- Все это хорошо. Но только в театре. Несколько наших ребят провалились потому, что решили, что они актеры. А жизнь не подмостки. И разведчик не актер. Твоя новая роль должна стать твоим вторым существом. И только тут, - он постучал себя по груди и по лбу, - скрытый ото всех, ты останешься самим собой. Был случай - это еще во время войны - очень опытный и башковитый разведчик провалился только потому, что у него радость мелькнула в глазах, когда ему внезапно сообщили о крупной победе войск его страны. Впрочем, ты, кажется, в этих советах не нуждаешься.
Старик встал из-за стола, подошел к карте, висевшей на стене. Отдернул шторку.
- Как ты полагаешь, Рихард, фашизм в Германии - это серьезно и надолго? Многие считают: "Мальбрук в поход собрался…". Вот, очень уважаемый товарищ пишет: "Растущие контратаки революционного пролетариата заставляют потерявших голову национал-социалистов доходить до последней крайности. Но даже буржуазная печать сомневается в том, как долго сможет продлиться эта вакханалия". Что ты скажешь?..
Рихард задумался: как долго?..
Находясь и за тысячи километров от Берлина и Мюнхена, он не переставал наблюдать за развертывавшимися там драматическими событиями. Да и как могло быть иначе! Там были его товарищи по подполью, там вели они бой не на жизнь, а на смерть. И даже в Китае газеты все чаще писали о фашистах, об их предводителе. Гитлер вначале был главарем фашистской банды, насчитывавшей всего лишь семь человек. А ныне этот сорокатрехлетний неврастеник рейхсканцлер империи. Чересчур могучие и влиятельные силы должны стоять за спиной истеричного фанатика - силы, породившие сам фашизм… Эти силы империалистические монополии, умело использовавшие в своих целях рупоры мелкобуржуазной идеологии.
- Демоническая фигура Гитлера олицетворяет фашизм, - сказал Рихард, отвечая на вопрос Берзина. - Я думаю, что фашизм в Германии - это серьезно и надолго. Фашизм возник не случайно и не сам по себе. И он реальная сила.
Павел Иванович оценивающе посмотрел на Зорге:
- Безусловно. Однако в Германии есть мощные антифашистские силы. Не забывай, что на выборах в рейхстаг в ноябре прошлого года компартия получила без малого шесть миллионов голосов.
- Но нацистская партия весной того же тридцать третьего года - около семнадцати миллионов, - возразил Рихард. - И дело совсем не в голосах.
- Ну-ну, продолжай! - одобрительно кивнул Павел Иванович.
И Рихард понял: Старик не спорит с ним, а снова - в который уже раз экзаменует его. Он хочет знать, насколько глубоко понимает всю остроту проблемы фашизма его подчиненный.
- Я, кажется, все сказал.
- Нет, ты только подошел к главному.
Берзин достал из сейфа объемистую папку, вынул из нее несколько листов, лежавших сверху.
- Нам стало известно, что на вилле кёльнского банкира Шредера состоялись в канун прихода фашистов к власти тайные переговоры верхушки гитлеровской партии с Круппом, Тиссеном, главой концерна "И. Г. Фарбениндустри" Бошем и другими крупнейшими фабрикантами. Гитлер заверил промышленников, что, если он одержит победу на выборах пятого марта, "это будут последние выборы в Германии на десять, а может быть, и на сто лет". В ответ господа империалисты заверили Гитлера, что они полностью доверяют ему и что представляемые ими промышленность, торговля, судоходство, банки и транспорт безоговорочно изъявляют готовность "к радостному сотрудничеству с национал-социалистами". Вот какая сила в Германии на стороне Гитлера, Рихард.
Берзин подошел к карте:
- И эта сила порождена не только крупным капиталом Германии. Колыбель фашизма подготовили, его вынянчили и другие…
Старик поднял руку и потянул по карте невидимые линии от Соединенных Штатов, от Англии к Германии:
- Германская экономика вскормлена на американском и английском капитале. Казалось бы, парадокс: правящие круги Соединенных Штатов и Великобритании содействуют восстановлению тяжелой, и прежде всего военной, промышленности своего недавнего противника. Но парадокса никакого нет. На эти миллиардные капиталы они рассчитывают возродить германскую мощь, превратить Германию в такую силу, которая способна будет разгромить Советский Союз и восстановить господство капитала на всем земном шаре. Например, "И. Г. Фарбениндустри". Только в Германии этой крупнейшей химической монополии подчинено более тысячи предприятий. А что она производит? Бензин, взрывчатые вещества. Не так давно образован "Стальной трест". Он объединяет уже четыре сотни предприятий и дает половину выплавки стали и чугуна в стране. Теперь Германия по основным экономическим показателям опередила и Англию, и Францию. Она становится на путь милитаризма и реванша. И в этом ей оказывают поддержку из-за океана. Нам известно, что Генри Форд Первый очень дружественно относится к Гитлеру. В узком кругу он заявил, что ему нравится нацистская партия. Гитлера поддерживает мировой капитализм - и это самое главное.
Павел Иванович вернулся к столу:
- Поэтому нужно приготовиться к длительной и упорной борьбе. Что касается нас, то мы должны вести разведку непрерывно и активно. Мы должны по всем решающим вопросам своевременно иметь достоверные сведения.
Он посмотрел на Зорге, подумал, что, может быть, и не стоит говорить ему то, что Рихард знает сам, но все же сказал:
- Не гонись за быстрыми результатами. И сообщай лишь такие сведения, в которых убежден сам. Наша задача - стараться предотвратить войну. И это будет непросто.
Старик снова подошел к карте:
- Конкретно же тебе предстоит в Токио разобраться в следующем. Первое: политика Японии в отношении СССР. Кое-что тебе известно из наблюдений, которые ты получил во время работы в Китае. Но на месте, как говорится, видней. Японская военщина вынашивает планы нападения на нашу страну. Это идеи фанатиков или реальная программа действий? Второе: сближение Японии с Германией неизбежно. Здесь, в Европе, фашизм, там - фашиствующий милитаризм. Цели у них одинаковые. Только вот смогут ли они сговориться друг с другом? Но в любом случае сближение этих двух стран может угрожать безопасности СССР. Третье: японская политика в отношении Китая. Ну на этом ты, как говорится, собаку съел. Четвертое: Япония может напасть на нашу страну и при поддержке Соединенных Штатов или Англии. Тебе предстоит выяснить, как будут развиваться ее отношения и с этими странами. Вот перечень главных проблем. Теперь ты понимаешь, как важна, ответственна твоя миссия.
Павел Иванович рассказал о задуманной операции "Рамзай" и спросил:
- Как ты смотришь на то, чтобы поехать туда под своим настоящим именем?
Рихард задумался. Потом сказал:
- Да, так, пожалуй, будет лучше и безопаснее.
Они обсудили все подробности операции.
Но вот разговор окончен. Рихард поднялся. Встал и Берзин, протянул ему руку:
- Будь в Германии особенно осторожен - эту поездку нельзя сравнить ни с чем, что ты делал до этого, - сказал Павел Иванович. - Наши ребята сообщают, что в Берлине крайне сложная обстановка. И все же Берлин лишь цветочки по сравнению с теми ягодками, которые ожидают тебя в Токио…
Тогда Рихард еще не понимал, чем вызвано и что означает это суровое напутствие Старика.
* * *
Экспресс пришел ранним утром на Шлезишер банхофф - Силезский вокзал. Рихард перекинул макинтош через плечо, взял чемодан, саквояж и спустился на перрон. Знакомый вокзал, как и прежде, был безукоризненно вычищен - до блеска. Паровоз, еще тяжело отдувавшийся после дальней дороги, повесил под стеклянными сводами белые облачка. На перроне царило обычное оживление: сновали носильщики в форменных фуражках с бляхами, встречающие целовали приехавших и совали им в руки огромные нелепые букеты. Непривычными были только полотнища, висевшие - сверху вниз - по фасаду вокзала: красные, с черной свастикой в белом круге. И еще обилие в толпе коричневых и черных мундиров. Бросились в глаза значки: у женщин они кокетливо красовались на шляпках и воротничках, у мужчин ввинчены в петлицы или приколоты к кепкам. Разные, большие и маленькие, но непременно с "пауком" фашистского знака. Затем многие, приветствуя друг друга, картинно вздергивали вверх ладони.
"Маскарад, - подумал Рихард. - Когда маскарад - это не так уж и страшно. А может быть, мы все преувеличиваем, сгущаем?.. Опасно, когда боишься всего. Впрочем, опасно и тогда, когда ничего не боишься…".
По привычке он направился было к платформе "штадтбана" - городской наземной железной дороги, но остановил себя: "Ты теперь не скромный бедный журналист, а преуспевающий буржуазный журналист. И ездить тебе надлежит только в автомобиле". Усмехнувшись, он пошел к стоянке такси.
Шофер старого, видавшего виды "даймлера" распахнул дверцу:
- Куда? - Лицо шофера было располосовано шрамом, и смотрел он на пассажира в дорогом костюме и с кожаными чемоданами недобрыми глазами: Куда?
- Унтер-ден-Линден, отель "Адлон", - бросил Зорге.
Шофер подозрительно гмыкнул и включил счетчик. "Адлон" считался одним из самых шикарных отелей на самой фешенебельной улице Берлина.
Машина еще не тронулась с места, а перед капотом выросла фигура человека в коричневой рубахе, в коричневой фуражке, затянутого в портупеи. На пряжке ремня красовалась все та же свастика.
- Стой! - крикнул он и, подбежав к дверце, рванул ее на себя.
"Что такое? Выследили?" - только и успел подумать Рихард.
- Вытряхивайся! - человек в коричневой рубахе потянул его за плечо. Ну!
- В чем дело? - пытаясь оттянуть время, спросил Рихард.
- Живо! Машина нужна мне!
- Вытряхивайтесь, - спокойно посоветовал таксист. - Со штурмовиками лучше не связываться. И не платят они ни пфеннига.
"Только-то и всего! - рассмеялся про себя Рихард. - А я уж подумал… Нервы".
В "Адлоне" Рихард назвал портье свою фамилию.
- Доктор Зорге? Номер вам заказан, - любезно ответил тот и с извиняющейся улыбкой протянул бланк: - Заполните, пожалуйста. Новые порядки…
"Фамилия… Имя… Откуда… Куда… Зачем…". Рихард заполнял листок-формуляр, а портье - грузный и лысый говорливый старик - жаловался:
- Не та клиентура пошла, ох-хо-хо, не та! Не вас, конечно, имею в виду, доктор Зорге. Вы человек солидный, у меня глаз наметанный… А чаще шушера, мелкота. Вчера зеленщиками да мясниками были, а теперь нацепили на себя черепа и кости… А совсем недавно у нас только коронованные да титулованные особы останавливались… Ох-хо-хо…
Рихард взял со стойки газеты - нацистский "Ангрифф", "Берлинер тагеблатт", "Дойче цайтунг" и холодно заметил:
- Советую не обсуждать лиц, призванных нацией. Завтракаю я всегда в номере, в девять ноль-ноль. Газеты так же подавать в номер.
Он взял у остолбеневшего портье ключ и вслед за носильщиком в ливрее, несшим его вещи, направился к лифту.
В номере он распаковал чемодан. Настежь распахнул окно. Солнечный, прохладный, душистый воздух потек в комнату. Сладковато пахло молодой листвой лип и каштанов.
Зазвонил телефон. Он снял трубку. Кокетливый женский голос спросил:
- Клаус? Это я, Инге.
- Вы, детка, ошиблись.
- Не может быть! - Голос стал капризным. - Клаус так клялся! Еще вчера в полночь!.. - Женщина всхлипнула.
- Может быть, я смогу его заменить? - игриво, в тон, сказал Рихард.
- Это надо обсудить. Я еще позвоню вам.
Рихард прислушался к частым гудкам. Медленно повесил трубку.
"Значит, встреча состоится завтра, в двенадцать дня, в баре "Пивная пена" на Гедеманштрассе…".
Адрес, пароль и отзыв были оговорены еще в Москве. Завтра в полдень… Как же ему убить целых полтора дня?
Он снова проверил все вещи - не дай Бог, Катя сунула какой-нибудь амулет! - тщательно оделся и вышел на улицу.
Унтер-ден-Линден - "Улица под липами" - простиралась в обе стороны от отеля. Она действительно в четыре ряда была обсажена пышными липами и каштанами, широкая, прямая как стрела. Вдоль ее проезжей части, по которой в этот ранний час проносились иногда сверкающие автомобили, была проложена дорожка для верховой езды. На тротуары бросали отсвет зеркальные стекла дворцов, дорогих магазинов и кафе, строгих министерских и посольских зданий. На перекрестках чинно стояли полицейские. У пешеходных дорожек с высоких чугунных штанг на четыре стороны показывали время циферблаты часов.
Унтер-ден-Линден начиналась у Бранденбургских ворот, на которых восседала на своей триумфальной колеснице богиня победы Виктория, и обрывалась у Дворцовой площади. Это был правительственный, аристократический и деловой центр Берлина. Отсюда улицы радиально расходились во все стороны.
Красивая и чопорная, Унтер-ден-Линден вызывала у Рихарда враждебное чувство. Его тянуло с этой улицы на северо-запад, в район Веддинг, где так часто доводилось бывать ему прежде и где у него столько друзей. Именно поэтому он не должен туда идти…
Неторопливо, словно совершая утренний моцион, шел он по улице, глядя как будто только перед собой, но цепко подмечая все новое кругом. Вот промчались автомобили со свастиками прямо на капотах. Маскарад! В кузовах грузовиков лежали почему-то сваленные как попало книги. Освобождают помещение библиотеки под казарму?.. Потом, громыхая сапогами, прошел отряд юнцов в коричневых рубахах. Они были без оружия, только с резиновыми дубинками у пояса. И лишь у их предводителя, отсчитывавшего "Айн, цвай, драй!..", болтался на поясе пистолет.
"Не так уж и страшны", - снова подумал Рихард.
На стенах густо налеплены объявления и приказы - все под эмблемой орла и свастики.
Да, как Гитлер и рассчитывал, на мартовских выборах 1933 года он одержал полную победу - подлогами и террором набрал 17 миллионов голосов. Правда, и компартия собрала почти 5 миллионов. Но потом гитлеровцы арестовали депутатов-коммунистов, а их мандаты аннулировали, и 23 марта рейхстаг принял закон о наделении Адольфа Гитлера чрезвычайными полномочиями…
Рихард остановился у кинотеатра "Уфа-Палас". Над входом развевались фашистские флаги, но реклама обещала легкий, адюльтерный фильм "Маленькая обманщица". Утренние сеансы уже начались. У кассы толпились мелкие служащие, почтальоны, завершившие свой утренний обход, вполне солидные господа и дамы. В холле почему-то оказалось много все тех же коричневорубашечников - штурмовики.
Публика заполнила огромный зал "Паласа" почти до отказа. Свет погас. На экране замелькали кадры "Фильм-Вохе" - кинохроники национал-социалистов: открытие рейхстага, "День национального труда", марширующие колонны гитлеровцев. Выступает Гинденбург. Выступает Геббельс. Выступает Гитлер. Крики: "Хайль!.. Хайль!.."
Рихард оглянулся по сторонам: оказывается, кричали не только с экрана.
"Что это? Что с тобой, Германия?!" - Рихард чувствовал уже какое-то особое напряжение…
* * *
К вечеру он пришел на площадь Оперы. Со всех окрестных улиц сюда стекались люди: разодетые дамы и господа, клерки, служанки, дворники, торговцы. Не видно было только рабочих.
В центре площади, у памятника Вильгельму I, восседающему на коне, громоздилась гора книг. Широким кругом площадь оцепили люди в коричневых рубашках.
"Похоже на страшный суд инквизиции! И это - в двадцатом-то веке!" Рихард стал оглядываться, ища хотя бы на одном лице омерзение или гнев. Нет, все эти физиономии, мужские и женские, уродливые и миловидные, отражали только одно чувство - откровенный, прямо животный интерес к тому, что должно было произойти.
И началось. Оркестр грянул "Германия превыше всего!". Облитая бензином, полыхнула гора книг. Синие языки пламени взвились в небо.
Пламя билось, внутри его трещало, выстреливало. К ногам Рихарда упала тлеющая книга. Он поднял ее, наугад раскрыл и прочитал:
Весны синеют очи
И прячутся в траву,
То нежные фиалки,
Что я для милой рву.
Я их срывал в раздумье,
И все, что думал я…
Он почувствовал на себе пристальный взгляд. На него в упор, зло-настороженно смотрел штурмовик из оцепления.
Рихард нарочито презрительно усмехнулся и под взглядом штурмовика, размахнувшись, бросил томик Гейне в костер. "И все, что думал я…". Ушло, сгорело в огне…
* * *
Бар "Пивная пена" на Гедеманштрассе. Дверь в дверь с полицейским "локалем". Из участка доносились хриплые голоса спорящих, у входа толпились полицейские и коричневорубашечники. И в самом баре за столиками, и у стойки были только полицейские.
"Их излюбленное место, - определил Рихард. - Неплохо для конспирации!"
Он сел, как и было условлено, за столиком у дальней стены, положил рядом книжку в зеленой обложке - условный знак, заказал порцию сосисок с капустой и пива. Огляделся. Полицейские в большинстве пожилые. Многие, наверное, начинали службу еще при Вильгельме. Сколько в послужном списке у каждого из них кулачных расправ, переломанных ребер!..
Ровно в двенадцать в "Пивную пену" вошел высокий седоволосый мужчина и направился прямо к столику Рихарда. В руке мужчины была желтая папка.
"Он…". - Рихард узнал в приближавшемся человеке Оскара.
- Ты уже здесь? - издали приветствовал его Оскар. - Рад тебя видеть! Как доехал?
Полицейские за столиками проследили за Оскаром глазами и занялись своими кружками и сосисками. Ясно: Оскар дал понять, что надо держаться как можно более непринужденно - встретились два старых друга.
Он достал из папки письмо:
- Мы раздобыли тебе отличную рекомендацию во "Франкфуртер цайтунг". Пожалуй, эта газета подходит тебе больше всего. Во-первых, одна из крупнейших и влиятельнейших германских газет и имеет обширный крут читателей за границей. Во-вторых, хотя она и подверглась всеобщей нацистской унификации, тесно связана с концерном "И. Г. Фарбениндустри" и резко враждебна коммунизму, но все-таки слывет оплотом либерализма, не так криклива, как другие здешние издания. Это избавит тебя от необходимости славословить режим. Есть мнение, что Геббельс сохранит ее как парадную газету для влияния на интеллигенцию. В-третьих, она никогда не имела своих постоянных корреспондентов в Москве, а значит, меньше шансов, что кто-то из ее журналистов видел тебя в Советском Союзе. И в-четвертых, во "Франкфуртер цайтунг" тебя уже знают по шанхайским статьям. Поэтому основную ставку будем делать на нее, но не забудем и о других газетенках, чтобы ты имел широкое представительство.
Потом они обсудили, стоит ли Рихарду рискнуть и попробовать вступить в национал-социалистскую партию.
- Старик рекомендовал, - сказал Рихард.
- Но даже сейчас нацисты принимают в партию осторожно и разборчиво, возразил Оскар. - К тому же нам стало известно, что нацисты прибрали к рукам досье всех активистов компартии, заведенные полицией Зеверинга. Там, конечно, есть и твое "дело". Они могут копнуть… Я думаю, целесообразнее для тебя получить здесь только аккредитацию газет, а в нацистскую партию вступить уже в Токио. Там это менее опасно.
Уже прощаясь, Оскар сказал:
- Больше мы с тобой видеться не сможем. Связь с Центром будешь держать через Инге. Она тебе сегодня снова позвонит. Итак, неделю в Берлине на акклиматизацию, а потом - во Франкфурт.
Перед отъездом из Берлина, 9 июня, Рихард передал в Центр: "Положение для меня здесь не очень привлекательно, и я буду рад, когда смогу отсюда исчезнуть. Р а м з а й".