- Почему ты считаешь, что она не должна была этого делать? Он отличился на поединке.
- Маменька, я уже принял вызов. Говорить тут не о чем.
- Мой милый, ты должен остановить это безумие.
Внезапно в его голосе зазвучала нежность.
- Слишком поздно, - мягко произнес он. - Не бойся. У него нет ни единого шанса.
- Его брат - старший конюший твоего отчима. Бедный Кристофер так расстроен. Ах, Роб, разве ты не понимаешь, как я переживаю? Если с тобой что-нибудь случится…
Он поцеловал меня, и в его глазах было столько нежности, что мое сердце исполнилось любви к нему, а мои страхи возросли многократно. Мне ни за что не удастся передать словами обаяние Эссекса, которое только усиливали его нахмуренные брови. Он заверил меня в том, что любит меня, всегда будет меня любить, готов сделать все что угодно, чтобы я была счастлива, но его вызвали на дуэль, и он принял вызов. Он не может отказаться от дуэли, не поступившись достоинством.
Я поняла, что мне остается только исступленно молиться, чтобы он невредимым вышел из этой переделки.
Ко мне приехала Пенелопа.
- Роб собирается драться с сыном Маунтджоя, - сказала она. - Его надо остановить.
- Разве мы можем его остановить? - воскликнула я. - Я уже пыталась. Ах, Пенелопа, мне так страшно. Я умоляла его изменить свое решение, но он наотрез отказался.
- Если ты не смогла убедить его, это не удастся сделать никому. Но ты должна его понять. Он зашел так далеко, что отступить уже очень трудно. Это настоящая катастрофа. Чарльз Блаунт очень привлекательный мужчина. Он красив, как и Роб, только иной красотой. Робу не следовало так явно демонстрировать свою ревность. Королева ненавидит дуэли. Она придет в ярость, если хоть один из ее красавцев пострадает.
- Моя милая, я знаю ее намного лучше, чем ты когда-либо сможешь ее узнать. Это все дело ее рук. Она будет ликовать, узнав, что мужчины дерутся за ее благосклонность. - Я сжала кулаки. - Если что-нибудь случится с Робом, я буду винить только ее. Я готова ее убить…
- Тсс! - Пенелопа украдкой оглянулась через плечо. - Маменька, будь осторожна. Она и так тебя ненавидит. Если бы кто-нибудь услышал то, что ты сказала, трудно даже представить себе последствия.
Я отвернулась. Пенелопе не удалось меня утешить, и я знала, что уговаривать моего сына бесполезно.
От меня уже ничего не зависело, и дуэль состоялась в парке Мэрилебоун. Мой сын потерпел поражение, и это было даже к лучшему, поскольку Чарльз Блаунт не имел ни малейшего желания убивать соперника и не собирался умирать сам, что в любом случае означало бы конец карьеры для них обоих. Чарльз Блаунт продемонстрировал незаурядную мудрость. Ему удалось свести дуэль к наилучшему результату, поскольку Эссекс настоял на том, чтобы она все-таки состоялась. Он слегка ранил Эссекса в бедро и обезоружил его. Сам Чарльз остался невредим.
Так завершилась дуэль в парке Мэрилебоун, но она имела далеко идущие последствия.
Эссекс должен был извлечь из этого случая урок, но, увы, этого не произошло.
Когда королева узнала о состоявшейся дуэли, она разгневалась и собиралась отчитать дуэлянтов. Однако, зная горячность Эссекса и выслушав рассказ о причинах ссоры, она одобрила поведение Чарльза Блаунта.
Вот как она высказалась по этому поводу:
- Видит Бог, уже давно пора немного проучить Эссекса, иначе на него скоро вообще не будет никакой управы.
Было очевидно, что ей не по нраву его надменность и ему следовало бы немного смирить гордыню. Разумеется, он не сделал ничего подобного.
Я пыталась образумить его, заставить понять, как опасно полагаться на непостоянную, как ветер, благосклонность Елизаветы. Сегодня она могла быть ласковой и преданной, а на следующий день превратиться в непримиримого врага.
- Я ведь ее знаю, - убеждала я сына. - Мало кто знает ее лучше, чем я. Я была так близка к ней… и посмотри на меня сейчас… Она отвергла меня, отправила в ссылку. Я лучше всех остальных прочувствовала на себе ее злобу и ненависть.
На это он запальчиво ответил, что в таком недостойном со мной обращении следует винить только Лестера.
- Клянусь честью, маменька, - заявил он. - Когда-нибудь я сделаю для тебя то, что обязан был сделать Лестер. Я заставлю ее принять тебя и обращаться с тобой с уважением, которого ты заслуживаешь.
Я ему не поверила, но мне было приятно видеть в нем защитника.
Чарльз Блаунт каждый день заходил справиться о его здоровье. Он даже прислал ему врача, в искусстве которого не сомневался. За время, пока заживали раны моего сына, бывшие враги успели стать друзьями.
Пенелопа, приезжавшая ухаживать за братом, нашла общество Чарльза Блаунта весьма занимательным. Это происшествие еще больше сблизило меня с Кристофером Блаунтом. Этому способствовали его любовь к брату, восхищение им и одновременно тревога за меня, потому что он отлично понимал, как я боюсь за сына. Он как будто повзрослел и перестал быть просто красивым мальчиком. Когда наши тревоги остались позади, мы оба вздохнули с облегчением, радуясь тому, что все обернулось намного лучше, чем мы смели надеяться.
Происшествие с золотой шахматной фигурой при дворе быстро забылось, но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что оно было важной вехой в жизни всех его участников.
* * *
Приближался Новый год, тая в себе все возрастающую угрозу со стороны Испании. Лестер рассказывал мне, что королева по-прежнему пытается отвести от Англии решающее противостояние. Это удавалось ей на протяжении уже многих лет, но теперь, похоже, сражения не избежать. Капитаны, подобные Дрейку, нападали на испанские бухты и уничтожали их. После очередного дерзкого набега Дрейк заявил, что он "подпалил бороду испанскому королю". Все это было замечательно, но армаду таким образом уничтожить было невозможно. Даже самые неисправимые оптимисты признавали испанский флот лучшим в мире. В стране воцарилось уныние, потому что многие наши моряки попали в руки испанцам, а некоторые даже стали узниками инквизиции. О пытках, которым их подвергали испанцы, ходили такие жуткие рассказы, что вся страна поднялась в справедливом негодовании. Люди знали, что в мощных испанских галеонах прибудут не только орудия войны для уничтожения нашего флота и покорения нашей страны, но также орудия пыток, с помощью которых испанцы намеревались исполнить свою клятву и вынудить англичан принять их веру.
Мы очень долго делали вид, что ничего не происходит; теперь настала пора взглянуть правде в глаза.
Роберт постоянно находился при королеве, восстановившей его во всех правах и привилегиях. Опасность, угрожающая стране и им самим, заставила этих двоих забыть о своих разногласиях. Не было ничего удивительного в том, что слухи, ходившие о Елизавете и Лестере в пору их молодости, до сих пор не утихли.
В это же время обрел известность некто, называвший себя Артуром Дадли. Он жил в Испании и пользовался поддержкой испанского короля, который либо считал его историю правдивой, либо намеревался использовать ее для дискредитации Елизаветы.
Утверждалось, что Артур Дадли - сын королевы и Лестера, родившийся двадцать семь лет назад в Хэмптон-Корте. История гласила, что его передали на попечение человека по имени Сазерн, которому под страхом смерти было воспрещено разглашать тайну рождения младенца. Теперь Артур Дадли утверждал, что Сазерн раскрыл ему эту тайну.
Эти слухи ходили по всей стране, но никто не принимал их всерьез, а королева и Лестер попросту игнорировали. И уж во всяком случае, они ничуть не ослабили решимость людей отразить нападение испанской армады.
С каждым месяцем я видела мужа все реже. В знак своего безграничного доверия королева сделала его командующим английскими сухопутными войсками.
Флот собирался в Плимуте, где ожидалось нападение испанцев. Возглавил его лорд Ховард Эффингем, а помогали ему Дрейк, Хокинс и Фробишер, все как один отважные и опытные моряки, на которых смело можно было положиться. Сухопутная армия насчитывала восемьдесят тысяч человек, рвущихся на защиту от врага. Во всей стране не осталось человека, который не был бы исполнен решимости сделать все, от него (или нее) зависящее, чтобы спасти страну от Испании и инквизиции. Исключение составляли лишь предатели-католики.
Англичане излучали гордость и отвагу. Нас всех как будто подменили. Мы стремились не к личной выгоде, а к защите нашей страны. Это изумляло меня. Я сама, будучи от природы большой эгоисткой, тем не менее готова была отдать за Англию жизнь.
Во время редких встреч с Лестером мы восторженно говорили о грядущей победе. Мы должны победить. Мы обязаны победить. Королева будет управлять Англией столько, сколько лет жизни отпустит ей Господь.
Это было опасное, но славное время. Нас вела почти божественная решимость спасти страну; какая-то высшая сила говорила каждому из нас, что пока мы верим в победу, мы непобедимы.
Елизавета была просто великолепна. Народ боготворил ее как никогда прежде. Весьма характерным для этого времени стал отклик купцов лондонского Сити. Королева обязала их предоставить армии пять тысяч человек и пятнадцать кораблей, на что они ответили, что их вклад в победу составит не пять, а десять тысяч человек, и не пятнадцать, а тридцать кораблей.
В душах англичан страх перед испанцами боролся с гордостью за Англию, и последняя была настолько сильна, что никто не сомневался в исходе этой борьбы.
Лестер говорил о Елизавете в восторженных тонах, и, к собственному удивлению, я не испытывала ревности.
- Она бесподобна! - восклицал он. - Она непобедима. Жаль, что ты не можешь ее видеть. Она изъявила желание отправиться на побережье с тем, чтобы лично встретить людей Пармы, если они ступят на наш берег. Я ответил, что не могу этого допустить. Я сказал, что она может поехать в Тилбери и там обратиться к войскам. Я заявил, что в качестве командующего армией, которым она сама меня назначила, я запрещаю ей ехать на побережье.
- И она должна тебе повиноваться? - спросила я.
- Остальные меня поддержали.
Как ни странно, меня радовало, что в это время они вместе. Возможно, потому что в эту пору ее славы, когда она предстала перед своим народом и своими врагами как великая королева, я перестала видеть в ней женщину, соперницу. Я больше не боролась с ней за мужчину, которого мы обе любили так, как не любили никогда и никого. Отныне она стала Елизаветой Великой, матерью своих подданных, и даже я была вынуждена почтительно перед ней склониться.
То, что произошло потом, всем хорошо известно. Она отправилась в Тилбери и произнесла свою незабываемую речь. Невозможно забыть, как она, одетая в стальную кирасу, ехала перед войсками в сопровождении пажа, который вез ее шлем, украшенный белыми перьями. Елизавета сказала тогда солдатам: "Я знаю, что наделена телом слабой и хрупкой женщины, но у меня душа и сердце короля, и короля Англии".
Она поистине была великой. Я была вынуждена признать это. Она любила Англию. Возможно, это была ее единственная истинная любовь. Ради Англии она отказалась от брака, который могла бы заключить с Робертом, а я убеждена в том, что именно этого она жаждала всем сердцем в дни своей юности. Она была верной женщиной. За королевской гордостью скрывалось любящее сердце, точно так же, как блестящий политик таился за внешностью легкомысленной кокетки.
История той великой победы всем известна. Наши небольшие английские корабли оказались гораздо маневреннее именно благодаря своим размерам. Они метались между мощными, но неповоротливыми галеонами и сеяли среди них ужас и панику. Англичане направляли брандеры на огромные испанские суда, и великая армада, прозванная испанцами Непобедимой, была разгромлена и повержена у берегов Англии. Множество несчастных испанцев утонуло, некоторых из них волны выбросили на берег, где им не приходилось рассчитывать на гостеприимство, остальные с позором вернулись к своему испанскому повелителю.
Последовало небывалое всенародное ликование. Вокруг зажженных по всей стране костров танцевали, пели и поздравляли друг друга с победой подданные великой королевы.
Народ понял - пока Англией управляет Елизавета, ей ничто не угрожает. А она, оставаясь верной себе, приказала отчеканить медали с девизом Venit, Vidit, Fugit, обыграв девиз Юлия Цезаря, который пришел, увидел и победил, в отличие от испанцев, которые пришли, увидели и разбежались. Эти медали пользовались большой популярностью, но мне кажется, что некоторые из ее моряков неодобрительно отнеслись к другой медали, на которой провозглашалось, что победа была одержана под командованием женщины - Dux Femina Facti. Англия никогда не забудет, чем она обязана Дрейку, Хокинсу, Фробишеру, Рейли, Ховарду Эффингему, а также Берли и даже Лестеру. Однако ключевой фигурой была именно она, Глориана, как назвал ее поэт Спенсер.
Это была ее победа. Она олицетворяла собой Англию.
Кончина Лестер
Прежде всего и прежде всех остальных людей, я обязан упомянуть мою самую любимую и милостивую принцессу, чьим подданным меня сотворил Господь, и которая всегда была щедрой и благородной госпожой.
Завещание Лестера
Я была в Уонстеде, когда Лестер вернулся домой. Сначала я не поняла, как тяжело он болен. Он все еще находился в приподнятом настроении после одержанной победы. Никогда до этого он не был в такой милости у королевы. Будь ее воля, она вообще с ним не расставалась бы. Однако теперь она отослала его прочь, опасаясь за его здоровье.
Обычно он не ездил в Букстон в это время года, но сейчас она приказала ему отправиться туда без промедления.
Я внимательно на него посмотрела. Без своих сверкающих одеяний он выглядел совсем старым. Он еще сильнее растолстел, а его молодость осталась в далеком прошлом. Я невольно сравнивала его с Кристофером и понимала, что больше не хочу ложиться в постель с этим стариком, несмотря на то что он остается графом Лестером.
Казалось, королева не знает, как еще ей его облагодетельствовать. Она пообещала сделать его лордом-наместником Англии и Ирландии. Это давало ему такую власть, какой еще не располагал ни один из ее подданных. Похоже, она решила не водить его более за нос. Это была, конечно, не корона, но нечто весьма близкое.
Это понимали и другие. Берли, Уолсингем и Хэттон убеждали ее не совершать этого, по их мнению, необдуманного поступка, что выводило Лестера из себя.
- Но она это сделает, говорил мне Роберт, глядя на меня глазами, некогда такими ясными и сверкающими, а теперь опухшими и красными. - Вот увидишь, она это сделает.
И вдруг он все понял.
Быть может, это произошло потому, что он перестал так много думать о государственных делах. Быть может, это болезнь сделала его восприимчивее, а его нынешнее состояние оказалось намного серьезнее, чем за все годы, которые он страдал от приступов подагры. Быть может, меня окружала аура, которая окружает всех влюбленных женщин, потому что я была влюблена в Кристофера Блаунта. Не так, как некогда в Лестера. Я знала, что в моей жизни больше не будет ничего подобного. Но мое нынешнее чувство походило на бабье лето любви. Я была еще достаточно молода, чтобы любить. Я выглядела и чувствовала себя моложе своих сорока восьми лет. Мой любовник был моложе меня на двадцать лет, но мне казалось, что мы с ним одногодки. Я в очередной раз осознала, как я молода, оказавшись лицом к лицу с Лестером. Он был больным и старым человеком, а я лишена дара вечной любви и преданности, свойственного королеве. В конце концов, ради Елизаветы мною много лет грубо пренебрегали. Меня изумляло то, что, видя, каким он стал, она продолжает его любить. Передо мной раскрылась еще одна грань ее удивительной души.
Он много раз видел нас с Кристофером. Я не знаю, что раскрыло ему глаза. Возможно, то, как мы смотрели друг на друга; возможно, в какой-то момент наши руки соприкоснулись; возможно, он заметил пробежавшую между нами искру, или же до него дошли какие-то слухи. У нас всегда хватало врагов, готовых донести как на него, так и на меня.
Когда мы остались наедине в нашей спальне в Уонстеде, он произнес:
- Тебе пришелся по вкусу мой старший конюший.
Я не была уверена, насколько хорошо он осведомлен, поэтому, чтобы выиграть время, переспросила:
- Ты имеешь в виду… Кристофера Блаунта?
- Кого же еще? Вы нравитесь друг другу?
- Кристофер Блаунт… - повторила я, пытаясь нащупать почву под ногами, - умеет обращаться с лошадьми…
- Похоже, что и с женщинами тоже.
- В самом деле? Тебе, наверное, известно, что его брат и Эссекс дрались на дуэли. Причиной дуэли стала женщина. Шахматная королева, отлитая из золота и украшенная эмалью.
- Мы говорим не о его брате, а о нем самом. Лучше сознайся, потому что мне все известно.
- Что тебе известно?
- Что он - твой любовник.
Я пожала плечами и заявила, что не виновата в том, что кто-то не в силах скрыть свое восхищение мной.
- Если ты пускаешь этого человека в свою постель, то виновата.
- Кто-то распускает глупые слухи.
- Которые мне кажутся правдивыми.
Он больно сжал мое запястье, но я даже не поморщилась. Я вызывающе посмотрела ему в глаза.
- Мой господин, не угодно ли вам оглянуться на собственное поведение, прежде чем слишком внимательно присматриваться к моему?
- Ты моя жена, - ответил он. - То, что ты делаешь в моей постели, касается и меня.
- Значит, меня касается то, что вы делаете в постелях других женщин!
- Брось, - поморщился он. - Не уводи разговор в сторону. Я отсутствую… служа королеве.
- Своей доброй и милостивой госпоже.
- Нашей общей госпоже.
- Но в некоторых вопросах она приходится госпожой тебе одному.
- Ты же знаешь, что между нами никогда не было подобной близости.
- Артур Дадли утверждает обратное.
- Он лжец, - отрезал Роберт, - и, утверждая, что он наш с Елизаветой сын, произносит самую большую ложь своей жизни.
- Многие ему верят.
Придя в ярость, он оттолкнул меня от себя.
- Не уходи от ответа. Вы с Блаунтом любовники? Любовники? Любовники?
- Я - брошенная жена, - начала опять я.
- Ты ответила на мой вопрос, - его глаза сузились. - Не думай, что ты можешь безнаказанно предавать меня. Я заставлю тебя поплатиться за это оскорбление… вы оба поплатитесь.
- Я уже поплатилась за то, что вышла за тебя замуж. После этого королева ни разу не приняла меня.
- Ты считаешь это расплатой! Ты скоро поймешь свою ошибку.
Он угрожающе навис надо мной, такой высокий и большой, самый влиятельный человек в стране. Перед моими глазами заплясали строки из "Республики Лестера". Убийца. Отравитель. Неужели это правда? Я вспомнила всех, кто умер в удобный для него момент. Было ли это простым совпадением?