Мы с Оливером работали над сценарием нашего пилотного выпуска, и Оливер был таким же милым и любезным, как раньше. Он даже снова называл меня Блуменкёльхен. Казалось, та единственная ночь навсегда вычеркнута из наших воспоминаний. Я сочувствовала ему, потому что сама была просто не в состоянии забыть ту ночь. И была не в состоянии думать о чем-то другом. Особенно когда мы садились вечером за стол. За тот стол, на котором мы тогда…
Но Оливер смог втянуться в обычный распорядок дня, как и все остальные. Мы подгоняли рамки нашего шоу к реалиям сада Элизабет. Ханна была посвящена в планы предстоящих съемок. Она должна была запудрить Элизабет мозги историей о том, что та выиграла приз одного из журналов. Потому что Ханна якобы под ее именем отправила правильно разгаданный кроссворд из этого журнала. Это была поездка на выходные в специальный санаторий красоты. Элизабет так радовалась полученному букету цветов и посыпавшимся затем поздравлениям якобы от читателей журнала, что все последующие дни мне приходилось очень тщательно следить за собой, чтобы не проговориться во время наших с Элизабет обеденных пробежек.
- Все выходные одни процедуры, маски для лица, массажи, парикмахеры, - сказала Элизабет. - Разве это не фантастика, что я оказалась такой счастливой?
- Вполне нормально.
- А как ты думаешь, у них там есть "Ботокс"? - спрашивала меня Элизабет. - У меня с некоторых пор на лбу появились эти дурацкие морщинки. С ними я выгляжу как старуха.
- Морщины рано или поздно все равно появятся, - сказала я.
- Скажи, а это не свинство по отношению к Ханне? Ведь она разгадала этот кроссворд. Может, отдать ей это путешествие?
- Ни в коем случае! - вскричала я. И, немного успокоившись, продолжила: - Тебе это необходимо больше, чем ей. Она выглядит намного свежее и моложе тебя.
Это помогло.
Впрочем, я не рассчитывала на способность Ханны до конца держать все в секрете. Не прошло и трех дней, как Ханна проговорилась.
- Мне очень жаль, - извиняющимся тоном говорила она. - Но у Элизабет потрясающая способность вытягивать из людей информацию. И все вытекает, словно из стакана.
Элизабет, впрочем, была ничуть не расстроена, она стала радоваться вдвойне: курорт и новый сад - чем не повод для радости?
- Ты настоящая подруга, - сказала она мне.
- Что же нам делать? Меньше чем через две недели все должно быть готово. Где мы так быстро найдем замену?
- Ах, - сказала Элизабет, - только не впадай в отчаяние. Никто ничего не заметит.
- Я не знаю, - сказала я с сомнением.
Это была утопическая идея - привлекать к проекту подругу.
Но Элизабет весело щебетала:
- Когда я приеду из санатория, то сыграю такое удивление и восторг, что никто ничего не заметит.
- Ну да, - сказала я. - Мне остается только поверить в это. Но помни: если что-то будет сыграно не так, это будет означать конец моей карьеры на телевидении.
- Ох, спасибо, Оливия, я обещаю, тебе нечего опасаться. Я же мечтаю о террасе для завтраков. Ты сможешь ее сделать?
- Посмотрим, - любезно сказала я.
- Чудесно! - Элизабет расцеловала меня и с этого момента стала прежней, как будто ничего не знала.
Оливеру я не сказала, что Элизабет в курсе. Меньше оснований менять коней на переправе.
Даже Петра была такой же, как раньше. Она каждое утро приходила на работу, говорила, как плохо я выгляжу, и продавала бегонии. Я выдала ей письменное уведомление об увольнении, хотя Штефан сказал, что в этом нет необходимости.
- Я ясно дал понять госпоже Шмидтке, что ее работа здесь закончится, как только питомник будет закрыт, - сказал он. - И она поняла это. Поэтому нет никаких причин выдумывать повод для ее увольнения.
- Я только уволила госпожу Шмидтке, Штефан. - Я притворно закатила глаза. - А не сбросила ее в пропасть с автомобильного моста.
- Это всего лишь из соображений получения пособия по безработице, - сказал Штефан. - Если увольнение будет обусловлено закрытием предприятия, то она получит пособие сразу. В противном случае ей придется ждать три месяца.
- Тогда она активнее начнет искать новую работу. Я собственноручно напишу ей рекомендацию.
- Это я уже сделал, - сказал Штефан.
Я сделала трагическое выражение лица.
- И что же ты там написал? Что фрау Шмидтке исключительно исполнительный и трудолюбивый работник и показала себя с самой лучшей стороны?
- Олли, - сказал Штефан. - Когда ты прекратишь делать намеки?
- Наверное, когда ты отправишься в Чикаго, - сказала я.
Лицо Штефана сразу просветлело.
- Чикаго! Это ли не фантастика? Я всю жизнь мечтал обосноваться в Штатах. Там же совершенно иное мироощущение. Я так и вижу, как в выходные мы садимся в самолет и отправляемся в Сан-Франциско!
- Супер, - сказала я.
Штефан не заметил моей иронии.
- И там можно будет заиметь великолепный садик, которым ты будешь заниматься только для себя.
Этот человек, похоже, игнорировал все, что ему говорилось. Только ради того, чтобы убедиться в этом, я спросила:
- А как же мое шоу?
- Ах, Олли, сладкая. Разве ты не знаешь, как это бывает на телевидении? Стоит вам сделать пилотный выпуск, как придет дядя и заберет у вас и идею, и программу. Оливер столько лет на телевидении, а так и не смог вскарабкаться повыше. Но этот проект будет очень кстати при твоем устройстве на новую работу.
- Ну, это само собой, - сказала я.
В тот день, когда Штефан направился на собеседование по поводу устройства на новую работу, Эвелин принесла в магазин огромное блюдо с выпечкой.
- Рождественские коврижки? - не скрывая отвращения, спросила Петра. - Уже сегодня?
- Нет, - ответила Эвелин. - Это совсем не рождественские коврижки.
- Но они же в форме звездочек, оленей, снеговиков и маленьких Николаусов, - настаивала Петра, щупая выпечку длинными искусственными ногтями.
Похоже, Эвелин воспользовалась единственными имевшимися в нашем доме формочками, подаренными мне еще на восемнадцатилетие приемной матерью. (День рождения у меня незадолго до Рождества, и, очевидно, это должно было считаться наиболее подходящим подарком. Проблема в том, что готовка никогда не относилась к числу моих любимых занятий.)
- Это верно, - сказала Эвелин. - Просто по форме можно отличать их состав. Допустим, звездочки выпекались со специальным обезжиренным маслом. Так сказать, без холестерина. А Николаусы без сахара. В каждом олене не больше двух калорий. Эти коврижки приготовлены так, что при их употреблении можно больше калорий потерять, чем заработать.
- Вот это да! - воскликнула Петра, глядя на выпечку уже совсем другими глазами. - И даже шоколад.
- Да - и марципан тоже внутри. - Эвелин сделала серьезное лицо. - Можешь поверить, но когда-то я весила больше сорока килограммов.
- Правда? - воскликнула снова Петра. - Никогда бы не подумала, - поколебавшись, добавила она.
Эвелин бросила на меня лукавый взгляд, ясно дававший понять, что никогда в жизни она не весила ни на грамм больше, чем теперь. Конечно, нет.
- С этими коржиками я сумела сбросить все за четыре недели, - сказала Эвелин Петре. - И если теперь меня мучает чувство голода, то я могу есть мучное столько, сколько захочу, не опасаясь, что на следующий день не влезу в свои самые узкие джинсы. Даже наоборот: если у меня появляется несколько лишних граммов, я просто съедаю пару Николаусов.
- Вот это да! - снова воскликнула Петра. - А я-то не то чтобы имею проблемы с весом, но всегда вынуждена себя во всем ограничивать.
- Это мне знакомо, - сказала Эвелин. - Иногда приходится брать себя в буквальном смысле за горло, чтобы противостоять соблазну. Очень жестоко.
Петра кивнула.
- А вот с этими коржиками можно положить конец постоянному чувству голода.
- А они хоть вкусные? - спросила я.
- Еще какие, - ответила Эвелин. - Возьми попробуй… вот хотя бы звездочку.
Петра завистливо наблюдала, как я беру с тарелки коржик. Я с опаской откусила кусочек. Нет, не то чтобы я опасалась за качество обезжиренного масла и некалорийного шоколада. Я просто боялась, что на вкус конопля такая же противная, как и когда ее куришь.
- Потрясающе! - восхищенно воскликнула я. Взгляд Петры стал еще более завистливым.
- Правда? - Эвелин сияла от радости. - Я долгие годы добивалась этого, потому что покупать такую выпечку было непосильно дорого. А раньше купить нечто подобное можно было вообще только за границей, здесь, в Германии, все никак не приобретут патент.
- Типично немецкая проблема, - сказала Петра, с жадностью рассматривая коржики. - Все равно лучшие нейтрализаторы аппетита можно получить только из США.
- Да, но здесь они еще и не облагаются пошлиной, - продолжала разглагольствовать Эвелин. - Я имею в виду мои коржики.
- Ага, - сказала я и задержала руку с половиной коржа на полпути ко рту.
Ага! Кажется, начинка уже начала действовать, потому что я почувствовала, как меня слегка повело.
- Итак, у меня появился интерес вот к этому снеговику.
Впервые с того времени, как я с ней познакомилась, тон Петры был невероятно вежливым. Эвелин помедлила:
- Но я не знаю, разрешено ли мне распространять этот рецепт в нашей стране.
- Ах, если бы ты знала, как мне нравится кушать то, что не разрешено! - рассмеялась Петра.
И это было новостью. Словно она уже попробовала кусочек коржика.
- Ну, хорошо, - сказала Эвелин и протянула Петре тарелку.
Петра с плохо скрываемой жадностью схватила снеговика и сразу откусила у него голову.
- Потрясающе! - воскликнула она.
- Да, правда? - Я с любопытством наблюдала за Петрой.
- Этот снеговик определенно стоит своих пятидесяти евро, - вскользь заметила Эвелин.
- В самом деле? - Петра с удивленным лицом откусила от снеговика кусок живота.
- Это как минимум, - сказала Эвелин и подмигнула мне.
Я положила руку себе на живот. Ой, мне становилось дурно.
Но Петра, казалось, привыкла есть на халяву, ни на что не обращая внимания. Она засунула в рот остатки снеговика и произнесла:
- Действительно, стоящая вещь.
- Еще одного? - спросила Эвелин. - Николаусы тоже замечательные.
- Но ведь поедание снеговиков требует большего расхода калорий, чем они в себе содержат, - сказала Петра.
- Да, но в Николаусах вообще нет калорий.
Боже мой, до чего же все-таки глупа эта Петра.
- Где вообще нет калорий? - спросил кто-то.
За нашими спинами послышались шаги нескольких пар ног, входивших в магазин.
Сердце у меня ушло в пятки. Полиция! Наркоконтроль! Неужели они уже побывали в питомнике?
Но это, конечно, был не наркоконтроль. Это были всего лишь Катинка, Эберхард и их дети.
- Что привело вас сюда? - спросила я.
- Желание купить растения, что же еще? - ответила Катинка и засмеялась. - Но что-нибудь низкокалорийное я бы тоже взяла с собой.
- Пожалуйста, - сказала Эвелин и подвинула тарелку с коржиками. - Собственная выпечка.
- Эвелин! - Я быстро отодвинула тарелку обратно. Катинка, в конце концов, была беременна. - Какие вам нужны растения, Катинка?
- Эберхард хочет устроить живую изгородь вокруг бассейна, чтобы на следующее лето его никто не мог видеть купающимся.
- Ммммм, - раздалось от Петры. Она как раз приговорила третьего снеговика.
- Я хорошо его понимаю, - произнесла я, имея в виду, конечно, выдающуюся задницу Эберхарда.
Эберхард ехидно посмотрел на Петру.
- Что касается меня, я бы отдал предпочтение лавровишне, - сказал он. - Она растет быстро и долго остается зеленой.
- Это правильно, - согласилась я. - Зато бамбук дает более плотный слой зелени и очень быстро. И больше подходит для бассейна.
- Но бамбук дорогой, - произнес Эберхард. - Что касается меня, я проинформирован на этот счет.
- Дингс, Оливия сделает для тебя сезонную скидку. - Это произнес Фриц, который в этот момент возник на пороге магазина.
Что, черт возьми, здесь происходит? Семейный сбор?
- Конечно, я предложу тебе замечательную скидку, Эберхард, - сказала я. - Но ты прав: бамбук - очень дорогое растение.
- Тогда я не буду его брать.
- Но, Эби! - взмолилась Катинка.
Она определенно была за бамбук.
- Поспешай медленно, - заявил Эби. - Только благодаря этому девизу я чего-то достиг.
- Но иногда можно позволить себе немножко потранжирить, - сказал Фриц.
- Чем я могу тебе помочь? - спросила я у него.
- Коржик? - обратилась к Фрицу Эвелин.
- Я еду вместе со Штефаном на собеседование по поводу работы, поэтому я здесь, - объяснил Фриц.
Эвелин хихикнула:
- Да, малыш еще никогда не делал ничего подобного. Папочка должен отвести его к дяденьке за ручку.
- Ого, - вставил Эберхард.
- Ерунда, - сказал Фриц. - Я лишь поеду туда с ним, не больше. Я должен поздороваться с людьми и все такое. Просто знак вежливости.
- А Штефан и в самом деле получит работу в Чикаго? - спросила Эвелин.
- Если сможет достойно себя представить, - ответил Фриц.
- У-г-у-уг-у-гу, - пробормотала Петра.
Никто не знал, что тем самым она хотела нам всем сказать.
Штефан вышел из кабинета в торговый зал. В новом костюме. И, как я смогла заметить, в новом галстуке. И в новой рубашке. И в новых туфлях.
- Вот так должен выглядеть деловой человек, - гордо сказал Фриц.
- Чикаго, мы идем к тебе! - провозгласил Штефан.
- Коржик? - спросила Эвелин.
Я отодвинула тарелку еще дальше в сторону.
- Ты сдурела? - прошипела я. - Он же испачкает свой новый деловой костюм крошками.
- Ты выглядишь потрясающе, - встряла в разговор Катинка. - Как Кевин Кёстнер. Не так ли, Эби? Штефан выглядит как Кевин Кёстнер.
- Как Брэд Питт, - сказала Петра. - Он выглядит как Брэд Питт.
- Лучше, - проронила я. - Лучше.
Штефан польщенно заулыбался.
- Пожелайте мне удачи.
- Много удачи, - сказала я.
- Много удачи, братик, - гордо сказала Катинка.
- Смотри, не задень животом о прилавок, - угрюмо обратился к жене Эберхард, очевидно, вне себя от зависти.
- Маленький коржик на удачу? - спросила Эвелин.
Я в очередной раз отодвинула тарелку прочь. Достаточно того, что Петра уже наглоталась наркоты.
- Ты действительно хочешь, чтобы он получил эту работу? - спросила Эвелин, когда Штефан и Фриц скрылись за дверью, а Эберхард, Катинка и дети направились вслед за господином Кабульке в питомник выбирать саженцы.
- Почему бы нет?
- Чикаго очень далеко, - сказала Эвелин.
- Чем дальше, тем лучше, - заметила я.
- Понимаю, - согласилась Эвелин и серьезно посмотрела на меня.
- Тогда ты первая, - произнесла я. - Штефан до сих пор считает, что мы остаемся семейной парой.
- Да, мужчины часто бывают тугодумами.
- Я уже съела коржиков на две сотни евро, - вдруг прохихикала Петра. - Это самые дорогие рождественские коврижки в моей жизни.
- Тогда можешь взять с собой, - разрешила Эвелин.
Петра снова хихикнула.
- Значит, теперь он так или иначе станет менеджером в Чикаго, наш господин Гертнер?
- Это мы еще посмотрим, - вставила Эвелин.
- Мой муж тоже зарабатывает деньги, - сказала Петра.
- Так это же прекрасно, - одобрила я.
- Да, но деньги портят характер, - сказала Петра. - Спустя какое-то время парни вбивают себе в голову, что они очень хорошие.
- Что?
- Ну, вот мой муж, например, - проговорила Петра. - Он думает, что он лучше, как я.
- Чем, - поправила ее Эвелин.
- Чем как я, - "поправилась" Петра. - Точно. Он думает, что я где-то несимпатична. При этом у него у самого лысина и пузо. Итак, кто же из нас двоих несимпатичен, он или я?
- Даже сомневаться не приходится, - произнесла я.
Похоже, Петре посчастливилось услышать от своего мужа то же, что и мне от Штефана. С той лишь разницей, что у Штефана не было ни пуза, ни лысины.
- Да ясно же, - заметила Петра. - Поэтому я показываю ему везде и всегда, что могу получить каждого второго мужчину, если захочу.
- Ах вот оно что, - с пониманием произнесла я.
- Да, а мне уже хочется плакать, - пожаловалась Эвелин.
Петра снова хихикнула.
- И это было совсем нетрудно - увести у тебя твоего благоверного, - сказала она, обращаясь ко мне. - А я тебя еще и предостерегала.
- Предостерегала? Ты, меня?
- Ясное дело. Я говорила тебе, что если ты и дальше будешь бегать туда-сюда, как трубкозубка, то я ничего не смогу тебе гарантировать. Да, а ты так и продолжала бегать, как трубкозубка.
Она расхохоталась, и теперь уже ничто не могло остановить этот хохот. Петра уселась на прилавок и кудахтала и икала, словно индюшка. Глупая индюшка с детскими заколками в волосах. Ничего более отвратительного я в жизни не видела.
- Это уже слишком, - проговорила Эвелин и посмотрела на часы. - Все пошло слишком быстро.
- Мне уже давно не по себе, - сказала я. - И совсем не так хорошо.
Эвелин посмотрела на недоеденный коржик в моей руке.
- Сокровище мое, но в звездочках вообще ничего не было.
- А он был такой вялый в постели, - съязвила Петра и едва не свалилась с прилавка от смеха.
- Хотелось бы знать, что здесь такого смешного, - не сдержалась Эвелин. - Вы, бедняжка, никогда ничего подобного в жизни не имели.
- Лично я никогда, - сказала Петра и расхохоталась так, что из глаз брызнули слезы. - Абсолютный тюфяк, хи-хи, совсем не смешно, хи-хи. Не над чем смеяться, хи-хи-хи. Но ты можешь теперь спокойно говорить мне "ты".
- Ах нет, спасибо, - возразила Эвелин.
Мне стало в этот момент в самом деле жаль Петру.
- Уже половина двенадцатого, Петра. Ты не должна сегодня забирать детей?
- Детей! - Петра подпрыгивала от смеха на прилавке. - Забрать.
- О Боже! - испугалась я. - Что мы наделали? Она же не сможет вести машину!
- Не-е, - удовлетворенно сказала Эвелин.
- А бедные дети? Они теперь будут ждать маму перед детским садиком.
- Дети никогда не ждут перед садиком, а всегда на территории, под присмотром. И если никто не приходит их забрать, то воспитатели ставят в известность отцов. Или старших детей, - ухмыльнулась Эвелин.
- Эвелин, ты жестока, - возмутилась я.
- Не-е, - ответила Эвелин. - Я просто считаю, что наша кривоножка заслужила наказание.
- Но бедные дети…
- Ты хотела бы иметь такую мать?
- Родителей не выбирают, - проговорила я. - О Боже, Эвелин, мне и в самом деле ужасно плохо. Ты уверена, что в звездочках ничего не было?
- Абсолютно, - сказала Эвелин.