* * *
Алька проснулась чуть свет с одной мыслью - надо с чего-то начинать. Она сходила с ума оттого, что там, в темной сидит Григорий, который ни в чем не виноват, - в этом она не сомневалась. Человек не мог смотреть так искренне прямо в глаза и говорить неправду. Его поведение не выдавало ни волнения, ни беспокойства - он был уверен в своей правоте, полон достоинства и взгляд его был светлым и каким-то нежным. Это так не вязалось с его брутальной внешностью. Он очень ей нравился - надо было быть честной с самой собой. Она спрашивала себя, взялась ли бы она за это дело, если бы это оказался не двухметровый красавец Гришка Селиванов, а какой-нибудь обычный мужичок. Жестокость, с которой содержали подозреваемого, поражала её - если бы она не пришла вчера вечером и не ослабила цепь, он так и провисел бы под потолком, и, возможно, остался бы инвалидом на всю жизнь.
Алька умылась и позвала горничную Глашу:
- Тебе нужно приготовить мне дорожное платье - у меня сегодня очень много дел. Скажи, кто кормит тех, кто сидит в темной?
Горничная вытаращила глаза:
- Барыня, да ведь вы не хуже меня знаете, что их больше чем день там не держат - батюшка ваш сразу разбирался и наказывал тут же. А смертоубийств у нас лет двадцать как не было.
- Что же делать…вот что - ты собери там хлеба, молока, ну еще чего, чтобы отнести ему. Исправнику я его не сдам, пока не разберусь.
- Да разве можно, барыня, не дамское это дело! Данила Алексеевич приедет - беда будет, коль прознает.
- Делай, как я велю. Да, еще, собери мне соседей их к полудню, и всех, кто мало-мальски может пояснить про тот день что-то внятное. Только не тащи сюда тех, кто верещал про то что "Гришка - убивец". Я их достаточно наслушалась.
- Ох… не ко времени батюшка ваш уехал, ох не ко времени.
- Полно, ступай.
Через полчаса Алька в дорожной коляске вместе с Глашей, которую она усадила в коляску вместо кучера, подъехала к старому амбару. Григорий сидел в углу темницы на земле.
- Вот, - Алька поставила перед ним корзинку с провизией, - подкрепись.
- Благослови тебя бог, хозяйка. - Григорий щурился от яркого луча света, пробивавшегося сквозь открытую дверь.
- Потерпи, Григорий, я обязательно все узнаю. Потерпи, недолго осталось.
Григорий поднялся перед ней во весь рост:
- Добрая ты душа, барыня, нас с тобой в детстве водой не разлить было, а теперь, вишь как: меня Настасья моя присушила, - ты вон за Данилу-соседа замуж пошла, а счастья нет. Правду бабы врали, аль нет, что она меня присушивать к ведунье бегала, а только кроме Настасьи мне никто не нужен был, пока жива она была, а теперь, - будто отпустило. Даже слез нет. Будто и не было ничего.
Глаза его привыкли к свету, и он смотрел на Альку с какой-то детской непосредственностью:
- Как же хороша ты, матушка. Как хороша…
Алька опешила. Она глядела снизу вверх в его глаза и тонула в них. Она забыла о муже, о горничной, сидевшей в коляске снаружи. Она словно и вправду знала его всю жизнь, с самого детства. Смущаясь, Алька протянула свою руку и погладила его по колючей щетине щеки:
- Потерпи, Гриша, я постараюсь все узнать, ты ешь… - Она выскочила из темной, захлопнув за собой дверь. Горничная тут же провернула в замке ключ и спрятала его в лиф кофты:
- Куда теперь, барыня?
Алькино сердце колотилось. Она не понимала что происходит, ее, словно захлестывало давно забытое ощущение какой-то детской влюбленности. Она до этого момента совершенно не знала, что делать, и вдруг ей пришла в голову мысль:
- Где Настасью положили?
- В избе её родителей - обмыть надо, гроб справить, отпеть - все честь по чести - к обеду и схоронят уже!
- Гони туда! Опаздывать нельзя!
Глаша подернула вожжи, и коляска помчалась вглубь деревни. Они не проехали и двух домов, как из-за поворота навстречу показалась коляска доктора. Возница притормозил и доктор, остановившись как раз напротив Альки, укоризненно покачал головой:
- Вот, значит, как вы выполняете мои указания, милочка, Что я вашему супругу скажу, когда он приедет. Вам велено лежать.
- Доктор, сам бог вас послал. У нас в деревне несчастье - убита женщина. Я еду туда, вы не могли бы поехать со мной.
- Позвольте, чем же я могу помочь убитой?
- Не ей, а мне. Я хочу посмотреть на рану, есть у меня кой какие подозрения, - Алька вспомнила сразу все криминальные драмы, прочитанные за последнее время, а также все телепередачи и сериалы, просмотренные дома в ожидании Даниила с работы.
- Вам, голубушка, лежать надо, питаться по часам, да романы про любовь читать, а не на трупы смотреть. Я решительно настаиваю - домой в постель! Немедленно!
- Ну, как знаете! - Алька сердито дернула вожжи, и коляска покатилась дальше.
- Сумасшедшая девчонка, - доктор вздохнул и велел вознице поворачивать за ней.
В убогой избенке царил полумрак. Видимо родители Настасьи не нажили много добра, хотя их дочь была женою кузнеца - зажиточного по тем временам селянина. Несмотря на крепостное право, крестьяне имели свой скарб, зарабатывали, чем и как могли, и раз в году на Юрьев день могли даже выкупить у хозяина себя и свою семью. Однако это было редкостью - они просто не могли себе представить, как будут жить свободными. Зачем им эта пресловутая свобода вообще. В углу сидела старушка и горько плакала. Соседки утешали её как могли. Тихий плач порой переходил в подвывание, и на голову якобы убийцы Григория сыпались проклятия. Наталья уже убранная к похоронам лежала в гробу, поставленном на лавку посреди избы. Алька вошла внутрь. Увидевшие её бабы, враз кинулись ей в ноги и заголосили:
- Матушка, не погуби, государыня, накажи душегуба. Батюшка бы твой сию же минуту его вздернуть велел. Почто не казнишь ирода?!
- Так уж сразу и казнить. А почему вы решили, что именно он - убийца?
- Так ведь нож его!
- И что? Ведь кто угодно мог убить ее этим ножом!
- Так ведь ревновал он её, ругались они, и он кричал, что убьет её!
- Это еще не повод обвинять человека. Я здесь чтобы правду узнать и найти того, кто это совершил. А что если мы невинного накажем, а убийца будет на свободе гулять.
- Гришка убийца! - Мать Настасьи разрывалась в плаче, - Гришка!
- Вы самолично видели, как он её убивал?
- Некому больше!
В избу вошел доктор. Алька улыбнулась:
- Как хорошо, что вы все-таки пришли. - Она обернулась к матери Настасьи, - нам надо посмотреть её рану.
- Воля ваша, барыня, только убрали ведь её уже. Сейчас отпевать будут.
- Погодите с отпеванием. Доктор, посмотрите на это, - Алька подошла к Настасье и расстегнула и отвернула ворот блузы. На груди Настасьи зияла рана.
Доктор подошел и, поправив пенсне, внимательно стал осматривать рану.
- Я, признаться, удивлен вашим самообладанием, Алевтина Александровна, не далее как вчера утром вы были в глубоком обмороке, а сегодня вот так, не боясь, подходите к трупу.
- Мне просто очень нужно понять кое-что.
- И что же?
- Что вы можете сказать об этой ране?
Доктор внимательно смотрел, и, казалось, начинал понимать, к чему она клонит:
- По характеру ранения вы надеетесь определить убийцу?
- Хотя бы что-то, что его характеризует.
- Что ж, извольте. Ранение нанесено слева направо, сверху вниз, ранение наносили средней силы - вот, видите, лезвие ножа шло наискосок, а потом, попав в межреберное пространство, повернулось плашмя и вошло достаточно глубоко, чтобы причинить смерть.
- Но её можно было бы спасти - сердце наверняка не задето, рана слишком далеко, она просто истекла кровью. - Алька с любопытством смотрела на доктора.
- Возможно да, наложи мы сразу тугую повязку. Но тут уж что сделано - то сделано.
- Какой можно сделать вывод, доктор?
- Судя по направлению удара, били левой рукой
- Значит, человек был левша!
- Вполне может быть. Даже, скорее всего!
- Настасья была росту среднего, били слева направо и сверху вниз, а удар пришелся между ребрами. - Алька нервно прикусила губу и взглянула на доктора:
- Скажите, может ли человек росту под два метра так попасть?
- Исключено, моя дорогая, - он попал бы много выше, либо стал бить снизу вверх, чтобы так попасть.
Старухи замерли, раскрыв рот. Алька с торжествующим видом обернулась - Вот видите. Бил Настасью ножом человек невысокого роста, левша, не очень сильный, судя по характеру удара. Григорий не подходит - это не он! Слышите! Не он. Так доктор?
- Абсолютно так.
На площадке перед барской усадьбой собирался дворовый люд. Крестьяне судачили о том, что молодая барыня самолично труп Настасьи осматривала, в присутствии доктора, и что выяснилось, что Григорий не мог убить Настасью. Алька вот уже битых четыре часа беседовала с дворовым людом, вызывая всех по одному в усадьбу, она задавала вопросы о том, как начался тот день, какими были отношения у Настасьи с другими жителями деревни, не завидовали ей кто, не враждовал ли кто с ней. Удивительное дело - как только было доказано, что Григорий невиновен, мнение селян сразу изменилось. Гришку больше ни кто не проклинал, все только чесали затылки и думали - кто же тогда. Ах, как скор суд человеческий. Гришка из душегуба превратился в невинно осужденного страдальца, а Альку жутко стали уважать, за то, что выяснила все по справедливости.
Наконец все были опрошены, и Алька вышла было на крыльцо к народу. Занавеска у входа колыхнулась, и хрупкая фигура скользнула, встав прямо на Алькином пути:
- Ты, барыня, не сомневайся, Гриша не виноват. Совсем не виноват. Я знаю, кто убил.
Перед Алькой стояла промокшая насквозь, хрупкая, очень красивая темноволосая девушка, мучительно напоминавшая ей кого-то…
- Почему ты говоришь мне "ты", и что ты знаешь на самом деле.
- Я знаю, кто Настасью убил. Только убийцу так просто тебе не найти - больно хитро тут все закручено.
- Да кто ты?
- Я Ксана - я из деревни, что через реку, из Заволожки. Там барин твой измаялся весь без тебя.
- Да как же ты к нам попала? Неужто вплавь?
- Как есть вплавь.
- Вот, возьми, - Алька протянула свой бархатный халат Ксане, - укутайся, озябла совсем.
- Добрая ты, барыня, добрая и справедливая, спасибо тебе за Гришу.
- А почему ты за него благодаришь?
Девушка почувствовала нотки ревности в голосе Альки, потупила глаза и прошептала сквозь зубы:
- Да так …так ведь, друзья мы с ним.
- Ну не за что. А что ты говорила про убийцу?
- Выслушай меня, барыня, прежде чем к народу идти. Чтобы убийцу изловить, что Гришу оговорил, надобно испытание устроить. А я уж все сама устрою. Только ты возьми меня на время в усадьбу в услужение, пусть привыкнут ко мне в деревне. Скоро мы все поймем.
- А почему ты так в этом уверена, что значит "я знаю кто убил", так скажи кто?
Девушка смотрела прямо Альке в глаза. Повисла неловкая пауза. Затем она тихо промолвила:
- Я была там сразу после того, как это произошло, я видела, как умирает Настасья. Она назвала имя …
- Так давай обвиним убийцу прилюдно, ты будешь свидетельствовать против него, и мы тогда его накажем!
- Ах, барыня, что ты, что барин твой - не наши вы оба!
Алька застыла, похолодев от ужаса.
- Как это…
- Да ты не бойся, барыня, я толком сама не понимаю, только знаю, что сейчас ты наша, да не совсем, как и муж твой. Я тебя не выдам. Только и ты уж себя не выдавай. Народ у нас темный, ему слово скажи - он не поверит, а вот, коли у них на глазах убийца проявится, - вот тут уж другое дело. Гришку вон вся деревня любила, а увидели с окровавленным ножом и сразу в лиходеи записали. На слово не поверят. Они и сейчас не шибко верят. Ты вот что, ступай к людям и скажи следующее - она тихо зашептала что-то Альке на ухо.
Алька вышла на крыльцо. Пестрая толпа, еще секунду назад гудевшая как переполненный улей, смолкла и уставилась на нее. Альке чуть снова не стало дурно - она со студенческой скамьи не выступала перед аудиторией. Ей стало жутко. Она теперь понимала Даньку, почему он пил успокоительное перед выступлением на симпозиумах. Она взяла себя в руки и произнесла:
- сегодня мы с доктором осмотрели Настасью. Доктор сделал вывод, что, судя по ране, Настасью убил среднего роста человек, который к тому же не очень сильный. Как вы сами понимаете - это не Григорий. Доктор категорически отрицает, чтобы человек такого роста и силы так нанес удар. Тем не менее, через десять дней я устрою испытание каждому жителю деревни. Все вы знаете, что в Чудиновском монастыре, что в пяти днях езды от нас, есть чудотворная чаша - чаша правды. Мы нальем в ту чашу святой воды, и каждый из вас включая Григория, будет опускать в нее руки. Я буду спрашивать - "ты ли Настасью жизни лишил?" - и если человек ответит правду, вода останется такой же, как была, а если солжет - вода тут же вскипит и сварит руки лгуну.
Алька торжествующе смотрела на толпу. Висело гробовое молчание. Алька продолжила:
- Покуда же, я Григория из темной выпущу. Кто сбежит - признает себя виноватым. Все равно поймаю и велю повесить.
Она сама себе удивлялась - будто кто-то говорил за нее - кого она на самом деле могла велеть повесить. Ксана здорово придумала - байка про чашу правды действительно имела место. Так и только так можно было найти убийцу и спасти Григория от случайной мести односельчан.
- Теперь идите все по домам!
Вокруг слышались возгласы:
- Ай да барыня, ай да голова…
- Правильно придумала!
- Теперь точно душегуба отыщем, и уж тогда…
Алька устало вздохнула и опустилась в глубокое кресло. Ксана по-прежнему сидела на стуле, завернувшись в бархатный халат:
- Завтра пошлите в монастырь за чашей. А уж я все остальное беру на себя.
- Иди отдыхай, Ксана, отдыхай и сохни - Глаша тебе покажет, где ты будешь спать.
- А это - девушка сняла было с себя барский халат.
- Оставь себе. Это тебе за смекалку твою.
Ксана, ничего не сказав, вышла. Алька, подождав немного, пошла в сад, а оттуда к амбару.
- Кто там? - раздался голос Григория, когда она открыла замок.
- Это я.
- Ты, матушка?
- Ты свободен, - она протянула ключ от замка на кандалах
- Мне ключ не нужен, - резким движением Григорий ударил кандалы друг о друга и они рассыпались. Ты дозналась кто, матушка?
Алька была в шоке:
- Значит, если бы ты хотел, ты бы мог в любую минуту…
- Погоди, матушка, погоди! - Григорий стал перед нею во весь свой исполинский рост, - не враг я тебе, никогда бы не обидел тебя, ни словом, ни делом, а что до силы - от природы она у меня, да и кузня - сама понимаешь, там сила нужна. Ну что ты, родная…
Он смотрел на нее с нежностью, потом протянул ладонь и взял её руку в свою. Алька почувствовала шершавые мозоли на его ладони.
- Так ты дозналась, матушка?
- Нет, Григорий, я выяснила точно, что это сделал другой человек - не ты, а кто - узнаем через десять дней, - будет испытание чашей правды. Я знаю, что это не ты, но испытание придется пройти всем.
- Голова ты, Алевтина Александровна, свет мой, ой голова!
- Да не моя это идея… ты теперь ступай домой, и не подводи меня, из деревни ни шагу…
- Я теперь от тебя, матушка, и сам шагу не сделаю. - Он упал перед ней на колени и обнял её ноги. - Помнишь, как в детстве, пока тебя замуж не отдали…
Алькино сердце упало в пятки. Она дрожала от его прикосновений и не понимала - то ли он что-то чувствует к ней с детства, то ли так проявляет благодарность за участие в его судьбе, то ли это была невинная мужицкая искренность. Горячая волна желания поднималась откуда-то изнутри:
- Иди домой, Гриша, - она с трудом могла вымолвить эти слова, - иди, отдохни…
Он подхватил её на руки и закружил:
- Я приду по первому твоему зову, слышишь! - он осторожно опустил её на землю и зашагал широкими шагами в сторону своей избы. Алька смотрела ему вслед со смешанным чувством пылкого желания взрослой опытной женщины и детской влюбленности. Он был невероятно красив. И она хотела, чтобы он прикасался к ней, смотрел на нее…пусть это всего лишь виртуальная сказка - она хотела эту сказку. Словно услышав её, Григорий обернулся:
- Только позови, матушка, только позови!
Алька закрыла глаза и прислонилась к влажной прохладной стене амбара: сколько же ещё продлится её жизнь здесь - день, неделю, год - тут время идет по-другому. Из головы не шли слова Григория "я приду по первому твоему зову, матушка…", его взгляд, его статная широкоплечая фигура, удаляющаяся в вечерних сумерках, поворот головы… ах, как сладко ныло сердце. Что же её ждет? Кто знает…