- Это должно означать, что теперь веселью пришел конец, - произнес Фриц таким тоном, словно мы в эту минуту стали еще глупее в его глазах, чем были прежде.
- А что конкретно ты имел в виду? - спросил Штефан. В его словах одновременно звучали опасение и надежда.
Фриц откашлялся.
- Я долгое время не решался давать вам денег, так как знал наверняка, что это совершенно бессмысленно, и так как придерживаюсь той точки зрения, что настоящий мужчина должен сам заботиться о себе и близких. Но сейчас я подумал, что могу при определенных условиях изменить своим убеждениям. Я склоняюсь к мысли, что вы все могли бы попользоваться частью моих денег, не так ли?
У нас перехватило дыхание. Как будто Фриц неожиданно бросил на стол ручную гранату. Оливер и Штефан обменялись нервными взглядами, мы с Эвелин тоже. Это что, какая-то ловушка? И было ли сказанное Фрицем вообще вопросом?
Только Эберхард, как всегда, знал верный ответ.
- Ага, - произнес он. - Вопрос только в том, будет ли этой части достаточно.
Фриц вздохнул. Затем решительно поднялся со своего места.
- Мужчины, давайте перейдем в другую комнату. Мне необходимо кое-что с вами обсудить.
Штефан и Оливер снова обменялись нервными взглядами, но мой свекор уже уверенно направился к дверям.
- Пойдемте, это действительно очень важно. Нет, нет, ты, Эберхард, можешь оставаться здесь.
Эберхард несколько обиженно и обеспокоенно снова опустился на толстый зад, Штефан и Оливер последовали за отцом во владения Фрица, в его рабочий кабинет.
Фриц резко закрыл за собой двери в зимний сад.
Глава 3
Катинка, Эберхард, Эвелин и я в недоумении остались сидеть за столом.
- Жизнь подчас бывает суровой, но несправедливой, - огорченно проговорил Эберхард.
- О чем вообще может идти речь? - спросила я скорее всего у себя самой.
- О деньгах, конечно, - сказала Катинка.
- Ах вот оно что, - произнесла Эвелин. - Многие жалеют, да некому помочь.
Я была с ней полностью согласна.
- Ничего невозможного - а вдруг "тойота"! - выпалил Эберхард.
Мысль, несмотря на всю ее нереальность, была заманчивой. Впрочем, можно и из Савла превратиться в Павла. Бывало на свете и такое.
- Но я тоже должен там быть, - заметил Эберхард. - Я бы не стал просить много.
- Это верно, - сказала Катинка и покосилась в сторону двери. - Если уж кто-то и должен быть там, так это ты. В конце концов, ты единственный, кто умеет обходиться с деньгами. У нас деньги никогда не утекут просто так, как в черную дыру, а наоборот - станут работать и принесут прибыль.
Но здесь ее мысли снова вернулись к мечтам о шести или восьми детских комнатах в их новом доме, и лицо Катинки просветлело.
- Как обрадовался папа! Я думаю, что нас с тобой не обойдут, Эби. В конце концов мы никогда его не огорчали. Вероятно, он хочет, сначала слегка намылить мальчикам шеи.
- Гм-гм, - пробурчал Эберхард. - Дружба дружбой…
- Что? - спросила я.
- Я иногда спрашиваю себя, как тебе удалось сделать карьеру, Эберхард? - произнесла Эвелин.
- Успех достигается потом, - ответил Эберхард.
- Пот - хорошее слово, - продолжала Эвелин. - А как насчет дезодоранта? Тебе следовало бы побеспокоиться о нем.
- Он не забывает о дезодоранте, - вмешалась Катинка. - Только его действия не всегда хватает. Но что поделаешь, если потовые железы так сильно работают. Хотя в принципе это даже показатель здоровья.
- Однако запах не всегда здоровый, - съязвила Эвелин.
- Да чтоб ему провалиться, этому дезодоранту! - взвился Эберхард. - Я думаю, что у каждого из здесь присутствующих бывают критические дни… Ты что-то слишком раздражена сегодня, моя дорогая свояченица.
Эвелин сжала в руке нож и гневно сверкнула на него глазами.
- Давайте лучше сменим тему, - предложила Катинка.
Я благодарно улыбнулась ей.
Эвелин выпустила нож из руки, закурила сигарету и сделала глубокую затяжку. Катинка критически поморщилась, но таков был неписаный закон этого дома: курить в зимнем саду дозволялось всем сюда вхожим. Даже несмотря на то, что кто-то в доме находился в положении.
- Что касается меня, то я нахожу запах табачного дыма не менее отвратительным, чем запах пота, - не замедлил высказаться Эберхард.
Боже мой, как только Катинка может жить с таким мужчиной?
- Никотин снижает репродуктивную функцию, - строго сказала она. - Подтверждено наукой.
- Тогда я не понимаю, почему ты никак не начнешь курить, - едко бросила Эвелин.
Эберхард закашлялся.
- Вы смотрели это в понедельник? - спросил он примирительно, пытаясь вернуться к своей излюбленной теме.
Эвелин перевела взгляд в мою сторону. Я показала ей язык. Теперь все начнется снова! Единственным хобби и свободным времяпровождением Эберхарда и Катинки, помимо производства и выращивания детей, было, как уже упоминалось, телевидение. Их любимой передачей была "Кто хочет стать миллионером?" с Гюнтером Йаухом. Каждое воскресенье после семейной разборки в доме свекра они с упоением предавались обсуждению участников программы.
- Вы смотрели выпуск этой недели? - продолжал допытываться Эберхард. - С тем типом, который не знает, что означает слово "reussieren".
Я отрицательно покачала головой. Я не смотрела этот выпуск. К сожалению. Иначе узнала бы наконец, что означает "reussieren".
Эвелин стряхнула с сигареты пепел.
- Слава Богу, у меня есть чем заняться вечерами, вместо того чтобы зависать перед экраном, - произнесла она. - Разве я этого уже не говорила?
- Жаль. Потому что это было так неприятно. "Reussieren", я вас умоляю! - продолжал возмущаться Эберхард. - Но тот тип в самом деле не имел никакого понятия.
Катинка, как всегда, тоже была в курсе.
- Бедная, бедная Германия, - добавила она.
На какое-то время воцарилось общее молчание. Я взглянула на остальных и пришла к заключению, что все, кроме меня, знали значение этого слова и скорбели о судьбе бедной Германии. Потому что, оказывается, еще есть люди, не слышавшие этого слова.
- Ну да, - произнесла я наконец, чтобы хоть как-то разрядить молчание и поднять настроение присутствующим. - Ведь не каждый умеет играть на музыкальных инструментах.
Все уставились на меня.
- Что? - резко спросила Катинка.
- Это была лишь шутка, - пробормотала я.
Катинка не поверила мне.
- Только не вздумай сказать, что ты тоже не знаешь.
- Конечно, знаю, - пошутила я снова. - Если я вчера целый день только тем и занималась, что "реюссировала" молодые бегонии. Адская работка, скажу вам.
Лицо Катинки сделалось пунцовым.
- Ну, будь же серьезной, скажи, ты ведь знаешь, что оно значит.
- Можешь предложить мне четыре варианта ответа, - отбивалась я, чтобы ненароком не оказаться лишенной жизни.
- Но это же не может быть правдой, - приставала ко мне Катинка. - Ты что, и в самом деле не знаешь?
- Ну и? - устало ответила я. - Это же не "реюссирует" из меня свинью.
Прошло больше получаса, прежде чем Штефан и Оливер вернулись из кабинета свекра. Я внимательно рассматривала их, но они выглядели совсем не так, как люди, только что сорвавшие крупный куш в казино. Они даже не выглядели как игроки, сделавшие хоть одну правильную ставку. Как жаль.
- Олли, мы можем ехать домой? - только и спросил Штефан.
Я тотчас поднялась, прежде чем Эберхард и Катинка успели вспомнить еще какой-нибудь вопрос из той игры, типа: какой из Северо-Фризских островов является самым крупным. ("Пойдем же, Оливия, это как-никак вопрос о двух тысячах евро!")
- Я лишь попрощаюсь с твоим отцом.
- Не обязательно, - резко произнес Оливер. - Он прилег немного отдохнуть.
- Что, прямо сейчас? - обеспокоенно спросила Катинка, - Но ведь еще только половина двенадцатого. Уж не заболел ли он?
Штефан фыркнул:
- Не беспокойся, сестренка. Наш папочка доживет до ста лет. - Однако это прозвучало не так, словно он был особенно рад сказанному. - Пойдем же, Олли, у нас есть еще дела дома.
Эвелин и Оливер покинули дом вместе с нами. Я не испытывала особых угрызений совести от того, что оставила Катинку и Эберхарда наедине с неубранным после завтрака столом, настолько они достали меня своими разговорами об игре "Кто хочет стать миллионером?". Катинка бросила мне что-то вслед, прозвучавшее как "бедный Боркум".
- Что такого сверхсекретного поведал вам Фриц? - спросила я, когда мы выходили из дома. - Много ли он решил дать?
Сказать, что я сгорала от любопытства, значит ничего не сказать. Но ни Оливер, ни Штефан мне не ответили.
- Следовало бы поместить старика в психушку, - процедил сквозь зубы Штефан.
А Оливер пробормотал:
- Старый неврастеник. Совсем сошел с ума.
- Скажите же нам хоть что-нибудь, - вступила в разговор Эвелин.
- Собирается он дать денег или нет? - добавила я.
- И да и нет, - ответил Штефан.
- Смотря как будем себя вести, - добавил Оливер и уселся в свой серебристый блестящий "Z4".
Эвелин заняла место рядом и на прощание изобразила на лице такую гримасу, словно приступ боли разом поразил все ее зубы. Как бы то ни было, но выглядела она действительно усталой. Я кивнула в ответ с сочувствующим выражением, так как мне пришло в голову, что если они заведут ребенка, им придется продать машину, ведь в ней не было предусмотрено место для детского сиденья. Может быть, эта проблема тревожила ее сердце.
- Теперь скажи наконец! - воскликнула я, когда мы уселись в свой раздолбанный универсал (если бы его пришлось продавать, у меня бы сердце не екнуло). - Что вам поведал Фриц?
Штефан в ярости повернул ключ в замке зажигания.
- Что ему постоянно стыдно за нас, что мы законченные неудачники, не умеем обращаться с деньгами, что у нас ни на кого и ни на что нет чутья, - все, что есть на самом деле.
- Да-да, - нетерпеливо перебила его я. - Это он всегда говорит. Но почему сегодня высказал все это за закрытой дверью? Он замыслил что-то недоброе?
Штефан помолчал несколько секунд, пока выезжал задним ходом со двора.
- Потому что он коварный, одержимый властью старый тиран, - в сердцах произнес он.
- Но и это для нас не новость. Смотри, пожалуйста, за дорогой! Новость только в том, что он вдруг открыто заговорил о своих деньгах. А если ты меня спросишь, так я с удовольствием их немедленно возьму. Даже без всяких угрызений совести!
- А ты думаешь, у меня будут эти угрызения? - крикнул Штефан и резко затормозил, едва не проскочив на красный свет. - Если бы он на старости лет вдруг ни с того ни с сего проявил великодушие, я был бы последним, кто стал отговаривать его от этого, можешь мне поверить. Я лично придерживаюсь той точки зрения, что отец может хоть что-то передать сыновьям от своего богатства! Только в случае с нашим отцом это не проходит. Он никогда никому ничего не дал просто так, без того, чтобы не получить взамен куда больше.
Мое любопытство разрослось до заоблачных высот.
- Так что же он потребовал в качестве ответной услуги на этот раз? - спросила я, затаив дыхание, в то время как моя фантазия начинала рисовать самые невероятные картины.
- Поверь мне, ты вряд ли захочешь об этом узнать, - ответил Штефан.
- Разумеется, я этого хочу! - воскликнула я. Ох, как я этого хотела.
Но Штефан лишь вздохнул и замолчал. Его молчание выводило меня из себя. И только на следующем светофоре (я от нетерпения уже до крови искусала нижнюю губу) он произнес:
- Вопрос, на который нам предстоит ответить, звучит так: готовы ли мы на все ради денег? И как далеко пойдем ради них?
- Но хорошо бы определиться, о какой сумме идет речь, - ответила я. - Кстати, светофор уже зеленый!
Штефан тронулся с места, так что покрышки завизжали от трения об асфальт.
- Сумме, достаточной для того, чтобы погасить долга, отремонтировать дом и, может быть, даже сделать некоторые новые вложения в дело, - произнес он, и это прозвучало как-то особенно тоскливо.
- Ох! - простонала я. - Ну хорошо, за это я сделала бы почти все.
Штефан бросил на меня тяжелый многозначительный взгляд. Что это было? Ужас? Презрение? Одобрение? Я не смогла понять.
- Что это значит - "почти все"? - спросил он.
- Мы находимся сейчас в плоскости теоретических рассуждений или?..
Штефан кивнул.
- Хорошо, - с известной долей рвения ответила я, как любой человек, который достаточно часто втайне рассуждал сам с собой на эту щекотливую тему и вдруг получил возможность высказаться (но правда ли, что каждый хоть когда-нибудь рассуждал на эту тему?). - Я смогла бы отдать почку, впрочем, лишь тому, кто действительно в ней нуждается, а не просто абы кому. А вот руку бы отдавать не стала. Даже ни единого пальца с этой руки, если быть до конца честной. Ни одной части тела, которая на виду. И конечно, ни одной, что нужна мне самой. Я не стала бы никого убивать, даже Эберхарда, хотя он меня и достал. Да и рискованно все это. Действительно, зачем мне любые деньги, если за убийство я все равно полжизни проведу в тюрьме? - прервала я свои рассуждения. - А ты ради денег пошел бы на убийство?
- Только своего отца, - зло ответил Штефан.
- Это, конечно, позволило бы решить очень многие проблемы, - сказала я. - Даже скорее всего все, если хорошенько подумать.
- Это была лишь шутка, Оливия! - зашипел на меня Штефан.
По его самолюбию всегда резко ударяло, если я не начинала сразу смеяться над его остротами.
- Да, я лишь поддержала ее, - сказала я. - Ты же знаешь, что в принципе я очень хорошо отношусь к твоему отцу. Ну, почти хорошо. - Ложь всегда очень трудно мне давалась, поэтому я почти сразу добавила: - Я не считаю его таким ненавистным, чтобы желать его убить.
- Но в остальном ты готова пойти на все, чтобы заполучить его денежки?
Я почувствовала на себе пронизывающий взгляд.
- А почему я? Он же разговаривал на эту тему с тобой.
- Да, но никто не говорил, что речь не заходила и о тебе!
Обо мне? Конечно, мне тут же вспомнилось, что позволил себе сказать Фриц по поводу моей груди, тогда, в день свадьбы, когда напился шампанского.
У меня просто челюсть отвисла.
- Что? Нечто подобное тому, что было в "Непристойном предложении"?
Долю секунды я раздумывала над этим, но потом покачала головой:
- Нет-нет, забудь об этом: Фриц отнюдь не Роберт Редфорд.
- Но и ты не Деми Мур, Молли-Олли, - заметил Штефан и, в свою очередь, покачал головой. - Однако приятно сознавать, что ты думаешь в этом плане не меньше, чем о Роберте Редфорде! - Автомобиль сделал опасный вираж. - Тсс, речь не о том, что мой отец хотел бы от тебя чего-то! Я вообще не думаю, что у него может быть какая-то половая жизнь. У тебя действительно богатая фантазия. И было бы лучше, если бы все было так просто!
Я почувствовала себя обиженной.
- Ты считаешь, я не в его вкусе? Но ты же сам сказал…
- Забудь об этом. Мой отец - старый жалкий доходяга. И у меня нет никакого настроения делать себя и мою жену марионетками в его руках. Даже за миллион евро.
- Миллион евро? - закричала я. - Речь идет о миллионе евро?! Да скажи же ты наконец, что он хочет в обмен на это!
- Забудь об этом, - снова произнес Штефан и повернул на дорогу, ведущую к нашему участку.
Я готова была лопнуть от любопытства и решила вытащить из Штефана правду любыми средствами. Но по опыту я знала, что делать это надо по-другому. Потому что чем больше я настаивала, тем больше он замыкался. Просто из чувства противоречия. К тому же он был зол на своего отца, но выместить злобу на нем не мог. Так что это угрожало мне самой, это я тоже знала.
Поэтому, чтобы разузнать, что же задумал старый Фриц, я решила прибегнуть к старому проверенному трюку.
- Ты прав, - сказала я как можно дружелюбнее. - Нам действительно следует забыть об этом. Не важно, сколько денег пообещал тебе Фриц и что могут означать его требования: мы не продаемся.
- Точно, - сказал Штефан, но, конечно, прозвучало это не очень убедительно.
Глава 4
Моя приемная мать часто повторяла: "У каждого свой крест" и "Под каждой крышей свои мыши!".
Моим "крестом", во всяком случае, с утра понедельника до вечера пятницы, была Петра Шмидтке, девица двадцати трех лет от роду, весьма простая по натуре.
- Ах ты, батюшки мои, почему же у тебя такие мешки под глазами? Они словно набитые карманы брюк, - заявила она сегодня в качестве приветствия.
Сегодня она пришла на работу в питомник незадолго до обеда, и тот факт, что я была ее боссом, а она моей подчиненной, ничуть не смущал ее, когда она произносила эту бестактность, А мне не хватало опыта руководства людьми, чтобы поставить ее на место. Правильнее сказать, я не обладала для этого достаточным мужеством. С самого начала своей работы она без всякого стеснения взяла за правило обращаться ко мне на ты, хотя со Штефаном до сих пор была не в пример вежлива. Так или иначе, но мне пришлось принять такие правила поведения, и если клиентам доводилось иногда подслушивать наши разговоры, они наверняка пребывали в полной уверенности, что мы старые подруги, а такой тон обращения друг к другу позволяет лучше делать общее дело.
"Закрой свой рот, ты, хорек", - с удовольствием ответила бы я ей на такие замечания, но вместо этого пробормотала что-то вроде: "Аллергия на распускающиеся почки" и "Плохо спала". И то и другое, впрочем, было правдой. Я еще удивлялась, как мне вообще удалось уснуть. Это стоило нечеловеческих усилий - больше не заговаривать со Штефаном о свекре и его некоем бесспорно аморальном предложении, сделанном сыновьям. Поэтому, уже находясь в постели, я не могла думать ни о чем другом. Неужели Фриц в самом деле хотел дать нам миллион евро и что потребовал взамен? Чем дальше я размышляла над этим, тем больше сомневалась в том, что смогу добровольно отдать почку. А что, если оставшаяся почка внезапно откажет?
Но миллион евро был действительно колоссальной суммой. Колоссальная сумма, позволяющая решить колоссальные проблемы. Если бы эта сумма у нас была…
Штефан встал раньше меня и уехал по делам в город. К половине десятого он еще не успел вернуться. Но я вытащу из него правду потом.
Я чихнула три раза подряд.
- Ты отвратительно выглядишь, - констатировала Петра, скорчив радостно-жалостливую мину.
"Ты, кстати, тоже", - хотелось сказать мне, но, к сожалению, это было лишь делом моего вкуса. Многие люди, прежде всего мужчины, питают слабость к маленьким, курносым, картошкой носикам, близко посаженным глазкам и слегка шепелявому девчачьему голоску.