Я была окрылена и вместе с тем ужасно напутана. Меня любили - но любили опасно. По натуре я не из авантюристок, ищущих рискованных приключений. Мне хотелось спокойного счастья. Но я полюбила не того человека, который мог мне дать его. Насколько все сложилось бы по-другому, если бы я могла полюбить Дика Каллума.
На ум пришла Щука. Интересно, доложит ли она Моник о том, что видела. Она меня не переносила. Я чувствовала ее ненависть - она могла только усугубляться со временем.
Ложиться в постель не было смысла: все равно было не уснуть. В подсвечниках оплавлялись свечи. "Не поставят ли мне в укор, что жгу много свечей", - подумала я. Какие бы необузданные страсти ни обуревали обитателей этого дома, все равно не следовало забывать об экономии. Придется лечь и задуть свечи. Какие, однако, неподобающие мысли идут на ум в такие моменты. Скоро и моя жизнь угаснет, как эти свечи. С безысходным чувством я вернусь в Англию - только не на "Невозмутимой леди". Возможно, мне удастся получить место гувернантки в семье, возвращающейся на родину. В конце концов, мисс Баркер - или как ее звали? - нашла себе место даже на острове.
Я умылась холодной водой из кувшина, заплела волосы и задула свечи. Напоследок еще раз глянула на стоявшее в бухте судно.
Завтра к этому часу его здесь не будет.
Наутро, как и обещала, я отправилась на судно навестить Дика Каллума. Эдвард, знай он, куда я направлялась, непременно напросился бы в компанию, но он был с матерью, и я ничего не сказала. Судно загружали копрой, арбузами и сахарным бананом; туда и сюда сновали лодки, несущие грузы. Меня тоже доставили на лодке до корабля и помогли взобраться по трапу, спущенному с палубы прямо в воду.
Дик меня ждал. Он был на ногах, но еще не вполне оправился, чему я не удивилась.
При виде меня его глаза зажглись от радости.
- Хоть вы и обещали прийти, - заговорил он, - но я уже подумывал сойти на берег встретить вас.
- Поздравляю! - от души сказала я.
- Так вы слышали?
- Я была в ужасе. Как вы могли так безрассудно поступить?
- Впредь будет уроком. Больше никогда не полезу купаться в море, если там акулы.
- В таком случае, быть может, случай все же пошел впрок.
- Мне был бы конец, если бы не капитан Стреттон.
Я невольно засветилась от гордости.
- Все могло кончиться печально для нас обоих, - продолжал он. - Надо было видеть, с какой скоростью он примчался ко мне и потащил на берег.
- А как вы себя чувствуете сейчас?
- Все еще не отошел от потрясения… и стыда.
- Это могло случиться со всяким.
- Присядем, - пригласил он. - Вообще-то я должен нести вахту, но Грегори велел отдыхать до отплытия. Хочу с вами объясниться, Анна. Это хороший повод. Я буду по вас скучать. Надеюсь, и вы по мне будете.
- Меня уже охватывает отчаяние, как представлю, что смотрю из окна на бухту, а корабля больше нет.
- А я буду представлять вас в этом странном доме. - Я промолчала. Он не сводил с меня глаз. - Это в самом деле странный дом. Вы уже, наверное, и без меня поняли. Полуразвалившийся, запущенный, представляю, какой неуютный.
- Вообще-то я не рассчитывала на еще один Замок Кредитон.
- Вы будете скучать по дому?
- Не знаю. Жизнь меня не очень баловала дома. Там умерла моя тетя.
- Знаю, Анна. Сейчас я собираю все свое мужество, чтобы кос в чем признаться перед вами. Я должен открыться, а вы для меня самый дорогой человек. Хочу, чтобы вы знали.
Я обернулась к нему.
- Коль так, говорите.
- Вы знаете, я просил и прошу вас выйти за меня замуж, но не об этом будет разговор. Впрочем, еще раз повторю, чтобы вы знали: я буду ждать вашего ответа. Вам предстоит провести здесь два месяца. Возможно, за это время вы измените свое решение.
- По поводу чего?
- Замужества.
- Я вас не понимаю.
- Вы меня не любите, но ведь я вам не неприятен?
- Нет, конечно.
- Тогда, возможно, наступит момент, когда вы скажете себе, что счастье могут построить двое, которые исполнены решимости его строить. Страсть не всегда надежное основание, на котором строится будущее. Она проходит, как движущийся на ветру бархан. А взаимное уважение, здравый смысл - вот что по-настоящему незыблемо как скала.
- Я знаю.
- И, быть может, однажды…
- Кто может сказать наперед? Нельзя заглянуть в будущее.
- Тем более что теперь мы добрые друзья.
- Лучшие друзья.
- Потому я и решаюсь открыться.
- Прошу вас, говорите. Я чувствую, это лежит на вас тяжким грузом. Вам станет легче, если выговоритесь.
- Я ненавидел капитана.
- Я это знала.
- То есть чувствовали?
- Вы себя выдавали. Ваша ненависть чувствовалась в самом тоне, каким вы о нем говорили. Вы были так нетерпимы.
- И вот он спас мне жизнь. Я предпочел бы, чтобы это был кто угодно, только не он - так его ненавидел.
- Но это был капитан.
- Он храбрый человек, Анна. Поистине романтический персонаж, верно? Даже недостатки у него романтические, не так ли? Искатель приключений, пират. Я ненавидел его за то, что у него есть то, чего мне больше всего не хватает. Зависть - вот что испытывал я к нему. Это один из семи смертных грехов - по-моему, самый страшный.
- За что вы ему так завидовали?
- За то, что тоже мог иметь все, что имеет он.
- Вы хотите сказать, что тоже могли стать морским капитаном?
- Я хочу сказать, что тоже мог бы воспитываться в Замке, разделить общее детство с Рексом, и ко мне бы относились как к хозяйскому сыну, как относились к капитану.
- Вы утверждаете…
- …Что он мой сводный брат. Только я на три года старше. Моя мать была белошвейка, приходила в Замок выполнять заказы леди Кредитон. Она была очень красива, и на нее положил глаз сэр Эдвард, как это не раз случалось и до нее. Когда я родился, сэр Эдвард положил матери содержание, чтобы больше не показывалась в Замке. Когда подошло время, позаботился о моем образовании и взял на службу в компанию. Но меня так и не признали сыном сэра Эдварда, как капитана.
- Капитан об этом знает?
- Нет. Но я расскажу.
- Думаю, он поймет ваши чувства. Уверена, что поймет.
- Теперь они изменятся. Невозможно ненавидеть человека, спасшего тебе жизнь.
- Я рада. За вас и за него. Вам обоим станет легче, если избавитесь от этой бессмысленной вражды.
- И не забудьте: что бы ни случилось в предстоящие два месяца, я непременно вернусь. Как бы я хотел, чтобы вы были с нами! Не нравится мне, что вы остаетесь в этом доме.
- Но я только для того и приехала, чтобы быть с Эдвардом.
- Два месяца, - задумчиво повторил он, - не такой уж долгий срок, но сколько всего может случиться!
- Многое может произойти даже за день, как вы только что сами убедились, - напомнила я. - Еще совсем недавно вы всей душой ненавидели капитана, а теперь преклонение перед ним берет верх над былой неприязнью. Откройтесь ему. Уверена, он поймет.
- Я вижу, вы о нем высокого мнения, - с сожалением сказал он.
Я промолчала: боялась выдать свои настоящие чувства.
Когда, попрощавшись с ним, я собралась на берег, у трапа меня поджидал Редверс.
- У меня больше не будет случая говорить с вами наедине, Анна, - обратился он ко мне. - Я вам написал.
Он вложил мне в ладонь письмо.
Мы стояли рядом, смотрели в глаза друг другу, но говорить здесь не могли.
- До свидания, капитан. Счастливого плавания.
Я стала сходить по трапу.
Мне не терпелось прочесть письмо. Оно было короткое, но в каждой строчке говорилось о любви ко мне. Это было мое первое любовное письмо.
"Любимая моя Анна!
Мне бы следовало сказать, что я сожалею о том, что произошло вчера вечером, но я этого не говорю. Я сказал, что думаю, - до последнего слова. Без вас мне нет счастья. Я люблю вас, Анна. Анна… подождите. Я уверен, не всегда будет, как сейчас. Вспоминайте обо мне, а я буду думать о вас.
Любящий вас Редверс".
Мне следовало сразу уничтожить письмо. Я должна была помнить, что оно написано человеком, который был не волен обращаться ко мне в таком тоне. Вместо этого я сложила его и ткнула за корсаж - прикосновение бумаги к телу словно Обжигало.
Меня любили!
Ко мне в комнату заглянула Шантель. Мой ликующий вид сразу насторожил ее.
- Что-то случилось, - тоном утверждения произнесла она. - Ты похорошела.
- Ерунда какая.
Схватив меня за плечи, она потащила к зеркалу. Потом, не отнимая от плеч рук, рассмеялась и развернула меня к себе. Из-под корсажа высунулось письмо. Она выхватила его с озорным смехом.
- Отдай, Шантель! - в панике взмолилась я: даже Шантель не должна была видеть его.
Вдоволь наигравшись, она позволила мне выхватить письмо. Скоро улыбка на ее лице сменилась серьезным выражением.
- Ну, Анна, - сказала она, - берегись.
В тот же день пополудни отплыл корабль.
Эдвард был в слезах. Мы наблюдали за отплытием из сада, так как я сочла неразумным водить его на берег.
- То же самое увидим из сада, - сказала я.
Так мы вдвоем провожали корабль. Слезы тихо скатывались по его щекам: это было еще трогательней, чем если бы он рыдал во весь голос.
Он вложил мне в руку свою ладошку - я крепко пожала ее.
- Два месяца вовсе не так долго, - прошептала я ему. - Не заметишь, как пролетят, и мы снова выйдем на это место встречать корабль.
Мысль о встрече несколько приободрила его.
- Можешь отмечать, как уходят дни, в своем календаре, - предложила я. На Рождество ему подарили календарь, и он не забывал отрывать каждый минувший месяц. - Сам удивишься, как быстро бежит время.
В саду появилась Моник со вспухшими, раскрасневшимися глазами. "В самом деле любит его", - подумала я. Эта мысль прозвенела во мне скорбным колоколом, но независимо от того, любила или ненавидела, она была связана с ним нерасторжимыми узами.
Завидев нас с Эдвардом, она театрально зарыдала:
- Деточка моя! Теперь мы с тобой одни!
Она тянула к мальчику руки, но Эдвард отвернулся и с каменным лицом смотрел куда-то перед собой. Как всегда, незаметно подкралась Щука.
- Пойдем, мисси, - уговаривала она. - Слезами ничего не добудешь.
Словно по сигналу, Моник завопила по-настоящему. Приблизившись к Эдварду, она взяла его за руку, но он вырвался и спрятал лицо в моем подоле, что было вовсе не в его обычае. Он не любил вести себя как маленький.
- Он меня не хочет, - горько причитала Моник. - Мисс Брет предпочитает. - Она истерически засмеялась. - И не он один такой.
Щука обняла ее.
- Пойдем, моя маленькая мисси. Пойдем в дом.
Зрачки Моник расширились, щеки налились кровью.
- Сейчас позову сестру Ломан, - предложила я.
Но Щука с издевкой глянула на меня и увела ее в дом. Взгляд, который она бросила мне, был полон яда.
"Как она меня ненавидит! - ужаснулась я. - Даже больше, чем Моник". Я успела привыкнуть к тому, что Моник нуждалась во мне как поводе для сцен.
Мне сделалось не по себе.
20
Несколько дней после отхода судна Моник болела, и Шантель не отходила от нее.
Я предложила Эдварду без промедления приступать к урокам: так незаметней пройдет время. Его пленяли история с географией, и я пользовалась всякой возможностью подробней рассказать о местах, куда мы заходили во время нашего путешествия, которые стали для него не просто точками на карте. Обшарив на карте Тихий океан, он нашел и наш остров: темное пятнышко, вкрапленное в бесконечную синеву в ряду других, таких же незаметных точек. Он был околдован магией их названий и то и дело нараспев выговаривал:
- Тонгатапу, Нукуалофа, острова Дружества, Као, Фонуафоу.
Он твердо решил побывать на всех островах, когда станет моряком. Рассчитав наперед время возвращения корабля, он обвел жирным красным кругом примерную дату. Когда-то его рассмешило расхожее выражение "красный день календаря". Таковым должен был стать в его сознании этот день, и для большей наглядности он окрасил его в своем календаре.
Его не привлекал дом, не нравилась пища. Больше всего он любил быть со мной или Шантелью. Мать смущала его преувеличенно пылкими ласками: видно было его облегчение, когда она не замечала его. Невзлюбил он и Щуку, которая в своей приторной вульгарной манере втиралась к нему в доверие. Перо его забавляла, он с удовольствием поддразнивал девушку. Привязавшись к старику Жаку, часто залезал в коляску, с удовольствием помогал ухаживать за лошадьми. Своей бабушки он немного побаивался, во всяком случае, ее уважал.
Ему нравился остров. Из страха перед акулами я не разрешала ему купаться. Меня даже радовал злосчастный пример Дика, коль скоро он отделался испугом: этот случай не только изменил его отношение к Редверсу, но и послужил хорошим уроком Эдварду об опасностях, которые таило море.
Мы немного гуляли - как правило, после того как спадала дневная жара. Обыкновенно доходили до ряда лавочек, которые ничем не отличались от соседних хижин, и любовались, как девушки в цветастых платьях изготавливали из раковин бусы, браслеты и серьги. Сидя под тростниковым навесом - Эдвард называл его "домом без стен", - они работали до наступления темноты и снова приходили рано утром. К середине дня, когда наступала жара, остров пустел.
Вдоль набережной располагались склады копры и фруктов, заготавливаемых впрок для отправки за моря, - торговля, которой, собственно, и кормились островитяне.
- Не очень-то похоже на Лэнгмут, - отозвался Эдвард. - Как-нибудь мы вернемся домой.
Временами мне казалось, что мы втянулись в нормальный режим. Но, когда в очередной раз накалялась атмосфера в доме, это чувство проходило. Ночами, лежа без сна, я думала о "Невозмутимой леди", гадала, где она сейчас находилась и не лежал ли и Редверс в своей каюте, вспоминая обо мне. Тогда я доставала и перечитывала его письмо. Я никак не могла найти для него безопасное место. Ящики и шкафы не закрывались на ключ. Поэтому я клала письмо между своих вещей и каждый раз, возвращаясь в комнату, первым делом удостоверялась, что оно на месте.
По ночам неприятно скрипели половицы. После наступления полуночи керосиновая лампа в коридоре заменялась тускло чадящей тростниковой лучиной. Слышалась тяжелая поступь Щуки, шлепавшей по коридору в обуви из рафии, которую она, казалось, никогда не снимала, - плетенных из местного тростника подошв, с перепонкой, украшенной разноцветной оплеткой из того же тростника. Вообще неприглядные, у нее они были вдобавок не по ноге - велики. Слушая, как замирают ее шаги, представляя ее за моей дверью, я гадала, что будет, если сейчас встану и резко распахну дверь…
Зачем? Ровно ничего не будет. Но не было случая, чтобы, встречаясь с ней, я не чувствовала на себе тяжелый взгляд больших немигающих глаз, насквозь пронизывавших меня.
Я тоже завела обыкновение поглядывать на обведенный Эдвардом красный день календаря, заметив, что ждала его не меньше, чем он, хоть и не представляла, какое он мог мне принести утешение, кроме радости снова увидеть Редверса.
"Мне станет легче, - убеждала я себя, - когда немного освободится Шантель". Но пока что она повторяла, что боится отлучаться от Моник. Глупое создание само доводило себя до приступов, что было вовсе не трудно при ее болезни.
Приходил островной врач. Он был совсем дряхл и ждал приезда замены, чтобы окончательно уйти на покой. После разговора с ним Шантель поделилась со мной, что он безнадежно отстал. Впрочем, чему тут удивляться? Последние тридцать лет он безвыездно просидел на острове.
На третий день после отбытия корабля Моник прислала Эдварда с поручением привести меня к ней. С первого взгляда на нее я поняла, что она в агрессивном настроении.
Она по-хитрому зашла издалека:
- Вам, верно, одиноко, мисс Брет?
- Нет, - предусмотрительно ответила я.
- Совсем не скучаете по судну? - Я не отвечала. - Странно, однако, - не отставала она. - У вас было целых два поклонника. Включая Дика Каллума. А вовсе не кажетесь какой-нибудь femme fatale… Я бы сказала, сестра Ломан больше подходит для этой роли, так ведь ей не достался мистер Кредитон, верно?
- Вы хотели узнать об успехах Эдварда? - спросила я.
Это вызвало у нее приступ смеха.
- Об успехах Эдварда! Он тоже отвергает меня. Нет, вам мало одного капитана. Хотите все. Не оставляете мне даже Эдварда.
Эдвард весь сжался, и я сказала:
- Эдвард, думаю, нам пора заняться географией.
Эдвард тотчас вскочил, не меньше меня томясь желанием поскорее уйти. Но Моник завизжала на нас обоих. Жуткое зрелище! Она разом изменилась: глаза сделались бешеными, лицо побагровело, волосы выбились из-под обруча, с языка срывался поток бранных слов - по счастью, несвязных. Мне бы не хотелось, чтобы до Эдварда дошел смысл ее обвинений в мой адрес.
Вбежала Шантель. Она подала мне знак, и мы поспешно удалились.
Снова я повторяла себе: мне не следовало оставаться. Невозможная ситуация. Я должна уйти еще до возвращения судна. Но как?
Я представила, как все будет, когда вернется корабль. Как я смогу отплыть на нем вместе с Редверсом, оставив ее здесь? Шантель высказывалась со всей определенностью, что не останется на острове. Как только вернется корабль, она возвращается. И я должна следовать за ней, прибавила она.
Но как я могла? И куда? Могла ли я вернуться в Англию вместе с Редверсом? Я твердо знала, что это было бы безумие.
Я вымыла руки, переоделась. Пришел доктор. За ним посылала Шантель. На этот раз приступ был тяжелее обычного.
Только я распустила и принялась расчесывать волосы, как дверь моей комнаты тихо отворилась. Я увидела в зеркале, что в проеме стоит Щука. Вид у нее был кровожадный, я даже испугалась, что она надумала причинить мне какой-либо вред. Как она меня ненавидела!
- Мисси Моник очень больна, - медленно выговорила она.
Я кивнула. Мы смотрели друг на друга: она - стоя в двери с поникшими вдоль грузного тела руками; я - простоволосая, с гребнем в руках. Вдруг она тихо сказала:
- Если она умрет… это вы ее убили!
- Чепуха, - резко ответила я.
Она только повела плечами и собралась уходить.
- Послушайте, - остановила ее я, - я не позволю вам говорить такое. Она сама спровоцировала приступ. И если я еще раз услышу от вас подобное, то приму меры.
Как ни странно, мой твердый и решительный тон усмирил ее: она опустила глаза и отступила.
- Пожалуйста, уходите и больше не являйтесь без приглашения в мою комнату, - вдогонку ей бросила я.
Она закрыла дверь, из коридора донеслось знакомое шарканье тростниковых плетенок.
Я глянула на себя в зеркало. Щеки порозовели, глаза пылали от гнева. У меня был такой вид, будто готова ринуться в бой. Я снова посмотрела на себя. После ее ухода выражение лица сразу переменилось. В глазах читался страх. Однажды меня уже обвиняли в убийстве. Странно, что такое случилось со мной во второй раз. Будто страшный, то и дело повторяющийся сон.
Комната и вправду была в причудливых тенях - но еще гуще они были в других местах этого дома.