- Скажу, что операция, достойная наступления при Мальмеди, - она улыбнулась, отвечая на его ласку. - Американцы еще не знают, с кем они имеют дело.
- Это им знать необязательно. Мало ли кто отец. Их вообще не касается. Главное - мама и морпехи, которым необходима ее помощь.
- Я постараюсь, - она вздохнула.
- Постарайся, - он расстегнул пуговицы на ее рубашке. - На меня можешь рассчитывать. Во всем. Чтобы ты ни придумала. Надо было не пролетать на черном "мерседесе" мимо свиты рейхсфюрера в тридцать девятом году, скорее в Шарите, а взять с собой первого адъютанта и везти к себе домой или в гостиницу. И тогда бы все давно было: и дети, и любовь, и брак. Настоящее, не по приказу рейхсфюрера. Неужели ты не заметила, как адъютант на тебя смотрит?
- Не заметила. Даже не оглянулась, - она вздохнула и добавила с улыбкой: - Но я исправлюсь. Я постараюсь.
- Я понял, но пока постараюсь я.
* * *
- Пауль, ты только посмотри! - внизу послышался веселый голос Джилл. - Нет, надо было додуматься! Я не могу представить, чтобы такое было на самом деле! Натали, ты веришь?
Он еще тяжело дышал, лицо побледнело, покрывшись капельками пота, глаза, напротив, были почти черными.
- Что там?
- Не знаю, - Маренн пожала плечами. - Наверное, опять телевизор. Клаус привез это новшество, цветной телевизор. Теперь они каждый свободный час смотрят его, все, не только Клаус. Я же вообще не понимаю - как можно сидеть перед этой деревянной коробкой с экраном целыми часами, так запросто отвыкнешь двигаться. Я сейчас, подожди, - она закурила сигарету, дала ему. - Я так понимаю, приехали Пауль и Натали.
Поцеловав его, встала, натянула джинсы. Застегивая рубашку, взглянула на себя в зеркало.
- Кто это - Пауль? - он спросил, неотрывно наблюдая за ней.
Она несколько раз провела щеткой по волосам, обмахнула лицо пуховкой с пудрой.
- Пауль Красс - это доктор из клиники Шарите. Бывший гауптштурмфюрер СС, его должны были направить в дивизию "Дас Рейх", но вместо этого направили на службу в концентрационный лагерь, из-за того, что он помог еврейке, подруге детства, и это стало известно командованию. В лагере он и тратил понапрасну время и свои способности, а заодно терял блестящее образование, которое получил в школе Лангенбека в Берлине, пока я не приехала по поручению Мюллера передавать узников эмиссарам Красного Креста. Я забрала его в Берлин, теперь он работает в моей клинике в Париже, под руководством все того же Грабнера. Еще в Берлине он увлекся моей Джилл, - она повернулась. - Пытается ухаживать и сейчас за ней. Но, к моему сожалению, она не очень позволяет ему.
- Вот кто совсем не позволяет, так это твоя вторая дочка, Натали, - он приподнялся, стряхивая пепел в пепельницу, и улыбнулся. - Это такой же разведчик, как и ты.
- Откуда ты знаешь?
Она подошла, поставила колено на постель, он потянул ее за руку, привлекая к себе.
- От ее давнего поклонника, оберштурмбаннфюрера Шлетта. Он недавно получил от нее категорический отказ.
- Где Шлетт успел встретиться с Натали?
- Как где? В твоем госпитале для ветеранов. Он обратился в твою клинику из-за ранения, еще того, в голову, оно до сих пор его беспокоит. Тебя не было, ты как раз ездила на Ближний Восток. К своему большому удивлению и радости, в твоем кабинете он увидел фрейляйн Натали. Так что если бы фрейляйн Джилл не нашла меня, я бы сам тебя нашел. Франц мне сообщил о Натали, а уж сделать вывод, благодаря кому она оказалась в этой клинике и вообще во Франции, не составляет труда. Для этого не надо быть разведчиком.
- Она отказала Францу в помощи? - отстранив его, Маренн приподнялась на локте и посмотрела на него с недоумением. - Этого не может быть.
- Нет, не в помощи, - он снова уложил ее на свою руку, целуя ложбинку между грудями. - Помощь ему оказали, сделали все процедуры, назначили лечение. Фрейляйн Натали была очень с ним любезна. Но ты же знаешь Франца, - он рассмеялся, взглянув ей в лицо. - Так просто он не уйдет. Ханнелоре умерла, когда ему вынесли смертный приговор. Она даже не узнала, что приговор потом заменили пожизненным заключением. Детей забрала ее мать. Она и прежде его привечала не очень, а теперь и вовсе на порог не пускает, так как считает, что он виноват в смерти ее дочери. Он видел детей мельком, она их прячет, хочет, чтобы они вообще забыли об отце.
- Это жестоко…
- Ее это мало волнует. Так что Франц теперь один. У него остались только бывшие товарищи по службе, которые заполняют пустоту. Он не жалуется, но это чувствуется. Вот он и решил после курса лечения пригласить фрейляйн Натали в ресторан, немного отвлечься, поухаживать за ней. Но она - кремень, настоящая большевичка, хоть ты говоришь, что она дочка князя. Просто героиня для передовицы в их газете. Ее сразу как подменили. Она сказала ему, причем прямым текстом, - проваливай. Не уходите, извините, а проваливай отсюда. Наверное, у них в России принято, чтобы врач так обращался с пациентом. Получил процедуру - и проваливай. Тем более на благотворительной основе, бесплатно. И это кавалеру рыцарского креста, с мечами и дубовыми листьями, раненному тринадцать раз, лучшему артиллеристу Германии. Она тебе не рассказывала? - он посмотрел на нее с иронией. - Занимательная история.
- Нет, ничего не говорила, - Маренн пожала плечами. - Я удивлена. Это странно, - она села на постели.
- Нет, ну ты посмотри, это просто олимпийский чемпион какой-то! - снизу снова послышался веселый голос Джилл. - Они его в жизни не догонят, Натали, надо делать ставки, кто быстрее, давай, ты - за ваших, я - за наших.
- Смеется, - Маренн покачала головой. - Она не смеялась почти десять лет после войны. Только теперь, когда появился Пауль, она немного отвлеклась, и ей стало легче. Мне трудно с ними обеими, - призналась она. - Война для них оказалась слишком суровым испытанием. Они обе потеряли тех, кого любили, замкнулись в прошлом и никак не желают принять современную жизнь. Джилл так и не нашла общего языка с французами, с которыми работает в МИДе, старательно исполняет свои обязанности, но они для нее - чужие, все ее мысли обращены к разрушенному большевиками Берлину, к Ральфу, к тому, что случилось там. И Пауля она приняла пока только как друга. К сожалению, именно потому, что он оттуда - из прошлого. Что же касается Натали, тут все еще сложнее. Она очень щепетильная. Ни в чем не хочет меня стеснять. Сняла себе квартиру на Монмартре, старается жить отдельно, на собственные средства, хотя я и возражаю. Но она выросла совсем в других условиях, не то, что Джилл или даже Штефан. Она вообще не привыкла доверять людям. Она относится к ним с опаской. Видимо, это издержки гонений, которые ее семье довелось пережить. Мать рано умерла, она не видела в жизни ласки, потому и сама неласкова. И у нее сложные отношения с простой человеческой жизнью - с тем, как устроить ее, как распорядиться ей, как сделать так, чтобы быть счастливой. Она как бы абсолютно себе в этом отказывает. Я полагаю, что, несмотря на то, что она получила воспитание отличное от того, что большинство ее сограждан, она теперь живет в Лионе и изредка нас навещает, а Натали ездит к ней постоянно. Та действительность, в которой она жила, наложила на нее отпечаток. Их приучили, что у человека нет своего будущего, есть только будущее общественное, этот светлый коммунизм, и вообще есть все только общественное, ничего личного. Она точно заледеневшая вся, с ней надо проявить терпение. И она, конечно, скучает по Родине. По своей родине, которую любит, несмотря ни на что, хотя там не осталось никого из ее близких людей. Русские, я заметила, очень подвержены ностальгии, тоске по родине вообще, а не по какому-то конкретному селению, дому, городу. Им почему-то кажется, что их родина прекрасна, велика, добра к ним, но это - где-то там, - она улыбнулась, - не в действительности, конечно. В действительности она уродлива и зла. Но это неважно. В их фантазии она прекрасна. Так дети думают о своей нервной, злой матери или о слишком суровом отце. Он вообще хороший, он меня любит, но это в идеале, в моем воображении, и воображение постепенно заменяет действительность. Я поговорю с ней о Франце.
Она снова подошла к постели, наклонилась, целуя его.
- Пойду, распоряжусь о завтраке, а заодно узнаю, что там показывают.
- Иди, - он докурил сигарету, затушив ее в пепельнице. - Я тоже сейчас встану.
- Ой, мама, с добрым утром! - Джилл поднялась из кресла. - Тут показывают кино, очень смешно. Один партизан убегает от эсэсовцев.
- И что смешного? - Маренн пожала плечами, спускаясь вниз. - Доброе утро, Пауль. Натали.
- Здравствуйте, фрау, - доктор встал, целуя ей руку.
- Как ты? - Маренн наклонилась, поцеловав Натали в лоб. - Как прошла операция, все нормально? Как она справилась, Пауль?
- Отлично. Мне даже ничего не пришлось подсказывать ей. Профессор просил фрейляйн ассистировать ему в следующую среду, он был доволен.
- Молодец, я рада, - Маренн обняла Натали за плечи.
- Нет, мама, посмотри, - Джилл потянула ее за рукав, поворачивая к телевизору. - Мы с Натали даже поспорили, они его на втором круге поймают или на третьем, или он от них так и уйдет. Разрыв между ними все увеличивается. Эсэсовцы бегать не умеют - мама, ты видела такое? Нет, нет, - она опять засмеялась, - это просто цирк. Он к речке прибежал один. Он уже в лодке на середину реки отгреб, а их все еще нет. Ну, правильно, у нас обед по расписанию, даже если партизаны под ногами путаются. А вот самое интересное, вот они появились. Ты видишь?
- Вижу, вижу, - Маренн присела на поручень кресла, обняв дочь за плечи. - Вас от этого телевизора теперь не оторвать.
- Нет, ты смотри. Эсэсовцы появились наконец, партизан по ним уже соскучился. У них "Лейбштандарт" на рукаве написано, это они его в Италии ловят. Только пришито косо и не на том рукаве, но это мелочи, кто это понимает? Я только не понимаю, мама, что они за ним бегают, у них, что, машины нет? Чтобы у нас в Германии не было машины и все бегали пешком? Это только итальянцы могут придумать. И сами эсэсовцы на итальянцев смахивают, какие-то черные все и неаккуратные.
- Но это же артисты, Джилл, - Маренн провела рукой по волосам дочери. - Это режиссеры так представляют себе, как там все происходило. Клаус еще спит?
- Ага, - Джилл кивнула, неотрывно глядя на экран. - Спит.
- Он приехал под утро, мадам, - вошла Женевьева. - Один. Есть так и не стал. Сразу пошел в свою комнату. Прикажете подавать завтрак?
- Да, Женевьева, подавайте.
- Доброе утро.
Маренн повернулась, услышав голос Йохана. Он спустился по лестнице в гостиную.
- А вот и командиры "Лейбштандарта", - Маренн встала и пошла ему навстречу. - Не волнуйся, Джилл, нам сейчас все объяснят, как там было, с этими партизанами. Если что-то такое было, конечно.
- Ты о чем? - он обнял ее за талию, поцеловав в висок.
- Тут показывают кино, как твой "Лейбштандарт" в Италии партизан ловит…
- Но партизаны все коммунисты, конечно, - со смехом добавила Джилл. - Наши вон в упор стреляют из автоматов, а все никак попасть не могут, это они так "Капиталом" Маркса прикрылись, а наши так и не научились стрелять толком.
- Я бы этих партизан в жизни никогда не видел.
- Познакомься с Паулем, - она представила ему доктора. - Ну а это Натали, я надеюсь, ты узнаешь.
- Здравствуйте, фрейляйн лейтенант Красной армии. Я обещал вам, что мы еще встретимся, вы помните? - он протянул ей руку.
Наталья смотрела на него с явным удивлением, но пальцы слегка пожала, хотя сразу не нашлась, что ответить.
- Я тебя предупреждала, - шепнула ей Джилл. - Чего ты?
- Она не лейтенант, она обер-лейтенант, - ответила за Наталью Маренн. - Обе мои дочки в одном звании, только одна оберштурмфюрер, а другая обер-лейтенант, что, по сути, одно и то же.
- Вас повысили за то, что мы вывезли тех раненых?
- Да, но потом приказали арестовать, - Наталья грустно улыбнулась.
- Они выжили, ваши друзья?
- Да, все. Даже та женщина с тяжелым ранением брюшной полости. У нее родилась дочка, она назвала ее Мари в честь мамы, а муж, тот сержант, которого она любила, погиб в Австрии всего три недели спустя, как она уехала, немного до конца войны не дотянул. И он и все разведчики его. Их в ловушку загнали и сожгли живьем в доме, когда патроны кончились. Так что она осталась одна с тремя детьми, со своей дочкой и с его двумя от первого брака. Я с ней виделась потом после войны, очень трудно ей было. Но она все-таки медицинский закончила, стала доктором, детей одна вырастила. Все ей помогали, кто от роты, от батальона остался. Тот капитан, командир роты, потом майором стал, уговорил ее к нему в Тулу переехать, с жильем помог. Он после войны по партийной линии продвинулся, так что власть получил, вот и использовал ее, чтоб Раисе подсобить. Марью Ивановну свою приставил с детишками помочь. Незадолго до того, как мне уехать пришлось, Раиса мне письмо прислала, что кандидатскую степень в Москве защитила и скоро сама преподавать будет. Она все хотела делать, "как та венгерская докторша", - Наталья улыбнулась. - Как ты, мама. И сделала, но по советским меркам, больше не сделаешь, конечно.
- Ну а снайпер? - Йохан сел напротив. - Та, наверное, уже полковник и полный кавалер, как у вас называется?
- Надежда, как и ее мама, по учительской линии пошла. И, как это ни странно, преподает немецкий.
- Да, ну! Она же ни слова не понимала.
- Но больно ей понравилось, как я быстро на этом языке разговариваю. А еще заинтересовалась очень, что это такое "белокурые бестии" и "Лейбштандарт". Теперь сама все узнала. Тоже институт закончила, педагогический, учит детишек на селе, в колхозе. Прохорова - директор школы и самый уважаемый педагог.
- Жалко, мы ей тогда снотворное ввели, посмотрела бы, так и не мучилась вопросами.
- Что вы, - Наталья махнула рукой, - она бы нам все дело испортила. Орала бы. Она и сейчас орет, как мышь увидит, а тут - эсэсовцы. А майор Аксенов, - она опустила голову. - Его убили. В госпиталь доставили, жив еще был, но в нашем госпитале ничего не сделали, - она вздохнула. - Умер.
- Мадам, завтрак готов, - доложила Женевьева.
- Что ж, всех прошу за стол, - Маренн улыбнулась, направляясь в столовую. - Кроме Клауса. Его будить мы не станем. Пусть отсыпается. Айстофель - вперед, в твою миску тоже что-нибудь, наверняка, положили.
- Я пока не буду завтракать, мама, - Наталья поднялась с кресла и направилась на террасу.
- Что случилось? - Маренн взглянула на Йохана, тот только приподнял бровь.
- Хорошо. Джилл, - она повернулась к дочери. - Проводи Йохана и Пауля в столовую. Начинайте без меня, я подойду чуть позже. Мы прогуляемся с Натали. Расскажи им что-нибудь интересное.
- Я расскажу, не волнуйся, - Йохан, наклонившись, с нежностью поцеловал ее. - Вот про снайпера фрейляйн Прохорову.
* * *
Натали задумчиво шла по берегу моря.
Белые, обтесанные волнами камни скрипели под ее туфлями, ветер шевелил распущенные волосы. Море окутала дымка, где-то теряясь в ней, слышались приглушенные крики птиц и гудки пароходов.
- Натали, Йохан сказал мне, Франц Шлетт ухаживает за тобой, - Маренн подошла сзади и обняла за плечи.
Голубая гладь, прозрачная, как стекло, так что был виден каждый камушек на дне, стелилась от самых ног и уходила, казалось, в бесконечность, сливаясь с небом.
- После тюрьмы он остался один. Жена умерла от сердечного приступа, когда его приговорили к смерти. Он тебе говорил?
Наталья отрицательно покачала головой.
- Вот видишь, ты не знаешь. Детей он тоже не видит, их бабушка не позволяет им видеться с отцом. Он тебе нравится? По-моему, он интересный мужчина, высокий, в прекрасной форме, как все они, - она улыбнулась, - еще молодой, всего-то сорок лет. Я так понимаю, он к тебе неравнодушен. Почему ты его отталкиваешь?
Наталья молчала, глядя вдаль.
- Ты боишься предать память Штефана? - Маренн сама коснулась больной темы, больной не только для Натали, для нее - тоже, легче не стало с годами. - Но ты не можешь так жить, вспоминая только о нем, жизнь не должна на этом закончиться, должно быть что-то дальше.
- Со Шлеттом я видеться не буду, - Наталья ответила неожиданно резко.
- Почему? Он тебе не нравится?
- Нет, он красивый мужчина. Они все красивые - "Лейбштандарт", одним словом. Или как говорил наш дед Харламыч, "лейбстандарт", то есть самый высокий стандарт, высший класс, и по внешности, и по всему остальному. Но не для меня. Я уж как-нибудь одна, без них. Без их помощи, а уж тем более без их ухаживаний. Они нажаловались, что я грубо разговаривала с этим Шлеттом в клинике? - она посмотрела на Маренн и снова перевела взгляд на море.
- Почему нажаловались? - Маренн мягко взяла ее за руку. - Мне никто не жаловался. Просто Франц рассказал Йохану, а он сегодня сказал мне. Не специально, к слову, когда узнал, что ты приехала из Парижа. Без всякой обиды или зла. Они хорошо к тебе относятся.
- Мишу Косенко и его разведчиков в Австрии сжег этот самый "Лейбштандарт", - Наталья сказала, помолчав, - это я точно знаю. Может быть, тот же Шлетт и даже ваш красавец Йохан. Простите меня, я понимаю, что вы его любите. Но это так.
- Но и они же спасли ту раненую женщину, старика, снайпера, капитана и майора, - напомнила Маренн.
- Это они сделали ради вас. Что им стоило?
- Нет, это неверно, - Маренн возразила. - Не думаю, что если бы на месте Йохана оказался еще кто-то, пусть даже человек, который был бы настроен ко мне романтично, такая операция могла пройти. Даже, скорее всего, не могла. Всех раненых убили бы, забрали в плен, неужели стали бы возвращать русским? У меня была похожая ситуация, человек, которого я любила сильно, не меньше, чем Йохана, сжег у меня на глазах целую русскую деревню вместе с жителями, сжег их живьем, хотя я просила, умоляла, он ни в чем не уступил мне. Ты неправа, - она помолчала. - Потом, - добавила через мгновение. - А если бы вместо тех разведчиков в этом заброшенном доме оказались сами Шлетт и Йохан, эти разведчики что, оставили бы их в живых, позволили бы спокойно уйти? Не сожгли, может быть, но просто бы убили. Сожгли, потому что уже, наверное, боеприпасов не было, берегли.
- Я вам говорила, мадам Мари, еще на Балатоне, для меня между Штефаном и всеми этими Шлеттами есть разница. Есть разница между вами и ими. Я это сказала тогда, скажу и сейчас.
- То, что между мной и ими есть разница, я согласна. Но между Штефаном и ими? Какая? Даже я не знаю.
- Он не был национал-социалистом, вы его не так воспитали. У него не было никаких расовых предрассудков, ему совсем не мешали славяне. Он никого не хотел уничтожать. Штефан не стал бы стрелять в девчонок с косичками под Сталинградом, я все-таки убеждена в этом. А они стали бы. И Шлетт стал бы. И этот ваш Йохан Пайпер, которого Джилл превозносит, как главного героя рейха, - тоже. Стал бы. И стрелял. Не один раз.