Выражение лица Штефана смягчилось.
- Мне тоже тебя не хватает, Олли-Молли. А где, собственно, Эвелин?
- Уехала, - сказала я. Мне совсем не хотелось говорить сейчас об Эвелин.
- Куда же?
- Встречается с Оливером по случаю очередной овуляции. - Я положила голову Штефану на грудь. - Тебе правда меня не хватает?
- Правда, - сказал он. - И если хочешь, то мы посвятим друг другу завтра весь обеденный перерыв, да?
- Да-а-а-а.
Звонок колокольчика у входной двери в магазин ворвался в наши объятия, словно набат. Штефан несколько резче, чем требовалось, отстранил меня. Но в дверях стоял лишь доктор Бернер.
- Моя дочь говорит, что вы продаете великолепные самшиты, - произнес он. - Она пожелала себе на день рождения пару самых высоких экземпляров. Они должны украсить вход в магазин, словно это не магазин, а самый крутой бутик в городе.
- У меня есть еще два самшита, - сказала я. - Но они недешевы, господин доктор.
- Ах! - Доктор Бернер пристально посмотрел на нас. - Для своих детей ничто не дорого, не так ли?
Прежде чем отправиться в этот день домой, я набрала несколько килограммов красной смородины в саду рядом с нашим домом. Ягоды слегка перезрели, но мне не хотелось оставлять их птицам. Из погреба нашего со Штефаном дома я взяла коробку с пустыми банками, которые специально собирала весь год для этого случая. Ведь нет ничего вкуснее смородинового желе, приготовленного своими руками. Разве что клубничное варенье.
С коробкой в руках я ходила по дому. Штефан все еще сидел в кабинете, так что у меня была возможность немного пошпионить. В моем собственном доме. На кухне царил хаос, половина дверок от шкафчиков была демонтирована, пол и стены ободраны, и повсюду стояли емкости с краской. На кухню загородного дома в английском стиле это пока не очень походило.
Я с любопытством проникла в гостевую комнату, в поисках следов, например, валяющихся где-то трусов Штефана, или коробочки для его контактных линз где-нибудь на ночном столике, или остатков запаха его туалетной воды. Но гостевая комната имела вид образцово-показательный. Покрывало на кровати было расстелено идеально, в вазе стоял букет свежесрезанных ромашек, а ветерок колыхал шторы из легкого белоснежного муслина. В последний мой приход сюда шторы еще не были готовы. Интересно, шторы были повешены, чтобы никто не мог увидеть с улицы, что творится в кровати? Конечно, кому охота быть наблюдаемым во время занятий сексом Хубертом и K°? Если этот секс был, разумеется. Здесь я была уверена только на девяносто девять процентов. Один процент я оставляла надеждам на то, что Штефан общался с Эвелин только по поводу своего синяка.
Оливер, похоже, сегодня работал до позднего вечера. Дома его еще не было. А может быть, из-за того, что, проведя обеденный перерыв вместе с Эвелин и ее овуляцией, он вынужден был задержаться.
Настроение у меня было хуже некуда, но тем не менее я принялась за приготовление желе из принесенных мной ягод. Под это дело было решено использовать большую кастрюлю для спагетти, в которой я смешала ягоды, сахар, ваниль, и, добавив туда немного взятого у Оливера кальвадоса, принялась за готовку. Хорошо, что у Оливера была современная газовая плита, потому что она позволяла регулировать нужный уровень нагрева и достигать той густоты варенья, которая больше по вкусу.
Когда я наконец разложила по банкам готовое желе, кухня представляла собой ужасное зрелище. Словно я провела на ней по меньшей мере боевую операцию. Но, как говорится, лес рубят - щепки летят.
Я поставила банки вверх донышками охлаждаться и занялась написанием этикеток. Это была замечательная работа, потому что глазами тоже иногда едят. На первой этикетке я написала витиеватым почерком: "Неповторимое, с утонченным вкусом желе из красной смородины в исполнении Оливии с настоящей ванилью и добавлением кальвадоса", а снизу дату приготовления. Прелестно. Но банок получилось много, и на десятой этикетке рука устала выводить каллиграфические буквы. "Желе из красной смородины с ванилью и кальвадосом", а снизу число и год, чтобы каждый, кто возьмет банку в руки, понимал, с чем имеет дело. На последних этикетках не было даже сил написать просто: "Желе из красной смородины".
Когда Оливер вернулся домой, я подписала последнюю банку и оттирала испачканные маркером руки.
- Но когда я уходил, здесь было несколько чище, - произнес Оливер и указал на перепачканную столешницу.
- Так точно, - ответила я весело-агрессивно и указала руками на ряд остывающих банок с желе. - Двадцать четыре штуки. Собственного приготовления.
- "Ж.К.С.", - прочитал Оливер вслух надпись на одной из последних банок. - Что это должно означать?
- Это всего лишь сокращение, - угрюмо произнесла я. - От "Неповторимое, с утонченным вкусом желе из красной смородины в исполнении Оливии с настоящей ванилью и добавлением кальвадоса". Напиши такую фразу десять раз, и ты поймешь, что значит сделать такое блюдо.
Оливер соскреб немного желе со столешницы и слизнул его с пальца.
- Объедение, - произнес он. - Вот уж не знал, что ты обладаешь способностями настоящей домохозяйки, Блуменкёльхен.
- У меня куда больше способностей, чем ты подозреваешь, - ответила я.
У меня было куда больше способностей, чем могли подозревать все. И это была одна из моих главных проблем.
Оливер плюхнулся на одно из эксклюзивных кресел.
- Что за день, - вздохнул он.
- Не нагружай себя, - сказала я.
Он-то хотя бы имел сегодня секс, а вот я нет.
- У тебя сегодня и в самом деле плохое настроение.
- Да, мне очень жаль. Я чувствую себя… брошенной. Скажи, ты не находишь, что я стала толще?
- Нет, - ответил Оливер. - А что, это так?
- Нет, но после тридцати вес начинает распределяться по телу совсем иначе. Так говорит Штефан.
- Ага, - сказал Оливер. - Тогда я нахожу, что это изменение в распределении веса очень тебе идет.
- Гм, - ответила я несколько смущенно. - Вам было хорошо с Эвелин?
Оливер высоко поднял брови.
- Очень хорошо.
- Где же вы теперь встречаетесь? - спросила я.
- В гостинице.
- А это возможно? Ну, я имею в виду, что все происходит в обед?
- В этом отеле нет. Там надо снимать номер на целые сутки.
- А почему бы вам не встречаться здесь?
Оливер пожал плечами:
- В отеле все как-то романтичнее.
- Ну да, понятно, - завистливо сказала я.
- Эвелин добыла где-то веселенькую книжечку пятидесятых годов. Советы добропорядочной жене, как она может сделать счастливым своего мужа. Оттуда мы и вычитали про гостиницу и еще кое-что и пытаемся теперь делать так, как там написано. Это просто умора.
- Таких подробностей я, собственно, и не хотела знать. - У меня и так перед глазами стояла картина, как Оливер и Эвелин веселятся на кровати в номере отеля, пробуя позиции, представленные в книге пятидесятых годов. - А зачем вам обязательно нужен ребенок?
- А почему вы не хотите детей? - ответил вопросом на вопрос Оливер.
Я пожала плечами:
- Слишком большая ответственность. Даже когда человеку кажется, что у него достаточно мужества, чтобы решиться на это, он заблуждается.
- Да, но такова жизнь.
- А мне не хотелось бы отвечать за искореженную в будущем жизнь, - жестко сказала я. В действительности же я испытывала страх перед родами. Не перед схватками и страшной болью (хотя Элизабет и Ханна в лицах и не раз рассказали мне об этих ужасах при рождении Маризибиль и Каспара), а перед тем, что наступает потом. Перед тем, что называется материнскими чувствами по отношению к маленькому, беспомощному существу. Человек, имеющий ребенка, обязан думать не только своим умом, но и рассуждать с позиции малыша. Когда тот опрокидывает на себя тарелку с кашей, делает первые шаги, страдает из-за того, что его лучший друг оказывается умнее или сильнее его или уходит играть с другими детьми, когда воспитательница в детском садике не желает пожалеть его, - все это мать должна чувствовать и пропускать через себя. И это, с моей точки зрения, были совершенно нормальные, человеческие представления. А своя собственная жизнь была уже и без того слишком тяжела. - Уж лучше я сама обеспечу себя пенсией, а когда станет совсем невмоготу, уйду в приют, так будет честнее.
- Но ведь это так важно - иметь семью, - сказал Оливер. - Ты знаешь, с тех пор как я научился думать, эта картина постоянно у меня в голове: дети, бегущие тебе навстречу, когда ты приходишь с работы. Мастерящие что-то тебе в подарок ко дню рождения. Сидящие на твоих плечах, когда идешь с ними гулять. Запускающие вместе с тобой змея. И жена, готовящая домашнее варенье и улыбающаяся тебе, когда ты возвращаешься с работы.
- Это все очень похоже на рекламный ролик, - сухо ответила я. - Слабо верится, что у Эвелин в голове точно такая же картина.
- Да, у нее такой картины нет, - сказал Оливер. - Она хочет ребенка, потому что так подсказывают ей ее биологические часы.
- Ха-ха, - сказала я. - Они начинают тикать у тех людей, которые видят такие картины. Лично у меня ничего не тикает. А если я и вижу какие-то картинки, то они полны забот, бессонных ночей у постели заболевшего чада, страха, что ребенок принесет в дом какие-нибудь нехорошие слова, или скандалов с соседями, в собаку которых он запустил камнем.
Оливер покачал головой:
- Может быть, счастливые семьи - это и есть некое клише, но то, что все идет от этого, в этом мой отец, безусловно, прав. Нам всем нужны рядом люди, которые от нас зависят. Которым мы можем передать все, чему научились сами. За которых мы должны постоять и которые смогут постоять за нас и в хорошие и в трудные времена, как бы высокопарно это ни звучало.
Я снова пожала плечами:
- Этого ты не можешь знать точно. Нет никакой гарантии, что ты сможешь всегда быть при своих детях. Мои родители, например, умерли, когда мне не было и семи лет, и меня воспитывали чужие люди, в окружении совершенно неродных мне братьев и сестер.
- Я и не знал ничего об этом, - сказал Оливер. - Я думал, что тогда, на свадьбе, присутствовали твои настоящие родители.
- Это мои приемные родители. Они в порядке, но это не настоящие родители. Я вижу их очень редко. Они живут за четыреста километров отсюда. Мы пишем друг другу письма на Рождество и открытки ко дню рождения. И это все. Я всего лишь приемная дочь.
- Бедняжка… - Оливер сделал движение, словно собираясь погладить меня.
- Ах, только не начинай мне теперь рассказывать, что без еженедельных завтраков в компании своего отца ты не можешь прожить, - зло сказала я.
- Отчего же, - усмехнулся Оливер. - Может быть, не каждое, а каждое второе воскресенье, но мне бы их очень недоставало, если бы их не было, правда. - После короткой паузы он добавил: - Исключая, может быть, общение с Эберхардом.
- Во мне, видимо, этот семейный ген так и не смог развиться, - сказала я. - Несмотря на то, что моя приемная семья была очень хорошая. Ни малейшего следа "Отверженных" или "Дэвида Копперфилда".
- Копперфилд - тоже сирота?
- Не фокусник, персонаж романа Диккенса.
- Мы были… и есть, наверное, не семья из книжки с картинками, - сказал Оливер. - Но тем не менее я хочу иметь детей. Еще и потому, что смогу быть для них лучшим отцом, чем мой отец для нас.
- Это будет не так сложно.
- Ты думаешь? - Оливер с сомнением посмотрел на меня. - Я не знаю - он был не таким уж плохим. Всегда делал так, как считал лучше.
- Да, так делают все родители, - неприязненно сказала я. - Я рада, что Штефан относится к этой проблеме так же, как и я.
И Штефан был рад, что я отношусь к этой проблеме так же, как он. Он не хотел детей, потому что это "стоило бы лучших лет жизни". Так он говорил. Вкладываешь в них деньги и время, чтобы через двадцать лет понять, что вкладывал не то и не туда. Но ты сам становишься за это время на двадцать лет старше, и многие вещи уходят, так и не познанные тобой. Впрочем, это свидетельствовало скорее о том, что думали-то мы по-разному, но вывод делали один и тот же. И без детей жизнь может быть наполненной и счастливой.
Или как минимум просто нормальной.
Моя, впрочем, в данный момент была довольно паршивой. Я посмотрела на часы. Ровно десять. Что сейчас делают Эвелин и Штефан? Улеглись ли они в свою обновленную белоснежную кровать и начали практиковаться в позах, обнаруженных в той смешной книжке начала пятидесятых?
А что, если позвонить и слегка подпортить им настроение, подумала я. Но это не было мне позволено. Фриц может просмотреть телефонные счета, и миллион уплывет от меня мгновенно.
Впрочем, я могу позвонить из телефона-автомата.
Я решительно поднялась с места. Оливер взглянул на меня.
- Пойду прогуляюсь вокруг дома, - сказала я уже на полпути к двери. - Глотнуть свежего воздуха.
Оливер кивнул.
- А у тебя есть телефонная карта?
Я застыла на месте.
- Откуда ты знаешь?..
Оливер улыбнулся и достал из кармана брюк портмоне.
- Должно быть, хорошо, когда тебе кого-то недостает. Там должно быть как минимум десять евро.
- Спасибо, - ответила я.
Я с удовольствием рассказала бы ему, что Штефану совсем не недостает меня, скорее напротив - он уже улегся в постель с его женой. Но зачем портить настроение еще одному человеку?
У двери я остановилась на какое-то мгновение и обернулась. Оливер снова углубился в чтение.
- Прямо перед маленьким книжным магазинчиком, напротив ирландского паба, - не отрываясь от страницы, произнес он. - Ты не заблудишься.
- Спасибо, - еще раз повторила я. Его прозорливость начинала казаться мне зловещей.
Спускаясь по лестнице, я пыталась придумать, что бы такого сказать, если кто-то попадется мне рядом с телефонной будкой. Вероятно, следовало сослаться на какой-нибудь деловой разговор типа беседы с налоговым инспектором, которого не удалось застать в рабочее время, или что-нибудь типа того.
Внизу, возле входной двери подъезда, я едва не столкнулась с кем-то в полумраке улицы. Это был мой свекор.
- И куда мы так спешим? - спросил он и взял меня за плечи.
Я почувствовала себя так, словно на меня надели наручники, застав на месте преступления. Страх сначала сковал колени, а затем я почувствовала, как кровь ударила мне в лицо. И я была очень благодарна, что здесь внизу было довольно темно, иначе Фриц немедленно бы догадался по моему виду, что намерения у меня совсем неблаговидные. А в темноте он мог лишь это подозревать.
- Привет, Фриц, - прохрипела я.
- На улице уже довольно темно, - сказал Фриц. - А я не вижу рядом с тобой даже собачки, с которой ты должна была бы идти погулять.
- Ха-ха, - выдавила я и позвенела мелочью, оказавшейся, на счастье, в кармане куртки. - Я захотела лишь съесть мороженое, в итальянском кафе напротив готовят потрясающий шербет "After-Eight". Это одно из преимуществ, достающихся человеку, живущему в городе, - можно не дожидаться утра, если тебе захотелось полакомиться чем-нибудь вкусненьким.
- Так-так, - произнес Фриц и посмотрел на меня пронизывающим взглядом.
Я покраснела еще больше, если это вообще было возможно.
- Сегодня так жарко, - добавила я.
- А в этом кафе бывает обезжиренное шоколадное мороженое? - спросил Фриц.
Я кивнула.
- Тогда я иду вместе с тобой, - сказал Фриц. - Я тоже уже целую вечность не ел мороженого.
К счастью, кафе было еще не закрыто, и, к счастью, там был и шербет "After-Eight", и вдоволь сортов шоколадного мороженого. С огромными шариками в больших вафельных стаканчиках мы направились обратно к дому. Для Оливера Фриц купил порцию клубничного мороженого.
- Когда он был ребенком, всегда любил именно такое, - пояснил он свой выбор.
- И ты до сих пор помнишь это? - спросила я, восхищаясь против воли его памятью.
- Конечно, - ответил Фриц. - Отцы обычно не забывают таких мелочей.
- Я уже снова здесь, ха! - крикнула я, едва успев закрыть дверь. - И со мной Фриц.
Оливер с недовольным видом отложил в сторону книгу.
- Папа, тебе не кажется, что уже поздновато для контрольного посещения?
Фриц протянул Оливеру мороженое.
- Собственно, я всего лишь хотел выпить с вами по маленькой рюмочке коньяку, - ответил он.
Оливер уставился на вафельный стаканчик.
- Клубничное, - сказала я. - Когда ты был ребенком, ты больше всего любил такое.
- Нет, - произнес Оливер. - Ребенком я больше любил лимонное, а все остальное бросал под ноги.
Я с упреком смотрела на Фрица. Какие же мелочи никогда не забывают отцы?
- Ну да, - сказал Фриц. - Может быть, что-то случилось с моей памятью. Может, это был мой любимый сорт, когда я был маленьким. Если хочешь, мы можем поменяться, сын, себе я купил шоколадное.
- Да ладно.
Я смотрела на тающее мороженое и опасалась за сохранность белого дивана Эвелин. Она непременно выставит мне счет, если вещь окажется испорченной.
- Давайте лучше пойдем на лоджию, - предложила я. - Коньяк мы можем выпить и там.
- У нас дома нет коньяка, - заметил Оливер. - Но я могу открыть вино. Очень неплохое каберне.
Фриц застыл на месте, едва ступив на лоджию.
- Вот это да! Кусочек Тосканы на лоджии - это впечатляет, дорогая невестушка.
- Большое спасибо, - ответила я и поспешила зажечь фонарики, которые мы расставили и развесили во всех углах лоджии.
- Недурно, недурно, - произнес Фриц.
Оливер присоединился к нам с бутылкой вина и тремя бокалами.
- Я тоже принимал в этом участие, - сказал он. - К сожалению, я унаследовал от тебя, папа, две левые руки.
- Для двух левых рук все это выглядит очень представительно, - парировал Фриц. - Может быть, стоит привлечь вас обоих к реставрации моего сада? Соседи оформили все на уровне, один я отстаю.
- Это было бы неплохим сюжетом для шоу Оливера! - воскликнула я.
Фриц высоко поднял брови. Впервые я уловила в отце и сыне какое-то сходство.
- Что это?
- Ах, это вряд ли тебя заинтересует, - ответил Оливер.
- Отчего же, заинтересует, - возразила я. - Оливер, покажи ему концепцию.
Концепция вышла выдающаяся. Как-никак я весьма прилично над ней поработала. Оливер помедлил еще немного, но в конце концов направился в комнату. Фриц читал и читал, не отрываясь. Затем он сказал:
- Звучит многообещающе. И вполне сносно.
Оливер озадаченно посмотрел на него.
- Только, пожалуйста, никаких химер, папа.
- Ни в коем случае, - строго сказал Фриц. - Ничего подобного я и не говорил.
- Ты всегда говорил так по поводу любой моей идеи, папа.
- Нет, только относительно тех, которые и в самом деле были химерами.
Оливер вздохнул.
- А что по этому поводу говорит твой шеф? - спросил Фриц.
- Да, кстати, что же все-таки сказал директор программы? - подхватила я.