- Как с кем? - вопросом на вопрос ответила я. - В конце концов я замужняя женщина. Кстати, ты уволена.
- Что?
- У-во-ле-на.
- Ты не можешь этого решать, - засомневалась Петра.
- Еще как могу! - ответила я и прошествовала мимо нее в кабинет.
Штефан снова изучал список вакансий.
- Господин Ге-е-ертнер, она заявила, что я уволена, - прошепелявила Петра, проскользнув в кабинет вслед за мной.
- Что? - Штефан обернулся. - Что вы сказали, госпожа Шмидтке?
- Она сказала, что я уволена, - повторила Петра и показала на меня. - Но я думаю, что если вы принимали меня на работу, то и увольнять имеете право только вы, или нет? - Она сморщила лицо, готовая заплакать.
- Ну, успокойтесь, госпожа Шмидтке, - заметил Штефан. - Я уверен, что это всего лишь недоразумение.
Я переводила взгляд с одного на другого и качала головой.
- Даже удивительно, что вы до сих пор на вы, - задумчиво произнесла я. - Право же, как-то странно звучит: "Отдайтесь мне, госпожа Шмидтке!" - "Сию минуту, господин Гертнер!"
- Олли! - Штефан в шоке смотрел на меня. Ничего подобного никогда прежде не слетало с моих губ.
Петра пришла в себя быстрее.
- О! - воскликнула она. - Но это не повод для увольнения.
- Мне все равно, - сказала я. - Я выгоняю тебя, потому что ты неприветлива с нашими клиентами и совершенно не подходишь к нашей обстановке. Можешь доработать до конца недели, а за это время подыскать себе новое место работы. Сегодня после обеда получишь письменное уведомление.
- Полегче, - вставила Петра. - Здесь еще и господин Гертнер имеет право что-то решать. - То, что подчиненная спит с шефом, - еще не основание для ее увольнения, не важно, насколько ты ревнива.
- Я догадываюсь, что у тебя большой опыт в этом вопросе, - сказала я. - Однако ты тем не менее уволена.
- Может быть, вы оставите нас одних? - Штефан все еще выглядел шокированным.
Петра, надувшись, вышла.
- Закрой дверь с той стороны, - жестко проговорила я.
- Тебе не кажется, что это довольно жестоко? - спросил Штефан.
Я резко повернулась к нему.
- Что, прости?
- Ты не можешь ее вот так выбросить на улицу, - вставил Штефан.
Господин Кабульке! Грабли! От гнева я в секунду стала пунцовой и не могла сказать ни слова.
- Эвелин не должна была тебе об этом сообщать, - произнес Штефан. - Я знал, что ты не сможешь воспринять все нормально.
- Эвелин ничего мне не говорила, - внесла я ясность. - У меня у самой есть глаза.
Штефан вздохнул.
- Я не хотел, чтобы ты это заметила. И ни в коем случае не хотел причинить тебе боль.
- Как осмотрительно с твоей стороны! - воскликнула я.
Я была искренне возмущена таким цинизмом. Я думала, что Штефан упадет на колени и станет извиняться всеми способами, чтобы замолить свои грехи. Это было самым минимальным из того, что он мог бы сделать.
Но парень решил переложить вину на меня.
- Ах, Олли! Это не должно тебя удивлять. У нас все это довольно давно. Чтобы быть совсем точным, с того времени, как ты лелеешь эту сумасбродную идею с питомником.
- Что? Это была наша общая идея, Штефан. Это же мечта нашей жизни.
- Это была совершенно точно мечта твоей жизни, - холодно сказал Штефан. - Меня никогда не влекло заниматься растениями.
- Но ты говорил, что это золотая жила, если правильно поставить дело.
- Да, но я заблуждался, - сказал Штефан. - Это была, как уже говорилось, просто сумасбродная идея.
Я все больше жалела, что в руках у меня нет грабель господина Кабульке. Так хотелось ткнуть ими Штефана в живот. Что он мелет?
- Что будем делать с Петрой? - спросила я.
Штефан снова вздохнул.
- На протяжении нескольких месяцев я пытаюсь объяснить тебе, что этот питомник в конце концов разрушит наш брак. У меня были все шансы стать экспертом экстра-класса в области маркетинговых исследований, пока мы не купили это совершенно убыточное хозяйство. Но ты же слепа, как крот, и игнорируешь все мои аргументы, и тебе наплевать, что я годами закапывал здесь свои способности в прямом и переносном смысле слова. Бог мой, на что я все это время тратил свои силы! Тебе не кажется, что у меня тоже может быть желание ездить на приличной машине, отдыхать во время отпуска, как люди, и носить те шмотки, в которых мне не будет стыдно выходить на улицу?
Моя первая, горячая ненависть постепенно прошла. Грабли больше были не нужны. Злоба, пришедшая теперь, была куда более холодной.
- Я все еще не понимаю, что мы будем делать с этим хорьком, - спокойно проговорила я.
- Весной строительный супермаркет открывает отдел садоводства, - сказал Штефан. - Теперь это очевидный факт! Поверь мне, как только это произойдет, сюда не придет больше ни один покупатель.
- Конечно, - согласилась я. - Кто потащится сюда ради старых роз, ради элитных кустарников, ради моих советов, которые можно получить совершенно бесплатно…
- Ах, Олли, прекрати наконец предаваться глупым мечтам.
- Я не мечтаю! - вскипела я. - Мы с Оливером начинаем делать садовое шоу на телевидении, и благодаря этому наш питомник скоро станет знаменит. А супермаркет может продавать бегонии и дурацкие рождественские звезды. Он нам не конкурент! Ты здесь единственный, кто не хочет следовать логическим аргументам, ты, а не я! Никому не удалось убедить тебя к ним прислушаться. Кроме того, ты до сих пор не объяснил мне, что мы будем делать с твоей похабной аферой.
Штефан глубоко вздохнул.
- Боже, Олли, я и сам не знаю. Я - мужчина. Такое запросто может случиться. - И после паузы, в течение которой я пристально смотрела на него, добавил: - Мне очень жаль.
- Ты любишь ее? - спросила я.
- Боже мой, нет! - сказал Штефан. - Она вообще не в моем вкусе. Ты же видела, какие у нее кривые ноги?
Некоторое время я смотрела на него, сбитая с толку.
- Но почему же ты тогда?..
- Понятия не имею, - сказал Штефан. - Во мне, знаешь ли, похоже, взыграло самолюбие. Все мои друзья сделали карьеру, только у меня под ногами болтается этот питомник.
- И я, - тихо добавила я.
- Ах, Олли, - сказал Штефан и слабо улыбнулся. - Я же люблю тебя.
- Что?
- Конечно, я люблю тебя, - повторил Штефан. - Иначе и быть не может. То, что произошло с Петрой… это какое-то помутнение рассудка. - Он откинулся на спинку своего рабочего кресла и чистосердечно посмотрел мне в глаза. - Помутнение рассудка, за которое я прошу меня простить. Ничего подобного никогда больше не повторится. - И совершенно безо всякого перехода улыбнулся своей улыбкой а-ля Брэд Питт: - Если мы продадим наш питомник, то в любом случае никогда ее больше не увидим.
Я покачала головой:
- Я не хочу продавать питомник, Штефан.
Улыбка Штефана исчезла так же внезапно, как и появилась.
- Олли, ты что, не расслышала меня?
- Отчего же. Работа здесь делает тебя несчастным. Ты чувствуешь, что способен на большее и хочешь ездить на шикарном автомобиле и носить дорогие шмотки. Это я поняла. Но сделай милость и постарайся понять, что сказала я. У нас скоро будет достаточно денег, чтобы не экономить на воде, и нам для этого не понадобятся даже миллионы Фрица.
- Я не стану вкладывать наши деньги в эту бестолковую торговлю, - с нажимом произнес Штефан. - Если за полгода нам удастся избавиться от этой обузы, то у нас будет шанс начать все сначала. И я не дам тебе загубить этот шанс.
- Понятно, - сказала я. Я стала холодна как лед.
- Олли, - произнес Штефан, тон его голоса снова смягчился, - если я получу хорошую работу - а это произойдет, - мы сможем подобрать себе великолепную квартиру в городе и начать жизнь, которой достойны. Мой отец уже задействовал свои старые связи. В его прежней фирме для меня есть совершенно изумительная работа. Может быть, мы даже на несколько лет поедем за границу. Мы вдвоем - этакая сказка. Обещаю тебе, что ты ни о чем не пожалеешь, если послушаешь меня.
- Понятно, - снова повторила я.
- Вот теперь я рад, - сказал Штефан. - Иди же, Олли, иди к папочке.
Я сделала шаг назад. Штефан вздохнул.
- Пожалуйста, только не злись больше. Я же уже извинился, или нет?
Один из нас, похоже, сошел с ума. Я была не особенно искушенной в таких делах, но никогда в жизни люди не возвращались так быстро к нормальным взаимоотношениям после измены одного из супругов. Или я ошибалась? Разбитая посуда, синяки под глазами и долгие часы у психотерапевта, чтобы после сотого или тысячного приема снова вернуться в нормальное состояние, а совсем не то, что изобразил тут Штефан.
- Мне надо работать, - сказала я и выскользнула из кабинета в торговый зал.
- Вы не имеете права меня уволить, - заявила Петра. - Иначе я натравлю на вас своего мужа.
- Не пугай, - ответила я. - Даже если он у тебя вышибала в диско-салоне или исполнительный пристав в кредитной конторе.
- Чепуха. Он адвокат.
- Ах нет? - сказала я. Жаль, а я-то думала, сюда прибежит какой-нибудь громила и накостыляет Штефану как следует. - А что скажет твой адвокат после того, как узнает, чем ты занималась со своим шефом на диване вот в этом кабинете?
- Он знает, как я ему дорога и что для него значу, - сказала Петра. - В конце концов, я мать его детей.
- Бедный муж. Однако все будет так, как сказано. Ты уволена.
- Это мы еще посмотрим.
Эвелин я нашла в оранжерее номер пять. Она обихаживала свой урожай.
- Мне показалось, ты собиралась что-то печь.
- Я все еще хочу. Ты уже видела кухню?
- Да! - Кухня стала выше всяких похвал. Просто мечта любой хозяйки в кремовых тонах. - Это самая лучшая кухня, которую я когда-нибудь видела.
- Да, я знаю, - довольно нескромно заметила Эвелин. - Господин Кабульке и я обсудили и продумали столько великолепных идей, что ни один человек при всем желании не в состоянии переработать. Как тебе понравились лампы?
- Потрясающе, - вставила я.
- Ты говоришь это без особенного энтузиазма, - сказала Эвелин, - Ах, мне жаль, ты, конечно, сейчас не в настроении обсуждать такие темы. Ну и? Ты воткнула Штефану вилы в пузо?
Я покачала головой:
- Это того не стоит.
- Ты права, - поддержала Эвелин. - Мужчина как особь вообще ничего не стоит, если тебе интересно мое мнение.
- Ах, ты говоришь так только потому, что Петра увела его у тебя из-под носа.
Эвелин рассмеялась.
- Но, Оливия, ты же на самом деле так не думаешь?
- Нет.
- Тогда я спокойна, - произнесла Эвелин. - А то уж я начала беспокоиться. Но ведь ты прекрасно знаешь, как я требовательна в вопросах вкуса. А ипохондрики с загаром из солярия - совершенно не мой тип мужчин.
И не мой тоже, подумала я. Но Штефан не всегда был таким.
- Кроме того, - сказала Эвелин, на этот раз серьезно, - кроме того, я бы никогда не стала что-то затевать с братом моего мужа. Это вообще отсутствие всякого стиля.
- Полное, - согласилась я, и чья-то невидимая рука сдавила холодными пальцами мое горло.
Ох, что же я наделала! У меня нет никакого стиля. Я спала с братом моего мужа.
- И я бы не стала делать этого еще и потому, что уважаю тебя и нуждаюсь в тебе, - мягко сказала Эвелин, и рука с холодными пальцами сжала мое горло с такой силой, что я потеряла способность дышать.
- И я в тебе, - услышала я свой собственный хрип.
И это была абсолютная правда. Я нуждалась в Эвелин и любила ее. Действительно любила. Особенно с того момента, как узнала, что у нее ничего не было со Штефаном. Она отремонтировала мой дом. А что я сделала в благодарность? Переспала с ее мужем.
Я - самое настоящее отребье. Еще хуже, чем Петра. Я виновато посмотрела на Эвелин. Как теперь отмыться от этой грязи?
- Так что же все-таки с тестом на беременность? - спросила я с замиранием.
О мой Бог. Мысль о том, что я легла в постель с отцом ее ребенка, снова лишила меня возможности дышать.
Я, я была самым отвратительным и мерзким отребьем.
- Позитивно, - сказала Эвелин и рассмеялась. - Во всяком случае, для меня. - Перехватив мой сконфуженный взгляд, она снова стала серьезной. - Нет, собственно, сам тест показал отрицательный результат.
Я смутилась еще больше.
- Так это значит, что ты теперь беременна?
Эвелин покачала головой:
- Нет, я не беременна. И знаешь что? Я больше не стану к этому стремиться. Прошедшее время ясно показало: я вообще не хочу иметь детей.
- Правда, нет?
- Нет. Я и до этого не хотела, но думала, что тогда жизнь будет считаться прожитой зря. И если не сейчас, то когда? Но это была идея фикс. Множество людей просто не созданы для того, чтобы иметь детей.
- Но Оливер, - сказала я и попыталась проигнорировать угрызения совести. - Он же так хотел.
- Да, - сказала Эвелин. - Он страшно разочарован. Но он это понимает. Он всегда все понимает. Он такой тонкий человек, ты знаешь. Я не хотела сделать ему больно.
- Да, - прошептала я.
"Отребье, отребье", - шептал голос внутри меня. Эвелин улыбалась:
- Я всегда буду любить его, это он тоже знает. Но он никогда не смирится с тем, что не сможет стать отцом моих детей. Ни он - никто другой. Когда эти шесть месяцев наконец закончатся, я начну искать новую работу. Я слишком хороша для того, чтобы заниматься пеленками. А еще лучше - уеду на какое-то время за границу.
- А что с твоими наркотиками?
И что, кстати, с Оливером и нашим шоу? Ему придется положить это дело на алтарь амбиций Эвелин?
"Не уводи дело в сторону, ты, отребье", - продолжал шептать внутренний голос.
- Я все равно не смогу этим долго заниматься, - сказала Эвелин и подмигнула мне. - Несмотря на то, что мы получили превосходные семена. При небольшой реконструкции и настройке системы орошения в этой оранжерее можно выращивать до тридцати килограммов в месяц. И годовой доход был бы порядка миллиона евро. Причем без налогов. Очень заманчиво, ты не находишь?
- Нет, - ответила я. - Определенно нет. Я лучше останусь с разрешенными растениями.
- Как знаешь, - заметила Эвелин. - Но этот урожай мы протестируем вместе.
- На мне, - предложила я. Я - отребье и должна до смерти обкуриться коноплей, выращенной Эвелин. Я это заслужила. - Но я не умею курить взатяжку, - сказала я виновато. - А по-другому, наверное, это не подействует.
Эвелин засмеялась.
- Есть множество возможностей принять в себя это зелье, - проговорила она. - Не обязательно его курить. Можно делать таблеточки, можно добавлять в пищу. Я нашла в Интернете замечательные рецепты.
Тоже хорошо. Можно будет до смерти наглотаться таблеток. Далеко не худший способ покончить с собой для такой дряни, как я.
- Только, к сожалению, на дворе пока август, а нам надо продолжать до октября, - сказала Эвелин.
- Чтобы конопля дошла до необходимой кондиции для таблеток?
- Нет, чтобы получить наши миллионы. А конопля уже давно готова, Старые мешки вчера попробовали первые косячки. Товар действительно превосходного качества. Даже Оливер вынужден был это признать.
- Оливер?
- Да, он тоже сделал пару затяжек. Добрый старина Шитти. - Эвелин хихикнула.
Значит, Оливер вчера был обкурен. Ну, замечательно - мы нашли друг друга: алкоголичка и наркоман.
- Я дам тебе знать, если соберусь делать таблетки, - сказала Эвелин. - Ах, еще, Оливия, ты не против, если господин Какабульке ошкурит межкомнатные двери и покрасит в белый цвет?
Придется искать для дома покупателя. Слезы навернулись у меня на глаза.
- Он мастер на все руки, - продолжала Эвелин, все еще ожидая от меня ответа.
- Ах, Эвелин, для чего все эти старания, если Штефан все равно хочет продать наше хозяйство?
- Он не может решать в одиночку. И я бы ни за что не стала все это продавать.
- Но ты же находила наш дом таким ужасным, - удивилась я.
- Теперь я так не считаю, - твердо сказала Эвелин. - И ты же видишь, что может получиться от одной лишь покраски стен в новые цвета.
- Но в одиночку мне не осилить.
- Подумай о миллионе, - возразила Эвелин. - Половина будет принадлежать тебе. И если Штефан непременно захочет отойти от дела, ты сможешь вести его сама!
После этого разговора я почувствовала себя немного лучше, Как отребье, конечно, но не самое последнее.
Глава 13
Я бы с удовольствием отравилась наркотиками, чтобы либо совсем больше не встретиться с Оливером один на один, либо не воспринимать общение с ним на трезвую голову. Но Эвелин сказала, что ей сначала следует попробовать разные рецепты.
- Если продукт употреблять в пищу, то его действие будет намного сильнее, - разъяснила она. - Поэтому очень важно подобрать правильную концентрацию.
- Даже чтобы отравиться, надо экспериментировать, - сказала я.
Что касается меня, то она могла бы и не стараться.
Целый день меня мучили приступы мигрени. Разговор со Штефаном никак не шел из головы. То, что он попытался сделать меня виноватой, было довольно подло с его стороны. То, что питомник был моей мечтой и я была инициатором ее воплощения в жизнь, правда. Но Штефан обещал разделить со мной всю ответственность.
Было очень больно от того, что время, проведенное нами здесь, он рассматривал как потерянное. Со временем к нам приходило все больше клиентов и все меньшее количество из них разменивалось на дешевые бегонии, а обращало внимание на более серьезные растения. Мы были на правильном пути.
Вот только слово "мы", по-моему, уже не годилось. Штефан хотел от жизни чего-то иного. Но то, чего хотел он, казалось мне бесконечно далеким: шикарный автомобиль, роскошные путешествия, дорогие тряпки.
А я всегда думала, что в нашей семье такими поверхностными людьми были Оливер и Эвелин. Как сильно я заблуждалась.
- Ну, ты все еще дуешься? - спросил Штефан.
Дело близилось к вечеру, и я занималась розами. Согласно лунному календарю сегодня был подходящий день для обрезки и посадок растений.
- Я не дуюсь, - сказала я и печально посмотрела на него.
Впервые в жизни я подумала, что моя приемная мать была не так уж и не права, повторяя все время: "С красивого блюда есть не пристало". Можно поставить его на полку и любоваться им, можно выложить на него фрукты, но если использовать это блюдо каждый день, то его красота примелькается, а глянец потускнеет.
Глянец Штефана был для меня безвозвратно потерян.
- Конечно, дуешься, - сказал он. - И я могу тебя понять. Но может быть, ты задумываешься и над тем, почему это вообще могло случиться?
- Я только об этом и думаю, - ответила я.
- При безупречных отношениях не случается измен, - сказал Штефан. - Я пытался найти в Петре то, чего не смог найти в тебе.
- Ха, - хмыкнула я. - Можешь мне поверить, то, что ты нашел в Петре, во мне пришлось бы искать очень долго!
- Я же говорю.
- Нет, ты говоришь не об этом! Но ты слишком твердолобый, чтобы понять, почему эта твоя афера так больно по мне ударила.
- Твердолобая ты, - сказал Штефан. - Хотя бы потому, что никак не можешь осознать, что этот питомник ставит под вопрос все наше будущее.