- Так работа сложная, - ответила я. - И срочная.
- Сложная? - Она захохотала. - Вот новость. Не стала бы она первой древнейшей, если бы была сложной. Или у тебя особый перечень услуг?
- Как вам не стыдно?! - возмутилась я. - Александр Дмитриевич заказал мне книгу.
- Раскрытую? - гнусно захихикала Григорчук.
Не желая больше выслушивать эти пьяные гадости, я резко развернулась и быстро, почти бегом, направилась к лестнице. Григорчук рванулась за мной, но тут, очень вовремя, в холле появился Алешин и утащил ее в лифт.
Поднимаясь к себе в номер и обдумывая ситуацию, я вынуждена была признать, что вечер в целом прошел удачно, но противная Светлана Григорчук все-таки смогла испортить мне настроение.
Глава 3
ИРАТОВ
Вадим Сергеевич Иратов обладал редкостной способностью выкидывать из головы все лишнее и сосредоточиваться на нужном и первостепенном. Через три дня в Красногорском крае должен был начаться всероссийский форум по проблемам федерализма с участием Президента РФ. Официальным организатором и главным организатором форума являлся сам Иратов, а Президенту отводилась роль свадебного генерала. Самим фактом своего присутствия на форуме президент должен был дать понять избирателям края, что он поддерживает Иратова и желает видеть губернатором именно его, хотя и не говорит об этом вслух. Кто бы знал, чего стоило Иратову заманить к себе президента! На какие развернутые ухищрения пришлось ему пойти! Сколько денег, в конце концов, было потрачено! Но дело того стоило. Все предвыборные ухищрения его конкурентов блекли и меркли на фоне такого сильного пиаровского хода, и у Иратова сладко замирало сердце, когда он думал о предстоящем форуме.
Благодаря Светке сладости в его настроении заметно поубавилось. Она раздражала его своими многозначительными взглядами, дурацкими полунамеками-полуугрозами. У Григорчук была редкостная способность впиваться занозой в мозг и заставлять думать только о себе. Причем она обожала делать это в самое неподходящее время. У Иратова даже мелькнула позорная мысль - не уехать ли с семинара, не плюнуть ли на это сборище журналистских начальников и прочих важных персон?
Мелькнула и пропала, потому что никогда Вадим Сергеевич не бросал работу недоделанной, тем более работу, связанную с собственной "раскруткой".
Он научился ценить информацию превыше всего, еще будучи первым секретарем крайкома комсомола. "Если мы не владеем информацией, значит, блуждаем в потемках, - учил он подчиненных. - Интуиция - хорошо, а информация - лучше. А еще лучше - и то, и другое".
Журналистов Иратов не любил и в узком кругу именовал их не иначе как "представители средств массовой дезинформации", что не мешало ему признавать за ними реальную силу и власть. Он полагал, что, какие бы они ни были, пусть даже самые отвратительные, тупые и агрессивные, с ними надо не только сотрудничать, но и дружить. Причем дружить буйно, радостно и надрывно. Со всеми вместе и с каждым в отдельности. Семьями и офисами. На официальных мероприятиях и в неформальной обстановке.
И Иратов стал первым защитником свободы слова в Красногорском крае. Он учредил "Союз свободной прессы", сотрудники которого кропотливо отслеживали жизнь журналистской тусовки и оперативно реагировали на любые проблемы и неприятности любого издания или журналиста. Пьяная драка, учиненная каким-либо представителем СМИ, или дорожно-транспортное происшествие с участием какого-либо корреспондента, или протечка по вине соседей сверху, испортившая потолок теще журналиста, - все это преподносилось как злобное и гнусное покушение на свободу слова и попытку заткнуть рот свободной прессе. Иратов гневно клеймил ретроградов, не стесняясь в выражениях, и внушал всем одну простую и мудрую мысль: журналистов обижать нельзя. Мало, что ли, других пьяниц, которым можно набить морду?
Однажды на балу прессы, который Иратов ежегодно устраивал для журналистов, молодая корреспондентка краевой газеты вышла на сцену и со словами: "Только один человек в нашем крае заботится о нас, журналистах! И мы все его знаем! Спасибо, Вадим Сергеевич!", громко заплакала. Слезы чувствительной девушки были признаны большинством уместными и адекватными.
Через два года рейтинг Иратова достиг предельных высот, как говорили опекаемые им журналисты: "Уперся в потолок". И Вадим Сергеевич с легкостью выиграл выборы и стал сначала депутатом Законодательного собрания края, а вскоре - его председателем, а следовательно - членом Совета Федерации. Сохраняя влияние в родном Красногорском крае, он плавно перешагнул на столичную почву. Следующей высотой, которую Иратов собирался взять в самое ближайшее время, был пост губернатора.
Московская публика оказалась капризней и хитрей, чем красногорская. Понравиться столичной элите, влиться в нее оказалось весьма проблематично. Многие провинциальные приемчики Иратова здесь буксовали, иногда вызывая обратный эффект. Так что Саша Трошкин появился на горизонте Вадима Сергеевича как нельзя более кстати. Оказалось, что у Трошкина имеется ряд фирм, и у самой крупной из них серьезный бизнес-интерес в Красногорском крае. Эта фирма занималась экспортом ценных пород леса, а Красногорский край не только славился своими лесами, но и, как нельзя более кстати, имел неплохое месторасположение, а именно - непосредственно примыкал к внешней границе Российской Федерации. Трошкин не скрывал, что, имея на посту губернатора своего человека, он мог бы поднять лесной бизнес на недосягаемую высоту. Они оказались полезны друг другу и с удовольствием вспомнили, что некогда учились на одном курсе и даже приятельствовали, насколько им позволяла разница в происхождении. Трошкин рос в семье дипломата со всеми вытекающими из этого приятными для себя последствиями, а Иратов родился в семье председателя колхоза и пришел в престижный Институт международных отношений после армии, где он успел сделать Маленькую комсомольскую карьеру и вступить в партию. Трошкин жил в огромной квартире на Кутузовском проспекте, а Иратов - в общежитии. Трошкин хорошо одевался и не считал карманных денег, а Иратов зимой и летом ходил в одном и том же коричневом костюме и жил на стипендию плюс продуктовые посылки от родителей. За Трошкиным девочки-однокурсницы из семей высокопоставленных чиновников носились толпой, а на Иратова смотрели высокомерно и пренебрежительно. А в остальном их юность протекала одинаково. И, встретившись через двадцать лет и четко уяснив взаимную полезность, они братски обнялись. Пожалуй, теперь они были значительно ближе друг другу, чем в юности, и им уже не приходилось перекрикиваться с разных ступенек общественной лестницы.
Трошкин аккуратно вел Иратова по минным полям столичной политической жизни, а Иратов открывал для Трошкина границы Российского государства. Вадим Сергеевич оказался способным учеником и быстро влился в ряды ведущих политиков страны. А Трошкин, в свою очередь, надежно обосновался в Красногорском крае и стал там достаточно известным человеком.
Идиллия длилась ровно до того момента, когда Трошкин связался с Григорчук. Иратов, который считал верхом неприличия вмешиваться в чужую личную жизнь и (боже сохрани) высказывать нелестные суждения о женщинах своих приятелей, здесь не удержался и честно поведал Трошкину, что думает о Светке. Более того, посоветовал немедленно, пока не поздно, одуматься и найти себе девушку получше. Или похуже, это все равно, но главное - другую. Трошкин не обиделся, выслушал все спокойно, но Григорчук осталась при нем.
- Меня твоя Людка терпеть не может, ты - мою Светку, - усмехнулся он, - так что все по-честному.
Иратов понял, больше по поводу Светки не высказывался, но выбор Трошкина возмущал его и по сей день.
Интересный разговор состоялся у него с Татьяной Ценз, у которой были свои причины печалиться по поводу романа Трошкина и Григорчук. Она приехала к нему в офис без предупреждения и, ворвавшись в кабинет, прямо от порога спросила:
- Что будем делать, Вадим?
Он прекрасно понял, о чем речь, но счел за благо прикинуться дурачком:
- О чем ты, Танюша?
Нет, не потому, что боялся "заложить" приятеля - о романе Трошкина и Григорчук уже говорила вся Москва, а потому, что Татьяна застала его врасплох и он не знал, как утешать ее и что говорить.
- Ты очень хорошо знаешь, о чем я. Точнее, о ком. И ты очень хорошо знаешь, куда эта милая дама может завести и Сашу, и тебя.
- А меня-то с чего? - спросил Иратов.
- С того, что Саша занимается твоей предвыборной кампанией. С того, что вы с ним ходите в обнимку и вас воспринимают как команду. С того, что его подпорченный имидж плохо отразится на твоем.
- Согласен. Но что прикажешь мне делать? Запереть его в ванной? Не выпускать на волю? Поставить в угол или лишить сладкого? Что?
- Не знаю. - Ценз села в кресло и закурила. - Не знаю. Надо подумать. Но я уверена, что сидеть и смотреть, как она заглатывает Сашу, мы не имеем права. Не из-за него, а из-за себя. Давай себя пожалеем.
- Ты пришла ко мне только для того, чтобы сказать: "Я не знаю, как быть"?
- Я пришла к тебе посоветоваться. У тебя, как мне кажется, больше пространства для маневра. Когда права начинает качать брошенная женщина, слова ее звучат не очень убедительно. А когда вопрос ребром ставит ближайший соратник и, можно сказать, компаньон, то ситуация в корне меняется. Ты ему нужен, и от тебя он не сможет отмахнуться, как от меня.
- Я сказал ему, что обо всем этом думаю. Он выслушал. Выводов не сделал.
- Но ты же не ставил вопрос так: "или - или"?
- Или я, или Светка? - Иратов расхохотался. - Таня, ты не рано впадаешь в детство?
- По-моему, поздновато, - холодно улыбнулась Ценз. - И я не вижу здесь ничего смешного. Саша при всей моей любви к нему человек очень земной. И очень прагматичный. Выгода, в хорошем смысле слова, для него - главный ориентир по жизни. Если бы ты поставил его перед выбором, ему ПРИШЛОСЬ бы выбрать тебя.
- А если нет? - усмехнулся Иратов.
- Знаешь, - задумчиво сказала Ценз, - иногда мне кажется, что не так уж ты против их романа…
Иратов хотел возразить, но Ценз как будто не заметила его протестующего жеста:
- … и все знают, что жена твоя - лучшая подружка Григорчук. Дружите, так сказать, семьями.
- Таня! - Иратов покраснел от возмущения. - Ты действительно считаешь, что я могу указывать Люде, с кем общаться, а с кем - нет?
- Ладно. - Ценз встала и подошла к двери. - Мы не союзники, я вижу. Но потом, когда у тебя начнутся неприятности, - звони. А пока подумай головой, зачем Саша нужен вашей Григорчук. Зачем?
- Странный вопрос, - пожал плечами Иратов. - Известно зачем. Любовь-морковь, ночные серенады, розы к ногам. Извини, я понимаю, как тебе неприятно это слышать.
- Не факт. - Ценз покачала головой. - Не факт. Я бы не удивилась, если бы выяснилось, что Саша - просто средство для достижения какой-то ее цели. Какой - вот в чем вопрос.
…Сегодня, узнав о том, что в голове у Трошкина все-таки наступило просветление и он решил отделаться от Григорчук, Вадим Сергеевич испытал не столько радость, сколько злорадство: а-а, я же говорил, я же предупреждал! Только - не поздновато ли? Светка не из тех, кто легко сдается.
Его тревога оказалась не напрасной. На днях на приеме в немецком посольстве Григорчук устроила Вадиму Сергеевичу безобразную сцену. Она выкрикивала какие-то невразумительные пьяные проклятия и угрозы: что-то она, оказывается, знает, что-то слышала, какие-то у нее есть страшные документы. Чушь, конечно, но очень неприятно. И совершенно, надо сказать, несвоевременно.
В последнее время Иратов все чаще думал о Трошкине с раздражением: "Он помогать мне должен, а не геморрой устраивать". По всему получалось, что Трошкин его подставил и, объясняя Светке, почему им нужно "временно" расстаться, ссылался на Иратова: "Вадим считает… Вадим настаивает…"
Еще более возмутило Иратова то, что Трошкин как бы ничего не замечает - сидит, попивает виски, ухаживает за журналисточкой… Нашел время!
…Иратовы поднялись в номер, и тут зазвонил телефон. "Светка", - подумал Вадим Сергеевич и не ошибся.
- Помнишь, - сказала она злым пьяным голосом, - ты полгода назад ездил на охоту?
- И ты сейчас пойдешь и расскажешь журналистам, как я убивал невинных зверюшек. Да?
- Зачем же нам так мелочиться? - Григорчук мерзко захихикала. - Ты, дорогой, там не только охотился, правда?
- Правда! - заорал он. - Еще и рыбачил.
- А еще? - Светкин глумливый тон ему не нравился, но он не понимал, куда она клонит.
- Я мог бы сказать, что собирал грибы и ягоды, но в апреле с дарами леса напряженка.
- А девушку помнишь, селянку-официантку? - Григорчук азартно засопела в трубку.
Иратов похолодел. Действительно, была какая-то девушка, хотя помнил он ее плохо. Вроде светленькая, бессловесная и покорная. Приходила, когда говорили, а уходя благодарила.
- Чувствую, вспомнил, - торжествуя, сказала Григорчук. - Так вот, девушка эта - моя.
- Что значит - твоя? - растерянно спросил Иратов.
- Она на меня работает. Статейки пишет. Журналистка то есть. Ты ведь журналистов любишь? Защищаешь? И правильно делаешь, потому что работа у них тяжелая. Вот ей, девушке моей, знаешь как нелегко приходится? Ездит черт-те куда, спит со всякими кандидатами в губернаторы. Кстати, и с губернаторами тоже, но тебя это пока не касается. Тебе до губернаторского кресла еще ползти и ползти, а последний га - он ведь трудный самый. Особенно если всплывают всякие мерзкие истории. Так вот, девушка моя по редакционному заданию навещает ночами нужных людей, а потом пишет об этом статьи. - Григорчук икнула и замолчала.
- И ты хочешь сказать… - начал Иратов.
- Именно. Именно-именно.
- Кто ж ей поверит? - упавшим голосом сказал Иратов.
- Ты моих журналисток не обижай, - возмутилась Григорчук. - Они у меня умные. И возможностями современной записывающей техники не пренебрегают.
- И чего ты хочешь от меня?
- Еще не знаю, - томно сказала Григорчук. - Ты пока помучайся, а я подумаю. Целую тебя крепко.
Из трубки уже давно неслись короткие гудки, а Иратов все сидел неподвижно, уставившись на телефон испуганным взглядом, как будто за пластмассовым коробом притаилось жуткое отвратительное чудовище.
Глава 4
ОЛЬГА
Ольга Алешина с мольбой смотрела на директора дизайн-студии "Метаморфозы", то и дело показывая ему циферблат своих часов. Совещание затягивалось, а ей еще надо было успеть забрать сына из спортивной школы и завезти его в поликлинику (они всю неделю мотались туда по вечерам к врачу-ортодонту).
- Иди, Алешина, иди уже. Я скоро по полу размажусь под твоим укоризненным взглядом, - сказал, наконец, директор, и Ольга пулей вылетела из зала совещаний, забежала в свою комнату за сумочкой и уже через минуту отъехала от студии. Конечно, она опоздала - Филипп уже сидел на крыльце школы, всем своим видом изображая недовольство.
- Не ругайся на меня, - попросила Ольга сына, - во-первых, я не виновата, начальство заставило задержаться, а, во-вторых, в поликлинику мы успеваем.
Филипп залез на заднее сиденье, улегся там и захрустел яблоком.
- Ма, ничего сладенького нет?
- Нет, купим на обратном пути.
Последнее посещение поликлиники ничем не отличалось от предыдущих и растянулось на полтора часа. Сначала в регистратуре долго не могли найти карту Филиппа, потом не было врача, а когда он, наконец, появился, то тут же стал возмущаться: "Почему так поздно? Вы бы еще ночью пришли". Ольга побежала к заведующей поликлиникой, и только после вмешательства начальства врач приступил к исполнению своих обязанностей. Короче, домой они приехали уже в девятом часу.
Жалобные крики доберманихи Фроси Ольга с Филиппом услышали уже на первом этаже, когда вызывали лифт.
- Бедная собака. - Ольга опять почувствовала себя виноватой. - Ты перехвати пока что-нибудь в холодильнике, а я побегу погуляю с ней.
Когда они оказались у двери квартиры, Фрося перешла на поросячий визг, и Филипп зажал руками уши. Ольга нервно рылась в сумочке в поисках ключей, но они как в воду канули.
- Не ори! - крикнула она собаке. - В таких условиях я никогда ничего не найду.
Фрося в ответ заверещала с удвоенной силой.
- Похоже, я забыла ключи. - Ольга повернулась к Филиппу и оторвала его ладони от ушей. - Дай твои ключи, пожалуйста.
- А я не брал, - растерянно ответил Филипп. - Я же знал, что сегодня мы возвращаемся вместе.
Они с минуту тупо смотрели друг на друга, потом Ольга взяла сына за руку, завела его в лифт, и обсуждать ситуацию они принялись на лавочке перед подъездом.
- Что делать? - спросила Ольга.
- А когда вернется папа? - спросил Филипп.
- Послезавтра вечером!
- Да-а, дела, - вздохнул мальчик. - Фрося три раза сдохнет. Тогда… к бабушке ехать, что же еще?
- А Фрося? Она же с ума сойдет.
Они помолчали.
- Ты сам доедешь? - устало спросила Ольга.
- Конечно! Какие разговоры.
- Ладно, давай так и сделаем. Ты поезжай к бабушке, а я - к папе, за ключами. Этот пансионат недалеко.
… В прошлом году Ольга ездила с мужем в "Рощу", но за дорогой не следила и помнила лишь то, что за пунктом ГИБДД надо свернуть с шоссе направо.
Оказавшись на разбитой вдрызг дороге, Ольга растерялась. Три километра тряски по ухабам практически убедили Ольгу, что она свернула не туда. Найти место для разворота на темной дороге не так просто, легко можно наехать на пень или целое дерево, и она вышла из машины с намерением осмотреть ландшафт. Не успела Ольга сделать и шага, как из темноты вынырнул человек с автоматом в камуфляже и вежливо поинтересовался:
- Что здесь делаем, гражданочка?
У Ольги от страха подкосились ноги и отнялся язык. Человек с автоматом между тем смотрел требовательно и ждал ответа.
- Мужа ищу, - наконец выдавила из себя Ольга.
- Заблудился? - уточнил автоматчик. - Грибы собирал в лесу?
- Нет. Он здесь в пансионате, по делам.
- По каким, извините?
Ольга молчала, мучительно соображая, как бы так сформулировать дела мужа, чтобы получилось посолиднее. Сам Алексей перед отъездом в пансионат "Роща" уверял ее, что предстоит безобразная пьянка, но с кучей нужных людей, и потому придется поехать, хотя и очень не хочется.
Человеку в камуфляжной форме молчание Ольги не понравилось, и он, на глазах теряя прежнюю вежливость, потребовал:
- Документы ваши предъявите.
Ольге сразу стало легче. Вряд ли, подумала она, грабителя с большой дороги могли заинтересовать ее документы. Логичнее было бы попросить деньги и украшения.
Она протянула ему удостоверение и сказала уже гораздо спокойнее:
- В пансионате "Роща" проходит семинар. Там мой муж, и он мне срочно нужен.
Человек в камуфляже вытащил из кармана рацию, чем окончательно успокоил Ольгу, и принялся монотонно повторять в нее:
- Сокол, Сокол, я Второй, я Второй. Сокол, Сокол… Как фамилия мужа?
- Алешин, - с готовностью отозвалась Ольга. - Алешин Алексей Алексеевич.
- Петров Петр Петрович, - съязвил "Второй". - Иванов Иван Иванович…
- Соколов Сокол Соколович, - подсказала Ольга.