Мо, пошатываясь, повернулся и вдруг бросился на меня как бешеный, но тут же, не успев моргнуть, получил удар левой в глаз, а когда заморгал - еще один в нос. Сквозь косую сетку снега в неверном свете фонаря, раскачиваемого ветром, маячило лицо Мозена, я видел его вдруг засверкавшие, ожившие глаза, кровь, заливавшую его оскаленные белые зубы. Мы кружили на одном месте, выжидая момента для атаки, а ветер хлестал по нашим телам. Я попробовал длинный прямой правой, но он увернулся и обрушил на меня вихрь быстрых яростных ударов, которые прижали меня к Большому Райсу. Райс придержал Мозена одной рукой, а другой оттолкнул меня в сторону, в благодарность за что я нанес его сыну два удара левой, прежде чем тот успел на меня кинуться.
- Еще раз, - сказал отец, и я ударил еще раз, сбив бедняге Мозену нос набок.
Страшная штука этот английский прямой левой. Он выводит из себя даже взрослого мужчину, не говоря уже о мальчике, который еще не научился владеть собой. Плача от ярости и боли, Мо бросился на меня, не пригибаясь, и развернулся для бешеного хука, который снес бы мне голову.
- Давай, - сказал отец.
Я крепко уперся в землю ногами и нанес Мозену удар по подбородку, вложив в него всю свою силу без остатка. Он попал точно в цель, и Мо грохнулся ничком и остался так лежать, всхлипывая и хватаясь за траву. Потирая кулак, я повернулся и отошел к отцу.
- Мистер Райс, - крикнул он, - надо кончать. Он исходит кровью, как поросенок, хоть и храбр, как лев.
- К черту, Мортимер! У него осталась еще минута, и он ее продержится.
- Ну и свинья, - прошептал отец. - Тогда вот что, сынок. Представь, что перед тобой Эдвина. Протяни эту минуту, не допуская его до себя. Собьешь его еще раз с ног - и тебе придется иметь дело со мной. Понятно?
Мозен, шатаясь, оторвался от отца и побрел мне навстречу, но, неожиданно собравшись с силами, сделал рывок и нанес мне второй сильный удар за всю драку. Фонарь прочертил полосу поперек неба, и я ощутил во рту сладко-соленый вкус собственной крови. С воплем он снова бросился на меня, но я отскочил в сторону. Отблески света играли на бугорках его напряженных мускулов; в отчаянии я выбросил руку, пытаясь остановить новый натиск ударом в грудь, но этот удар по нему не попал. Я вдруг увидел, как взметнулся его башмак и согнулся пополам. Удар пришелся мне в бок. Я задохнулся. В следующий раз башмак попал мне по зубам.
Так приятно парить в забытьи и прийти в себя на руках у отца. Ветер укачивал нас, плача в темноте. Под курткой отца было тепло и уютно. Я осмотрелся. Фонарь висел прямо надо мной. Мозен, Большой Райс и его приятели уже ушли.
- Кулаками ты неплохо орудуешь, - сказал отец. - Но тебе редко придется драться с честными противниками. В следующий раз я научу тебя, как увертываться от их башмаков.
- Господи Иисусе, - ахнул я, - он мне выбил зуб.
И потрогал пальцем у себя во рту.
- Два, - отозвался отец. - Другой у меня в кармане, и, пожалуйста, не поминай имя Божие всуе. Ну, вставай, хватит разлеживаться.
Я заметил, что он смахнул с глаз слезу.
- А ну, быстро! Так и насмерть замерзнуть недолго. Тебе-то что - пока дрался, согрелся. И запомни: это была твоя драка, а не моя. Мать драчунов терпеть не может. Сам объясняй, почему опоздали к ужину.
- Это будет похуже, чем башмаком в зубы, - сказал я.
Тут случилось что-то необыкновенное. Отец наклонился и поцеловал меня.
- До чего же я замерз, - проговорил он. - Даже слезы из глаз текут.
Он стал ходить взад и вперед по площадке, откидывая ногой камни и ругаясь себе под нос, а я тем временем натягивал одежду на свое избитое тело.
Памятным получился мой первый трудовой день: расквасили нос, выбили два зуба - один в кулаке, другой у отца в кармане, - съездили ногой в живот.
Хорош же я явлюсь к матери, и все ради двух-то пенсов.
Глава четвертая
Как странно устроена наша память: одно из нее совсем выпадает, а другое зацепляется намертво.
Джетро не был похож ни на кого из нас, и я никогда не забуду кошмара того первого года, когда я перестал быть младшим в семье. С ним не было никакого сладу - он орал благим матом целыми ночами, если только мать не брала его к себе в постель, и днем тоже скандалил. Он растерзал в клочья всех кукол, какие у нас были, перебил все тарелки, до которых смог дотянуться, и, попадись ему в руки молоток, наверное, потекли бы реки крови. Для него не было ничего святого. Мать кормила его грудью целый год, а когда его брали на руки Эдвина или Морфид, он и у них шарил за пазухой.
Но в глазах отца с матерью он был само совершенство.
- Это не ребенок, а дьявол, - шипит Морфид, - только хвост у него спереди. Ты послушай, как он верещит.
Она поворачивается на другой бок, бьет кулаком по подушке и натягивает одеяло на голову.
За стеной слышно, как мать ходит взад и вперед по комнате, укачивая орущего во всю мочь Джетро, - а мне с отцом в шесть часов заступать на смену.
- Нет, ты послушай, - говорит Морфид.
- Тише, мой маленький, тише, моя крошка, - уговаривает его мать. - Это у него животик пучит, Хайвел. Животик пучит у моего мальчика.
- Ну так посади его на горшок, жена, - со стоном говорит отец.
- Больно моему бедненькому.
- А может, покормишь его? Он, наверно, есть хочет.
- Есть хочет? - ахает мать. - Да у него живот словно барабан. Он от меня не отрывался весь вечер.
- Значит, пучит, - говорит отец. - Дай ему еще пососать, может, прочистится.
- Если у меня что-нибудь осталось.
Кряхтит старая кровать - это мать снова ложится, а Джетро все заливается так, что, того гляди, разбудит покойницу бабушку в могиле.
- Ничего, ничего, - шепчет отец, - зато молодец из него вырастет, Элианор! Борец за свои права. Сколько он попил твоего молочка! Давай-ка его сюда, девочка. Ну-ка, бери, сынок! Нет, Элианор, давай другую, в этой пустышке ничего нет. Тише, Джетро, сейчас тебе мама даст другую. Ну, хватайся, богатырь.
Тишина. Мать вздыхает, как иссякающий источник жизни. Морфид приподнимается в постели.
- Чертов обжора! Просто телок, а не ребенок.
Она бьет кулаком по подушке и зарывается в нее лицом.
Эта жестокая зима пощадила наш дом, но не всем так повезло. Одного из братьев Сары Робертс унесла простуда, а Сейнвен Хьюз умерла от чахотки; да это и к лучшему, сказала Морфид: мистеру Хьюзу хватает забот с женой-калекой. Миссис Пантридж опять родила - третьего по счету, а Гвенни Льюис разрешилась вторым в день рождения своего отца и после скандала, который ей устроили дома, поселилась в заброшенном фабричном здании.
Помню также, как обжигала по утрам ледяная вода из кадушки и как ветер с Койти стегал по ногам; как морозными вечерами мы шли с отцом домой с Гарндируса; помню унылое безмолвие Тихой улицы и обледенелые квадратики окошек; помню огни в "Барабане и обезьяне", где пили пиво и спорили о союзах. Бежишь из лавки с хлебом и мясом в сумке, а ветер свистит и завывает так, что душа с телом расстается. Но всего холоднее в поселке было в эту зиму Дафиду Филлипсу.
Он совсем одурел от любви к Морфид. Тоска брала глядеть, как он слоняется вокруг дома и все ждет, чтоб она выглянула. Шмыгает синим носом и кашляет так, что, кажется, ребра сломаются. Вон он опять идет! Увидев его в окошке, жду стука в дверь и сломя голову бегу открывать.
- Морфид говорит, что ее нет дома, Дафид Филлипс.
Через открытую дверь ему видно, как Морфид плюет на утюг и принимается гладить праздничную рубашку отца.
- Морфид! - окликает он, и изо рта у него вырывается клуб пара.
- Закрой сейчас же дверь! - кричит она мне из кухни. - По ногам дует!
- Ничего не поделаешь, Дафид Филлипс!
Захлопываю дверь у него перед носом, опять усаживаюсь на подоконник и смотрю на Морфид.
Вот ведь чудно бывает, думаю я. Человек так мучается, а ей и горя мало. А ведь если женщина в поселке рожает, будь это хоть иностранка, Морфид надевает платок и, ругаясь почем зря, бежит принимать. Стоит кому-нибудь обжечься у печи, Морфид тут как тут. Когда прошлой весной одному шахтеру отрезало вагонеткой ногу, Морфид прибежала прямо в ночной рубашке, потому что он никому больше не позволял до себя дотронуться, ножницами обстригла лохмотья мяса и кожи, остановила кровотечение и забинтовала культю.
Морфид готова помочь даже собаке, попавшей в беду, а вот Дафид Филлипс может хоть зарезаться на нашем крыльце - она и бровью не поведет.
Вот он опять плетется, весь дрожит, того и гляди, рассыплется.
- Опусти-ка занавеску, - говорит Морфид, - а то еще, чего доброго, в окошко влезет.
- Смотри, помрет он от любви, - отвечаю я. - Его мать говорит, она уж забыла, когда он в последний раз по-человечески поел.
- Попробуй открыть дверь - и помрешь вместе с ним, - говорит она и плюет на утюг. - Только сумасшедший зовет девушку гулять в такую стужу.
И начинает петь нежным, ангельским голосом.
- Нечего распевать псалмы, - говорю я. - Сатана для тебя все равно уже приготовил местечко.
- Ну что ж, зато поджарюсь в хорошей компании. Некоторые мои знакомые подрумянятся там любо-дорого.
Тук-тук! На этот раз в заднюю дверь.
- Я сама открою, - говорит Морфид, хватая утюг. - Пусть приходит весной, как все остальные, тогда посмотрим.
Уж не знаю, что она с ним сделала, только он убежал, заорав не своим голосом, и после неделю не выходил на работу.
Весна - это пора, когда с первыми теплыми лучами солнца взрослых охватывает безумие. Стоит отойти от поселка на милю, и увидишь, что они вытворяют. Сидят парочками в вереске, подальше от прохожих. Она говорит "нет, нет" и хихикает, а он знай лезет, а она его отталкивает, но вполсилы. Мо Дженкинс говорит, что выше, на Койти, еще и не то увидишь. Тут-то дьяконы по кустам рыщут и высматривают, а подальше дела идут вовсю; по всей Вершине и ниже, до самого трактира "Герб плавильщика", что на дороге в Абергавенни, только и слышится, что "не надо" и "ах, перестань!".
Но Дафиду не пришлось ждать до весны. Он попал к нам в дом в середине зимы, по особому приглашению отца.
Дафид Филлипс был красивый парень, с широким лбом и квадратным подбородком и прямыми приглаженными водой черными волосами - мне всегда хотелось, чтобы у меня были такие волосы. И сложен он был хорошо, даром что отощал порядком; плечи широченные, а нос приплюснут - небось видал виды. Он вошел, комкая в руках шапку, с таким выражением, точно его на казнь ведут, а его мать - чистый хорек в черной вдовьей одежде - толкала его локтем в бок, чтобы не горбился.
- Батюшки, - удивленно воскликнула мать, словно она и не ждала гостей. - Посмотри-ка, кто пришел, Хайвел! Миссис Филлипс и Дафид!
Она широко распахнула дверь.
- Заходите же! Вы совсем замерзли, да и немудрено при такой погодке.
Смеясь и болтая, она провела их обоих в кухню, но я-то знал, что она терпеть не могла миссис Филлипс, потому что мать ходила в методистскую молельню и ее ждало Царствие Небесное, а миссис Филлипс ходила в церковь и ей была уготована геенна огненная.
Отец поднялся и очень вежливо поклонился, Дафид поклонился в ответ, красный, как петушиный гребень, а Эдвина, потупив глаза, сделала недавно выученный английский реверанс.
- Эдвина, придвинь стулья к очагу! - воскликнула мать. - Йестин, спусти Джетро на пол и сбегай налей чайник, да попроворней! Садитесь к огню, миссис Филлипс. Мы вас быстренько согреем.
- Морфид ушла в лавку, - услышал я, вернувшись, голос отца, - но она сейчас придет, Дафид, так что располагайся.
Да, подумал я, располагайся пока, а то скоро явится ведьма с помелом. Я опять уселся в свой угол, взял Джетро на колени и стал слушать их разговор. Ну и лицемеры же - болтают, только чтобы не молчать; мать ворошит кочергой угли, не закрывая рта ни на минуту, миссис Филлипс смеется, втихомолку пробуя пальцем, нет ли на мебели пыли, а отец ободряюще улыбается Дафиду, который сидит белый как полотно и выпучив глаза, словно его хватил удар.
- Ты сейчас, кажется, в Нанти работаешь?
- Да, мистер Мортимер, - ответил Дафид, оттягивая ворот рубашки.
- В смене Фила Бенджамена?
Дафид даже взмок - он родился и вырос в Бангоре и плохо говорит по-английски.
- Да, - ответил он, поняв наконец вопрос.
- Говорят, он человек строгих правил.
- Чем строже, тем лучше для Дафида, - вмешалась его мать. - Он у меня страх какой работящий, мистер Мортимер, хочет в люди выйти, верьте моему слову. И уж он своего добьется. Вы знаете десятника Карадока Оуэна?
Отец кивнул, посасывая трубку.
- Он, скажу я вам, возлагает на Дафида большие надежды. Скоро Дафида поставят на место Бенджамена, потому что у них шахта особенная, с ней нелегко управиться. Там нужен человек с мозгами, а уж этого у тебя хватает, так ведь, сынок?
- Да, - ответил Дафид с обалдевшим видом. Вот уж где мозгов, как у тухлого яйца.
- Карадок Оуэн стоит за союз, - сказал отец. - Ты с ним согласен?
- Ну, на этот вопрос легко ответить, - перебила миссис Филлипс. - Для членов союза нет места под крышей моего дома, мистер Мортимер. - Ее иссохшее лицо скривилось. - Как говорит мистер Крошей Бейли, рабочим нужна дисциплина.
- Это Бейли говорит, а что говорит Дафид?
Дафид выпрямился и глотнул воздух.
- Он, как и вы, мистер Мортимер, против союза, - затараторила его мать. - Слышала я в поселке, что вы говорили о верности хозяевам - уж что правильно, то правильно. Да и эти общества взаимопомощи не лучше - просто предлог для пьянства.
- Так ты согласен с Оуэном или нет, Дафид? - повторил отец.
Дафид открыл рот.
- Хватит толковать о союзах да обществах взаимопомощи, - вмешалась моя мать. - Вон, я слышу, Морфид идет, а от разговоров о политике у нас весь дом ходуном ходит. Иди-ка помоги ей нести корзинки, Йестин, небось еле тащит: не шутка - на пятнадцать шиллингов покупок.
Последнее было сказано для миссис Филлипс и попало в цель. Когда Джетро заковылял мимо миссис Филлипс, она протянула к нему руки, но я подхватил его и посадил на колени Дафида: уж кто-кто, а Джетро мастер расправляться с праздничными костюмами.
- Дайте его скорей сюда, - испуганно закричала мать, - это такой мокрун, а на вас новый костюм!
Когда я вышел во двор и подошел к калитке, шаги Морфид слышались уже совсем близко. В непроглядной черноте морозной ночи каждая звезда сияла, как маленькая луна, но над Вершиной ближе к Мертеру играли красные горячие блики, а над Нантигло тучи рдели багряным пламенем. Я ждал, стоя в тени. Приближавшееся смутное пятно превратилось в лицо Морфид. На волосах у нее лежал иней, а глаза казались черными пятнами на чудной белизне ее щек.
- Добрый вечер, - сказал я.
- Господи, - удивилась она. - С чего это ты такой вежливый?
Я открыл ей калитку, и она вошла спиной вперед, чтобы легче было пронести корзинки.
- Который час? - спросила она.
- Шесть часов. Тащи скорей свои корзинки: мать ждет тебя, чтобы накрывать к ужину.
- Значит, он сейчас придет, - ответила она и вдруг опустилась на колени и обняла меня. Глаза у нее были огромные и радостно сияли. - О, Йестин, - сказала она. - Я люблю тебя больше всех, и поэтому ты первый познакомишься с моим суженым. Я выхожу замуж за Ричарда Беннета из Лондона, и он сейчас придет поговорить с отцом. Вот так штука!
Один жених сидит в доме, а другой приходит с невестой.
- Ты огорчился, малыш? - спросила она, вглядываясь мне в лицо.
- Чего мне огорчаться?
Во рту у меня вдруг пересохло, но я не собирался поддаваться на ее сладкие слова.
- Потому что я уйду от вас.
- Уходи куда хочешь, мне-то что?
- Милый ты мой, - прошептала она, прижимая меня к груди. - Порадуйся за меня. Не надо злиться.
На замерзшей дороге послышался стук шагов.
Морфид быстро встала и пригладила волосы.
- Ричард! Это Ричард! - сказала она как во сне. - Ты его тоже полюбишь, когда узнаешь как следует. Слышишь, он идет.
Я глядел на нее исподлобья. Она стояла, крепко прижав к бокам руки, платок упал на плечи, открыв волосы. Запрокинув белеющее в темноте лицо, она ждала. До чего же она была хороша! Глаза казались огромными, а за полуоткрытыми губами виднелись два ряда ровных белых зубов.
Он перескочил через забор, словно был здесь хозяином, и она бросилась к нему в объятия. Они замерли, неподвижные, как черные скалы, а над ними горели звезды. У меня сжалось сердце, и я, отвернувшись, поддал ногой камень, который шумно покатился и ударился в стену сарая.
- Что это? - Голос у него был низкий и глубокий.
- Это просто Йестин, мой братишка, - прошептала Морфид.
Он подошел и встал надо мной, уперев руки в бока.
- Первый будущий родственник, а?
Я оглядел его. Он был почти так же широк в плечах, как мой отец. У него были черные кудрявые волосы и волевое лицо с квадратной челюстью. Он наклонился ко мне легким движением, в котором чувствовалась большая сила.
- Добрый вечер, - сказал он и протянул мне руку. - Я много слышал о Йестине Мортимере.
Говорил он гладко и без запинки, как большинство англичан. Ужасно противная у них манера - каждое слово звучит ясно и отчетливо, а вот музыки в речи нет.
- Подай же руку Ричарду, Йестин, - испуганно сказала Морфид.
Ему надоело держать руку протянутой, и, опустив ее, он прислонился к забору.
- Сестра говорила вам обо мне, мистер Мортимер? - совершенно серьезно спросил он.
- Ага, только что сказала.
- О том, что мы собираемся пожениться?
Я кивнул.
- И что вы об этом думаете?
Я всмотрелся в его лицо, ища затаенную улыбку, но улыбки не было.
- Чего мне думать, надо сначала вас на свету посмотреть.
Такой ответ, видимо, показался англичанину необыкновенно забавным: он задрыгал ногой, откинувшись к забору, потом согнулся пополам и басисто захохотал.
- Тише, Ричард, - ахнула Морфид. - Отец выйдет.
При этих словах он сразу выпрямился и зажал рот рукой.
- Ну и ну! - проговорил он, задыхаясь. - Экий зубастый субъект! У тебя все в семье такие?
- Отец будет еще позубастее, - отрезал я. - И никакой я, к черту, не субъект.
Тут его снова начало корчить.
- Йестин! - сердито прикрикнула Морфид. - Будь добр, не груби! Мистер Беннет с тобой шутит.
- Пусть попробует пошутить с отцом - посмотрим, что из этого получится.
- Святый Боже! Ну и кусака! А что, в рост они у вас больше не идут? - услышал я, рванувшись мимо них к калитке.
- Не обращай на него внимания, Ричард, - сказала Морфид с ненавистью в голосе. - Он только ребенок - и ревнует. Не обращай внимания.