Она лежала и смотрела поверх его огромной головы с взъерошенными волосами прямо на настольную лампу с оранжевым абажуром. Немного усталая и расслабленная, она тем не менее в мыслях не находила себе покоя. Такое тоже повторялось из раза в раз: она лежала, осчастливленная его любовью, вся еще во власти волшебно нежных ласк, а в мозгу уже начинали роиться тревожные мысли. Айви никогда не тревожилась за себя; все ее помыслы были устремлены к этому огромному и прекрасному мужчине. Нет, она не сомневалось, что ее тело будет и дальше притягивать его, но, как ни старалась, не могла даже представить, что наступит день, когда она станет принадлежать ему целиком… Тем более что такая женщина у него уже была. И какая! Только что они друг с другом сделали… Хотя Айви любила Пола так, как не любила никого и никогда, она не могла полностью снять с него вину за то, что творилось в Ромфилд-хаусе. Пол никогда не рассказывал ей о том, с чего все началось, не анализировал причины, но было время, когда она безоговорочно винила его за ночи в раздельных спальнях и за поистине животный голод по мужской ласке в глазах Бетт Хиггинс. Этот голод Айви подметила едва ли не в первый же день, как поступила работать в Ромфилд-хаус. С Джорджем, ее мужем, они не прожили и трех лет, когда он заболел. Началось все с пневмонии, которую работяга-фермер заработал из-за собственной самоотверженности, трудясь не покладая рук под дождями и ветрами от зари до зари, и которая приняла затем необычайно затяжной характер. Джорджу становилось все хуже и хуже, и не прошло и года, как его не стало. И все это время за ним присматривал доктор Хиггинс – не только в предписанные часы, но и во внеурочное время, он приезжал к ним после приема и рано утром, и даже посреди ночи. Не из-за нее, нет – Айви доктор тогда даже не замечал. Его заботило лишь одно: как облегчить страдания умирающего. И потом, после похорон, он заехал к ней и спросил: "Как вы теперь будете жить, миссис Тейт? У вас есть хоть какие-то средства к существованию?". И она честно ответила, что домик и земля принадлежат ей – Джордж сумел об этом позаботиться, – а вот денег кот наплакал. Два из четырех полей она сдала в аренду соседу-фермеру, а два других оставила под выпас. Ничего, как-нибудь устроится. Поищет работу. Вот тогда Пол смущенно осведомился, как она относится к работе экономки, а Айви тут же ответила, что именно этим всю жизнь и занималась. Вот так и случилось, что в двадцать шесть лет она попала в Ромфилд-хаус и сразу заметила голод в глазах молодой хозяйки; голод, прекрасно ей знакомый, поскольку ее собственное тело точно так же, до боли истосковалось по мужской ласке.
Айви вела в старинном особняке все домашнее хозяйство – дел в просторном двенадцатикомнатном чертоге Хиггинсов всегда было предостаточно, – и иногда также прислуживала за столом.
По мере того, как шло время и рана от утраты Джорджа затягивалась, тело ее болело все сильнее. Боль эта началась еще до смерти мужа, когда он уже занемог и при всем желании не мог облегчить ее страдания. И вот, проработав в доме доктора Хиггинса пятнадцать месяцев, Айви решила принять невысказанное предложение Артура Уитли и выйти за него замуж. Артур владел небольшой фермой по соседству с ней. Земли у него было всего двадцать акров , раз в пять меньше, чем у нее, и Айви не знала, нужна ли соседу она сама, или ее земля. Нет, парень он был неплохой – тихий, почти непьющий, работящий, но Айви дала себе зарок: без брачного свидетельства он ее не получит. Уступи она раньше, и пиши пропало – никакой свадьбы и в помине не будет. Как бы ни ныло ее исстрадавшееся тело, Айви еще больше жаждала нормальной семейной жизни.
И вдруг доктор слег с лихорадкой. Поначалу домочадцы думали, что он только простудился, но потом, когда начался горячечный бред, осознали, что положение серьезное. Айви сразу поняла, что миссис Хиггинс ухаживать за больным не в состоянии; как бы она ни симпатизировала мужу, обязанности сиделки ее раздражали. Мисс Дженни была в отъезде, а ступени старой лестницы так жалобно скрипели под тяжестью Мэгги, с трудом карабкавшейся на второй этаж, что Айви решила: кому как не ей, проведшей почти год у постели мужа, поухаживать за заболевшим доктором, так много для них сделавшим. И вот в один прекрасный день, когда вконец обессилевший доктор Хиггинс лежал на подушках, а Айви протирала губкой его мокрое тело, он вдруг сказал ей: "У вас ласковые руки, Айви". Ее как током ударило. Вот тогда это и началось. Обменявшись взглядами, они поняли друг друга без слов. В последующие три недели обмен взглядами продолжался, а потом, в тот самый день, когда Пол приступил к работе, Айви заявила, что увольняется.
Бетт Хиггинс была раздосадована и изумлена. Работой Айви она была довольна. Может, Айви устала сновать вверх-вниз по лестнице и ухаживать за больным, спросила она. Нет. Может, ей недостаточно платят? Нет. Тогда в чем дело? В конце концов Айви пришлось признаться, что она собралась замуж.
В пятницу она уволилась, а уже в субботу Пол приехал к ней. Увидев его на пороге, Айви ничуть не удивилась: она его ждала. Она до сих пор видела его перед глазами: вот он стоит со шляпой в руках, этот огромный и красивый мужчина, уважаемый и блестящий доктор, и тихонько спрашивает:
– Айви, вы и вправду выходите замуж?
А она без колебания отвечает:
– Нет.
А он спрашивает:
– Вы уверены?
– Абсолютно.
Он вошел и обнял ее, и она обняла его, как будто именно его и ждала всю жизнь. И так повторялось из раза в раз вот уже без малого два года… И тем не менее она до смерти боялась за него – какая участь его постигнет, если их связь выплывет наружу? В таком городке как Фелберн, и в окружении людей доктора Бересфорда или мистера Паркинса это вполне могло означать закат его карьеры.
Когда часы в прихожей пробили сорок пять минут, она ласково взъерошила его волосы и позвала:
– Пол! Проснись, Пол, уже без четверти десять.
– А? Что? – испуганно встрепенулся он и сказал, потягиваясь: – Зачем ты позволила мне уснуть? Сколько я проспал?
– Минут двенадцать, не больше. Вставай, – она легонько ткнула его в бок. – Я сварю тебе крепкого кофе.
Оторвав голову от податливого тела Айви, Пол еще раз потянулся и сладко зевнул. Потом, глядя как Айви надевает халатик, сказал:
– Пообещай мне, что как-нибудь разрешишь остаться на ночь, ладно?
– Нет, Пол, – Айви покачала головой из стороны в сторону. – Одевайся.
Она улыбнулась, скрывая под улыбкой огорчение из-за того, что никогда не сможет выполнить его просьбу.
Когда Айви вышла, Пол встал с постели, прошлепал в ванную, быстро умылся холодной водой и оделся. Несколько минут спустя он уже стоял возле стола с чашечкой кофе в руке, полностью одетый и подтянутый. Айви молча смотрела на него, дожидаясь, пока он выпьет кофе, а потом взяла пустую чашку и подставила ему губы для поцелуя. Пол жадно впился в них. Казалось, что страсть, вспыхнувшая в их сердцах два года назад, так со временем и не утихала.
– Послушай, – сказал Пол, – как насчет того, чтобы куда-нибудь съездить? Я могу взять пару дней…
– Нет, нет! – быстро ответила Айви, качая головой. – Мы ведь сто раз это обсуждали. Чистейшей воды безумие, и ты это прекрасно сознаешь. Я понимаю, что ты заботишься обо мне, но… не надо. У меня и так все хорошо, мой милый. Поверь мне.
– Просто это так несправедливо: я столько беру и ничего тебе взамен не отдаю.
Айви закрыла глаза.
– Не надо так говорить, Пол, прошу тебя. И… поспеши, а то опоздаешь.
– Не выходи со мной, – сказал он, – там очень холодно и ты простудишься.
Он снова поцеловал ее, а потом быстро вышел и зашагал к калитке. Он не сказал, когда приедет снова, а Айви не спросила. Она и без того знала, что он воспользуется первой же возможностью, чтобы примчаться.
* * *
Войдя в дом, Пол сразу услышал заливистый смех, доносившийся из гостиной. Кто бы это мог быть, подумал он, раздеваясь. Было уже без двадцати одиннадцать, а Бетт обычно выпроваживала своих гостей гораздо раньше – ее юные поклонники из Технического колледжа, как правило, собирались к чаю. За последние годы их сменилась целая вереница, причем они сами приводили своих друзей знакомить с Бетт. За редким исключением, всем им было не больше двадцати. Лишь в одном случае, о котором Полу не хотелось вспоминать, ее ухажеру исполнился двадцать один. Полу тогда стоило больших трудов убедить родителей парня, что чувства, которые питает к их сыну тридцатишестилетняя Бетт, чисто материнские. Пол воспринимал увлечения Бетт с брезгливым омерзением. Хочешь мужчину, так выбери его, но зачем морочить голову сопливым юнцам, у которых молоко на губах не обсохло? Зачем ей все это? Не найдя ответа, он думал так: возможно потому, что они являются его полной противоположностью? В большинстве своем ее приятели были худощавые и стройные, часто еще с юношескими прыщами.
Раздевшись и приблизившись к дверям гостиной, за которыми гремело веселье, Пол внезапно догадался, кто был их гость; на этот раз вовсе не юнец, а Джеймс Ноулс. Пол нахмурился; хотя Ноулс и приходился Бетт ровесником, доктор, сам не зная почему, его недолюбливал.
Когда он толкнул дверь и вошел, оба, Бетт и Джеймс Ноулс, тут же как по команде обернулись и уставились на него. Затем Ноулс вскочил с дивана и зашагал навстречу Полу, приветливо улыбаясь и протягивая вперед руку.
– Привет, Пол, – весело произнес он. – Рад, что успел на вас посмотреть – я как раз уже уходить собрался.
Он потряс руку Пола с такой живостью, точно сам был в этом доме хозяин. Затем отступил на шаг и, смерив Пола взглядом, добавил:
– Что-то вид у вас сегодня слишком усталый, дружище. По-прежнему работаете за двоих? – Он вдруг игриво подмигнул Полу. – Денежки заколачиваете, да?
– Точно, – подтвердил Пол, сразу обескуражив Ноулса столь скучным ответом. Однако молодой человек нашелся почти сразу.
– Кстати, – сказал он, – вы ведь еще не знаете, зачем я пришел. Так вот, я приглашаю вас обоих на ужин в субботу вечером. Мой босс устраивает вечеринку в своем новом доме, Берли-Корте. Знаете, здоровенный такой дом чуть в глубине от конца новой дороги? Он только-только успел туда переехать.
– Но ведь мы даже не знакомы с твоим боссом, – возразил Пол, приближаясь к бару.
– О, это ерунда, – махнул рукой Ноулс. – Он разрешил мне привести пару друзей, и я тут же подумал о вас.
– Спасибо. – Пол взял бутылку шотландского виски, плеснул себе в стакан щедрую порцию золотистого напитка, пригубил и лишь потом добавил: К сожалению, в субботу я занят. К тому же я уже успел договориться насчет ужина в своем клубе.
– А вот я бы с удовольствием пошла, – с вызовом сказала Бетт. Она впервые раскрыла рот после появления мужа, но даже не повернулась в его сторону, продолжая сидеть на диване перед камином.
– Что ж, иди, – чуть помолчав, сказал Пол.
Он прекрасно знал, что она пойдет в любом случае, каковым бы ни было его решение. Он также понимал, что его присутствие для этой парочки совершенно ни к чему.
– Жаль, – с деланным огорчением заговорил Ноулс, – вам бы там понравилось. Когда мистер Калверт Хоуган закатывает вечеринку, вино просто рекой льется. Все веселятся до упада.
– Я представляю, – кивнул Пол. Он осушил стакан, налил себе еще и подошел к камину. Заметив, что Пол, судя по всему, собирается здесь задержаться, Джеймс Ноулс начал деланно прощаться. В его обращении к Бетт сквозила развязность.
– Пока, малышка, – произнес он, – я побегу. Значит, насчет субботы мы уговорились, да? – С этими словами он покосился на Пола.
Бетт встала с дивана и зашагала к дверям.
– Я буду тебя ждать, – сказала она.
– Прекрасно. Что ж, спокойной ночи, Пол. – Ноулс снова крепко стиснул его руку. – Жаль, что не увидим вас в субботу. Может, какой-нибудь в другой раз?
– Может быть, – кивнул Пол.
– Ну и ладушки. – Ноулс повернулся, чтобы идти, но в последний миг спохватился. – Поцелуйте за меня Лорну, хорошо? Она уже была в постели, когда я пришел. – Он кивком указал наверх. – Поздравляю, старина, ваша дочь становится настоящей красавицей. От мальчиков, небось, отбоя нет? Вы уж ее берегите.
Пол промолчал; отвечать было нечего. Он только проводил взглядом Ноулса и, повернувшись к камину, уставился на огонь.
Когда из холла послышались неясные голоса, Пол словно наяву услышал, о чем они говорили:
– Он ничуть не изменился, – представил он голос Ноулса. – Такой же грубый и неотесанный мужлан. Медведь настоящий. Просто не понимаю, как ты его терпишь. – И добавил: – Ничего, малышка, в субботу вечером мы свое возьмем, да?
И, обняв за талию, поцеловал в губы…
Отмахнувшись от назойливых мыслей, Пол снова подошел к бару и, налив себе еще виски, залпом выпил. Какое он имел право осуждать поведение Бетт? Сам-то он каков? И все же, будь у него даже десять любовниц, он не мог оправдать связи Бетт с Джеймсом Ноулсом – уж очень скверная личность этот Ноулс. Полу казалось, что это и слепому видно.
Он решил сразу подняться к себе и лечь спать, чтобы избавиться от необходимости встречаться лицом к лицу с Бетт. Он устал от бесплодных споров и хотел избежать очередной стычки. Ему не хотелось вновь возвращаться к разговору, который прервало неожиданное появление Джинни, однако он сознавал, что это почти неизбежно. Пол чувствовал усталость и раздражение, и больше всего на свете мечтал сейчас о том, чтобы отдохнуть.
Он стоял возле бара, когда дверь распахнулась, и вошла Бетт. Прошагав к дивану, она стала тут же, не говоря ни слова, поправлять подушки и расставлять на места кресла; это был ежевечерний ритуал, предшествовавший отходу ко сну.
– Мне кто-нибудь звонил? – спросил Пол.
Бетт с подчеркнутой аккуратностью уложила последнюю подушку, и лишь потом ответила:
– Нет. Или ты думаешь, что я бы тебе не сказала?
– Не знаю.
Бетт резко выпрямилась и метнула на мужа оскорбленный взгляд.
– Такое ведь прежде не раз случалось, – напомнил Пол, не удержавшись.
– Я никогда не делала это нарочно, – возразила Бетт. – Если это и случалось, то лишь по моей забывчивости.
– Ты также забывала записывать, кто звонил, – добавил Пол.
Губы Бетт скривились, она уперла руки в бока и завизжала:
– Я тебе не секретарша! Если тебе так уж нужно, найми человека, который будет денно и нощно торчать на твоем дурацком телефоне!
– Но ведь речь шла всего о каких-то двух вечерах в неделю.
– Всего о каких-то двух вечерах, – передразнила Бетт. – Да я и часа ради тебя сидеть не намерена. Что мне положено за эту головную боль? Ты ведь не собираешься оформить меня своей регистраторшей? Нет, за это ведь надо жалованье платить. Другие врачи могут позволить себе использовать своих жен, но только не ты. Не наш добропорядочный здоровяк и всеобщий любимец доктор Хиггинс.
– Не избавься ты от Хелен, подобная необходимость не возникла бы, спокойно напомнил Пол.
Лицо Бетт судорожно исказилось, она вдруг побледнела как полотно.
– Черт бы побрал твою Хелен! – завопила она. – И тебя вместе с ней! И твою Мэгги! Всех твоих обожаемых воровок и драных коз!
Пол с трудом подавил в себе желание швырнуть ей в лицо пустой стакан и полюбоваться, как он разобьется на мелкие осколки. Вместо этого, он быстро поставил стакан на полку бара и зашагал из гостиной.
Поднявшись в свою спальню, он включил электрический обогреватель и, усевшись в кресло, погрузился в раздумья. Нужно было что-то предпринять, но что? Одно было ясно как день Божий – так больше продолжаться не может. Выход один – развод. Однако Пол прекрасно понимал, что Бетт ни за что не даст развода, не сломав ему карьеру. По ее представлениям, повод для развода должен быть такой, чтобы Пол потерял любимую работу, дом и свое положение в городе. Только такой ценой он должен оплатить свою свободу. Что ж, по крайней мере это было ясно.
Несколько минут спустя он встал, прошел в ванную, примыкавшую к его спальне и наполнил ванну. Уже лежа в воде, он услышал, как Бетт поднялась по лестнице и прошагала по длинному коридору к своей спальне. Он попытался вспомнить, когда заходил в ее спальню в последний раз; должно быть, это было лет пять назад. Бетт тогда болела гриппом, и он вошел к ней вместе с Джоном Прайсом, чтобы тот ничего не заподозрил. Да, и пять лет назад у них с Бетт уже не было нормальных супружеских отношений. В браке они состояли шестнадцать лет, и целых пятнадцать из них – были для него настоящей пыткой. Правда, в первые годы их совместной жизни присутствие в доме родителей Пола заставляло его притворяться, что у них с Бетт все гладко и благополучно. Тогда у них с Бетт была еще одна спальня, хотя супружеское ложе они уже почти не делили. Так продолжалось вплоть до смерти матери Пола, случившейся семь лет назад. На следующий день после похорон он перебрался в другую комнату, которую занимал и теперь. С медицинской точки зрения, поступок был скверный: нельзя бросать женщину, не обращать внимания на ее тело – вот почему доктор Хиггинс старался не винить Бетт за ее отношение к нему. Тогда как мужчина в нем, напротив, восставал против такого поведения жены… В конце концов ни один мужчина не вынес бы подобных унижений.