- А они легкие, задачки, если их решать! - поделилась Тося своим открытием. - Если и дальше так пойдет, я еще, чего доброго, и в отличницы выйду. Вот чудеса-а!..
- Если б тебе правильное воспитание, - наставительно сказала Вера, - ты совсем человеком была бы. Возможности в тебе заложены.
- Здравствуйте! - изумилась Тося. - А разве я сейчас не человек?
Вера отмахнулась:
- Сейчас в тебе все перемешано - и хорошее, и плохое. Натощак даже не разобрать, чего больше.
- Так не пойдет! - решительно заявила Тося, с шумом захлопывая задачник и придвигая к себе грамматику. - Нельзя живого человека пополам пилить: от макушки до пупка беру, заверните, а от пупка до пяток сдайте в утильсырье. Я так считаю: все хорошее во мне - мое, ну и все плохое - тоже, куда же оно денется? Так что берите меня всю целиком, какая я есть, сдачи не надо!
- Ну, затараторила, - осудила Катя.
Она терпеть почему-то не могла, когда Тося начинала вдруг вот так разглагольствовать. В такие минуты Кате всегда почему-то казалось, что Тося возносится над ней и все это видят.
Но, готовясь ко сну, Катя быстро восстановила душевное равновесие. Стоило лишь ей перевести глаза с высокой горки пуховых своих подушек на одну-разъединственную Тосину подушку, набитую к тому же слежавшейся казенной ватой, - и Катя сразу же почувствовала прочное свое превосходство. Ей даже смешно стало, что она вздумала обижаться на неимущую Тосю, которой, по всему видать, никогда не нажить таких пышных подушек.
- Ксан Ксаны-ыч! - окликнула повеселевшая Катя, разбирая постель.
- Есть! - догадался Ксан Ксаныч и отвернулся к стене.
И сейчас же рука его сама собой потянулась в карман за ножиком - кажется, даже без ведома хозяина. Ксан Ксаныч нагнулся было к нижним венцам бревен, но все пазы там были уже проконопачены, и ему пришлось, постелив предварительно газету, взобраться на свою знаменитую табуретку с дырочкой и заняться верхними пазами.
ДЕМЕНТЬЕВ ВОПРОШАЕТ ЭХО
Анфиса шла по старой запорошенной лыжне, а Дементьев - рядом, снежной целиной. Дикий, не тронутый человеком лес расступался перед ними, показывал заповедные свои тайны. Лыжи скользили легко, чистый снег празднично сверкал под солнцем, и мороз сегодня настроен был миролюбиво: он лишь покусывал, не давал стоять на месте, а на ходу не трогал и угадывался лишь по отвердевшим чужеватым губам и струйкам пара, вылетающим изо рта.
- Брусники тут - завались, - деловито рассказывала Анфиса, знакомя Дементьева с местными достопримечательностями. - А из той вон пади наши хозяйки ведрами грибы таскают. Вот женитесь у нас - будете рыжики солить.
- Рыжики? - счастливо переспросил Дементьев и от полноты чувств ударил лыжной палкой по ближнему стволу.
Еловая лапа, отягощенная непосильной снежной ношей, дрогнула в вышине и уронила ком снега. Дементьев вскинул голову и подставил разгоряченное лицо щекочущей изморози.
- А мне у вас нравится! - признался он, догоняя Анфису и любуясь ею. - Жаль, не знал я раньше, про… про этот лесопункт! - Анфиса недоверчиво покосилась на него. - А это место чем знаменито?
- Эхо тут интересное. Вот послушайте. - Анфиса остановилась и по-хозяйски требовательно крикнула: - Эй!
Застоявшееся без работы эхо охотно подхватило крик Анфисы и пошло перекатывать его со ступеньки на ступеньку, удаляясь и затихая. И Дементьев тоже крикнул - и настороженно прислушался к ступенчатому эху. Крик Дементьева ринулся вдогонку за Анфисиным, в дальней глухомани настиг его и слился с ним.
- Правильное эхо! - одобрил Дементьев.
Они взобрались на вершину невысокой горушки. Дементьев взмахнул лыжной палкой, приглашая Анфису полюбоваться дикой лесной чащобой, заваленной снегом.
- Каково, а? Прямо на полотно просится!
Анфиса добросовестно осмотрелась вокруг. Откровенно говоря, она никогда не понимала тех людей, которые приходили в нестерпимый восторг при виде красивенького пейзажа, какой-нибудь замысловатой тучки в небе или румяного заката. А уж восхищаться лесом Анфиса и совсем не умела. Она выросла в лесном краю, перевидала на своем веку многие тысячи деревьев - зимой и летом, утром и вечером, - и лес в любом своем обличье был для нее слишком обычным и примелькавшимся явлением, чтоб им стоило восхищаться.
Но сейчас ей захотелось вдруг увидеть лес глазами Дементьева - и, кажется, это удалось Анфисе.
Зима нахлобучила пышные шапки на макушки деревьев, выгнула стылые ветки, опушила инеем каждую иголку - ни одной не пропустила. Строгим холодком веяло от густого молодого ельника, у подножья которого на снегу залегли размытые сизые тени. А от мачтовых сосен пахнуло вдруг на Анфису теплом. Казалось: бронзовые стволы досыта напитались летним солнцем и оно просвечивает сейчас изнутри сквозь тонкую чешуйчатую кору. В чащобе раз-другой робко стукнул невидимый дятел - и замер, боясь нарушить царственную тишину.
Анфиса была уверена: еще немного - и она поняла бы скрытую от нее прежде красоту леса. Но в это время к ней пришло вдруг неуютное чувство, будто не только она смотрит на лес, но и он - на нее. И не только смотрит, но и видит всю ее целиком, со всей ее неправильной, запутанной жизнью, которую она хотела бы скрыть от Дементьева.
- Пойдемте, холодно стоять, - угрюмо сказала Анфиса и скользнула на лыжах с горки.
Дементьев нагнал ее в низине и сразу же похвалил:
- Хорошо вы на лыжах ходите, я бы вам первый разряд дал!
- Не все такие добрые! Я же местная… Тут поблизости и родилась.
- Странно… - вслух подумал Дементьев. - А мне все почему-то кажется, вы издалека сюда приехали… - Он замолк на миг, проверяя себя, и выпалил убежденно: - Заморская принцесса вы!
- Так уж и принцесса?
- Самая настоящая! Я еще таких не встречал.
Анфиса посерьезнела, но, не зная, как ей быть, ответила в привычной своей поддразнивающе-завлекающей манере:
- Да бросьте вы, Вадим Петрович! Так я вам и поверила. В Ленинграде учились и не встречали? Да там небось такие принцессы на каждом углу газировкой торгуют… Комплиментщик вы!
Дементьев резко остановился, будто споткнулся на ровном месте. И Анфиса остановилась, испуганно и виновато глянула на него. С каждой новой встречей ей все трудней и трудней стало разговаривать с Дементьевым. Анфиса никак не могла найти правильный тон: держаться с Дементьевым так, как она обычно держалась с Ильей и другими своими кавалерами, было нельзя, это Анфиса хорошо чувствовала, а как надо - не знала и частенько срывалась.
- Вы это серьезно? - с тревогой в голосе спросил Дементьев. - Плохо же вы меня знаете… А мы сейчас проверим! - Он повернулся к чащобе и набрал полную грудь воздуха. - Ведь не встреча-ал?
Эхо чуть помедлило и отозвалось:
- Не-э-ал!.. Не-э-э-а-ал!.. Э-а-о…
- Слышали? - торжествовал Дементьев победу. - Лес врать не будет.
Анфиса поспешно отвернулась.
- Чудик вы!
И первая двинулась вперед. Незнакомая ей прежде ласковая, признательная и лишь самую малость снисходительная улыбка скользнула по лицу Анфисы.
Они вышли к скованной морозом реке. На противоположном берегу открылись длинные штабеля бревен, приготовленных к сплаву.
- А это что? - удивился Дементьев. - Неужели наш поселок?.
- Он самый… - Анфиса помрачнела, будто спустилась с небес на землю. - Догоняйте!
Она решительно свернула с лыжни и помчалась прочь от реки. Дементьев ринулся за ней.
В поселок они вернулись уже в сумерках. На крыльце общежития Анфиса сняла лыжи, сбила налипший снег. Прыгая на одной ножке, по улице пробирался Петька Чуркин с авоськой, из которой наружу высовывался русалочий хвост крупной трески. Дементьев схватил Петьку и поднял в воздух.
- Куда путь держишь, гражданин хороший?
- Пусти! - завопил Петька, размахивая авоськой и норовя мазнуть Дементьева русалочьим хвостом по лицу.
- Скажи чей, тогда отпущу.
- Ты моему папке выговор влепил, не буду я с тобой разговаривать.
- Ага, значит, ты Чуркин!
- Не говорил я этого… Пусти, бюрократ несчастный!
Дементьев счастливо засмеялся, будто похвалу себе услышал, и отпустил парнишку.
- Это меня так в их семье величают, поняли, Анфиса? - И крикнул Петьке:
- Заходи как-нибудь, интересную книжку с картинками дам почитать.
В ответ на приглашенье Петька скомкал снежок и запустил Дементьеву в спину.
- Боевой! - одобрительно сказал Дементьев, поеживаясь от удара. - Люблю детей, а вы?
Вопрос застал Анфису врасплох.
- Н-не очень… Беспокойные они…
- Ну что вы! - Дементьев впервые не согласился с Анфисой. - Это такие чудесные человечки!..
НА ТОРМОЗНОЙ ПЛОЩАДКЕ
На делянке догорали, чадя, костры. Садилось солнце, расцветив снега всеми цветами побежалости. Тени деревьев вытянулись так далеко, что трудно было понять, какая тень от какого дерева.
Лесорубы спешили к поезду. Тося уже привыкла к тому, что каждый вечер Илья шел рядом с ней, и лишь потом, при посадке на поезд, им не всегда удавалось остаться вместе. А сегодня он бросил ее на полпути и умчался зачем-то вперед. "Ну погоди!" - затаила Тося обиду.
Завидев лесорубов, чумазый машинист "кукушки" дал долгий гудок. Лесорубы кинулись к составу занимать лучшие места. Илья первым подбежал к поезду и вспрыгнул на тормозную площадку.
- Занято! Занято! - отбивал он все атаки. - Тося, давай сюда!
Тося подошла к тормозной площадке, независимо спросила:
- Чего тебе?
- Иди сюда, плацкартное место!
Илья протянул руку. Тося заколебалась, нерешительно огляделась вокруг. Лесорубы, которым не хватило места на тормозных площадках, лезли на груженые платформы и устраивались на бревнах. Катя с Сашкой обосновались над головой Ильи, предусмотрительно повернулись спинами к паровозу и, не сговариваясь, оба враз подняли воротники. Тося давно уже заприметила, что "женатики" сплошь и рядом ведут себя как одно существо. На словах Тося высмеивала подругу за утерю самостоятельности, а в глубине души завидовала единодушию Кати с косолапым Сашкой.
- Давай, давай! - заторопил Илья. - Продует тебя на верхотуре.
Он помог Тосе взобраться на высокую площадку. Паровозик с трудом сдвинул тяжелый, будто примерзший состав. Из конторки выскочила Вера и побежала к поезду, придерживая кирзовую сумку, бьющую ее по боку.
- Веруха! - позвала Тося и подосадовала: - Эх, не слышит!
- Да зачем она нам? - запротестовал Илья. - Третий лишний!
Вера села на соседнюю тормозную площадку. Поезд набрал ход. Колеса завели дорожную бухгалтерию: считали стыки рельсов, сбивались на поворотах и снова принимались считать. Заснеженный лес по бокам дороги разворачивал перед Тосей зимнюю свою красу.
- Красиво… - тихо сказала Тося: она успела уже заметить, что тот лес, где они не работают, всегда почему-то кажется красивей.
- Что? - не расслышал Илья. - Ну да, красотища!.. Пойдем сегодня в кино?
- А какая картина?
- "Смелые люди".
- Пойдем. Четыре раза видела, а все интересно… Я про лошадей уважаю смотреть.
Илья обнадежил Тосю:
- У нас эту картину часто показывают!
Присматривая за Тосей, любопытная Катя свесилась с верхотуры. И Вера на соседней площадке не спускала глаз со своей подопечной.
- Да не съем я ее! - с досадой крикнул Илья. Голова Кати отпрянула. - Ох и много же у тебя опекунов!
Тося поддержала Илью:
- Делать им нечего… Будто я маленькая!
- А ты шугани их, - посоветовал Илья.
- Придется…
Площадку мотало из стороны в сторону, словно хотело вырвать из-под ног Тоси.
- Не холодно тебе? - с неумелой нежностью спросил Илья.
Тося покачала головой. Илья стащил с себя теплый шарф и заботливо укутал ее горло.
- Вот и еще один опекун объявился! - сказала Тося.
А Илье захотелось вдруг сейчас же все рассказать Тосе о споре, чтобы ничто грязное из прежней его жизни не стояло больше меж ними. Этот дурацкий спор на каждом шагу мешал теперь Илье, отравлял всю его радость, дня единого не давал ему спокойно прожить на свете.
Он откашлялся и совсем уж собрался покаяться перед Тосей в самом тяжком своем грехе, но увидел рядом с собой ее блестящие первым молодым счастьем глаза - и у Ильи язык не повернулся заговорить в такую минуту о споре. Это было все равно что исподтишка ударить Тосю в спину. "Потом как-нибудь…" - благоразумно решил Илья.
Смеркалось, и Тося спешила в последние светлые минуты досыта налюбоваться диким лесом. Изредка, с трудом ворочая туго спеленатой шеей, она снизу вверх доверчиво смотрела на Илью, и тот каждый раз горделиво кивал ей головой с таким видом, точно сам собственноручно сотворил для Тоси всю эту сказочную лесную красу.
А потом Илья как-то странно посмотрел на нее, и Тосе показалось, будто он знает про них обоих что-то очень интересное, а вот сказать почему-то не хочет. Тося терпеть не могла, когда люди ни с того ни с сего начинают вдруг секретничать, и спросила неодобрительно:
- Ну чего ты? Вот человек!
- Знаешь, я даже не думал, что такие девчата бывают! - признался Илья. - Какая-то ты такая…
Он неопределенно покрутил растопыренными пальцами, не в силах найти нужное слово. Тося польщенно шмыгнула носом.
- Такая-сякая?
- Сначала ты мне только нравилась, а теперь… - Голос Ильи дрогнул. - Полюбил я тебя, Тось… И не хотел, а полюбил! Ты только не смейся…
- Вот еще! - сказала Тося и прижалась вспыхнувшей щекой к ледяной стойке.
Она искоса глянула на Илью, ожидая, что он ей еще скажет, чем порадует. А у того вдруг все слова вылетели из головы.
- По-настоящему полюбил, понимаешь? - лишь повторил Илья и снова замолк.
Он показался вдруг Тосе похожим на неуклюжего Сашку. Все ребята, видать, как до любви дойдет, - косолапые…
- "Знаешь-понимаешь"… - обиженно пробормотала Тося и напомнила Илье:
- Когда-то ты лучше говорил: "Увижу тебя - и праздник на душе, закрою глаза - и образ твой стоит передо мной!"
Илья смущенно крякнул и пожалел, что так много говорил Тосе раньше.
- Тогда я еще… глупый был! - покаялся он. - И слова те дешевые были, ты их забудь… Это теперь вот праздник у меня на душе! Знаешь, я ведь даже все недостатки твои люблю!
- Какие там еще недостатки? - настороженно спросила Тося.
Илья замялся, боясь обидеть самолюбивую девчонку.
- Ну?! - потребовала Тося.
- Нос у тебя немножко того… подгулял, - боязливо сказал Илья и тут же поправился: - Совсем чуть-чуть!
Тося машинально провела кулаком по лицу, безуспешно пытаясь прижать вздернутый кончик носа. Самокритичное ее молчание придало Илье храбрости.
- Ну, и рост… - Он кашлянул. - Средний… Знаешь, я даже думаю теперь, что никогда не смог бы полюбить высокую… На кой ляд мне такая каланча?
Тося наклонила голову, целиком и полностью разделяя мнение Ильи насчет каланчи. Она ожидала, что после суровой критики ее недостатков Илья перейдет к восхвалению ее достоинств - ведь должны же у нее быть хоть какие-нибудь достоинства, не за одни же недостатки Илья полюбил ее, - но он опять замолчал.
Все те привычные бесстыжие слова, которые Илья, не задумываясь, говорил прежним своим ухажеркам, Тосе сказать было никак нельзя, а других слов он просто не знал.
- Эх, не умею я про любовь! - горячо пожалел он. - Хочешь, я лучше ради тебя с поезда спрыгну?!
Илья шагнул к ступенькам. Тося испуганно схватила его за рукав:
- Еще разобьешься!
Она тут же отодвинулась от Ильи, огляделась вокруг и как бы заново увидела: затоптанную многими ногами неказистую тормозную площадку с лохмотьями древесной коры на полу, ржавое колесо тормоза, нацеленные на нее с соседней платформы торцы бревен, меченные фиолетовым Вериным мелком, и совсем близко от себя - несвежий ватник Ильи с прожженным у костра боком. Так вот, значит, как ей впервые в любви объяснились!
Не умом, а всем своим существом Тося вдруг почувствовала неуловимую быстротекучесть времени. Не ухватить его за какой-нибудь хвостик секунды, не попридержать… И это в ее жизни уже позади! Питайся она одним кислым молоком и проживи на свете еще хоть двести лет - а первому объяснению никогда уж не бывать. Если посчастливится, ей могут объясниться во второй раз, в пятый, в двадцать… девятый. Больше, пожалуй, и не надо, ведь каждый раз придется что-то отвечать. Слишком хлопотное это дело.
Раньше Тося была почему-то уверена, что, как только ей объяснятся в любви, вся жизнь ее сразу переменится. А сейчас она увидела, что все в общем-то осталось по-прежнему: с равнодушным железным грохотом катились колеса под полом платформы, по сторонам дороги в густеющих сумерках мелькали темные ели и серые расплывчатые березы. И даже собственный Тосин палец, порезанный сегодня на кухне и завязанный тряпочкой, все так же, как и до признания Ильи, мерз в рукавице.
Тосе казалось, что Илья все напутал и объявил о своей любви совсем не так, как надо было. Слишком уж все произошло буднично и как-то между делом. А затрапезным своим видом Илья, сам того не подозревая, вконец испортил долгожданный Тосин праздник. Тося не была бюрократкой и не требовала, чтобы Илья ради такого торжественного случая вырядился в парчу и бархат, но и в ватнике с прожженным боком ему тоже, пожалуй, объясняться в любви не следовало…
Илья пристально смотрел на Тосю, ожидая ответа. Ему теперь что: оттараторил свое - и отдыхай. А ей надо было все взвесить, даже вперед заглянуть до самой старости, чтобы не допустить промашки. А тут еще прожженный бок ватника, дразня Тосю, все время маячил перед ее глазами. Она плохо понимала себя сейчас и, чтобы выгадать время, спросила, уточняя обстановку:
- Значит, признаешься?
Тося вдруг припомнила, как когда-то спорила с Катей из-за этого слова, и усомнилась теперь: а стоило ли спорить? Слово как слово, не хуже других, - и чего она тогда придиралась? Пусть даже и немного нескладное слово, зато смысл… А смысл, это же всем на свете известно, - самое главное!
- Признаешься? - переспросила Тося.
- В чем? - опешил Илья.
- Как в чем? Здравствуй, Марья, где твой Яков!.. Признаешься, что… это самое, любишь меня?
Тося придирчиво глянула на Илью, заподозрив, уж не морочит ли он ей голову.
- Ну, признаюсь… - неохотно буркнул Илья, решительно не понимая, что же это происходит.
- Ты без "ну" давай! - потребовала Тося и покосилась на прожженный ватник, чтобы укрепить себя в твердости и изгнать всякую жалость к Илье, которая непрошенно шевельнулась в дальнем, самом женском закоулке ее сердца, плохо поддающемся контролю. - Ну, так как?
- Сказал же… Тебе, может, справку написать?
Тося пропустила мимо ушей колкость Ильи и важно наклонила голову, принимая к сведению его признанье.
- А как ты меня… любишь? Так себе или прямо жить без меня не можешь?
Она говорила чуть посмеиваясь, и Илья никак не мог понять, всерьез она спрашивает или издевается над ним по девчоночьему своему обыкновению.
- Не могу, - угрюмо признался Илья. - Такого со мной еще никогда не было…