Камуфляжник посмотрел строго - шутка ему не понравилась. Рация, наконец, что-то запищала в ответ, и автоматчик спросил у Сокола:
- Алешин, есть такой? Да? В каком? Понял, отбой. Так бы сразу и сказали, - укоризненно заметил он Ольге. - Вы не туда свернули. Но и отсюда тоже можно проехать. Прямо метров пятьсот, там развилка, на ней налево. Муж ваш живет в триста седьмом номере.
- Большое спасибо! - Ольга шагнула навстречу своему спасителю, но тот уже исчез в темноте.
Через десять минут она входила в вестибюль пансионата. Здесь тоже бродили два охранника, но они никакого интереса к Ольге не проявили - то ли их предупредил "Второй", то ли внешний вид Ольги вызывал доверие.
Триста седьмой номер был заперт, и на стук никто не отзывался.
- Поищите в ресторане, - посоветовала пробегающая по коридору девушка, на шее которой болталась пластмассовая карточка "Семинар главных редакторов". - Кажется, я его там видела.
Ольга спустилась в ресторан и медленно побрела между столиками, вглядываясь в лица и про себя ругаясь на царящий вокруг полумрак. Народу в ресторане было совсем мало, тихо играла музыка, и Ольга вдруг разозлилась: она тут мечется, как ошпаренная, - на работу, с ЕГО ребенком в поликлинику, по страшным лесам, чтобы погулять с ЕГО собакой, а он наслаждается жизнью. Смутно она чувствовала, что ее обвинения не вполне справедливы - ключи-то забыла она и теперь сама же расхлебывает, но раздражение нарастало. Совсем некстати вспомнилась подружка Танька, которая обожала жалеть Ольгу и ругать Алешина. "Избаловала ты его, ох, изба-а-аловала, - любила попричитать она, - и то Лешечке, и это. Ох, он такой большой начальник, ах, у него такие государственные дела. Все мужики своими делами прикрываются. А знаешь для чего? Чтобы никогда. Ничего. Не делать".
- Присаживайтесь, в ногах правды нет, - услышала Ольга рядом ласковый голос.
- Вы мне? - Она оглянулась. За столиком рядом с проходом сидела небольшая компания.
- Вам, конечно. Присаживайтесь, будем рады.
Удивляясь сама на себя, Ольга села к столу. Зачем? Потом она будет утверждать, что собиралась расспросить этих людей о муже, узнать, где он. На самом же деле она просто очень устала и обрадовалась доброжелательной интонации.
- Выпьете с нами? - спросил один из четверых.
- Я, вообще-то, за рулем…
- То есть чуть-чуть.
Ей налили вина, и Ольга отпила глоток, больше из вежливости. Двое тут же продолжили разговор, начатый, видимо, еще до ее появления:
- Игорь рассказывал, что после нашего ухода Гернштейн собрал всех оставшихся, ну, ты представляешь, кто там остался? И говорит: "Мы не можем оставить наших читателей без газеты". Ну, ты ж понимаешь - всех трех их читателей.
- Не преувеличивай, у них тираж сто тысяч.
- Это они декларируют, ты мне-то не рассказывай! "Будем, - говорит, - делать совершенно другой журнал". Ты понимаешь, что он имел в виду?
- А Игорь там кто?
- Ответсек. Я ему сказал, что нельзя входить два раза в одну и ту же мутную воду.
- Вы здесь впервые? - спросил Ольгу тот, что пригласил ее к столу.
- Да, - кивнула она. - И совершенно случайно.
- Здесь все случайно, - улыбнулся ее собеседник. - Мероприятие такое - три вечера случайных встреч. Мне показалось, вы искали кого-то?
- Алешина. Не видели его?
- Бросьте! - рассердился один из присутствующих. - Зачем он вам сдался? Дешевый выпендрежник. Только не говорите, что вам нравится его газета!
Ольга ничего такого говорить и не собиралась.
- К тому же ему сегодня не до вас. Впрочем, это не мое дело. - Он отвернулся к своему прежнему собеседнику. - Так вот, показывает мне их макет. Яша! Я такого еще не видел: какие-то разноцветные клочки, кусочки, ну шахматная доска, в натуре. Я говорю: "А если большой материал, интервью, допустим?" А он говорит: "Старик, ты дурак. Ты не чувствуешь дыхания жизни. Никаких больших гробов, только маленькие заметки". Ну, скажи, они вменяемые?
- Он вам очень нужен? - мягко спросил мужчина, сидящий напротив Ольги. - Попробуйте спуститься в баню, час назад туда отправилась большая толпа.
Видимо, на лице у Ольги явственно проступило нежелание идти в баню, да и вообще бродить по пансионату.
- Понятно. - Ее собеседник задумался. - Сюда он вряд ли придет, так что здесь дожидаться смысла не имеет. Знаете что, посидите-ка вы в холле. Все дороги здесь ведут через холл - и из бани, и из бильярдной, и с улицы, между прочим. Вечер теплый, многие гулять пошли. Точно, идите в холл, там вы не разминетесь.
Ольга поблагодарила и направилась к выходу из ресторана. А по дороге ей в голову пришла здравая идея: зайти в номер к мужу и взять ключи от дома. Не таскает же он связку с собой по баням и по парку.
- Будьте добры, дайте мне ключ от номера, в котором живет Алексей Алешин, - жалостливо попросила Ольга администраторшу.
- От триста седьмого? Ключи на руках, лучше ищите, девушка, - ответила та.
Ольга уже отошла на несколько шагов, но администраторша вдруг сжалилась:
- Дать вам запасной, что ли? Только потом обязательно верните, а то уборщица к вам зайти не сможет.
По всему триста седьмому номеру были разбросаны вещи мужа. Ольга машинально собрала их и повесила в шкаф, попутно достала из кармана куртки ключи от квартиры и положила к себе в сумку. Она уже стояла в дверях, когда в балконную дверь что-то мелко застучало. Ольга подошла к окну и сквозь стекло увидела огромную жирную ворону. Она с детства не любила этих птиц и верила в примету, что если они постучат в окно, то обязательно случится несчастье.
- Кыш! - Ольга замахала руками, но ворона и не думала улетать. - Кыш!
Ольга открыла балконную дверь и топнула на птицу ногой.
И тут же тишину прервал громкий женский стон, потом еще. Ольга вздрогнула - кому-то плохо?
Архитектор, спроектировавший пансионат "Роща", был веселым человеком. Потому и придумал лоджии, кольцом опоясывающие этажи, без всяких там перегородок. Ходите, люди добрые, заглядывайте в окна соседних номеров.
Ольга вышла на лоджию и подошла к балконной двери соседнего номера, из которого доносились стоны. Мужа она узнала не сразу, потому что совершенно не ожидала увидеть его в чужом номере в таком виде. Алешин совершенно голый стоял посреди комнаты. Повернув голову, Ольга увидела ту, на кого он смотрел - поперек большого кресла безвольно лежала томная дама в вечернем наряде. "Что ж она стонет-то раньше времени?" - усмехнулась Ольга, перевела глаза на мужчину и в ту же секунду узнала мужа. А узнав, страшно испугалась. Первое, что она почувствовала, - неловкость. Жуткую неловкость. Ей стало стыдно перед Алексеем за то, что она застала его в такой дурацкой ситуации. "Только бы он меня не заметил, - подумала она, - господи, только бы он не обернулся".
Алешин и не думал оборачиваться. Он подошел к креслу, встал на колени перед возлежащей там женщиной и принялся медленно расстегивать пуговицы на ее платье. Ольга не хотела смотреть на это, она точно знала, что нужно немедленно отвернуться, уйти, но ее как будто парализовало. Она стояла перед балконной дверью и смотрела, смотрела, смотрела…
Она как будто превратилась в камень или в кусок свинца и ничего, кроме холода и тяжести, не чувствовала. И в то же время оценивала то, что видела. Смотреть, как ее муж обнимает другую женщину, было физически больно, но оторваться от этого не было никакой возможности. "Надо же, - думала Ольга, - а он, оказывается, весьма изобретателен".
Ольга продолжала неподвижно стоять перед окном чужого номера и тогда, когда Алешин, блистательно исполнив партию любовника, оделся и вышел из комнаты. И тут же она услышала, как в замке его номера поворачивается ключ. Ольга быстро отступила в тень, прижалась спиной к стене дома и затаила дыхание. Алешин вошел в свой номер и сразу отправился в ванную. Через пару минут он появился, завернутый в полотенце, плюхнулся на диван, набрал номер телефона, подождал, набрал другой:
- Елизавета Ивановна? Здрасьте, теща дорогая. Жена моя не у вас? Да? Вот, представьте, до сих пор нет дома, никто не подходит к телефону. Стоит мужу за порог, как сразу вечерние мероприятия. Ха-ха-ха.
Ольга изо всех сил прикусила губу, стараясь справиться с яростью. "Интересно, они всегда после этого сразу звонят женам?" - подумала она.
Алешин не спеша оделся и вышел из комнаты. Женщина в соседнем номере завозилась в постели, приподнялась на локте и пьяным голосом позвала:
- Алешин! А-ле-шин! Сладость моя, где ты?
Сладость в это время была уже в коридоре, а Ольга еще несколько секунд провела на балконе, слушая пьяный голос любовницы мужа - он уже не звала Алешина, а звонила какому-то Вадиму.
…Очнулась Ольга только в холле пансионата. Она долго умывалась в туалете на первом этаже, не обращая внимания на недовольное бурчание уборщицы: "Чего здесь брызгать, в номере, поди, умывальник есть".
Как ни странно, она смогла дойти до машины и завести двигатель.
Через десять минут Ольга Алешина неслась по шоссе в сторону Москвы, по лицу ее текли слезы, и она старалась думать только о том, что ее ждет собака Фрося, которую срочно нужно вывести на прогулку.
Глава 5
АЛЕКСАНДРА
Честно говоря, я не верила, что убийство все-таки произойдет. И потому, когда за дверью моего номера раздались торопливые шаги, потом топот многих ног, а потом протяжный женский то ли крик, то ли стон: "Уби-и-ли-и-и…", мне стало так плохо, как давно уже не было. Как будто я кого-то обманула, причем самым подлым образом; как будто твердо пообещала, что все будет хорошо, а вышло хуже некуда.
Конечно, я никому ничего не обещала, да мне бы и в голову не пришло брать на себя такую ответственность. Нет. Я не сотрудник службы охраны и даже не вахтер. И все же я была сама себе противна и чувствовала себя виноватой, потому что знала о планируемом убийстве, но ничего не сделала, чтобы его предотвратить. Потому что расхаживала с самодовольным видом среди всех этих высокопоставленных шишек, среди нашей прославленной журналистской элиты и млела от сознания сопричастности: вот какая я крутая! Нет, конечно, я думала еще и о том, какие они противные и самовлюбленные, а еще прикидывала, на какие предвыборные трюки они способны - оклеветать, залезть к человеку в постель, поставить видеокамеру в сортире… Но не убить же. Они просто пугают, думала я. А зря.
К сожалению, посылая меня сюда, Вася сильно преувеличил степень моей компетентности, но не это самое обидное. Еще до приезда я сделала все, чтобы убедить Васю и лживости присланной анонимки. Я старалась, и Вася поверил. О, господи…
Впрочем, за четыре часа, проведенных здесь, мне удалось кое-что сделать и для Васи. Во всяком случае, я не буду тупо хлопать глазами в ответ на его крики и обвинения в пренебрежении общественными нуждами. В том, что крики будут, я не сомневалась ни минуты. Ладно, пусть орет, мне есть что сказать в ответ.
Я трясущимися руками набрала Васин номер, но толком сказать ничего не успела - он сразу понял, что случилось, после того, как я жалко выдохнула:
- Ой, Вася…
- Уже еду, - коротко ответил он и бросил трубку.
Я вышла в коридор и сразу наткнулась на Людмилу Иратову. Она сидела на полу около двери в свой номер, и по ее бледному лицу струились слезы. Утешать безутешных вдов я не умею и потому предприняла малодушную попытку сбежать. Но стоило мне сделать пару шагов в сторону холла, как Людмила подняла заплаканные глаза и с мольбой простонала:
- Саша, милая, прошу вас, позовите моего мужа.
У меня защемило сердце от жалости - бедная женщина, ничего удивительного, что рассудок у нее помутился. Но что делать? Мне-то что делать?
Я плюхнулась рядом с ней на пол, погладила по плечу и предложила ей свой носовой платок. Она поблагодарила, уткнулась лицом в платок и зарыдала:
- Горе… какое горе… Боже мой…
- Я понимаю, как вам тяжело, - пробормотала я, - но что же делать?
В сущности, ничего глупее сказать было нельзя.
Людмила вытерла лицо платком и опять попросила:
- Вадима позовите, пожалуйста. А то у меня ноги ватные, я двинуться не могу.
- Он… - я судорожно соображала, как лучше с ней разговаривать, - он… вряд ли сможет сейчас подойти.
- Сашенька, попросите его, пожалуйста. Скажите, что он мне сейчас очень-очень нужен.
Я уже сама чуть не плакала, глаза предательски щипало, и сердце болело все сильнее. И тут в конце коридора показался сам убитый. Вадим Сергеевич. Его мертвенная бледность подтверждала тот факт, что он уже минут пять как покойник, но то, что убиенный шел к нам уверенным шагом, заставляло усомниться в реальности происходящего и производило жуткое впечатление.
- Вадим… - благодарно выдохнула Людмила, но, что она сказала дальше, никто не услышал. Потому что я дико заорала. Все-таки ходячий мертвец - зрелище не для слабонервных.
Спустя десять минут я сидела в номере Иратовых и, трясясь крупной дрожью, пила коньяк. Покойник все это время нервно расхаживал по комнате и строго выговаривал мне:
- Чем же это я так сильно вас напугал, милая? Что с того, что я труп обнаружил? Сразу в убийцы записывать? Да на моем месте мог оказаться кто угодно! Вы могли. Люда могла. Любой человек.
- Да нет, просто… - попыталась оправдаться я.
- Не надо! - перебил меня Иратов. - Чего ж вы так заорали, увидев меня? Решили, что я убивать вас иду? Сумасшедший дом, ей-богу.
- А… кого убили? - невпопад спросила я.
Иратов раздраженно отмахнулся:
- Нашли время шутить. Перестаньте.
- Нет, серьезно. Я-то думала, что убили вас.
- Почему? - Иратов уставился на меня пронизывающим взглядом. - Почему вы так подумали?
- Не знаю, - покраснела я. - Слышу крики: "убили, убили", выхожу, вижу - Люда плачет. Ну вот…
- Да? - Иратов, по-моему, не поверил. - Убили Свету Григорчук. Задушили.
Людмила опять зарыдала, и я, извинившись, тихо смылась. Надо было осмыслить все происходящее и бежать встречать Васю. Голова раскалывалась, и я ничего не понимали. Ровным счетом ничего.
Выйдя от Иратовых, я поспешила смешаться с толпой у номера Григорчук - надо же послушать, что люди говорят. Говорили всякую чушь: что спьяну Григорчук заснула, лицом в подушку, и задохнулась; что к ней приезжал ее любовник и задушил; что Иратов поругался с ней и просто в гневе бросил в нее подушкой, а она возьми да и умри.
- Иратов? - я заинтересовалась. - А почему вы думаете, что он?
- Потому что он ее нашел, - пояснила мне горничная.
- Нашел? Где? - Я прикинулась, что слышу об этом впервые.
- В ее номере.
Глупо было спрашивать у горничной, что Иратов делал в номере Григорчук после (а может, и до?) ее смерти. Но у кого-то спросить надо, а то я лопну от любопытства. Я огляделась по сторонам и заметила интересную парочку: Татьяну Эдуардовну Ценз и Элеонору Генриховну Симкину. Они стояли особняком, чуть в стороне от растревоженной толпы, и взирали на суетящихся людей с досадой. Ни та, ни другая не заламывали рук, не всхлипывали и не стенали. Они деловито обменивались короткими репликами. Я протиснулась поближе и замерла на таком расстоянии, чтобы и их не насторожить, в надежде, что удастся расслышать хоть что-нибудь. Сначала мне показалось, что зря я к ним продиралась - обе молчали и на глазах погружались в меланхолию.
- Вадим выкрутится, - вдруг сказала Ценз. - А вот мы - вряд ли.
- Но сейчас уже ничего не поделать, - отозвалась Симкина. - Все равно нам придется объясняться. Одно утешение - не только нам.
- Но НАМ особенно, - с горечью сказала Ценз. - Пойдем ко мне, поговорим?
В этот момент в конце коридора появился Вася.
- Убедительно прошу всех разойтись по своим номерам. Все - по номерам. У нас будут к вам вопросы. Повторяю…
Ему не нужно было повторять. В чем Васе невозможно отказать, так это в убедительности. Народ так и брызнул по комнатам.
- Я позвоню тебе, - сказала Ценз Симкиной, уходя. - Поговорить нам нужно сегодня.
Глава 6
ВАСИЛИЙ
Тяжелая поступь и свирепая физиономия капитана Коновалова пугала обитателей пансионата, и они, как тараканы, разбегались по номерам, хотя до приезда Василия их никакими силами невозможно было вытурить из коридора третьего этажа. Каждый так и норовил протиснуться поближе к номеру триста шестому, в котором произошло убийство. За Коноваловым мелко семенил следователь прокуратуры Георгий Малкин и злобно шипел в широкую спину капитана:
- Помедленнее, ирод, ты не на беговой дорожке.
- А ты не на прогулке в парке, - огрызался Коновалов. - Шибче шевели оглоблями.
- При чем здесь шибкость? - Малкин укоризненно качал головой. - Я немного уступаю тебе в длине конечностей.
Следователь явно преуменьшал степень своих различий со старшим опером. Если Василий Коновалов с легкостью мог претендовать на звание "человек-гора", то Григория Малкина (коллеги называли его просто Гоша) можно было сравнить максимум с холмиком. Василий, пришедший в МУР из ОМОНа, был высок, катастрофически широк в плечах, мускулист и тяжел - как говорил он сам: "Одного лишнего веса - тридцать кило, а уж сколько необходимого". Гоша Малкин был совсем невысок, плечи имел узкие и сутулые, мускулатуры - практически никакой и весил раза в два меньше Коновалова, хотя худобой не страдал и к своим тридцати пяти годам успел отрастить хорошо заметный глазу живот.
Продолжая сравнения названных представителей правоохранительных органов с выпуклостями ландшафта, в утешение Гоше Малкину придется признать, что он был симпатичным холмиком, поросшим хоть и пожухлой, бледно-желтой, но все же травкой, в то время как Василий Коновалов являл собой нечто настолько антиплодородное, на чем растительность не выживает. В народе говорят, что и на камнях растут деревья. Правильно, круглая голова Коновалова тоже имела все шансы обрасти шевелюрой, но Василий последовательно боролся с этим, как он уверял, атавизмом. Его совсем не банальное понимание эволюции земных существ базировалось на том, что "человек так и останется грубым животным ровно до тех пор, пока у него не выпадут все волосы на голове". Василий говорил, что все попытки научить обезьян говорить и решать задачки с иксами потому и проваливаются, что ученые начинают эксперимент не с того конца: "Вот если обезьяну хорошенько побрить, а лучше - повыдергивать волосы с помощью эпилятора, то у нее сразу появится шанс заговорить и вообще поумнеть". Видимо, руководствуясь этой непреложной истиной, раз в неделю Коновалов посещал парикмахерскую, расположенную на первом этаже МУРа, где ему безжалостно состригали все, что выросло за семь дней, оставляя лишь агрессивный ежик миллиметра три высотой.
- Когда ж ты поумнеешь? - с тоской спрашивал Василия его начальник - Сергей Иванович Зайцев. - Уж третий год стрижешься, а все никак.