- Я не мог, - Виланд не выдержал и почти выкрикнул: - Я не мог! Я так и знал, что ты так скажешь. Но здесь такая же армия, как и у вас, здесь также командиры и подчиненные, и командир здесь не я, командир она, во время ее присутствия в госпитале она командир, у нее все полномочия, таков приказ, все подчиняются ей. Обязаны подчиняться. Это у нее высшая медицинская степень, это у нее практически стопроцентная выживаемость, это у нее все новейшие методики, все, что разрабатывает наша промышленность, все, что добывает наша разведка, все попадает к ней. Она этим занимается. И она приказывает мне, что делать. А я ей ничего не могу приказать. Это все равно, если бы тебе какой-нибудь унтерштурмфюрер стал диктовать, как вести бой. Я только советую, прошу, уговариваю, но она меня не слушает, Йохан. Вишу снесло полголовы, он бы вообще умер, если бы не она, она удаляла ему пулю, шила сосуды, и это все со специальным оборудованием. Она все сделала с ювелирной точностью, он теперь будет жить, а у нее раскрылся шов, она потеряла сознание от кровотечения. Я помогал ей, я делал все, что мог, чтобы облегчить ей работу, но есть вещи, которые может делать только она. Такие раненые умирают обычно. Это счастливчики, которым удается попасть в руки фрау Ким. Она невероятная женщина, Йохан, - доктор расчувствовался так, что едва не плакал, - она просто невероятная. Как она все это делала! Я уговаривал ее, я просил. Она такая тонкая, хрупкая, но какая воля! Она может быть очень жесткой и твердой, когда речь заходит о жизни пациента. Очень жесткой и очень твердой. И у нее просто фантастическая рука.
- Я все понимаю, Мартин, - Пайпер вздохнул, - но как ты мог допустить, что она потеряла столько крови, что лишилась сознания? Остановить кровотечение ты мог?
- Она не позволила. Она не позволила мне отвлечься ни на секунду, пока Виш балансировал между жизнью и смертью. Она спасла его из лап смерти. Можно сказать, она пожертвовала собой. Я видел, как она делает обычные операции, это высочайшая техника. Но то, что она делает в голове, это просто не поддается описанию…
- Не поддается описанию то, что ты не нашел способа уберечь ее, - Пайпер прервал его, - я рад за Виша, но то, что теперь с ней, опасно?
- Не меньше, чем было раньше. У нее слабое сердце, я говорил тебе. Она только-только пришла в себя…
- Я хорошо сшиваю сосуды, как никто их не сшивает, и потому я обязана это делать, - он услышал в трубке ее негромкий, спокойный голос.
- Фрау Ким, зачем вы встали? - с ужасом воскликнул доктор.
- Я встала, потому что мне значительно лучше. Идите, Мартин, готовьте следующего раненого. Там роттенфюрер Курц, судя по бирке, с множественным, проникающим ранением живота. Будем делать полостную операцию. Наркоз интубационный с искусственной вентиляцией. И немедленно снимите с него все, что на него намотали санитары. Сколько раз я говорила, высылала письменно и вам в Лейбштандарт тоже, Мартин, не надо городить повязки высотой с Эверест. Этим вы все равно не убережете рану от загрязнения, только лишите ее доступа кислорода. А кислород очень важен для естественного очищения раны и первичного заживления. Мы никогда не добьемся того, чтобы рана зажила первичным натяжением, если мы все это будем делать. Омертвение тканей происходит быстрее, придется высекать половину брюшной полости, а он молодой парень, ему еще с девушками встречаться, когда поправится. Да любая девушка упадет в обморок от того, что мы способны наделать. Шрамы, конечно, украшают мужчину, но не до такого же уродства. И нельзя забывать о репродуктивной функции, еще не хватает сделать его импотентом. Об этом тоже надо думать, а не только резать, как придется. Человеку же еще жить. Кроме того, отсутствие кислорода - отличная среда для развития анаэробных бактерий, а их нам не побороть, вы сами знаете, это прямой путь к гангрене. Сейчас мы будем отдирать все, что там присохло, и положение раненого только усугубится. Снимите повязки, Мартин, - она взяла трубку, ее голос зазвучал ближе. - Все, что выделяется из раны, собирайте марлей, без всякой перетяжки. Введите анальгетик, чтобы остановить распространение болевого шока. Кровь не останавливать, пусть рана промоется хорошенько естественным путем. У раненого явное обезвоживание, влажная кожа серого оттенка. Поставьте капельницу с физраствором, чтобы он не умер у нас оттого, что у него внутри все высохло.
- Но, фрау Ким, при проникающих ранениях живота воду давать не рекомендуется, - несмело возразил доктор.
- Воду, конечно, не рекомендуется, - резко ответила Маренн. - А кто собирается давать ему воду? Я говорю: поставьте капельницу с физраствором, а не с водой. Это разные вещи. Вы все еще живете по инструкциям тридцать пятого года, когда физраствора не было и в помине. Но он изобретен, и мы должны его использовать. Выполняйте, Мартин, и хватит препираться. Сейчас я подойду, подготовьте все, мне надо осмотреть дно раны. И побыстрее, прошу вас. У нас большая очередь, раненых привозят постоянно, надо шевелиться.
- Но как же вы?
- Выполняйте, Мартин, - ее голос прозвучал строго. - Это приказ.
- Слушаюсь, госпожа оберштурмбаннфюрер, - Виланд только вздохнул. - Ты слышал, Йохан? За что ты меня упрекаешь?
- Идите к раненому, Мартин. Йохан, - уже забыв о докторе, она произнесла с нежностью. - Йохан, как ты?
- Я нормально, как всегда, - он старался говорить ей с не меньшей строгостью, чем она Виланду, но не получалось, нежность сквозила в каждом слове, и выговора не вышло. - А вот про тебя я узнаю возмутительные вещи. Ким, ты меня просила, я тебя тоже прошу… Я тебя прошу.
- Я могу ответить тебе то же самое, что и ты мне, - ее низкий, красивый голос чуть дрогнул, повысившись, он словно увидел, как она улыбнулась, - я постараюсь, но это трудно.
- Мы вышли из боя на час, не больше. Я не смогу приехать, я не могу оставить полк.
- Йохан, бригадефюрер на проводе, - быстро сообщил Шлетт.
Он взял вторую трубку.
- Пантера-1. Слушаю.
- Я срочно к Дитриху, Йохан, - донесся до него голос командира дивизии. - Ты за меня.
- Слушаюсь, - он вернул трубку связисту.
Несколько мгновений ждал, пока Шлетт отойдет. Она тоже ждала, он едва различал в трубку ее дыхание.
- Я очень хочу тебя поцеловать, - произнес тихо, проникновенно, глядя перед собой, забыв обо всех вокруг, забыв о бое, о дивизии. - Но не могу.
- Я тоже хочу, чтобы ты меня поцеловал, - она ответила также негромко, с проникновенной, чарующей нежностью. - И тоже не могу.
- Госпожа оберштурмбаннфюрер, роттенфюрер Курц готов, - доложил санитар.
- Мне надо идти, - она проговорила с грустью. - Меня ждут.
- Иди. Только, я прошу тебя, если что-то может сделать Виланд, пусть он сделает. Не нужно все брать на себя, хотя бы пока. Ты можешь попробовать так?
- Я так никогда не делаю, Йохан. Я никогда не прошу никого ничего за себя делать. Я так не сделала даже, когда погиб мой сын, я не позволила себе прерваться ни на минуту. В нашем деле, как и в вашем, есть свои тонкости, очень важна рука, одна рука, ты понимаешь? Кто начал, тот и заканчивает. Организм больного человека - трудная штука. Он также настраивается на хирурга, как хирург настраивается на него. И резкая смена может только пойти во вред. Но если ты просишь, я постараюсь.
- Я могу сказать только одно, женщина-врач - это что-то совсем другое, чем врач-мужчина, - он улыбнулся. - Хотя, конечно, не каждой женщине под силу такой труд. Но, главное, далеко не у каждой такое сердце, чтоб думать о каждом раненом, как о своем родном человеке. Ничего удивительного, что у тебя выздоравливают все, еще никто не умер, даже самые тяжелые. Это просто какая-то фронтовая легенда. Ты, правда, золотая, Ким, ты необыкновенная, я тебя люблю.
- Я тоже тебя люблю, - ответила она. - И, пожалуйста, помни, я очень хочу, чтобы ты был со мной, но только не в качестве пациента. Ладно?
- Это уж как получится. Как ты сказала? У меня для тебя примерно такой же ответ, как и у тебя для меня.
- Что делать, - она вздохнула. - Я принимаю. Я буду ждать.
Она положила трубку. Повернулась к санитару.
- Капельницу поставили?
- Так точно, фрау, - ответил тот, подавая ей маску и перчатки.
- Повязки?
- Сняты. Рана обработана.
- Хорошо. Идемте.
Она вошла в операционную. Склонившись над раненым, приказала:
- Свет сюда. Зубчатый зажим. Еще. Надо остановить кровь. Тампоны. Быстрее, быстрее, Герберт. Так, что тут у нас? Пишите, Мартин. Ранение осколочное, касательного характера. Множественное осложненное повреждение брюшной полости. Задеты основные сосуды и внутренние органы с развитием массивного кровотечения. Острая воспалительная фаза, обширный травматический некроз. Размозжение тканей. Раневый канал заполнен тканевым детритом. Признаки омертвения также в зонах размозжения и молекулярного сотрясения. Нарушение плевральной полости. Что скажу, Мартин, - она подняла голову и взглянула на Виланда. - Дна раны я не вижу. Так что придется рассекать. Приготовьте обезболивающее и скальпель, Ханс, угол разреза - сорок пять градусов. Поставьте подлокотник для упора.
- Пантера-1, Пантера-1, ответьте.
- Зепп, я слушаю.
- Йохан, воздушная разведка сообщает, они зашевелились у канала Шарвиз, - он услышал в наушнике звучный баритон Дитриха. - Там у них наведены мосты, они собираются их рвать и готовить новый рубеж обороны. Мы должны опередить их и выйти на канал раньше, чем они сумеют отойти на новые позиции. Нельзя дать им закрепиться. Этим будет определяться дальнейший успех. Задача выйти на канал, отрезать их от тылов и дальше двигаться к Дунаю, на Будапешт. Снарядов не жалеть, скорость максимальная, на равнине им все равно остановить нас нечем. Пока. Все их резервы еще на марше. Ясно?
- Так точно, оберстгруппенфюрер!
- Действуй. Все решится на канале. Я на тебя надеюсь. Эти канальи, "Гогенштауфен" и "Дас, Райх", они тебя поддержат. Без враков, я надеюсь.
- Будет исполнено, оберстгруппенфюрер. Мы сбросим их в Дунай.
- Для начала сбрось в канал, - Зепп рассмеялся. - Они ребята упрямые, мы их знаем. Но южнее канала у них пока никого нет, тылы открыты. Если к утру ты будешь на правом берегу Дуная и оставишь их без главной переправы, то между тобой и окруженной в Будапеште группировкой окажется пустое пространство. Каких-нибудь шестьдесят километров, и мы разорвем кольцо. Вперед, мой мальчик! Вперед!
12
- Что? Что? Товарищ майор, я не слышу! - присев на дно траншеи, Иванцов кричал в трубку. - Какой приказ? Отходить к каналу? Как? Я не понял. Как отходить? Вот, черт! - Иванцов бросил трубку связисту.
- Что там? - Аксенов опустил бинокль и повернулся к нему. - Отступление?
- Да, приказано оттягиваться к каналу, - Иванцов с досадой махнул рукой. - Противник прорвался на участке соседнего батальона и еще на нескольких участках, мы практически в окружении. Если останемся здесь, нас отрежут от своих полностью. Пятьсот шестьдесят танков, майор, шутка ли? Жмут исправно. Без передыха. Хотят прорваться к Будапешту уже сегодня, в крайнем случае, завтра.
- А что там у соседей, на Балатоне?
- Это вообще никому не известно. Атакованы танками, как везде, отступают. Майор говорит, у Балатона этот лейб хваленый вырвался на оперативный простор. Жмут на полной скорости, как они умеют. Про нас и думать им уже некогда. В дивизии тоже удивляются, что мы еще держимся. А мы и не собирались отступать, верно, Прохорова? - он подмигнул побледневшей от страха снайперше. - Не собирались, но придется. Приказ есть приказ. Будем пробиваться. Строчи, строчи, Прохорова, не на меня смотри. Отрезай пехоту. Пехоту от танков. Вон, с Наташки бери пример. Так что такие дела, майор, - Иванцов снял шапку, вытер рукавом испарину со лба. - Сворачиваемся. Приказано пробиваться на берег канала Шарвиз и занять новый рубеж обороны. Только как бы фрицы с гансами с их темпами вперед нас туда не выскочили. Уж больно прыткие ребята попались, с ключиками на башнях.
- Немцы! Немцы, товарищ капитан! - выскочив из хода сообщения, Харламыч дал кроткую очередь из автомата. - Впереди!
- Ну и что? - Иванцов спокойно поправил шапку и, взяв автомат, выпрямился. - А ты кого ждал, американцев, что ли? Да здравствует второй фронт? Где они?
- Да вот, рядом!
Через мгновение над головами зацокали пули. Наталья выглянула из окопа. По низине от первой траншеи бежали черные силуэты эсэсовских пехотинцев. Приникнув к земле, она начала стрелять. Рядом застрочил второй автомат - Сашки Василькова. Спустя минуту уже вся траншея огрызалась огнем. Поскольку он велся с высоты, это заставило эсэсовцев залечь.
- Огонь! Огонь! - кричал Иванцов. - Они у меня головы не поднимут!
- Ты смотри, что делают, прохвосты, - с изумлением заметил Полянкин. - Сами же себя взрывают. Ну и лейб, ядрена вошь, я еще не видел, чтоб они гранатами сами себя подгоняли.
Сквозь клубы дыма было видно, как молодой офицер, поднявшись, бросил за спину своих солдат гранату. Так что они сорвались с места и прямо понеслись на траншею, сметая все на своем пути.
- Огонь! Огонь! Что рты открыли? - кричал Иванцов. - Где Косенко?
Разведчик поднял руку, показывая, что он на месте. Потом размахнулся и швырнул вперед одну за другой две гранаты. Наталья приподнялась, чтобы посмотреть вниз. Длинная автоматная очередь прошла над ней, так что она едва успела пригнуться.
- Жива? Не задело? - Васильков взял ее за руку.
- Жива. Не трогай, - она выдернула руку.
- Ой-ой-ой, - он усмехнулся и снова застрочил из автомата.
- Ложись! - раздался громогласный крик Иванцова.
Несколько мин с воем обрушились на ротный наблюдательный пункт.
- Идут! Огонь! - командовал Иванцов.
Прямо на траншею бежало с полсотни эсэсовцев. За ними тремя черными громадами показались танки.
- Мать честная, - ахнул Харламыч, - здоровые-то какие. Это же просто дом, а не танк.
- Королевский тигр, - хмуро ответил ему Иванцов. - Будем знакомы, как говорится.
Позади окопа отрывисто захлопала пушка.
- Не возьмет, не тот калибр, - кисло заметил Иванцов. - Тут самоходку надо, стошку, а их у нас - раз-два и обчелся. Их все на Берлинское направление отправили, там королевских тигров ждут. А они у нас нарисовались.
Действительно, снаряды чертили по броне танка огненные зигзаги, не причиняя ему никакого ущерба. Королевский тигр приблизился к окопу, и вдруг что-то шваркнуло о его броню, и над танком взметнулся клуб пламени.
- Смотри, смотри, молодцы пушкари, - Васильков тряс руку Натальи и даже не замечал этого, - в самую точку попали, в топливный бак. А то всем бы нам крышка.
- Гляди, сворачивают, - объявил Харламыч.
Уже смеркалось. Густо шел снег. Пламя над танком озаряло трупы немецких пехотинцев перед окопом. Два оставшихся тигра развернулись и обошли окоп, стреляя из пушек и пулеметов. Одинокая пушка смолкла.
- Раздавили, - Васильков произнес со стоном, прислонившись к стенке окопа.
- Хватит ныть! - оборвал его Иванцов. - Пехота противника по фронту. К бою! Как стемнеет, будем уходить, а пока держаться. Огонь!
Снова застучали автоматы и винтовки. Косенко, а за ним Васильков бросили еще четыре гранаты. Темнота сгущалась. Рассмотреть что-то было уже трудно. Впереди послышались стоны.
- Завыли, лейбы, - зло прокричал Косенко. - Это вам не в Берлине на параде вышагивать.
Васильков, приникнув к автомату, дал длинную очередь. Потом вдруг чуть слышно охнул и отшатнулся назад. Немцы опомнились весьма быстро и снова открыли огонь.
- Нагнали народу, - сквозь зубы процедил Иванцов. - Ну что, майор, - он повернулся к Аксенову. - Уходим? Пора выполнять приказ.
- Да, Степан Валерьянович, - согласился тот. - Другого выхода нет. Теперь носа не высунешь.
- Косенко, уходим, прикрываешь, - крикнул Иванцов в темноту.
- Ясно, товарищ капитан, - откликнулся разведчик.
- Наташа, забинтуй, пожалуйста, - Васильков, протянул Голицыной санитарный пакет. - Заливает всего, не смогу идти.
- Ты чего молчал-то? - накинулся на него Иванцов. - Лежит тишком. Прохорова, помоги, скоренько давайте, девоньки. Санинструкторов некогда ждать. Да и где они, санинструкторы-то? Что-то не видно ни одной.
- Светку убило, - сообщил Харламыч грустно. - Осколком в голову. А Раиса с Косенко на фланге.
- Ладно, бегать некогда, - махнул рукой Иванцов. - Наташка, справишься?
- Так точно, товарищ капитан.
- Я помогу, - дед Харламыч поспешил к ней.
- Давай, Полянкин, - разрешил Иванцов. - А то Прохорова стоит как вкопанная, крови, что ли, не видала никогда?
- Да, крови немало, - покачал головой Харламыч. - Серьезно задел.
Вся левая щека и подбородок комсорга были залиты кровью. Наталья с помощью Харламыча забинтовала ему голову и лицо.
- Все готовы? - обернулся Иванцов. - А теперь за мной, ползком, и без лишнего шума. Я первый, майор за мной, - Аксенов кивнул, - девчонки и ты, комсорг, в середине, и Харламыч с вами, Косенко с разведчиками замыкает. Направление на шоссе, держаться вместе. Не отставать.
За шоссейной дорогой, окутанные снегом, возвышались округлые холмы, за ними виднелись уже самые настоящие горы. Они заслоняли горизонт. На холмах, в горах повсюду мелькали вспышки. Это означало, что шел бой.
- Что, все время так ползти будем? - сдернув мокрую варежку, Прохорова пососала замерзший палец.
- А ты что хочешь, как по Невскому, с оркестром? Голову не поднимай, - Наталья толкнула снайпершу в плечо. - Стреляют.
Пули свистели не переставая.
- А что ж такое? - не унималась Прохорова. - Мы почти два часа ползем, а все немец и немец кругом. Наши-то где?
- Тихо вы, - прикрикнул Иванцов. - Что там за оратор выискался? Все Прохорова опять? Молчать. В лесу далеко слышно.
- Верно, далеко прошли они, - согласился Аксенов. - Отбросили наших к каналу, похоже. Как вы, Наталья Григорьевна, устали? - он подполз к Голицыной. - Автомат давайте, легче будет.
- Нет, спасибо, товарищ майор, - Наталья покачала головой. - Как-нибудь сама, мало ли что.
- И то верно, - поддержал ее Харламыч. - Автомат сейчас самая нужная вещь.
Поднеся руки ко рту, Наталья согревала их дыханием. Застывшие пальцы скрючились в судороге. Все тело налилось усталостью. Хотелось прямо тут, в снегу, лечь, не шевелиться, ни о чем не думать.
- Косенко, - Иванцов окликнул разведчика. - Гляньте, что там у дороги-то? Можно пройти?
- Есть! - откликнулся тот. - Петров, Саблин, со мной!
- Что, товарищ лейтенант, руки озябли? - Райка упала на колени в снег рядом с Натальей. - У меня немного спирта осталось, давайте разотру.
- Давай, - Наталья кивнула. - А то уж и автомат держать не могу.
- Такое сокровище не на руки надо, а в рот, - пошутил кто-то из солдат.
- Я сейчас покажу в рот, - прикрикнул Иванцов. - Отставить. Даже и не думать мне. Только для медицинских нужд. Ничего, потерпите. Не помрете.
- Капитан сказал, что для медицинских нужд, значит - для медицинских. Что зря в остроумии упражняться? Кроме того, предупреждали, что в лесу далеко слышно. Или кто-то не понимает?
- Да, ладно, товарищ лейтенант, и пошутить нельзя.
- Кто в плен хочет, тому можно. А кто нет - лучше помолчать. Сами знаете, дивизии СС наступают, плен у них - это пуля в лоб и до свидания на том свете.
Наступила тишина. "В плен никто не хочет", - усмехнулась про себя Наталья.