В Тронный зал он вошел почти уверенным шагом и тут же замер, потому что сам Абдул-Хамид сидел на троне, опираясь локтем о колено, и разглядывал стоявшего безоружным со склоненной головой и без своей шапки агу янычар. Неужели Кубат-ага начал выдавать сообщников? Сердце великого визиря ухнуло вниз, едва начав подниматься.
– Повелитель… – склонил голову Хамид-паша, когда за ним закрылись двери зала.
Султан жестом показал великому визирю, чтобы тот встал рядом с Кубатом-агой. Это не означало ничего хорошего, но Хамид-паша встал. Теперь Абдул-Хамид разглядывал обоих, все так же молча и внимательно. Садразем заерзал, пытаясь понять, что бы это значило.
Они почти ровесники – садразем и ага янычар, обоим за сорок, но один темноволосый, невысокий, с тонким умным лицом, второй – высокий, крепкий, светловолосый, в его зеленых глазах больше решительности, чем раздумий. Так и должно быть, ведь турок возглавляет визирей империи, а когда-то попавший в Стамбул по девширме босняк – ага янычар.
Абдул-Хамид разглядывал их и пытался понять, что объединило таких разных людей. Едва ли меж ними полное согласие, ведь Хамид-паша всегда слыл единомышленником султана, привлекая в страну многочисленных иностранных специалистов, приветствуя французских инженеров и военных экспертов, им организовано военно-инженерное училище Мюхендисхане-и-Хумаюн, где преподают французы, он ратовал за реорганизацию армии и в то же время за мир с Россией, потому что нынешняя армия к большой войне не готова.
Кубат-ага, наоборот, сторонник сохранения янычарского войска в прежнем его виде, он терпеть не может иностранцев, особенно военных, считая их привлечение предательством, и всегда готов воевать даже против России, даже понимая, что потеряет большую часть своих подопечных.
Но эти двое объединились с третьим – единственным на тот день наследником престола шехзаде Селимом, столь не похожим ни на садразема, ни на агу янычар, да еще и решили воспользоваться помощью короля Франции Людовика XVI, только бы свергнуть его, Абдул-Хамида? Он понимал Селима – мальчишку, которому не терпится опоясаться мечом Османов и которому к тому же со всех сторон нашептывают в уши, что пора брать власть, даже если к ней не готов. Абдул-Хамид понимал даже Кубата, ведь янычары ненавидели его самого с первой минуты восхождения на престол, как только поняли, что никаких подарков, поблажек или подачек со стороны султана не предвидится.
Но Абдул-Хамид не понимал Халила Хамида-пашу, которого вытащил из провинции и сделал сначала заместителем садразема, а потом и великим визирем, с которым обсуждал все реформы и был един в мыслях и устремлениях. Оказывается, не един, оказывается, юный Селим для Хамида-паши был бы более удобен.
Вот он стоит, беспокойно перетаптываясь с ноги на ногу в ожидании султанской воли…
Нет, скорее пытается понять, что знает и чего пока не знает Абдул-Хамид, выдал ли его Кубат-ага, не проболтался ли случайно шехзаде Селим.
– Ничего не хотите мне рассказать?
Визирь и ага только переглянулись, словно бы в недоумении. Дильсиз у двери кивнул Повелителю, словно подавая какой-то знак. В ответ Абдул-Хамид кивнул.
Кубат, который стоял подле трона уже больше часа, пока султан куда-то удалялся, напрягся. Садразем тоже, сердце противно заныло, тем более султан встал, протянул руку в сторону, ближайший охранник вложил в нее какие-то листы.
Нет, не какие-то… Сердце Хамида-паши заныло уже не на шутку, он знал, что́ именно на этих листах – это переписка шехзаде Селима с королем Франции. И в этой переписке было сообщение о готовящемся заговоре с просьбой французским военным поддержать. Такое письмо было крайне неразумно, Хамид-паша предупреждал шехзаде, чтобы тот не доверял письмам, да и зачем просить короля, если военные тесно сотрудничают с самим великим визирем.
Вообще привлекать французов было опасно, без санкции своего правителя они поддерживать переворот не имели права, а получив такое разрешение, вполне могли выдать сведения о подготовке заговора.
До выдачи дело не дошло – люди султана узнали тайну раньше, чем о ней осведомили короля. Листы в руке султана означали, что пришел конец всем заговорам. Кубат-ага этого еще не понял и смотрел вопросительно.
– Кубат-ага, я только что казнил немало твоих людей за участие в заговоре против воли Аллаха.
Глаза главы янычар вопреки его воле вытаращились, он пытался что-то сказать и не мог.
– Мы опоясаны мечом Османов по воле Аллаха, и не янычарам оспаривать эту волю. У тебя больше нет тех, кто сегодня был в казармах, а те, кто оставался дома, будут казнены там.
В этот момент двери Тронного зала открылись и в него вошел шехзаде Селим в сопровождении Махмуд-бея. Сердце Халила Хамида-паши даже не стало ухать вниз или подниматься. Оно замерло в ожидании тяжелой участи. Что это будет – ссылка, казнь? Визирь незаметно вздохнул – что ж, за дело. Заговорщики никогда не оставались безнаказанными, если заговоры раскрывали.
Махмуд-бей провел Селима в Тронный зал, который в этот раз был почти пуст. Кроме самого Повелителя там находились главные заговорщики – великий визирь Халил Хамид-паша и ага янычар Кубат. Мрачные немые дильсизы застыли у дверей, и Махмуд-бей – позади султана.
Огромные двери за спиной Селима закрылись, как всегда, беззвучно, отрезая Тронный зал от внешнего мира. "И от самой жизни?" – невольно подумал шехзаде.
Султан стоял, пристально рассматривая великого визиря. Селим остановился в паре шагов от двери, склонив голову:
– Повелитель…
Абдул-Хамид своей головы в его сторону не повернул, зато протянул листы бумаги, которые держал в руке:
– Шехзаде объяснит, почему счел возможным вести переписку с королем Франции за моей спиной? И что за заговор, в котором шехзаде и его сообщники просят французского короля помочь?
Селим опустил голову еще ниже. Что он мог сказать в свое оправдание, что не хотел ничего дурного для самого султана? Но вот стоит Кубат, который опровергнет эти слова, ведь главным условием участия янычар было свержение Абдул-Хамида.
И что переписка велась без его ведома, тоже сказать не может – тогда возразит великий визирь.
Но, даже имея такую возможность, Селим не стал бы лгать, это недостойно. Если сделал – умей ответить за свой поступок. Сожалел ли он? Нет. Боялся? Тоже нет, потому что бояться, когда над твоей головой занесен меч (и справедливо занесен), бессмысленно.
– Мы виноваты перед вами, Повелитель, но у нас не было дурных мыслей о нашей родине.
– А я, значит, для этой родины не гожусь? Что не так, а, Хамид-паша? Волей Аллаха я провел столько лет в Клетке, а потом его же волей стал султаном Османов. Вы оспариваете волю Всевышнего?
– Повелитель, единственным нашим желанием было…
Но что сказать дальше, визирь просто не знал, а потому замялся. Султан ждал, насмешливо глядя на своего ставленника. Так и не дождавшись, повернулся к Кубату:
– А янычары чем недовольны?
– Нарушением наших традиций, Повелитель. – В отличие от Хамида-паши, Кубат не боялся смерти и чувствовал себя уверенно.
– Каких традиций? Идти в бой с саблями против ружей? Носить неудобную для нынешних походов форму? Проигрывать одно сражение за другим и терпеть поражение в каждом походе никогда не было традицией Османов! Вы требуете подарки, но при этом не можете выстоять против русских. Не потому, что слабы или никчемны, а потому, что не хотите воевать по-новому. Янычарское войско, не желая меняться, становится небоеспособным и ненужным. Что вам остается – свергать султанов?
Он сделал жест Махмуд-бею, тот повторил жест дильсизам, и через мгновение Кубат уже был в их крепких руках.
– За меня отомстят, Повелитель! Янычары не простят моей казни! – Последнее слово глава янычар выкрикивал уже за дверью, его выволокли в боковой коридор, и почти сразу послышалось хрипение вместо криков.
Абдул-Хамид процедил сквозь зубы: "Увидим…" и повернулся к Халилу Хамиду-паше:
– Хамид-паша, я сделал тебя великим визирем в надежде, что ты будешь моей правой рукой, моим помощником в деле реформ. Но ты использовал данную тебе власть против меня же. Зачем тебе этот мальчик на троне? – султан кивнул на стоявшего молча Селима. – Янычарам он нужен, чтобы сделать игрушкой в своих руках, Михришах Султан – чтобы стать валиде, но тебе зачем? Ты же прекрасно понимаешь, что Селиму не позволили бы совершить и десятой доли того, что мы с тобой задумали, Кубат и его люди попросту прекратили бы все.
Садразем молчал, опустив голову. Ему самому все произошедшее казалось наваждением. Все, что делалось с участием французов, с их помощью, было согласовано, больше того – задумано вместе с султаном. Абдул-Хамид не только не противился, но и всячески участвовал в изменениях, происходивших в стране, приветствовал иностранных специалистов в Стамбуле.
Визирь спрашивал себя, зачем поддался на уговоры Михришах Султан, но ответа не находил.
– Ты не учел одного: у шехзаде Селима, неважно, станет он султаном или нет, не будет детей. Это особенность его здоровья. Да-да, не смотри на меня так, не только у его матери, но и у меня есть свои люди всюду. Так, Селим? Я сказал правду?
Шехзаде кивнул, не в состоянии вымолвить слово. Оказывается, дяде известно и это тоже!
– Сядь он на трон, наследника не осталось бы вообще. Что тогда? Ты этого хотел? Вы твердите о благе страны, но делаете все, чтобы ее развалить! Я сделал тебя великим визирем и доверил тебе государственную печать, но ты, связавшись с французским королем, предал и меня, и государство.
Голос султана уже громыхал. Это было настолько непривычно, что Хамид-паша и Селим, никогда не слышавшие от Повелителя громкого звука, обомлели. А Махмуд-бей снова сделал знак дильсизам, которые шагнули ближе к визирю.
– Повелитель?! – ахнули Хамид-паша и Селим в один голос.
Разумом они понимали, что возможен такой финал, но верить в это не хотелось.
Абдул-Хамид сделал жест, останавливая охранников, те замерли, словно псы, выследившие добычу.
– Я доверился тебе, мне тебя и наказывать.
А дальше произошло то, чего не ожидал даже Махмуд-бей, знавший султана лучше остальных. Абдул-Хамид вдруг вытянул меч из ножен и одним резким ударом… снес голову Хамиду-паше!
Селим стоял, не в силах оторвать глаз от крови, заливающей ковер. Но даже страха перед предстоящей собственной казнью не было, настолько его потрясло собственноручное исполнение приговора дядей.
– Запомни эту сцену, Селим. Единожды предавший предаст снова, такого нужно уничтожить. И сделать это самому. Тот, кто вынес приговор, должен его исполнить. – Абдул-Хамид вытер клинок о полу собственного халата, вложил меч в ножны и бросил так и стоявшему столбом племяннику:
– С тобой разговор будет позже.
Охранники метнулись к двери, чтобы успеть открыть ее перед султаном. Трупом бывшего великого визиря никто не занимался, пока в коридоре была видна спина удалявшегося правителя. Всем показалось, что Абдул-Хамид словно стал выше ростом, а его шаги набатом звучали в тишине дворца. Вот тебе и слабый султан…
Селим позволил увести себя в Клетку, не сопротивляясь. Да и к чему? Теперь он знал, что Абдул-Хамид вовсе не так слаб, как его представляли янычары.
В Тронном зале в крови оказалось все – от ковра до стен.
Вместе со своим агой Кубатом голов лишились самые яростные противники султана. Голову Кубата выставили на пике перед дворцом, а его тело бросили собакам. Голову Халила Хамида-паши захоронили на кладбище Караджаахмед.
Потому и притих Топкапы, притихли Стамбул и вся империя. Лев показал свои зубы, и они оказались вовсе не гнилыми и не слабыми.
Опала
Стоило перебраться из Кючюксу во дворец Михришах Султан в европейской части Стамбула, как все пошло кувырком.
– Ай, вай! Беда…
– Что случилось?! – ахнула Эме, потому что вид у Далал действительно был потрясенный. Старуха частенько ахала и охала, но обычно взгляд не соответствовал словам, и можно было не беспокоиться о притворном испуге или страдании, а сейчас и глаза тоже бегали.
Далал потянула ее в сторону от чужих ушей, зашептала:
– Шехзаде попал в беду.
– Что?!
– Да, валиде впутала его в заговор против султана, а заговор раскрыли, теперь шехзаде ждет суровое наказание.
Эме прижала руку к сердцу!
– Что ты говоришь? Расскажи подробней.
– Михришах Султан решила не дожидаться, когда шехзаде Селим станет султаном по закону после кончины нынешнего султана Абдул-Хамида…
– А разве Повелитель болен?
– Нет, совсем нет. То есть, может, и болен, но не настолько, чтобы завтра помереть. На все воля Аллаха, но пока он таких знаков не подавал.
Внезапно, рассердившись сама на себя за многословие, Далал махнула рукой:
– Не перебивай! О чем я говорила?
– О том, что шехзаде Селим во что-то впутался.
– Да, – вздохнула старуха, – и это худшее, что он мог для себя сделать. И для всех нас тоже.
– Да говори ты толком, что случилось-то?!
– Шехзаде Селим участвовал в заговоре против султана Абдул-Хамида, – Далал понизила голос до шепота.
– Зачем? – также шепотом поинтересовалась Эме.
– Чтобы стать султаном, конечно. Заговор раскрыли, Кубата и Халила Хамида-пашу уже казнили. Причем Халилу Хамиду-паше Повелитель отрубил голову лично!
– Султан отрубил голову великому визирю?!
– Да. Шехзаде пока в Клетке, но кто знает, что с ним будет? Вай…
Эме не нужно объяснять, чем грозил такой поворот Селиму. Султаны не прощали тех, кто поднимал оружие против них, тем более Селим всегда был костью в горле своего дяди Абдул-Хамида. Это гибель.
Девушка ахнула, прижав пальцы к губам, чтобы не закричать в голос. Селим… Нет, только не это!
– А где Михришах Султан? Она знает?
Далал фыркнула, как кошка, нюхнувшая какую-то гадость:
– Михришах Султан сама его в это и втравила.
– Зачем?
– Валиде султан стать очень хочется, – осуждающе поджала губы Далал. Видно, была против такого поступка хозяйки.
Но теперь все равно, поддерживала ли султаншу ее правая рука, дело сделано.
– Что теперь будет?
– Не знаю. Никто не знает. Нам велено сидеть здесь, и как можно тише. Госпожа пришлет за нами, когда будет можно.
Во дворце все притихло, служанки мелькали тенями, евнухи привычно растворились в воздухе, словно их и не было. Дворец – это всегда тишина, здесь не приняты громкие звуки и быстрые движения. Говорят, в Топкапы и того тише, там придворные вообще изъясняются знаками, вернее изъяснялись.
Но сейчас тишина не из-за традиций, все перепуганы, и каждый старается понять, что делать, чтобы не пострадать вместе с хозяйкой.
Сама Михришах Султан после беседы с сыном заперлась в своих комнатах и не выходит. Именно это напугало окружающих – всегда деятельная султанша не знала, как быть. Так и до катастрофы недалеко: опальная хозяйка – это опальные слуги…
Из дворца принесли страшные вести: Повелитель собственноручно казнил Халила Хамида-пашу!
Слуги шепотом передавали:
– Да, сам отрубил ему голову!
– О Аллах! Неужели сам?!
– Да, разрубил великого визиря на части.
– Просто искромсал в лапшу!
– И, говорят, запретил хоронить, выбросили останки собакам.
– О Аллах! Неужели наш Повелитель столь жесток?!
Но главный вопрос: что же теперь будет с шехзаде Селимом, Михришах Султан и ее людьми?
Потому многие обрадовались, увидев, как к дворцу подъезжает карета Юсуфа-паши.
Паша не участвовал в заговоре, не был виновен перед султаном, его приезд мог означать, что Повелитель не намерен казнить племянника немедленно. Пашу провели сразу в комнату, где Михришах Султан обычно принимала посетителей. Строго говоря, эта комната не считалась гаремом, хотя что именно в доме, где живут только женщины и евнухи, можно считать женской половиной?
В этой комнате Юсуф-паша уже бывал, но даже если бы и нет, то все равно обратил бы внимание не на убранство, а на взволнованную хозяйку. Нечасто султаншу увидишь такой…
Михришах Султан мерила шагами комнату, не приколов яшмак и забыв о необходимости в таком случае поставить между собой и пашой ажурную перегородку. Михришах вдова, но она все равно женщина и не должна показывать свое лицо. Но султанша была слишком взволнована, чтобы думать о недостаточной близости Юсуфа-паши к ее дому: ноздри красавицы раздувались, брови хмурились, а белые зубки покусывали губу.
Юсуф-паша не раз видел Михришах Султан без яшмака. Женщины султанского дома чаще других нарушали вековой обычай и чувствовали себя свободней многих, но сейчас он с интересом следил за матерью шехзаде Селима. Даже в таком состоянии она была хороша. Юсуф-паша понимал, почему султан Мустафа до конца своих дней предпочитал эту женщину всем остальным – Михришах не просто породиста или красива, а умна. Будь Михришах мужчиной, из нее вышел бы прекрасный правитель.
Жаль только, что допустила ошибку, слепо доверившись янычарам. Едва ли стоило так полагаться на Кубата, янычар очень просто перекупить. И уж совсем не стоило впутывать в это дело молодого шехзаде. Султан и без того проявил великодушие, не поместив племянника в Клетку. Теперь Клетка – лучшее, что ждет шехзаде Селима. А саму Михришах? О… ей и вовсе грозят воды Босфора. Султан будет глуп, если после такого оставит на воле эту змею, как бы хороша и умна она ни была.
– Приветствую вас, Юсуф-паша. Вы прибыли, чтобы препроводить меня в тюрьму?
Юсуф-паша старательно изобразил удивление, которое хозяйку дома ничуть не обмануло:
– О Аллах! О чем вы говорите, Михришах Султан? Но я хотел бы поговорить с вами о том, что произошло.
– Вас прислал Повелитель? – Не в силах стоять спокойно, султанша снова принялась мерить шагами комнату.
Ни подтверждать, ни отрицать Юсуф-паша не стал.
– Султанша, своими действиями вы поставили вне закона собственного сына.
Михришах Султан вдруг остановилась и резко повернулась к паше:
– Не стоит бежать от судьбы, лучше идти ей навстречу. Недаром говорят, что люди часто бросаются в огонь, чтобы избежать дыма. – Щелкнув пальцами, она приказала мгновенно появившейся служанке: – Озгюль, распорядись, чтобы подготовили мои носилки, и принесите темный и скромный наряд.
Глядя вслед удалившейся без вопросов девушке, Юсуф-паша усмехнулся:
– Озгюль? Чем же этот цветок особенный?
– Умеет держать язык за зубами и не задает вопросов.
– Куда вы собрались?
– Во дворец к султану. Если уж мне суждено там побывать, то не стану дожидаться, пока притащат за волосы. Если суждено сложить голову, принесу ее сама, и только я, но не сын. Юсуф-паша, что бы ни случилось со мной, позаботьтесь о Селиме. Постарайтесь, чтобы даже в Клетке он не превратился в пустышку. Аллах милостив, все еще может перемениться, из Клетки тоже выходят прямо на трон.
Паша мысленно в очередной раз восхитился умом и самообладанием Михришах Султан. Она даже на краю гибели держится так, как сумеет не всякий мужчина.
В Топкапы Михришах Султан если и не ждали, то к приходу готовы были. Главный евнух с поклоном пригласил проходить.
– Примет ли меня Повелитель?