- Разве не говорили вы себе, впервые взяв их на руки: "Вот то, что я сотворила сама", разве не чувствовали гордости, разве это не было счастьем?
Дона нахмурилась, но тут же, улыбнувшись, признала:
- Возможно.
Француз, оставив эту тему, занялся изучением безделушек на каминной полке.
- Не следовало бы забывать, что вы имеете дело с пиратом. Так беззаботно выставлять напоказ сокровища! Эта шкатулка, к примеру, стоит несколько сот фунтов.
- Но я доверяю вам.
- Напрасно. Вы неблагоразумны.
- Я отдаю себя на вашу милость.
- Обо мне говорят, что я не знаю пощады, - сказал он и, водворив шкатулку на место, взял в руки портрет Гарри.
- Ваш муж? - коротко осведомился он.
- Да.
Без каких-либо комментариев он отложил портрет в сторону, но выражение, с которым он это сделал, его нежелание высказаться привели Дону в неловкое замешательство. Она уловила его полное пренебрежение к Гарри, которого он, видно, счел за болвана. Внезапно ей захотелось, чтобы здесь не было этой миниатюры или чтобы Гарри был другим.
- Эту миниатюру сделали много лет назад, - как бы в оправдание сказала Дона, - перед тем, как мы поженились.
- Понятно, - кивнул он. - А ваш портрет, тот, что наверху, был написан в то же время?
- Да, приблизительно. Точнее, после того, как мы обручились.
- Давно вы женаты?
- Шесть лет. Генриетте уже исполнилось пять.
- Почему вы вышли за него?
Дона на миг растерялась, но спокойствие и безразличие, с которым был задан вопрос, будто интересовались, какое блюдо она выберет за обедом, странно подействовали на нее, и она, может быть впервые, сказала вслух правду:
- Гарри был такой забавный. И мне нравились его глаза. - Ей почудилось, что ее голос звучал откуда-то издалека и принадлежал кому-то другому.
А Француз, казалось, уже забыл, о чем шел разговор. Он отошел от камина, вытащил из большого кармана камзола клочок бумаги и сел на стул. Дона не шевелилась, погрузившись в воспоминания о Гарри, их свадьбе в Лондоне, о том, как Гарри, совсем юный, не нашел ничего лучшего, как вдребезги напиться в первую брачную ночь, и выглядел форменным ослом. Потом они путешествовали по Англии, все время останавливаясь в чужих домах, гостили у его друзей. Почти сразу она стала ждать Генриетту. Чувствовала себя болезненно раздражительной, была капризной, не похожей на себя. Прежде ей не приходилось испытывать недомоганий. Теперь же невозможность ездить верхом, гулять вволю, делать то, что хочется, приводили ее в отчаяние. Гарри мог бы помочь ей, окружив ее заботой и нежностью. Но это не приходило ему в голову. Наоборот, в стремлении развеселить ее он становился шумным, надоедливым и в довершение всего донимал ее своими бесконечными ласками.
Вздрогнув, Дона вспомнила, что она не одна. Взглянув на Француза, она увидела, что он рисует.
- Не возражаете? - осведомился он, поймав ее взгляд.
- Нет, - пробормотала Дона. - Конечно, нет.
Ее одолело любопытство, но лист бумаги ей не был виден, и она могла судить о рисунке только по движениям рук, быстрых и ловких рук.
- Как Уильям попал к вам в услужение? - поинтересовалась Дона.
- Его мать была родом из Бретани. Вы не знали об этом?
- Нет, - удивилась Дона.
- Его отец, сделавшись наемником, каким-то образом попал во Францию и там женился. Вы должны были обратить внимание на акцент Уильяма.
- Да, но я думала, что он корнуольский.
- У корнуольцев и бретонцев много общего: и те и другие - кельты. Впервые Уильям попался мне на глаза на улице Куимпера, когда он удирал от кого-то босиком с разодранными штанами. Парень явно влип в переделку, и я помог ему спастись. С тех пор Уильям - олицетворенная верность. Английский он знает от отца. Думаю, до нашей встречи он много лет прожил в Париже. Впрочем, я никогда толком не вникал в жизненные коллизии Уильяма, он оберегает свое прошлое.
- Отчего же Уильям отказался стать пиратом?
- Увы, по причине самого прозаического характера. Желудок Уильяма не выдерживает качки при переходе через канал, который отделяет берега Бретани и Корнуолла.
- И тогда он обосновался в Навроне, превратив его в тайный приют для своего господина.
- Именно так.
- Каков же итог этой истории? У корнуольцев уводят их добро, а их женщины дрожат за свои жизни, и не только жизни…
- Корнуольские женщины себе льстят.
- Странно, но именно это возражение чуть было не сорвалось у меня с языка при беседе с лордом Годолфином!
- Отчего все же не сорвалось?
- Не хватило духу нанести бедняге удар ниже пояса.
- Подобные вещи про нас, французов, говорят совершенно безосновательно. На самом деле мы гораздо скромнее, чем нас рисует воображение некоторых ваших соседей. Вот посмотрите. Я закончил ваш портрет.
Он передал ей рисунок и откинулся на спинку стула, засунув руки глубоко в карманы камзола. С клочка бумаги на нее смотрело лицо другой, незнакомой ей Доны, в существовании которой она боялась признаться даже себе. Черты лица были переданы правильно, но выражение лица напомнило ей однажды виденное ею отражение в зеркале, так поразившее ее. В выражении этого лица проглядывала тень утраченных иллюзий, это было лицо человека, обманувшегося в своих ожиданиях, для которого мир стал скучным и никчемным.
- Вы не слишком старались мне польстить, - кашлянув, бросила наконец Дона.
- Это и не входило в мои намерения.
- На рисунке я выгляжу старше, чем в действительности.
- Возможно.
- Около рта залегла нетерпеливая и раздражительная складка…
- Вам виднее.
- И брови такие нахмуренные. Не могу сказать, что портрет мне нравится.
- Я так и думал. Жаль. А не сменить ли мне ремесло пирата, не стать ли портретистом?
- Женщины не любят узнавать о себе правду.
- А кто ж любит? - резонно возразил он.
- Теперь я понимаю, отчего вам сопутствует удача. Вы основательны во всех своих делах, не исключая и рисования. Вы проникаете в глубину натуры изображаемого человека.
- Возможно, я был несправедлив. Я захватил вас врасплох в тот момент, когда настроение явственно читалось на вашем лице. Нарисуй я вас в другое время, например когда вы играете с детьми, - результат получится иным. И вы, пожалуй, упрекнете меня в излишней лести.
- Вы считаете меня настолько непостоянной?
- Нет. Весь фокус в том, что на лице отпечатывается то, что проносится в мыслях, что чувствует душа. Вам от природы дано то, к чему стремятся актеры, оттачивая свое мастерство.
- Бесчувственные люди эти актеры.
- Почему?
- Да и вы вместе с ними. Вы охотитесь за людьми, подглядывая их чувства, схватывая настроения, вы переносите все это на бумагу, нисколько не заботясь о том, что это оплачено ценой стыда того, кто вам позирует.
- Но, с другой стороны, впервые взглянув на себя со стороны, глазами художника, тот, с кого я пишу портрет, может изменить свое настроение, - сказал Француз, разрывая рисунок пополам, а затем на мелкие клочки. - Полно, - подвел он черту. - Забудем об этом. Вчера вы уличили меня в том, что я вторгся в ваши владения. Моя сегодняшняя вина еще более непростительна. Что поделаешь: пиратство укореняет в человеке дурные наклонности.
Он встал, собираясь уходить.
- Простите меня, - спохватилась Дона. - Я показалась вам испорченной, брюзгливой. У меня было такое ощущение, что вы нарисовали меня голой.
- Но если представить, что и сам художник отмечен тем же, то оправдан ли стыд натурщика?
- Вы хотите сказать, что между ними возможно взаимопонимание?
- Совершенно верно. Рад, что вы именно так меня поняли. - Он подошел к окну. - Восточный ветер продержится на побережье не один день, - заметил он. - Из-за непогоды мы не сможем сдвинуться с места. Вынужденное безделье даст мне возможность сделать много новых набросков. Если вы позволите, я попытаюсь еще раз нарисовать вас.
- Но уже с другим выражением лица! - лукаво сказала она.
- Это зависит от вас. И потом, не забывайте, что вы вступили в мою команду. Когда вам снова захочется сбежать ото всех, помните, что бухта для вас открыта.
- Спасибо, я не забуду.
- Бухта таит в себе много интересного: можно наблюдать за птицами, удить рыбу, исследовать ручьи. Все это помогает убежать от действительности.
- Вы находите эти вещи удачными?
- Да, я нахожу их вполне удачными. Спасибо за ужин. Доброй ночи.
- Доброй ночи.
Не коснувшись на сей раз ее руки, Француз выбрался через окно и пошел к лесу, не оборачиваясь. Дона провожала его взглядом до тех пор, пока он не растворился в темноте между деревьями.
Глава 8
В доме лорда Годолфина было невыносимо душно. По приказу хозяина окна были закрыты, шторы задернуты, чтобы яркий солнечный свет не утомлял супругу. Легкий ветерок может только усилить бледность ее и без того обескровленного лица. Пусть лежит на диване, подсунув под спину подушку, и обменивается любезностями с друзьями, собравшимися в полутемной комнате, где не стихает гул светской болтовни.
"Никогда, ни за какие сокровища, ни для Гарри, ни для успокоения совести, я не соглашусь снова встретиться со своими соседями", - думала Дона. Она нагнулась, притворившись, что играет с болонкой, тершейся у ее ног, и украдкой швырнула ей липкий кусок бисквита. Скосив глаза, Дона к ужасу своему убедилась, что маневр ее был замечен и к ней направляется гостеприимный хозяин со свежим куском бисквита. Пришлось кривить душой, наградить его улыбкой, поблагодарить и снова погружать зубы в клейкое месиво, не испытывая при этом ни малейшего удовольствия.
- Только бы вам удалось убедить Гарри отвлечься от городских забав, - твердил Годолфин. - Тогда мы имели бы возможность чаще проводить время за непринужденной беседой в узком кругу друзей. В теперешнем состоянии моей супруги большие сборища могут быть ей вредны. Но общество избранных друзей не принесет ничего, кроме пользы. Я страшно огорчен, что Гарри нет среди нас.
Он окинул взглядом присутствующих, как бы источая радушие. Дона изнемогала от долгого сидения на стуле. Чтобы развлечься, она пересчитала гостей - их было человек пятнадцать или шестнадцать. Присутствующие, утомившиеся от многолетнего общения друг с другом, следили за ней с равнодушно-вежливым интересом. Дамы старались запечатлеть в памяти покрой ее платья, новые длинные перчатки, которыми она нетерпеливо похлопывала себя по колену, фасон шляпки с изогнутым пером, свисающим на правую щеку. Мужчины взирали на нее в тяжелом молчании, будто публика из передних рядов театра, плоско шутили, задавали вопросы о жизни при дворе, развлечениях короля и так далее, будто сам факт ее пребывания в Лондоне делал ее вполне осведомленной о жизни и привычках его величества. Дона терпеть не могла сплетен. Будь у нее настроение, она могла бы многое порассказать им о пустословии и легкомысленности света, от которого она сбежала, о притворстве, царящем в Лондоне, мальчиках-пажах, освещающих дорогу факелами, грязных булыжных мостовых, светских щеголях, горланящих песни в дверях таверн, о подвыпившем сброде, которым верховодит какой-нибудь безмозглый тип с блуждающим взглядом и сардонической улыбкой на лице. Но она предпочитала молчать на сей счет и с вдохновением описывала, как она обожает деревню.
- Очень жаль, что Наврон расположен на отшибе, - заметил кто-то из гостей. - Вы, наверное, не привыкли жить в стороне от всех и после столицы чувствуете себя неуютно и одиноко. Если бы не расстояние, мы могли бы видеться чаще.
- Как это мило с вашей стороны, - сказала Дона слащавым голосом. - Гарри пришел бы в восторг от вашей идеи. Но, увы, дорога в Наврон сущее бедствие. Если бы вы знали, с каким трудом я добралась сюда сегодня. И потом, знаете, я так люблю своих детей - почти все свободное время я отдаю детям.
Она обворожительно улыбнулась, широко распахнув невинные глаза. В то же время она представила себе лодку, ожидающую ее на Гвике, рыболовные принадлежности, сложенные на дне ее, и человека, вынужденного пока томиться бездельем. Сейчас он, наверное, сидит в лодке, отбросив в сторону камзол и закатав рукава рубашки выше локтей.
- Я восхищаюсь вашим беспримерным мужеством, - вступила в разговор ее светлость. - Жить в полном одиночестве, когда супруг в отлучке. У меня на душе кошки скребут, когда муж запаздывает даже днем.
- Вполне понятно при нынешнем вашем положении, - пробормотала Дона, подавляя неудержимое желание расхохотаться, вытворить что-нибудь чудовищное, из ряда вон выходящее. Пустые слова леди Годолфин, томящейся на своем диване и цепляющейся за обожаемого, несмотря на омерзительное украшение на носу, супруга, так и подталкивали Дону сказать какую-нибудь гадость.
- Надеюсь, вы находитесь в безопасности в Навроне, - с важностью произнес Годолфин, повернувшись к ней всем корпусом. - За пределами наших домов творятся беззакония. Найдутся у вас слуги, которым можно доверять?
- Безусловно.
- Да, кстати. Учитывая нашу давнюю дружбу с Гарри, я мог бы послать к вам двух или трех своих людей.
- Уверяю вас, в этом нет ни малейшей необходимости.
- Вы так думаете? Другие придерживаются противоположного мнения.
Он поискал глазами своего ближайшего соседа Томаса Эстика, владевшего обширным поместьем за Пенрином, - тонкогубого человека с прищуренными глазами, которыми он сверлил Дону с другого конца комнаты. Обрадовавшись, что на него обратили внимание, он решил вступить в разговор.
- Полагаю, Годолфин уведомил вас об опасности, которую мы ждем с моря? - отрывисто произнес он.
- О да, от неуловимого Француза?
- Ну, теперь ему недолго оставаться неуловимым.
- Неужели? Вероятно, вы получили новое подкрепление из Бристоля? - ядовито осведомилась Дона.
Кровь бросилась в лицо Эстику, и он с гневом метнул взгляд в сторону Годолфина.
- На сей раз не может быть и речи о вооруженных наемниках, - отрезал он. - С самого начала я был против этой идеи, но меня не послушались. Мы сами справимся с чужеземцами, и, я уверен, наши усилия увенчаются успехом.
- При условии, что мы наберем достаточно людей, - добавил Годолфин.
- Самый способный из нас должен взять на себя руководство, - изрек вдруг Пенроуз из Тригони.
Последовала пауза, во время которой все трое недоверчиво пожирали друг друга глазами. Похоже, обстановка накалилась.
- А… - вылетело у Доны.
- Вы что-то сказали? - не расслышал Томас Эстик.
- Да нет, ничего… Вспомнилась строка из Святого Писания… Но вернемся к этому пирату. Один против всех, он, конечно, попадется к вам в сети. Какой у вас план захвата?
- Пока он существует в зародыше, мадам. Разумеется, целиком раскрыть я его вам не могу. Хочу предупредить: мы подозреваем, что кто-то в нашей округе подкуплен Французом.
- Что вы говорите! - воскликнула Дона.
- Предателям нет прощения. Если наши подозрения подтвердятся, всех их вздернут вместе с главарем. Дело в том, как нам стало известно, что у Француза есть тайное укрытие где-то на побережье. Некоторые из здешних обитателей должны знать это место, но пока они предпочитают держать язык за зубами.
- Значит, вы еще не предприняли основательных поисков?
- Моя дорогая леди, мы постоянно прочесываем район. Но, как вы, вероятно, слышали, этот парень - скользкий, как угорь, недаром он Француз и знает здешний берег лучше нашего. Надеюсь, в Навроне ничего не насторожило вас?
- Как будто нет, - пожала плечами Дона.
- Прямо из имения открывается вид на реку, не так ли?
- Да, вид превосходный.
- В таком случае от вас, конечно, не укрылось бы ни одно подозрительное судно, входящее или покидающее устье реки?
- Ни в коем случае.
- Не хотелось бы лишний раз тревожить вас, но есть подозрение, что Француз заходил в Хелфорд в прошлом, и не исключено, что снова зайдет.
- Боже, вы меня пугаете!
- Я обязан предостеречь вас, что такой человек, как он, вряд ли окажет вам должное уважение.
- Вы считаете, что он неразборчив в средствах? - уточнила Дона.
- Боюсь, что так.
- Его команда состоит из отчаянных головорезов, не ведающих жалости?
- Они пираты, мадам.
- В таком случае я приму все возможные меры предосторожности по отношению к семье и домочадцам, - заверила Дона. - А как вы думаете, может быть, они еще и каннибалы в придачу? Моему сынишке нет и двух лет.
Леди Годолфин вскрикнула от ужаса и стала быстро обмахиваться веером. Муж с досадой прищелкнул языком.
- Успокойся, Люси. Леди Сент-Коламб, конечно, пошутила. И тем не менее, - он обернулся к Доне, - уверяю вас, что все это - далеко не пустяки. Я чувствую ответственность за безопасность людей в округе и, поскольку Гарри нет с вами, почитаю своей обязанностью заботиться о вас.
Дона встала, протянув ему руку.
- Это великодушно с вашей стороны, - поблагодарила она его, улыбаясь той неотразимой улыбкой, к которой прибегала в трудные минуты. - Никогда не забуду вашей доброты. Но, уверяю вас, оснований для беспокойства нет. При необходимости я могу запереть дом на засов. И потом, с такими соседями, как вы, - она перевела восхищенный взгляд с Годолфина на Эстика и Пенроуза, - мне не посмеют причинить никакого вреда. Вы такие надежные, такие решительные - англичане до мозга костей.
Все трое мужчин по очереди склонились над ее рукой, и каждого она одарила улыбкой.
- Возможно, - сказала Дона, - Француз уже покинул наше побережье и не будет больше причинять вам беспокойства.
- Хотел бы я, чтоб вы были правы, - мрачно бросил Эстик. - Но стоит ли напрасно тешить себя надеждой? Мы только начинаем постигать повадки этого негодяя. Он наиболее опасен, когда затаится. Вот увидите: пройдет немного времени, и мы вновь услышим о нем.
- Причем, - вставил Пенроуз, - он ударит там, где его менее всего ожидают. Но это уже будет в последний раз.
- Предоставьте мне удовольствие вздернуть его на самом высоком дереве в парке Годолфина, - медленно выговорил Эстик. - И разрешите пригласить на церемонию все присутствующее здесь общество.
- Вы так кровожадны, сэр, - насмешливо произнесла Дона.
- Посмотрел бы я на вас, мадам, потеряй вы свою собственность: картины, серебряную и золотую утварь…
- Вам доставит большое удовольствие вернуть все это.
- Боюсь, проблема видится мне в другом свете. - Он отвесил вежливый поклон и отошел. Щеки его пылали от негодования.
Годолфин проводил Дону до кареты.
- Ваше замечание было не вполне удачным, - сказал он. - Эстик очень трепетно относится к своим деньгам.
- Я просто обречена на то, чтобы отпускать неудачные замечания, - горестно вздохнула Дона.
- Без сомнения, в Лондоне их оценили бы по-другому.
- Думаю, что нет. Я оставила Лондон отчасти и по этой причине.
Годолфин непонимающе выпучил на нее глаза и помог сесть в карету.
- Ваш кучер достаточно сведущ в своем деле? - спросил он, покосившись на Уильяма, который был один, без ливрейного лакея.
- Да, вполне, - заверила Дона. - Я готова доверить ему свою жизнь.
- Лицо у него упрямое.
- Зато забавное! Чего стоит один только рот!
Годолфин выпрямился и отступил от кареты.
- На днях я отсылаю почту, - холодно уведомил он. - Вы желаете передать что-нибудь для Гарри?