертания руки Пьетро, прижатой к матовому стеклу в двери, и нетерпеливо барабанящего по нему пальца. Она долго возилась с замком, который вообще всегда заедало, а сегодня заклинило почти намертво, и наконец с усилием открыла непокорную дверь.
– Пьетро.
Ей удалось сказать это со спокойным лицом, несмотря на внутренний вой и скрежет зубовный. Почему-то очень странно было произносить его имя вслух после того, как целый день Марина мысленно репетировала речь, с которой обратится к нему, чтобы сообщить новости.
– Марина.
Он только чуть наклонил голову в приветственном поклоне. Его лицо было неподвижно, глаза – непроницаемы, но Марину словно сунули в печь, а потом сразу в ледяную воду. И все-таки как хорошо снова увидеть его! Она уже почти уверилась в том, что никогда больше его не увидит, как вдруг ей представилась еще одна возможность посмотреть на Пьетро, заглянуть в его голубые глаза, услышать, как он произносит ее имя. Это было ни с чем несравнимое наслаждение, хоть оно и омрачалось осознанием, что ничего хорошего этот визит Марине не обещает. Его невозмутимое лицо подтверждало это предчувствие, как и кожаная папка, которую Пьетро держал в руке.
– У меня тут кое-что, и тебе на это следует взглянуть.
Ну конечно. Документы на развод. Он предпочел лично проследить за завершением дела, а снова вызывать ее на Сицилию не рискнул, памятуя, чем все закончилось в прошлый раз.
– Не ожидала, что ты привезешь их сам.
– По этому поводу я хотел побеседовать с тобой лично.
Почему-то его слова заставили Марину поежиться. Ей вдруг стало холодно в льняном пиджаке и джинсах, под лучами теплого солнца. Все тепло смывали волны ледяной суровости, расходящиеся от Пьетро.
– Понятно. В таком случае, может быть, войдешь?
Марина знала, что голос выдает ее нежелание впускать его, и по тому, как нахмурился Пьетро, она поняла, что и он это услышал. Впрочем, ей было не до этого: Марина лихорадочно вспоминала, убралась ли в доме, все ли лежит на своих местах. Теперь-то уже ничего не сделаешь, конечно. Марина решила, что отведет Пьетро в гостиную – нет, лучше в кухню: там его можно будет отвлечь, предложив выпить. Во всяком случае, Марина надеялась, что он отвлечется, дав ей время решить, как вести себя. Она сама совсем недавно пришла в себя, узнав о своей беременности, и вдруг неожиданно приезжает Пьетро, и она совершенно не представляет, что и как ему сказать, потому что одно его присутствие приводит мысли у нее в голове в полнейший беспорядок. В таком состоянии Марине придется куда тщательнее следить за языком.
Они это уже проходили. В прошлый раз сбой в переговорах спровоцировал целую лавину проблем и дальнейших ошибок. Тогда Марина сходила с ума от желания поскорее сообщить Пьетро о том, что она беременна. Теперь ее мысли безудержно метались между тем же желанием и опасением, что после этого все станет только хуже. Марина не могла даже представить себе, что с ней станет, если Пьетро захочет, чтобы она вернулась к нему из-за ребенка. Но как же она могла не сказать ему, что носит его дитя?
– Хочешь выпить? – спросила Марина, поморщившись от своего сухого тона.
Пьетро покачал головой. Он методично осматривал ее маленькую кухоньку, внимательно изучая каждую мелочь.
– Вот, значит, где ты живешь теперь…
– Мне нравится здесь, – пожала плечами Марина, воинственно глядя на Пьетро и готовясь отстаивать честь своего дома.
– Но этот дом не слишком большой. И когда я думаю о том, что бы ты получила, если бы согласилась на мое предложение…
– Для меня здесь достаточно места. Не все мечтают жить в огромных громоздких дворцах.
– Да я в общем-то тоже не сам выбирал место жительства, – сухо парировал Пьетро. – Как-то само собой получилось.
Впервые на памяти Марины он выразил недовольство своим положением. Марина внимательно всмотрелась в его лицо, которое вдруг стало поразительно четким, словно его высветил луч света. Лицо Пьетро показалось ей усталым, измученным, под глазами залегли голубоватые тени, и Марина спросила себя, что с ним случилось.
– Тебе не нравится твой ослепительный дворец?
– Он, конечно, ослепительный, но вовсе не уютный. Совсем не как твой дом.
Пьетро еще осмотрелся, останавливаясь взглядом на старых кухонных принадлежностях, разноцветных ярких кружках, дешевой, зато буйно разросшейся герани на подоконнике.
– Он недорого мне обходится и от работы недалеко, – чуть мягче сказала Марина. – И он достаточно просторный. В конце концов, здесь ведь я одна живу.
Тут она вспомнила, что скоро их станет двое, задохнулась и закусила губу. Вот дура.
То, как Пьетро оглядел кухню, напомнило Марине о том дне в коттедже, когда она посмотрела ему в лицо и заметила пустоту в глазах и тени под ними, и поняла, что внутри у него становится так же темно, как у нее, при мысли о ребенке. Марина снова услышала, как он говорит, что день, когда она потеряла ребенка, был одним из самых страшных в его жизни. Она снова почувствовала угрызения совести от осознания, что совсем не думала о Пьетро, о том, как он переживает потерю ребенка. Эта мысль преследовала ее на протяжении всего этого месяца, что они вновь провели порознь, не позволяя совести заснуть. А совесть, в свою очередь, нашептывала ей, что только она, и никто другой, виновата в том, что отношения дали течь и развалились. Теперь у Марины появилась возможность загладить свою вину, хоть немного облегчить боль – свою и Пьетро. Но заговорить она не смела. Не сейчас.
– А Стюарт?
– Я же говорила тебе, что он просто друг.
Еще не договорив, Марина поняла, что ответ неверный. Пьетро задал прямой вопрос, на который хотел получить прямой ответ.
– Нет, Стюарт здесь не живет, – осторожно сказала она.
Пьетро бросил кожаную папку на стол, и взгляд Марины словно прирос к ней.
– Ты внес какие-то изменения в договор? – выпалила она, не в силах сдержаться.
Пьетро опалил ее огненным взглядом прищуренных глаз. Марина почувствовала, как он сдирает с нее кожу, оставляя полностью обнаженной и уязвимой перед ним.
– Я говорил тебе, что ты получишь все, что захочешь, даже если ничего не захочешь. Хотя, как оказалось, это обещание очень трудно сдержать. Ты уверена в своих словах?
– Пьетро, пожалуйста! – взмолилась Марина. – Не надо, Пьетро!
– Что "не надо"? Не давать тебе ничего? Мне кажется, я не обеспечивал тебя всем необходимым, когда мы были женаты, и сейчас я чувствую потребность сделать для тебя хоть что-то. Я должен был постараться стать тебе лучшим мужем, – безапелляционно заявил он, но эта уверенность показалась Марине зыбкой. – Должен был. И если бы меня так сильно не затянуло в дела, в проблемы банка, в управление поместьем…
– А я всегда была не с той стороны двери.
Пьетро вскинул голову, пристально посмотрел на Марину. Она снова вспомнила его дрожащий голос, когда он говорил о ребенке.
– Дверь… Я ни разу не заперла ее, – наконец с трудом выговорила она.
Марина поняла, что ее слова попали в цель, лишь по тому, как он еще сильнее стиснул зубы, хотя это уже казалось невозможным. Больше он ничем не выдал себя. Он даже дышал едва заметно.
– Даже если бы заперла, это ничего не изменило бы, – пробормотал он, помолчав. – В прошлом для меня она была все равно, что заперта.
– В прошлом? – непонимающе нахмурилась Марина. – В каком прошлом?…
И тут кусочки головоломки встали на свои места. Они постоянно вертелись в голове у Марины, и только сейчас она поняла, как правильно сложить их.
– Твоя мать.
По тому, как изменилось его лицо, Марина поняла, что права, но Пьетро все равно кивнул:
– Брак моих родителей всего лишь закрепил союз двух влиятельных семей. Им не следовало соглашаться, с самого начала было понятно, что они совершают огромную ошибку. Моя мать знала, что ее долг – родить отцу наследника, что она и сделала. Но после моего рождения она заперла двери на всех подступах к себе и никого не подпускала близко.
– И даже тебя, даже собственного ребенка?
Впрочем, ему можно было не отвечать. Марина сама успела все увидеть за то короткое время, которое провела во дворце.
– Но я ведь тебе не мать. Я твоя жена, – прошептала она, и Пьетро бросил на нее быстрый взгляд.
– Я никогда не принуждал к совместной жизни женщину, которая не хочет меня. И начинать со своей жены не собирался.
Образ, соткавшийся перед внутренним взором Марины, привел ее в ужас. Мужчина, достаточно сильный, чтобы, если захочет, выломать любую дверь, преградившую ему путь, беспомощно стоит перед дверью, которая даже не заперта. Этот мужчина только что потерял ребенка, он страдает так же сильно, как его жена. Мать этого мужчины все равно, что отказалась от него, сделав сиротой при живых родителях.
"Женщина, которая не хочет меня"…
– Я… Я не хотела навязывать тебе свое горе, когда…
Она не смогла договорить. Во всем виновата она, с такой готовностью отдавшаяся своей депрессии. Неужели барьеры между ними, которые Марина воздвигла, действительно были такими непреодолимыми даже для Пьетро? Неужели он ни разу не подумал, что у него есть полное право сровнять их с землей?
Как-то он сказал, что они вместе сделали этого ребенка и единственной их ошибкой стало то, что они не смогла вместе пережить его потерю. Под столом руки Марины сами собой прижались к животу. Судьба не может быть так жестока, что отнимет у нее и этого ребенка. Но что, если это случится? Как Марине пережить это без Пьетро?
– Когда ты наконец вышла из спальни, – быстро, но тихо заговорил Пьетро, – ты показалась мне такой маленькой, такой измученной, едва живой от горя, что я чуть не умер от чувства вины, ведь именно я сделал это с тобой…
– Нет, не ты! Это потеря ребенка!
– Ребенка, из-за которого я заставил тебя выйти за меня. Разумеется, когда ребенка не стало, ты осознала, какую ошибку совершила. Не отпирайся, ты знаешь, что я прав, – велел он, поднимая руку, когда она открыла рот, чтобы возразить. – Ты уже однажды пришла ко мне, уверенная, что я увильну.
– Я очень этого боялась, – призналась Марина. – Боялась, что ты уйдешь, потому что я не оправдала твоих ожиданий. Но…
– Но? – переспросил Пьетро, когда она замолчала, чувствуя, как начинает гореть лицо. – Но что?