Сколько тайных прелюбодеяний совершалось за стенами отеля в анонимных, стандартно обставленных апартаментах! Чем еще, скажите на милость, мог заниматься в отеле среди бела дня привлекательный мужчина? Магазин открывался довольно поздно и закрывался относительно рано, значит, он действительно был в отеле днем. Конечно, он мог обедать в ресторане "Кавано", но в городе полно других мест, где можно поесть так же вкусно и за меньшую сумму. Скорее всего Рэндольф приходил в отель, чтобы утолить голод, не имевший никакого отношения к желудку.
- До того как я узнал название вашего магазина, я постоянно задавался вопросом: что может означать ваш товарный знак?
- Идея принадлежит моей сестре, - с отсутствующим видом сообщила Элизабет.
Она мучилась вопросом: была та дама, с которой Тед проводил время, профессионалкой или "порядочной женщиной" - матерью семейства, которой выпало несчастье полюбить не того мужчину? А может, с ним была деловая женщина, уставшая от работы, которой секс помогал снять стресс?
Но какое ей до этого дело? Уязвленная собственным любопытством, Элизабет сказала:
- В следующий раз, когда будете в "Кавано", заскочите поболтать.
- Спасибо, непременно зайду. Я, может быть, даже что-нибудь куплю. Ваш товар выглядит… занимательно.
Что это? Игра света и тени или он на самом деле снова опустил взгляд на ее грудь?
- Ну… Еще раз большое спасибо за то, что сняли меня с дерева.
- Я был рад помочь.
И вновь его слова вызвали у нее странный отклик: словно внутри поднялась горячая волна. Поэтому ответ ее прозвучал слишком сухо:
- Спокойной ночи, мистер Рэндольф.
- Спокойной ночи, Элизабет.
Тед сделал это нарочно: назвал ее по имени после того, как она назвала его мистером Рэндольфом. Кивнув, Элизабет быстро пошла к себе в дом. Возле злополучного дерева она подобрала туфли, но не остановилась, чтобы надеть их. Только закрыв за собой дверь, она вздохнула с облегчением. Однако тут же ей снова пришлось взять себя в руки: она услышала, как с другой стороны, с парадного входа, вбежали дети.
- Мама! Ты здесь?
- Да.
Элизабет оставила туфли в крохотной прихожей перед кухней, а сама пошла к холодильнику. Слава богу, миссис Алдер вынула из морозильника упаковку куриного фарша.
- Что на ужин? - спросила Мэган, заходя на кухню.
- Гамбургеры.
- Можно мне на этот раз разжечь мангал?
- Нет. Сегодня я поджарю мясо на сковороде.
- Мама, но ведь получается куда вкуснее, когда ты готовишь мясо во дворе.
- Сегодня я не собираюсь устраивать барбекю.
- Но почему?!
Господи, когда-нибудь Мэтт доведет ее своими вопросами.
- Потому что не хочу! А теперь иди помой руки и возвращайся за стол.
Дети выскользнули из кухни, недовольно бормоча себе под нос. Элизабет и сама была бы не прочь поджарить мясо на углях, при мысли об аппетитном дымке у нее чуть слюнки не потекли, но снова выходить сегодня во двор она не желала. Все лето она то и дело ловила себя на том, что смотрит на соседа, расположившегося на застекленной веранде, прозрачные стены которой были закрыты жалюзи лишь для вида. Он сидел в кресле и смотрел телевизор. Элизабет понимала, что поступает неприлично, но ничего не могла с собой поделать. Так чувство неловкости и стыда стало ее постоянным спутником во время вечерних пребываний во дворе. Ей порядком надоели эти сражения с собой. Всякий раз она задавалась странными вопросами: стоит ли окликнуть его, чтобы поздороваться, как она поступала с остальными соседями? Стоит ли дружески помахать ему рукой? Согласитесь, довольно изматывающее состояние: постоянная неуверенность в том, что делаешь.
Если Рэндольф не видел ее, ей казалось уместнее не беспокоить его, чтобы он, не дай бог, не подумал, будто она стремится привлечь его внимание. А если видел, то ей не хотелось давать ему понять: она знает, что он ее видит. Поэтому Элизабет просто игнорировала Теда.
Ее поведение можно было бы назвать глупым, но в общем-то она вела себя грубо. Единственное, в чем Элизабет находила себе оправдание, так это в том, что она, как вдова, должна беречь свою репутацию. Известно, что, если речь идет о молодой женщине, недавно потерявшей мужа, "слишком много предосторожностей" не бывает. Даже рискуя показаться неучтивой, Элизабет оставалась неприступной для мужчин с тех самых пор, как два года назад потеряла мужа.
Тем утром она, как обычно, помахала Джону рукой, провожая его на работу. Не было у нее никаких предчувствий! Она и подумать не могла, что видит мужа живым в последний раз. На самом деле в тот момент Элизабет думала вовсе не о Джоне, а о том, что надо успеть положить в школьный рюкзак Мэган катушку ниток и бумажную тарелку: дочь только что озадачила ее, сказав, что сегодня на уроке рисования они начинают работу над каким-то художественным проектом. Элизабет не помнила даже, какого цвета рубашку и какой галстук надел на работу ее муж в тот день. Только потом ей пришло в голову, что ему давно пора постричься. В морге, куда ее вызвали для опознания, ей объяснили, что его, уже мертвого, вытащили из-под обломков машины, потерпевшей аварию на скоростном шоссе. Ей понадобилось несколько дней, чтобы припомнить их последний разговор наедине, последний поцелуй, последний раз, когда они занимались любовью.
Но есть то, что она никогда не сможет забыть: его улыбку и смех, его доброту и заботливость, его нежность и ласку, когда они занимались любовью, их мечты о будущем. Она любила мужа, подарившего ей двух прекрасных детей и много счастья. Его смерть оставила пустоту в ее сердце, пустоту, которую никто и никогда не сможет заполнить.
Очнувшись от воспоминаний, Элизабет порывисто обняла детей и прижала к себе так, что они смутились и поспешили высвободиться из материнских объятий.
Ее пылкие объятия были чем-то большим, нежели простая демонстрация любви. За ними стояла отчаянная потребность в общении, человеческом тепле. Ей так не хватало чувства сопричастности, так хотелось ощущать себя объектом заботы, любви… Но только взрослой любви, любви мужчины. Временами ее тело и душа испытывали такой голод, что Элизабет казалось, будто она умирает от истощения.
Постепенно во всех комнатах погас свет. Настало время и для Элизабет ложиться спать. Она вошла в спальню и включила торшер, который стоял у изголовья ее кровати и представлял собой цветок - ножка-стебель из металла под бронзу, плафон из матового стекла напоминал соцветие лотоса. Через несколько месяцев после смерти Джона Элизабет сделала ремонт в спальне и поменяла обстановку, потому что здесь, как нигде в доме, ее донимали мучительные воспоминания.
Теперь спальня была отделана в ее вкусе, но радости от этого Элизабет почти не испытывала. Красоту хочется с кем-нибудь разделить. Скучно жить одной в нарядной комнате. Лила была права. Радость от монашеской жизни трудно испытать, если ты не монахиня. Обидно каждую ночь ложиться в постель в одиночестве. Элизабет не хватало того приятного чувства, когда кожей чувствуешь тепло родного человека.
Но что делать молодой вдове с двумя детьми, заботящейся о своих моральных устоях, с этим вынужденным целомудрием? Ничего. Не могла Элизабет последовать советам сестры и заманить в сети мужчину лишь для того, чтобы погасить снедавший ее огонь. Да и вряд ли можно ожидать, что мужчину, которого ей удастся поймать, она воспримет лишь как лекарство от одиночества. Это Лиле легко говорить: зачем принимать аспирин от головной боли, когда есть средство получше? Может, ей тесное общение с представителями противоположного пола и помогает снимать неприятные симптомы сексуальной неудовлетворенности, но Элизабет не могла воспринимать отношения с мужчинами с таким цинизмом.
Наверное, из-за чувства безысходности сознание Элизабет начало ускользать из-под контроля. Воображение становилось разнузданным и неудержимым. Конечно, в том, что она сегодня выглядела идиоткой перед Тедом… вернее, мистером Рэндольфом, виновато только ее воображение. Сейчас, наверное, он от души смеется над тем, как она разволновалась, когда он снял ее с дерева.
Злая и раздраженная, Элизабет вспоминала, как суетилась, строя из себя жеманную дурочку, - широкие плечи и проницательные голубые глаза произвели на нее слишком сильное впечатление. Приходится признать, что сосед мог составить конкуренцию самому Полу Ньюмену. Поймав себя на том, что продолжает думать о Теде, а не о собственном глупом поведении, Элизабет выключила торшер. Однако не удержалась и заглянула в щелочку между ставнями, проверяя, горит ли свет в соседнем доме.
Да. Свет горел. Она увидела и самого Теда, сидящего на веранде. Он развалился в плетеном кресле и смотрел телевизор. И тоже был один. Невольно Элизабет спросила себя: было ли это уединение сознательным или он ненавидел одиночество так же сильно, как она?
- И что потом?
- А потом ему пришлось подняться на лестницу и спустить ее вниз.
- И что, мистер Рэндольф справился?
- Ага. Он положил руки… вот сюда.
- Но это уже после того, как порвалась ее нижняя юбка.
- Ах да, совсем забыл об этом!
- Ее нижняя юбка порвалась? Вы пропустили такой момент! Придется возвращаться.
- Доброе утро.
Три головы одновременно повернулись; услышав хриплый со сна голос Элизабет. Завязав пояс халата узлом, она послала сестре укоризненный, если не сказать хуже, взгляд и, сдержав зевок, отправилась варить кофе.
- Почему ты меня не разбудила? - спросила она, размешивая в чашке с черным кофе низкокалорийный заменитель сахара.
- Потому что, как мне показалось, тебе требовался отдых.
Пряча ухмылку, Лила вонзила зубы в поджаристый кусочек бекона.
- Я вижу, вы уже позавтракали, - сказала Элизабет, обводя взглядом испачканные липким сиропом тарелки.
- Я приготовила детям оладьи. Хочешь, и тебе поджарю?
- Нет, - отмахнулась Элизабет.
Вообще-то она должна была поблагодарить сестру за то, что та прискакала пораньше и накормила Мэтта и Мэган завтраком, позволив Элизабет подольше поспать. По субботам магазин работал с полудня до пяти, и только в субботу утром она могла позволить себе не вставать в полседьмого.
- Быстро займитесь делами! - сердито прикрикнула она на детей. - Заправьте постели и положите грязные вещи в корзину для белья.
- И можно идти на улицу играть?
- Да.
Вымучив первую за утро улыбку, Элизабет легонько шлепнула пробегавшего мимо Мэтта, дочь же она нежно обняла за плечи.
- Смышленые ребятишки, - заметила Лила, когда они с сестрой остались наконец наедине.
- И болтливые.
- Я ничего у них не выпытывала, - стала оправдываться Лила. - Просто спросила, что новенького, и получила исчерпывающий ответ.
Устроившись поудобнее, опершись локтями о столешницу и положив подбородок на скрещенные кисти, Лила, нагнувшись к сестре, шепотом спросила:
- Скажи, этот мистер Рэндольф действительно снял тебя с дерева вчера вечером?
- Да, так и было.
- Бинго! - закричала Лила, захлопав в ладоши.
- Все было совсем не так, как ты пытаешься представить.
- Мы как раз добрались до самого пикантного момента, перед тем как ты вошла. Что там насчет порванной нижней юбки?
- Да ничего, - пожала плечами Элизабет. - Край юбки зацепился за ветку.
- И он снял его с ветки? - со сладострастной улыбкой переспросила Лила.
- Да, и это было довольно унизительно для меня. Я чувствовала себя как последняя дура.
- И как это произошло? Что он говорил?
- Забудь об этом, Лила. Он… он довольно старый.
- Старый?
- Ну ты же сама заметила, что у него седые волосы. Он для меня слишком старый.
Лила нахмурилась:
- И сколько же ему лет?
- Я не знаю, не спрашивала, - уклончиво ответила Элизабет.
- Ну что ж… Это только начало. По крайней мере, тебе удалось привлечь его внимание.
- Я к этому не стремилась.
- Какая разница, нарочно ты застряла на дереве или случайно? Главное - результат: птичка попала в сеть.
- Да пойми же ты своим извращенным умом, никого я не ловила, и никто не попался!
- Прекрати кричать на меня, Элизабет. Я действую в твоих интересах.
- Никто не просит!
Лила откинулась в кресле, устало вздохнув:
- Ты сегодня с утра скрипишь, как старая колода! Знаешь, что я тебе скажу? Ты бы проснулась в куда лучшем настроении, если бы провела больше времени с соседом, высвобождая свою нижнюю юбку.
- Лила, - с угрозой произнесла Элизабет.
Сестра не вняла предупреждению.
- На, почитай, пока я помою посуду. - Лила подвинула сестре журнал, а сама принялась убирать со стола. Перед Элизабет лежало популярное ежемесячное издание для женщин. - Открой на десятой странице.
Элизабет принялась листать нарядный выпуск. Дойдя до десятой страницы и прочитав заголовок рекламного материала, она подняла на сестру взгляд, но та намеренно смотрела в сторону. Таким образом, Элизабет ничего не оставалось, как прочесть довольно длинное объявление.
К тому времени как Элизабет закончила чтение, Лила очистила и сполоснула тарелки и поставила их в посудомоечную машину. Она вернулась к столу. Сестры какое-то время молча смотрели друг на друга.
- Ну? - наконец спросила Лила.
- Что?
- Что ты об этом думаешь?
- О чем именно?
- Ты не находишь идею интересной?
- Ты, должно быть, шутишь! Не может быть, чтобы ты всерьез считала меня способной опубликовать что-либо из моих фантазий.
- Я не шучу.
- Тогда ты просто больна.
- Я абсолютно здорова, так же, как и ты. И в твоих фантазиях тоже нет ничего ненормального. Только они чуть подробнее и романтичнее, нежели фантазии других женщин. Что плохого в том, чтобы отправить придуманное тобой в редакцию? Пусть они станут частью сборника.
- Ты еще спрашиваешь "что плохого"?! - закричала Элизабет. - Тебе не приходило в голову, что у меня растут двое детей?!
- Но они ведь не покупают такие книги, не так ли?
- Не напирай, Лила! Твое предложение иначе как абсурдным не назовешь. Я никогда в жизни не смогу решиться на такое, а если и сделаю, то потом места себе не найду.
- Да, ты мать, ты вдова, но тебя не назовешь "синим чулком". Ты молодая привлекательная женщина, муж которой, так уж случилось, погиб. Ты же читала: они хотят получать рассказы от "среднестатистических" женщин, таких, как ты или я. Единственное, в чем ты выпадаешь из "среднестатистического" уровня, так это тем, что у тебя половая жизнь попросту отсутствует. Но, - торопливо продолжила Лила, видя, что Элизабет вот-вот взорвется, - ты ведь будешь не просто посылать свои рассказы в редакцию, тебя ждет вознаграждение. Если в чем-то твоя жизнь ущербна, это отчасти восполнит пустоту.
- Я не могу… Не знаю, как тебе вообще пришла в голову мысль, будто я на это способна!
- Послушай, - сказала Лила, хлопнув по столу, - ты станешь записывать свои фантазии столько, сколько захочешь. Я сделаю остальное. Я подпишу их, придумаю псевдоним. Я сделаю все: тебе останется только получить чек за отобранные редактором работы.
- Чек?
- Ты что, не дочитала?
- Я до этого не дошла.
- Смотри, вот здесь. - Лила ткнула пальцем в абзац, где говорилось о денежной премии. - Видишь, они платят по двести пятьдесят долларов за фантазию, которую отберут для книги, причем объем совершенно не важен: она может быть короткой или длинной. Эпоха тоже не имеет значения: хочешь, фантазируй на тему прошлого, хочешь - о современности. Можешь писать от первого, можешь от третьего лица.
Элизабет и себе боялась признаться, что рекламное объявление ее заинтересовало. Однако, как только речь зашла о деньгах, а не о каком-то неуловимом моральном удовлетворении от того, что твои фантазии прочтут другие, дело приняло для Элизабет привычный оборот. Джон застраховал свою жизнь, но тех денег, что она получила после его смерти, хватило лишь на открытие магазина. С самого начала он благодаря своему удачному расположению в фойе респектабельного отеля стал приносить стабильную прибыль, хотя и не особенно большую. Элизабет не могла отнести свою семью к разряду малообеспеченных, но они и не могли позволить себе ничего лишнего. Расходы возрастали по мере того, как взрослели дети. Элизабет не раз с тревогой задумывалась над тем, откуда возьмет средства, чтобы дать им образование.
С другой стороны, зарабатывать деньги, записывая свои сокровенные фантазии для того, чтобы их потом читали другие, казалось постыдным и низким занятием.
- Я не писательница, - выдавила Элизабет.
- Откуда ты знаешь? Разве ты пробовала? Ты всегда лучше всех знала литературу. И потом, насколько мне известно, девяносто девять процентов всех романов - чистейшая фантазия. А у тебя воображение работает как надо. Лиззи, - задушевно уговаривала ее Лила, - быть может, это то, к чему ты стремилась всю жизнь! Я не знаю никого, кто бы так любил мечтать. Пора тебе превратить это увлечение в деньги.
- Я не смогу, - неуверенно возразила Элизабет.
- Но почему? Все останется твоим маленьким секретом. В секретах есть особая прелесть. Помнишь, мы приклеили бабушкины тапочки к полу в кладовке? Никто так и не узнал, чьи это проделки.
- Я припоминаю, что эта блестящая идея также принадлежала тебе. А насчет "не узнал" - тут у тебя нелады с памятью. Я-то помню, как меня отшлепали.
- Веселье того стоило, - пожав плечами, возразила Лила.
Элизабет вздохнула: Лила никогда за словом в карман не лезла.
- Даже если я решусь, у меня все равно не будет времени.
- Чем еще тебе заниматься по вечерам?
Лила попала в точку, и Элизабет пошла к кофеварке на буфетной стойке.
- Мне будет стыдно давать кому-то читать свои фантазии.
- Отлично! Это означает, что они пикантные и сочные. Им только того и надо. Видишь: "Недвусмысленные, но в рамках приличий", - процитировала Лила. - Это значит, что они должны быть подробные и грязные, но без садизма.
- У тебя чересчур вольная интерпретация.
- Ну ладно, так ты займешься этим или нет?
- Нет. Если тебя так зацепила эта статья, почему бы самой не попробовать?
- Потому что у меня нет твоего творческого потенциала. Когда мы играли в "заставь поверить", сценарии всегда составляла ты, я только заучивала свою роль.
Элизабет чувствовала, что ее сопротивление ослабевает. Это могло бы послужить своего рода освобождением от навязчивых идей. Подходящий способ избавления от избыточной сексуальности. Быть может, судьба бросала ей вызов… или спасательный круг, за который надо ухватиться. Что-то такое, что было бы только ее делом, ее и ничьим больше. Нет, не тем, что она делала для детей или бизнеса, а для себя как для женщины. Она так редко давала себе поблажки!..
- Не знаю, Лила, - задумчиво проговорила Элизабет. - Все это кажется мне таким… таким…
Элизабет замолчала не договорив. На своем дворе Тед Рэндольф из досок и проволоки мастерил вольер - готовил место для выгула щенков. Мэтт помогал ему, подавая гвозди. Мэган, сидя на качелях, которые прежний владелец дома соорудил из чурбака и дубовой доски, давала советы. Малышка, свернувшись в клубок, мирно спала у девочки на коленях.