Амия с подозрением посмотрела на белое изваяние бога – светлое пятно в полутемном помещении. Комната была так велика, что в ней могла бы разместиться целая семья. Пол покрывали пушистые ковры, по углам стояли искусно сделанные сундуки. Взгляд девочки остановился на циновке, лежащей у ног статуи. Ей пришло в голову, что вряд ли она сможет уснуть под бдительным оком Вишну.
– Можно я буду спать со служанками? Или на кухне? – осторожно спросила она.
– Нет, тебе нужно привыкать жить рядом с богами, – сказала Три-Глаза и добавила: – Как живут принцессы. Вишну позаботится о том, чтобы твой сон был спокойным, он укажет тебе дорогу. Мне бы хотелось, чтобы ты была к нему поближе. В этом доме обитают только добрые духи.
Услышав последние слова колдуньи, Амия еще больше встревожилась, но все же кивнула.
– Если нужно, я буду спать здесь.
– Мы преподнесем Вишну подарок.
Вопрос с местом для сна был решен. Снова появились служанки. На этот раз они принесли большую лохань с водой.
– Раздевайся, – приказала Три-Глаза.
Амия отшатнулась.
– Ты должна помыться, очиститься от скверны.
Амия покраснела. С тех самых пор, как начала ходить, она никогда и ни перед кем не раздевалась догола, даже перед матерью и сестрами. Как и любая индианка, она мылась в реке не снимая сари. Поскольку девочка даже не шевельнулась, Три-Глаза заговорила снова, теперь уже настойчивее:
– Раздевайся! Нужно смыть с тебя дурной глаз Витры!
Колдунья открыла один из своих сундуков и вынула великолепное сари – бледно-желтое с ярко-оранжевой каймой. Она развернула ткань, и та заиграла в лучах солнца, проникавших через окошки.
– Наденешь это сари. Оно тебе по размеру.
Ресницы Амии затрепетали, словно крылья бабочки. Эту материю, должно быть, соткала на небесах пресветлая богиня! Она никогда не видела такой красоты ни на одной деревенской женщине. Сама Амия носила обтрепанное по краям блекло-голубое сари, заштопанное во многих местах. Возможность одеться, как женщина из варны брахманов, открыла перед девочкой горизонты, прежде являвшиеся ей в самых несбыточных мечтах.
– Оно слишком красивое, – прошептала Амия.
– Вот еще! – откликнулась Три-Глаза. – Оно, конечно, не шито золотом, но все же лучше, чем тряпка, которая на тебе надета.
Амия больше не сопротивлялась. Она торопливо сняла сари, явив глазам колдуньи свое худенькое тело. Чем дольше Три-Глаза смотрела на девочку, тем больше убеждалась в своей правоте. Безупречна… Ни мельчайшей отметины, даже ни единой родинки не было на золотисто-кремовой коже девочки, а ягодицы были круглыми, несмотря на общую худобу. И это был неплохой козырь.
– Так я и знала! – сказала колдунья. – Из тебя может получиться храмовая танцовщица.
– Храмовая танцовщица? Разве такое возможно? Танцевать для богов учат в большом храме, – с сомнением произнесла Амия.
Однажды ей посчастливилось увидеть танцовщицу. Жрецы Аунраи пригласили ее на праздник в честь Кришны, и она танцевала для жителей деревни перед храмом. Взрослые долго обсуждали это событие, и Амия узнала, кто, как и почему становится храмовой танцовщицей. Ее отец, Анупам, говорил, что танцовщицы торгуют своим телом, повинуясь наставникам, однако и он сам, и слушатели, судя по всему, считали это чем-то само собой разумеющимся. Но одна фраза поразила Амию. В разговоре несколько раз прозвучало: "Девадаси – свободные женщины".
– Я обучу тебя основам священного танца.
Голос Три-Глаза понизился до шепота. Старуха погрузилась в воспоминания. Взгляд ее затуманился.
– Мой отец был учителем в храме Шивы в Варанаси. А моя мать танцевала там целых двадцать лет.
Впервые в жизни она посвятила в свою тайну постороннего. И почувствовала облегчение. Никто из жителей Аунраи не знал, кто она и откуда. Когда она здесь поселилась, хозяйкой дома была ее двоюродная бабушка.
– А почему ты не стала танцовщицей? – спросила Амия.
– Я не хотела торговать телом ради обогащения Шивы и моего отца. Моя мать у меня на глазах умерла от болезни, которая передается при соитии. И у меня был дар. У всех женщин нашего рода колдовство в крови, и когда отец понял, что я никогда не стану великой девадаси, он отправил меня к моей двоюродной бабке, колдунье из Аунраи, – с улыбкой заключила она.
– Но ты ведь не обязана была отдавать мужчинам свое тело! – удивилась Амия.
– Трудно идти против воли отца, если ты – маленькая девочка. Если бы я упорствовала, он бы сумел настоять на своем. Но не будем больше об этом говорить. Теперь ты в моем доме, а не в храме Шивы. Я позабочусь о том, чтобы мужчины не досаждали тебе своими желаниями.
Все тело Амии напряглось. Служанка взяла ее за руку и подтолкнула к лохани. Девочка ступила в воду, доходившую ей до колен. И уж совсем ей стало не по себе, когда обе прислужницы принялись намыливать ее и растирать.
Три-Глаза со вздохом облегчения вышла из комнаты. Предчувствия ее не обманули, да и звезды сказали правду: Амия прекрасно справится с уготованной ей ролью.
Глава 15
Ветер принес во дворец дыхание реки Муси. Оно было теплым, благоуханным, чувственным и таинственным. Саджилис, Украшенная, принцесса Хайдарабада и хозяйка дворца, вдыхала эти запахи, которые смешивались с опьяняющим ароматом ее благовоний. Эту смесь ей преподнес аптекарь араб, славившийся своими волшебными эликсирами. По ei о словам, ни один мужчина не мог устоять перед очарованием этого аромата. У принцессы закружилась голова. Она нисколько не сомневалась в могуществе этих духов, рецепт приготовления которых хранился в строгом секрете. Их воздействие было подобно наркотическому – щеки ее раскраснелись, затрепетали ноздри, отвердели соски…
Усилием волн Саджилис взяла себя в руки.
Из зеркала, установленного меж двух покрытых кованым золотом лингамов, символизирующих огонь, на нее смотрела самая прекрасная женщина на земле. Боги были милостивы к ней с самого рождения, одарив внешним сходством с богиней Дургой. Это признавали все, кому доводилось видеть принцессу. Придворные неустанно напоминали ей об этом, желая добиться ее милости. Лучшие поэты состязались в красноречии, воспевая ее достоинства. Она улыбнулась, вспомнив хвалебные слова, переданные ей одним из ее шпионов: "У Саджилис, нашей божественной принцессы, тело гибкое и стройное, как лиана, а бедра тяжелые, как полная луна. Маленькие и крепкие груди ее – источник божественного нектара…"
Она улыбнулась, щеки ее порозовели. А еще придворные говорят, что ее ягодицы упруги и крепки, как хобот слона. Право, иногда их похвалы до того слащавы, что смешно слушать…
"Правда ли, что я так хороша, как обо мне говорят?"
Саджилис обернулась, чтобы посмотреть на изваяние отстраненно созерцающей богини Дурги, которая охраняла покой этой комнаты, где принцесса любила уединяться.
"Так ли хороша я в действительности, какой себя вижу?"
Вопрос был риторическим. Саджилис заговорила, обращаясь к богине, и слова ее были исполнены дерзости:
– Я – сияющая, неистощимый источник богатств, всеведущая! Меня первой почитают во всех жертвоприношениях, по велению богов мой двойник обитает в каждом доме! Мои владения безграничны. Частица меня живет в каждом, кто ест, видит, дышит, говорит и понимает речь. Те, кто не почитает меня, обречены на погибель. Внимайте же моим словам, внимайте с трепетом и почтением! Я дарую радость богам и людям. Мое величие превосходит величие неба и земли. И этот богоподобный мужчина, Мишель, принадлежит мне телом и душой…
Мишель целое утро ожидал посланцев раджи, потом вместе с Дхамой вышел в город. В Хайдарабаде жил один торговец шелковыми и хлопковыми тканями, совместно с которым они держали в центральных областях Индии несколько лавок. Он рассказал им, что отношения между Пенджабом и Британией стали еще более напряженными: правительница-регентша Джундан имела дерзость публично призвать своих подданных-сикхов грабить и жечь представительства и собственность Ост-Индской компании. Кроме того, к великой радости Дхамы, торговец посоветовал им покинуть дворец раджи Кирата как можно скорее: об их приезде мог узнать извечный его соперник, мусульманский султан, и самолюбие его будет уязвлено. Он практически дословно повторил все сказанное Дхамой, с самого утра настойчиво уговаривавшего Мишеля уехать. Вернувшись во дворец, Мишель расположился на отдых в своей комнате. Он собирался еще раз принять ванну.
Пятеро слуг, приставленных к нему раджой, как могли, старались угодить ему. Двое даже знали несколько слов по-французски. Кират делал все, чтобы гостю в его доме было хорошо. И все же Мишель не раз ощущал неясное беспокойство. Только вечером он наконец понял, в чем дело.
На мраморной террасе, нависавшей над манговыми деревьями, была установлена внушительных размеров статуя богини Дурги в ее ужасном воинственном обличье. Разглядывая ее, он поморщился. Во дворце было множество скульптурных изображений Дурги. Таково было желание принцессы Саджилис, которая почитала богиню даже больше, чем Брахму, Вишну, Шиву и другие верховные божества индийского пантеона. Ходили слухи, что принцесса считает себя одним из воплощений этой богини.
Дурга, на которую смотрел Мишель, пронзала своим копьем демона Махишу в образе буйвола. Упоминания об этом эпическом сражении всегда были ему неприятны, но он не понимал почему. Может, потому что он сам чем-то был похож на буйвола?
– Ванна готова, господин, – сказал слуга по-французски.
Мишель разделся, ничуть не стесняясь прислужников. В отличие от женщин-индианок, индийцы не видели в мужской наготе ничего противоестественного. Он с наслаждением вошел в воду, подставив голову и шею заботливым рукам массажиста. Скоро он погрузился бы в блаженную дремоту, мечтая о Хирал, если бы командир стражников по имени Бикрам не нарушил его покой:
– Великий раджа готов вас принять, – не тратя времени на приветствия, высокомерно объявил офицер.
Хозяин дворца ждал его… Слуги помогли Мишелю надеть белую сорочку со стоячим воротником и золотыми пуговицами, присобранные на лодыжках штаны цвета охры и мокасины из мягкой кожи. Они подали ему дорогой кинжал в украшенных разноцветными жемчужинами ножнах. Он заткнул его за шелковый пояс.
– Следую за вами, – холодно сказал он офицеру.
Дхама ожидал их в коридоре. Он сразу же занял место по правую руку Мишеля. Монах прихватил с собой пару кинжалов, но это было не парадное, а настоящее, боевое оружие.
Глава 16
Мишель и Дхама уловили легкий серебристый перезвон. Его издавали, покачиваясь на сквозняке, занавеси, собранные из нанизанных на веревочки крошечных цилиндров – серебряных и позолоченных бронзовых. Стены и многочисленные колонны в этой части дворца были отделаны самым редким мрамором – розовым с серыми прожилками и белым – с голубыми. Пол был тоже мраморным – черным с золотым зерном. В течение трехсот лет лучшие художники страны трудились здесь, рисуя сцены из Вед. Бесчисленные изображения богов и добрых гениев – могущественных, сочувствующих, мстительных – со всеми их атрибутами населяли как полутемные, так и ярко освещенные залы. И всюду присутствовала Дурга, которая, казалось, следила за идущими своими каменными или стеклянными глазами.
Они прошли через целую череду дверных проемов, занавешенных серебряно-бронзовыми шторами, издававшими успокаивающий перезвон. Возникало ощущение волшебства. По мнению Дхамы, ничего хорошего ждать не следовало. Монах на своем веку перевидал множество подобных покоев. Он напрягся, увидев вооруженных копьями стражников, охранявших комнату, где их ждал раджа. Мишель и Дхама вошли в просторный полукруглый зал. Из стрельчатых окон открывался вид на крыши храмов и сверкающие купола мечетей.
Кират возлежал на подушках в окружении двух десятков женщин, готовых исполнить любое его желание, любой каприз. Одна из них выделялась своей исключительной красотой.
Это была принцесса Саджилис. Богиня, воплотившаяся в земной женщине. Взгляды обоих мужчин, и Мишеля, и Дхамы, невольно задержались на принцессе. Бесспорно, со времени их последней встречи она стала еще красивее. Приняв изящную позу, она одной рукой обнимала своего сына Авамидру. Мальчик был совсем не похож на нее. Было очевидно, что в утонченном, волшебном мире своего деда он чувствует себя потерянным.
Зрачки Кирата были расширены. Он еще не полностью очнулся от навеянных опиумом сновидений. Мишель с невозмутимым видом поклонился ему.
– Приветствую тебя, великий раджа.
– Оставим этикет, мы же друзья. Садись рядом со мной, – любезно заговорил Кират, указывая на подушку.
Усевшись, Мишель оказался между раджой и его дочерью.
– Рад видеть тебя целым и невредимым, – продолжил Кират.
– А разве может быть по-другому?
– Я слышал, англичане вот-вот объявят войну сикхам, а у тебя с ними давняя дружба. Разве ты не рисковал своей головой, заключая соглашение с рани Джундан?
– Не стану отрицать – с правительницей сикхов мы в хороших отношениях, и если понадобится, я буду сражаться на ее стороне. Не забывай, я француз. Мы всегда враждовали с англичанами.
– Я тоже не люблю англичан, но мне не доставит радости увидеть тебя повешенным. Ведь тогда я потеряю друга…
– Я перед тобой, Кират. Разве не это сейчас главное?
– Да, ты прав. Что интересного ты привез на этот раз?
– Как обычно: драгоценные камни, миниатюры, украшения, ковры… А это – для тебя. – С этими словами Мишель вынул из кармана крупный сапфир и протянул его радже. – В знак дружеского расположения.
Кират залюбовался камнем чистой воды.
– Спасибо, Мишель. А что я могу у тебя купить?
Мишель сделал знак Дхаме. Тот приблизился, неся в руках продолговатой формы коробочку из розового дерева. Под крышкой оказалось десять изумрудов, десять сапфиров и десять рубинов. Все камни были на удивление крупными.
– Драгоценности, достойные императоров, – сказал Мишель.
Кират чуть прищурился и присвистнул от восхищения. Камни переливались разноцветными огнями.
– Они великолепны… Великолепны…
Женщины подошли поближе и возгласами выразили свой восторг, представляя, как дивно эти камни играли бы в украшениях. Саджилис, которая до этого момента не реагировала на происходящее, повелительным жестом приказала им вернуться на свои места.
– Отец, я хочу вот этот камень, – сказала она, указывая пальцем на самый крупный рубин.
– Он уже твой. Все остальные я тоже возьму. Казначей сегодня же заплатит тебе за них золотом, – сказал Кират Мишелю, зевая.
Саджилис хлопнула в ладоши. Слуги тотчас же внесли серебряные блюда и нефритовые вазы со сладостями. И не только чаем дарджилинг предложили гостям запить изысканные угощения – здесь красовались откупоренные бутылки с винами Бордо, Бургундии, Италии, Греции и Кипра. Кират считал делом чести иметь в своих погребах широкий выбор вин. Мишелю пришлось попробовать их все. Это оказалось нелегким испытанием. За время долгого путешествия по морям, океанам, жарким и влажным странам большая часть напитков успела испортиться. Да и в самом Хайдарабаде не было достойного погреба для хранения вин. Но Мишель оставил свое мнение при себе, зная, что обидеть раджу легко, и в гневе он страшен. Даже если раджа называет тебя своим другом, это не значит, что жизнь твоя в безопасности, Мишель это твердо усвоил.
– Это – самое лучшее, – вынес он свой вердикт, покачивая хрустальным бокалом, в котором кроваво-красным отсвечивало бордо.
Раджа повторил жест француза, играя роль знатока.
– Я знал, что ты предпочтешь именно его.
Они чокнулись на французский манер. В это время казначей передавал Дхаме два тяжелых мешка с золотом. Беспокойство монаха росло с каждой минутой. Ему не нравилось, как принцесса смотрела на Мишеля – так, словно тот был добычей, которую она вот-вот собиралась проглотить.
Глава 17
Завидев дом Три-Глаза, Пайод повернул обратно. Необъяснимый страх охватил его. Он понимал, что не готов к встрече с колдуньей, поэтому предпочел отправиться в храм Ханумана – божественной обезьяны. Некогда это божество, встав во главе армии, помогло Раме завоевать Ланку и убить демона Равану. Оно могло помочь Пайоду забрать у колдуньи Амию. С этой просьбой Пайод к нему и обратился. После часа пламенных молитв, чувствуя себя сильным и уверенным, он решил раз и навсегда все расставить по своим местам.
Теперь он ощущал себя храбрым. Твердым шагом направился Пайод к внушающей страх постройке, сплошь покрытой магическими знаками. Он заберет свою сестру, если не по-хорошему, так силой! Амия должна заплатить за свои проступки. Он подумал о жене, которая страдала от боли. Рана на бедре затягивалась медленно. Боль переместилась в область живота, и хромала Витра с каждым днем все сильнее. А чем хуже чувствует себя она, тем больше ему достается. Не только ради сестры пришел он сюда – Пайод понимал, что обязан уговорить Три-Глаза вылечить его супругу.
"Все получится, как я задумал", – сказал он себе, сжимая в руке кошель с рупиями.
Остановившись перед дверью, на которой был изображен бог Ганеша, он опять похолодел от страха. Нет, Ганеша – добрый знак, только странно было видеть его на двери колдуньи. Это никак не вязалось с Три-Глаза, которая славилась своим умением наводить порчу, а вовсе не добрыми делами. Он решительно постучал в дверь кулаком. Глухонемая служанка открыла дверь и смерила его взглядом с головы до ног.
– Я – брат Амии! Где твоя хозяйка? Меня зовут Пайод Мадхав.
Должно быть, девушка читала по губам, потому что она кивнула и сделала знак подождать. Дверь закрылась. Прошла минута. Решимость Пайода таяла на глазах. Когда на пороге появилась Три-Глаза, он отшатнулся от нее.
– Это ты, Пайод? Что-то случилось? – хитро щурясь, спросила она.
– Не смейся надо мной, женщина! Ты знаешь, зачем я пришел!
– Твоя супруга не поправилась, я знаю.
– О моей супруге поговорим позже. Для начала отдай мне сестру.
– Если я отдам тебе Амию, она попадет в руки твоей жены, и та ее прибьет.
– Ты не имеешь права держать ее у себя. Это больше похоже на похищение.
– Да что ты? Амия пришла ко мне по доброй воле.
– Ты лжешь!
– Успокойся, Пайод. Я имею право защитить этого ребенка. Твои родители одобрили бы мой поступок, будь они живы.
– Но они умерли, и теперь я глава семьи!
– Именно так. Я не оспариваю твоего главенства. А о судьбе Амии мы можем поговорить в присутствии представителя раджи. Что ты об этом скажешь?
Да, это был хитрый ход. Пайод не мог не знать, что Три-Глаза пользуется благосклонностью всех высших чиновников провинции. Эти псы из высших варн с ее помощью обделывали свои темные делишки. У него не было ни малейшего шанса выиграть дело, если в их с Три-Глаза спор вмешается кто-то из ее покровителей. Хуже того – как бы ему не пришлось платить штраф…
– Не надо. Мы сможем договориться сами, – сказал он уже спокойнее и вынул из-под рубашки кошель. – Вот, здесь сто рупий. Они твои, если ты отдашь мне Амию и согласишься вылечить мою жену.