- Знаешь что! - Василий рассвирепел. - Никуда ты не поедешь! Надо ей! Тебя не в брачную контору посылают, а… а…
- Понимаю, Васенька, - томно сказала Саша, - но женскую судьбу нужно ковать там, где горячо.
- Что-о?!
- И нет места, более подходящего для обустройства личной жизни, чем уютный загородный пансионат Управления делами Президента РФ. Верь мне, Вася, уж я-то знаю.
Глава 2
АЛЕКСАНДРА
Уже почти год редакцию газеты "Вечерний курьер" сотрясают страсти. Народ ропщет, все недовольны, и все собираются увольняться.
Самые умные и проворные уволились сразу и под прикрытием статуса "диссидентов" ушли на телевидение. Гонимых и принципиальных у нас почему-то до сих пор любят, а статус политэмигранта всегда сулил дополнительные блага. Более всего в кадровом отношении пострадали отделы политики и экономики - там почти никого не осталось.
А началось все накануне новогодних праздников, когда президент Издательского дома "Вечерний курьер" Игорь Серебряный неожиданно решил поменять курс газеты и сделать из нее, как он выражался, "подлинно народное издание", то есть понятное и доступное широким массам.
Конечно, нашлись люди гибкие и легкие, так называемые журналисты-универсалы. Они немедленно отрапортовали, что готовы перевоспитываться и делать ту газету, какую начальство скажет, только бы зарплату не уменьшали, а еще лучше - увеличили. Но большинство ежедневно демонстрировало страшную педагогическую запущенность и продолжало цепляться за старое. Серебряный не сдавался, давил, наказывал рублем и грозил увольнением. Однако особо крутых санкций пока не применял и с нетерпением ждал ухода главного редактора "Вечернего курьера" Юрия Сергеевича Мохова. Серебряный простодушно верил в то, что, как только Мохов покинет редакторский кабинет, газета в считанные дни примет нужный народный облик.
Трудно сказать, что помешало Серебряному уволить Мохова сразу - скорее всего боязнь громкого скандала. Все-таки Юрий Сергеевич был очень известным и авторитетным человеком в столичных журналистских и политических кругах.
Формально Мохов по-прежнему руководил газетой. На самом деле ничем он уже не руководил, да и не стремился к этому. В редакции появлялся пару раз в неделю и то максимум на три часа, вид имел отсутствующий, журналистов пытался приободрить, но звучало это не убедительно. Ходили слухи, что он получил какое-то сногсшибательное предложение, вроде бы - на телевидение, и досиживает последние деньки. Поскольку "последние деньки" Мохова на посту главного редактора, как я уже сказала, растянулись на полгода, ситуация складывалась в высшей степени двусмысленная.
Сам Серебряный и его пособники в этом грязном деле - шеф коммерческой службы газеты Вячеслав Савельченко и ответственный секретарь Володя Бороденков, демонстративно и последовательно уничтожали все, что создал за последние годы Юрий Сергеевич. Иногда складывалось впечатление, что у них нет никакой собственной концепции новой газеты, зато есть антиконцепция - делать все не так, как Мохов, то есть строго наоборот.
Свое стремление сделать из хорошей и влиятельной газеты злобную моську желтого цвета они объясняли тем, что им, видишь ли, мало тиража в шестьсот тысяч экземпляров, им хочется двух миллионов. А до такой степени расширить читательскую аудиторию можно только одним способом: прекратить издавать умную газету и опуститься до уровня дикого читателя. Логика простая: дураков у нас в стране больше? Намного больше. Значит, на них и надо ориентироваться.
Теперь самым страшным оскорблением со стороны начальства было: "А еще поумнее ты не мог написать?" Из секретариата все время неслись призывы: "Проще, проще, еще проще". Разборка следовала за разборкой. "Кто употребил в заметке слово "сакраментальный"? Вы? Вы что, полагаете, что народ знает это слово? Штраф 500 рублей, и впредь следите за языком!" "Кто пытался пропихнуть в номер репортаж с выставки классического женского портрета? Вы полагаете, что народ ходит на эти выставки? Пока строгое предупреждение, а потом оштрафуем. Сходите-ка лучше на выставку эротического плаката".
Народ в представлении Серебряного был туп, невежествен и крайне злобен.
Из этого следовало, что ругать (или обзывать, высмеивать и т. п.) нужно практически всех, о ком пишешь.
"Что вы им жопу лижете? - орал Серебряный. - Нет хороших людей, нет, сколько можно повторять. Благородный поступок кто-то совершил? А вы найдите подоплеку. Не нашли? Опишите его противную бородавку на носу. Думать надо, думать, а не зубом цыкать!"
Надо сказать, Серебряный оказался эффективным руководителем. В том смысле, что плоды его титанического труда бросались в глаза - газета становилась гаже день ото дня. Сотрудников заставляли сдавать в секретариат "личные творческие планы". Сева Лунин - мой друг и спецкор отдела происшествий - стал первой жертвой редакционной перестройки. Во-первых, он неудачно пошутил, повесив на доску объявлений листок с указанием всем творческим сотрудникам сдать анализ мочи в секретариат, а во-вторых, сочинил издевательский "график сенсаций" и отнес его начальству. Под первым пунктом в графике значился "Пожар Москвы с полным ее выгоранием". Под вторым - "Нападение премьер-министра на пенсионерку в темном дворе". Под третьим - "Бомбардировка российскими ВВС монгольских степей". И так далее в том же духе. Всего график насчитывал девяносто три пункта. И ко всему Сева публично обозвал Володю Бороденкова козлом.
Севу вызвали к Серебряному повесткой, что, согласитесь, не слабо. Такой беленький листочек, на котором сверху написано "Повестка", а в середине: "Вам надлежит быть в приемной Президента Издательского дома "Вечерний курьер" 16 августа в 15.00. При себе иметь объяснительную записку и проект заявления об уходе".
Сева подготовил нужную документацию и отправился к Серебряному. В объяснительной записке Сева почему-то говорил о себе в третьем лице и уверял, что призыв сдать анализ был продиктован исключительно заботой о здоровье сотрудников газеты. Спецкор Лунин хотел всего лишь напомнить им о необходимости пройти диспансеризацию. Что касается сенсаций, то спецкор Лунин просто не понял указания начальства и решил, что от него требуется перечислить некие возможные интересные события, которые чисто гипотетически могли бы заинтересовать газету. А Бороденкова он назвал козлом потому, что в помещении были женщины, и спецкор Лунин не счел возможным употребить более сильное выражение.
Вторая бумажка, отданная Серебряному, имела такой вид: "Заявление об уходе (проект). Прошу уволить меня по собственному желанию в связи с указанием руководства уволиться".
Серебряный мрачно прочитал оба документа, демонстративно разорвал их на мелкие кусочки и сказал:
- Поработай еще, но чтобы впредь - без фокусов.
Я тоже все время ждала "повестки" с предложением написать проект заявления об уходе, хотя и не была замечена в безобразных выходках. Зато я уже третий год упорно отвергала ухаживания ближайшего соратника Серебряного - шефа коммерческой службы Вячеслава Савельченко. Чего мне это стоило - не описать словами. Савельченко был приставуч до безобразия и настойчив до самозабвения. Он не привык к отказам и искренне не мог понять, почему я ломаюсь и отказываюсь упасть в его цепкие объятия. Мое поведение казалось ему тем более странным, что свои непристойные предложения он сопровождал обещаниями щедро со мной расплатиться. Согласитесь, только идиоты отказываются от таких романтических отношений. Ну я-то, слава богу, никогда не считала себя слишком умной и потому на страстные выкрики Савельченко: "Александра, когда же вы будете моею?" неизменно отвечала: "Чуть позже, сейчас я очень занята". Нормальный человек на моем месте собрался бы с духом и прекратил эту нудную историю, сказав Савельченко решительное "никогда", но мешала природная трусость. А Савельченко злился, копил обиды и грозил неприятностями.
Положение мое в редакции считалось незавидным еще и потому, что, когда Мохова только начали подсиживать, я носилась по самому острию интриги и вела себя как ярый сторонник опального главного редактора. Думаю, меня не простили.
Однако, пока Мохов, пусть и формально, занимал пост главного редактора, меня не только не уволили, а даже повысили. И вот уже три месяца я - политический обозреватель. Юрий Сергеевич не скрывал, что назначение на эту должность - это его последний подарок. Он велел мне хорошенько закрепиться в отделе политики и показать себя с самой лучшей стороны, чтобы после его ухода никому и в голову не пришло выгонять столь ценного работника. А у меня ничего не получалось, и лучшая моя сторона была надежно скрыта от посторонних глаз.
Надо признаться, что в политической журналистике я полный профан. Или профанка? Короче, ничего я в ней не понимаю. Целых три года я работала в отделе происшествий и неплохо разбиралась в таких чисто женских штучках, как нравы преступного мира и обычаи милицейской среды (что, думаю, похлеще). Оттуда, из этой самой среды, в мою жизнь ввалился Вася - капитан милиции, занимающий должность старшего оперуполномоченного отдела по расследованию убийств МУРа. Хотя мы все время громко и буйно ссорились и постоянно выражали недовольство друг другом, однако нам удалось раскрыть не одно громкое убийство. Я говорю "нам", потому что считаю свою роль в расследовании отнюдь не второстепенной. Последним нашим совместным розыскным шедевром было дело об исчезновении целой кучи "новых русских". Вася окрестил это дело "При попытке выйти замуж", злобно намекая на мое тогдашнее стремление "создать семью". К Васиной радости и не без его помощи, новой семьей я так и не обзавелась, но мой переход в отдел политики вызвал у Васи решительный протест.
- А как же мы без тебя? - грустно спрашивал он меня чуть ли не каждый день. - На кого же ты нас бросила? И зачем тебе все это?
Вася не подозревал, что наступает на самую больную мозоль. Он не знал, что, как только политический мир показал мне свою снобистскую морду, прикрытую лицемерным забралом, я заново полюбила убийц и бомжей, следователей и прокуроров. С тоской и нежностью я думала о том, какие они, в сущности, симпатичные люди.
Казалось бы - чего проще? Отказаться от должности политического обозревателя и вернуться в родной отдел происшествий. И к Васе, соответственно, вернуться, и вновь начать ездить с ним на убийства. Но, во-первых, это значило бы признать свое поражение и в некотором роде неполноценность. Во-вторых, должность политобозревателя считалась у нас пределом мечтаний, и вот так запросто отказаться от того, о чем мечтал каждый сотрудник "Курьера", было выше моих сил. Раньше, до того, как за газету взялся Серебряный, отдел политики находился на особом, привилегированном положении, и считалось, что там собрались все сплошь умные, дальновидные, прозорливые и бескомпромиссные. А к работе "преступников", как называли в редакции наш отдел происшествий, все относились снисходительно и пренебрежительно. "Политики" писали о сильных мира сего, а мы - о неопознанных трупах, контрабандной водке и мелких мошенниках. "Политиков" приглашали на приемы в Кремль, в Думу и в посольства, а мы довольствовалась брифингами в городской прокуратуре.
Отдел политики располагался на третьем, верхнем этаже старого особняка, который занимала редакция "Вечернего курьера", как бы надо всеми. Все три комнаты "политиков" были отремонтированы по самому высокому классу, на стенах висели акварели (как выражался Вася Коновалов - "живая пись"), офисная мебель пугала своей дороговизной и блеском отделки, а из редакторского буфета сотрудникам отдела политики приносили горячий кофе в фарфоровых чашечках, чтобы им, не дай бог, не пришлось тратить свое драгоценное время на самоличное заваривание любимого напитка. Отдел происшествий, наоборот, находился на первом этаже, вид имел обшарпанный и замызганный, под столами у нас валялась засохшие колбасные шкурки (подкормка для мыши Гальки и ее многочисленных детей), а кофе мы пили растворимый из керамических кружек с трещинами.
Год назад какая-то сволочь придумала пасквиль под названием "Как изготавливать заметки для отдела происшествий". В готовый текст надлежало вставить только время и место совершения преступления, имя подозреваемого и выбрать нужный из предложенных вариантов: "В…. часов на… улице у дома номер… был застрелен (зарезан, придушен, отравлен, разрублен) главарь (член, боец) Солнцевской (Тушинской, Калужской…) преступной группировки. Прибывшая на место опергруппа под руководством капитана Иванова (Петрова, Сидорова, Махмудова) опросила свидетелей, которые сообщили, что видели двух (трех, четырех…) молодых людей кавказской (мексиканской, китайской, среднерусской…) национальности в черных (белых, розовых, желтых…) шапочках…" И так далее.
- Мы работаем в обстановке постоянной травли! - любил восклицать мой бывший начальник, заведующий отделом происшествий Полуянов Александр Иванович по кличке Майонез. - Нас ненавидят и держат за придурков.
Против "придурков" мне возразить нечего, а вот по поводу ненависти он явно преувеличивал. Сотрудники "Вечернего курьера" относились к нам хотя и пренебрежительно, но беззлобно. Мы располагались на периферии редакционной жизни, никому не мешали, ни с кем не конкурировали и были своего рода местной достопримечательностью, изюминкой в большом и пышном высокотворческом пироге. К тому же мы выполняли важнейшую социальную функцию - нами пугали нерадивых молодых журналистов: "Будешь плохо работать - сошлем к "преступникам".
Переселившись на привилегированный третий этаж, я испытала благоговейный трепет и чувство причастности к высокому и чистому. Захотелось сменить гардероб, купить туфли на высоких каблуках и китайскую вазочку на рабочий стол. От нового места работы веяло чуть ли не аристократизмом, и я ощущала себя бывшей горничной из мексиканского сериала, вышедшей в финале замуж за богатого красавца. Майонез, ночные выезды на место преступления и визиты в вонючие тюрьмы остались в прошлом, и до полного счастья было рукой подать. Огорчало только то, что протиснуться в светлый мир большой политики оказалось не так уж легко, и на новичков из бывших горничных там смотрят свысока и без нежности.
А сегодня утром мне позвонил Вася Коновалов и рассказал интереснейшую историю. Нет, вру, это я ему позвонила, но по всему было понятно, что он и сам собирался мне звонить и просить о помощи.
История такая: сегодня вечером в пансионат Управления делами Президента РФ "Роща" съезжаются руководители ведущих средств массовой информации, а также некоторые представители политической элиты. А вчера в МУР прислали анонимку, в которой сообщали, что одного из этих элитных представителей - кандидата в губернаторы Красногорского края - должны убить. Вася журналистов терпеть не может, как, впрочем, и политиков, так что представить себе, чтобы он органично влился в журналистско-политический коллектив, было совершенно невозможно. Да и внешность у него неподходящая для приличного общества. Поэтому ему пришла в голову замечательная идея - заслать меня в эту "Рощу" и получить сведения из компетентных рук, если можно так выразиться.
Васино предложение было настоящим подарком, почти козырным тузом, и я наивно надеялась, что смогу одним прыжком перемахнуть много ступеней, ведущих в высшие сферы. В анонимку я ни капельки не верила и просто-напросто использовала Васино предложение в собственных, достаточно корыстных целях. Для меня, начинающего политического журналиста, было бы неслыханной удачей оказаться на закрытом семинаре таких БОЛЬШИХ людей. Заметьте, простых журналистов, вроде меня, там ожидалось всего девять человек, каждый из которых чуть не сдох, прорываясь на семинар. Только слабоумный отказался бы от такого царского предложения, и я радовалась, ликовала и пела песенки противным голосом, прославляя неизвестного анонима и желая ему долгих лет жизни.
Вася попросил меня пожить в "Роще", присмотреться к людям и втереться в доверие к тем, кого уже сейчас можно заподозрить в нелюбви к предполагаемой жертве - кандидату в губернаторы Красногорского края Вадиму Иратову. Отлично, то же самое нужно и мне: присмотреться, втереться, познакомиться, обменяться телефонами. Не далее как сегодня завотделом политики Валентин Груздь неприязненно поинтересовался у меня: "Ты связями-то уже обрастаешь? Или ждешь у моря погоды?" Связи! Волшебное слово. Я еду в "Рощу" обрастать связями!
…Леня Зосимов, младший оперуполномоченный отдела по расследованию убийств МУРа, - прекрасный напарник. Работать с ним - одно удовольствие. В отличие от своего непосредственного руководителя Василия Коновалова он чувствует партнера, слушает советы и быстро осваивает любую, даже самую трудную роль. Не зря же он целых два года отучился в Школе-студии МХАТа, откуда своевременно сбежал в Высшую школу милиции, потому, вероятно, что после казарменной обстановки театрального вуза захотел окунуться в атмосферу вольнолюбия и интеллектуального полета.
Книжка о черном пиаре его просто заворожила. Правда, до выезда в пансионат "Роща" он успел прочитать лишь первые двадцать страниц, но этого хватило: целых полчаса Леня восторженно делился со мной впечатлениями.
- Я горд, что мне выпала почетная роль политтехнолога, - говорил Леня, прикладывая руки к сердцу. - Кем я был раньше? Пошлым опером, простым ментом. А сейчас я - Человек, вершитель судеб, маг и колдун.
Мы договорились, что Леня будет вести себя загадочно и слегка высокомерно, то есть так, чтобы его труднее было разоблачить. Он должен произвести впечатление законченного сноба, чтобы у окружающих не возникало ни малейшего желания приставать к нему с лишними разговорами. Тогда у него будет возможность спокойно наблюдать за происходящим в пансионате. Имя мы ему придумали еще в МУРе, а визитные карточки он отпечатал по дороге. Теперь его звали просто, но со вкусом - Гений Львович Манукян. Одет Леня был подчеркнуто демократично, но строго - джинсы, джемпер ручной вязки и белая рубашка с галстуком. Зато к центральному входу в пансионат он подкатил на "Мерседесе". Его давний приятель - владелец этого автомобиля, талантливо изображал личного водителя: он шустро выскочил из машины, обежал ее вокруг и открыл Лене заднюю дверцу. Тот неторопливо вылез, взял портфель и жестом отпустил шофера.
Я любовалась сценой приезда политтехнолога через стеклянную дверь центрального входа. Мы с Юрием Сергеевичем Моховым, моим главным редактором, приехали в пансионат на полчаса раньше.
Леню Зосимова заметили и заинтересовались. Он очень удачно выложил на стойку регистрации бордовую "корочку" с мелкими золотыми буковками "Администрация Президента Российской Федерации" и зеленый дипломатический паспорт, а потом рассеянно предложил девушке-регистратору золотую кредитную карту. Все, разумеется, фальшивое.
Девушка замахала руками:
- Что вы, что вы, за все заплачено организаторами семинара.
- Вот как? - слегка удивился Леня. - Очень мило. - И сгреб документы в портфель.
- Кто такой? - услышала я за спиной мужской голос.
- Первый раз вижу, - откликнулись несколько голосов одновременно.
А уже через минуту кто-то равнодушно наводил справки у администратора:
- Кто? Манукян? Фамилия вроде знакомая.
Отлично! Мы так и планировали. Большинство людей слышали эту фамилию, но не помнят - где и когда.
Вообще, суета у парадного подъезда пансионата вселяла трепет: подъезжали шикарные машины, из них выходили очень хорошо одетые мужчины и очень стильные женщины: сдержанные поклоны чередовались с пылкими объятиями, дружеские похлопывания по плечу - с почти страстными поцелуями. Все заняты только собой, но внимательно наблюдают друг за другом. Светская тусовка, что тут скажешь!