– Ну, вот и хорошо. Давай, допивай свой чай, я тебя по детдому проведу. Покажу, где и что.
"Где и что", показанные Кате Аленой Алексеевной, оказались совсем не теми ужасными картинками, что она нарисовала себе в перепуганном воображении. Не было там ни железных кроватей, ни грубых солдатских одеял. Наоборот, вполне приличные спаленки. В бело-розовых тонах девчачьи, более скромные мальчишечьи. И в коридорах никакого сиротского запаха кипяченого молока тоже не было. Наоборот, очень вкусно пахло чем-то мясным, домашним, аппетитным.
А в одной из мальчишеских спален ее поразило обилие икон на стенах, и она обернулась удивленно к Алене Алексеевне, спрашивая взглядом – что это?
– А… Здесь у нас христианин Марат Хабибуллин живет, – пояснила та ей уважительно.
– Кто… христианин? – глупо переспросила Катя, вытаращив глаза. – Марат Хабибуллин?!
– Ну да… А что делать? Не запрещать же. Такой вот у парня выбор. Надо уважать свободу вероисповедания.
Как ни пыталась Катя расслышать в ее словах хоть толику насмешливости – не получилось. Алена Алексеевна, почуяв, видимо, ее растерянность, сама пришла ей на помощь:
– Да ты особенно не удивляйся, Кать. Ничего, потом сама привыкнешь. У нас тут много чего странного есть. Вчера, например, педсовет собирали… И знаешь, на какую тему?
– На какую?
– Мальчик у нас один есть, Антон Романенко. Любитель по помойкам шастать. Выроет чего-нибудь там, на его взгляд, интересное и сюда тащит. Такой вот юный специалист по бытовому антиквариату. Или, как сейчас модно говорить, по винтажу. Вот мы и решали, что нам с ним делать. Мнения на двое разделились. Одни говорят – надо наказать и запретить, а другие – вроде как и бог с ним, пусть и дальше тащит. А может, он самовыражается так? Может, в нем талант присутствует какой-нибудь особенный и таким образом о себе сигналы подает? А мы загубим…
– И… что решили?
– Да пока ничего не решили. Может, само пройдет. О, а вот и самая ярая защитница Антона Романенко, познакомься, кстати…
Навстречу им по коридору шла маленькая, совершенно неопределенного возраста женщина в джинсовом костюме, с коротко стриженными волосами – с мальчишескими вихрами, лихо торчащими в разные стороны. Наверное, с утра не причесывалась. Может, недосуг было.
– Ларочка, познакомься, это Катя, наш новый психолог. А это Лариса – воспитатель в старшей группе, – представила их друг другу Алена Алексеевна.
Ларочка улыбнулась Кате довольно приветливо, хотя и успела оглядеть ее при этом всю, с головы до ног. Но без предвзятости оглядела, скорее, просто из любопытства.
– Лар… Можно, я тебя попрошу? – тронула ее за плечо Алена Алексеевна. – Ты над Катей тут шефство возьми, ладно? Хотя бы на первое время.
– Да не вопрос… – улыбнувшись, пожала джинсовыми плечами Лара.
– Ну, вот и хорошо, – озабоченно глянула на часы Алена Алексеевна, – надо же, как время быстро бежит… Кать, я сейчас тебя в твой кабинет отведу, а ты уж там сама… Мне в администрацию ехать надо. – И, снова обращаясь к Ларе, уже на ходу добавила торопливо: – На обед ее отведешь?
– Да не вопрос! – тем же способом откликнулась Лара, успев весело подмигнуть Кате. – Я еще и до обеда зайду, поболтаем…
Кабинет ее тоже оказался на первый взгляд довольно уютным. Снова посмотрев на часы, Алена Алексеевна извинительным жестом пожала плечами, уже от двери улыбнулась ободряюще – давай, мол, осваивайся, – и торопливо зацокала каблуками по коридору. Сев за рабочий стол, Катя провела ладонью по экрану компьютера, смахивая тонкий налет пыли. Ладонь, кстати, довольно нервно подрагивала, от волнения, наверное. Хотя чего уж так волноваться-то? Приняли вроде хорошо, очень да же душевно. Прокрутившись на стуле, она огляделась вокруг уже немного по-хозяйски. Темновато здесь, конечно. И душно. Надо окно открыть, проветрить.
Подняв жалюзи, она открыла окно, вдохнула полной грудью, постояла еще минуту, слушая, как шелестят на ветру тополиные листья. Понятно, отчего в кабинете так темно – тополя дневной свет практически не пропускают. Вообще, в принципе, ей всегда нравилось, когда дневной свет не вламывался в окно, а исподволь проникал в комнату через листву деревьев. Шелест листьев, игра света и тени вроде как покой вызывают, умиротворение. А тут… Тут что-то не так. Что-то до странности жалкое вдруг послышалось ей в шелесте здешних тополей. И свет проникает – не так. Дома, в их дворе, деревья совсем по-другому шумят… Хотя – ерунда все это. Тополя – они везде одинаковые. Не стоит идти на поводу собственного смятения. Она ж сюда не в поисках умиротворения да покоя пришла. Работать надо. Так, что у них тут за документация, посмотрим…
Аккуратные папочки на полках большого, занимающего всю стену шкафа стояли одна к одной, в ровную шеренгу, как солдаты на параде. "Журнал учета индивидуального сопровождения" – прочитала она на корешке название одной из них и тут же прониклась то ли уважением, то ли давешним испугом. Надо же, все они тут учитывают, в журнальчик записывают… А это что? "Журнал консультаций с педагогами". Ничего себе. И что это значит? Пришел педагог проконсультироваться, и тут же надо этот приход в папочке зафиксировать? Как в поликлинике, что ли, когда врач все жалобы больного в амбулаторную карту записывает? Ну, в поликлинике – это понятно, а здесь зачем? А это что за папка, сейчас прочитаем… "Отчеты о проделанной работе"? Ну, тогда все ясно, зачем консультации педагогов фиксировать. Для отчета, значит.
На следующей полке, повыше, папочки стояли еще теснее. Названий у них не было, только номера на корешках. С первого номера по сорок пятый. А, так это по количеству детей, наверное! Алена Алексеевна сказала, что в детдоме на сегодняшний день проживает сорок пять воспитанников. Так, полюбопытствуем…
Вытянув наугад одну из папок, она прочла запечатанное под скотч название – "Индивидуальная папка воспитанницы ГОУ "Егорьевский детский дом" Степановой Марии с мониторингом ее развития". И хмыкнула тихонько, подняв брови, – во как! С мониторингом, главное. Так, что там внутри за мониторинг, интересно?
Открыв папку, она с некоторым опасением начала листать аккуратно заправленные в файлы страницы. И чем дальше листала, тем больше недоумевала. Что это? Таблички какие-то, цифры, стрелочки, галочки… А в табличках – пугающие названия показателей. Адаптационный потенциал, функциональное состояние, вегетоэмоциональный тонус, психоэмоциональный статус… В общем, по всем статьям развитие воспитанницы Маши Степановой отмониторено и в папочке зафиксировано. И в отчетные данные вписано. Сразу видно – работал человек, не зря свою зарплату получал.
Захлопнув папку, она сердито всунула ее на свое законное пронумерованное место. Даже с каким-то протестом всунула. И тут же себя одернула – чего это она вдруг, с протестом-то? Сама ни бум-бум, а туда же, с протестом… Наверняка же все эти формальности прописаны в инструкциях каких-нибудь, и есть установленная высшими инстанциями номенклатура дел. Потому что детдом – учреждение государственное. А государство – оно ж не мамка. Если любить не может, так хоть отмониторит по всем статьям.
Неожиданно глаза ее остановились на корешке одной из папок – "Характеристики воспитанников ГОУ "Егорьевский детский дом", и она решительным жестом вытащила ее из общего ряда. Вот с этого, пожалуй, она сегодня и начнет. А во всех этих отчетах и журналах потом разберется. Сев за стол, она открыла папку, углубилась в чтение…
Первая же характеристика вызвала у нее странное чувство – не характеристика, а жалоба какая-то на плохого ребенка. Даже пришла на ум фраза из очень популярного фильма: "…такую сильную неприязнь испитываю!" Нет, и впрямь, чего же писавшая все это психолог (судя по подписи под характеристикой – Петрова А.Н.) так этого двенадцатилетнего мальчишку невзлюбила? Что это значит – "не инициативен, не общителен, не аккуратен, раздражителен, упрям, конфликтен, ворчлив, драчлив, гневлив"? Такое чувство, будто она не характеристику составляет, а собственное раздражение выплескивает. А это? "…Налицо признаки психического напряжения и невротических тенденций – часто спотыкается, склонен к мелкому травматизму". А кто, простите, в двенадцать мальчишеских лет не склонен к мелкому травматизму? Кто коленок об асфальт не расшибает? Нет, правда, странно…
Следующая характеристика один в один копировала первую. На этот раз "конфликтна, гневлива и драчлива" была девочка по имени Ксения Степанова. Уж не та ли это Ксюша, что ее утром к Алене Алексеевне провожала? Почитаем, что там дальше про нее… "Любит подслушивать разговоры взрослых, копировать их привычки, подглядывать, сплетничать". Да скажите, кто из нас в детстве не любил подслушивать разговоры взрослых? А копировать их привычки – вообще уж святое дело. Это дети все-таки. О, а вот это уж вообще удар под дых: "…внешне всегда неопрятна, не считает нужным за собой следить, что вызывает ужасный дискомфорт у окружающих. Не любит стирать свои вещи, может носить их неделю". Ничего себе, пригвоздила Петрова А.Н. девочку. И главное, нехорошо так, мерзко, по-бабьи. Фу, даже читать дальше не хочется…
И третья характеристика ничем не отличалась от предыдущих – писана была в том же духе. А вот, например, какая "милая" фраза: "…школу посещает с неохотой, необходимость выполнения домашнего задания вызывает стойкие отрицательные эмоции". Ха! Да у кого в десять лет выполнение домашнего задания вызывало стойкие положительные эмоции, скажите? А дальше – еще интереснее: "…по всем вышеперечисленным признакам склонен к бродяжничеству, воровству, обману, дружбе с личностями асоциальной направленности". Вот это да! Прямо готовое обвинительное заключение получилось, а не характеристика.
Вздохнув, Катя раздраженно захлопнула папку – не захотелось больше таким вот образом знакомиться с воспитанниками детского дома. И вообще… Странное чувство у нее от всего прочитанного сложилось. Будто возникло перед ней сейчас лицо той самой Петровой А.Н. – злобное, несчастное, неврастеническое. В глазах – ненависть плещется. К детям, к работе, к жизни вообще. Зато аккуратности у этой Петровой А.Н. не занимать – вон как папочки все по ранжиру в шкафу красиво выстроила. Журналы, отчеты, индивидуальный мониторинг. Как оценила бы Сонька – психолог, мать твою…
От легкого стука в дверь она вздрогнула, будто ее застали за чем-то неприличным, и, торопливо спрятав папку с характеристиками в ящик стола, проговорила с волнительной хрипотцой в голосе:
– Да, войдите…
– Можно? – просунулась в дверь голова той самой Ксюши, ее утренней знакомой.
– Конечно, можно.
– Это вы у нас теперь новый психолог, да? – с любопытством взглянула на нее девчонка, садясь на краешек стула напротив стола.
– Да, я новый психолог. Меня зовут Екатерина Валентиновна. А тебя зовут Ксюша, правильно?
– Ага!
– А фамилия у тебя – Степанова?
– Ага! А что?
– Да нет, ничего…
– Ой, Екатерина Валентиновна, я чего к вам пришла-то… Посмотрите, какую мне мама кофточку подарила!
Ксюша пружинкой подскочила со стула, крутанулась, демонстрируя кофточку. Потом снова присела на стул, проговорила радостно:
– Правда же, прикольная кофточка?
Катя в замешательстве нервно сглотнула слюну – на самом деле ничего "прикольного" в Ксюшиной кофточке не было. Старая линялая трикотажная тряпка с россыпью дешевых стекляшек на груди. Но не резать же правду-матку в глаза девчонке – как-то язык не поворачивается. Впрочем, Ксюша и времени ей для ответа не предоставила, затараторила радостной скороговоркой:
– Мама меня вчера встретила на улице, так обрадовалась! Я тебе, говорит, кофточку сейчас подарю! Она мне мала стала, и я тебе ее отдам! Мама, она очень хорошая, только у нее пока возможности нет меня отсюда забрать. А так – она очень хорошая. Правда!
Девчонка преданно уставилась ей в глаза, требуя хоть какой-то реакции, но ничего, кроме улыбки да мелкого кивка, Кате выудить из себя не удалось. Слава богу, дверь с шумом отворилась, впуская в кабинет джинсовую воспитательницу Ларису с прической вихрастым ежиком.
– Ксюшка, а ну брысь отсюда! – ласково обратилась она к девчонке, слегка дернув ее за прядь волос. – Ишь ты, наш пострел везде поспел! Дай человеку хотя бы освоиться!
– Да я на минутку, Лариса Иванна! – резво подскочила со стула Ксюша. – Извините!
Закрыв за ней дверь, Лариса подлетела к окну, легла животом на подоконник, выглянула на улицу. Потом так же шустро уселась на стул напротив Кати, заговорила вполне дружески:
– Что, Ксюшка новой кофточкой хвасталась?
– Ага… Говорит, мама подарила. Что, правда?
– Да прям… Нет у нее никакой мамы. Вернее, может, и есть где-то… Они тут все про своих матерей небылицы рассказывают. Каждый день – разные. Врут как сивые мерины. Ты привыкай. Ничего, нормально. Главное – правильный тон взять. Не отвергать, но и не одобрять.
– Да? А я ей поверила…
– Так она именно за этим к тебе и заявилась, чтоб ты поверила. Ты же здесь пока человек новый. Понимаешь, ей очень хочется, чтобы хоть кто-то, хоть на одну минуту, но не сомневался, что у нее любящая мама есть. Так что все нормально, Кать.
– Ой… – вдруг горестно поникла на стуле Катя, чувствуя, как наплывают на глаза непрошеные слезы. – Чего-то не знаю я, Ларис… В себе сомневаюсь. Боюсь, не получится из меня ничего. Понимаешь, я совершенно случайно сюда попала, и вовсе я никакой не детский психолог, у меня специализация другая…
– Да ладно, не дрейфь! И слезы убери. Придешь домой да поплачешь на воле. А здесь – не надо. Ничего, привыкнешь! Не боги горшки обжигают. Главное, чтоб человек хороший был. А то у нас знаешь как бывает? Занесет кого-нибудь совсем уж несусветного, потом стреляемся. А что делать? В детдом-то кто работать идет? В основном те, кто в школах не пригодились. То есть педагоги хреновы.
– А вот бывший психолог Петрова А.Н., она…
– Анна Николаевна? Она, слава богу, на пенсию ушла. Вернее, Алена ее "ушла". Не знаю, как ей это удалось, но "ушла"-таки. С почетом. А почему ты спросила?
– Да так, ничего…
– Ну вот и хорошо, что "ничего". Пойдем чай пить. Мы все в это время собираемся на утренний чай, что-то вроде летучки. Пойдем?
– Я не хочу. Спасибо.
– Да ладно, пойдем! Надо же тебе со всеми познакомиться! Вообще, у нас коллектив ничего себе, терпимый. Не бойся, не укусят.
– Ну хорошо…
Знакомство с коллективом прошло сносно, если не считать того, что ни одного имени она толком не запомнила. Все, с кем ее знакомила Лариса, если следовать жанру прочитанных ею характеристик, были не злы, не раздражительны, не упрямы, не ворчливы, не гневливы. Наоборот, милы, улыбчивы и благожелательны. И чайный стол был хорошо накрыт – с вареньем, с пирогами, со всякими печенюшками домашнего изготовления. Почти семейная обстановка в общем.
Придя после чайной церемонии к себе в кабинет, она уже обстоятельно пошуровала в шкафу с документами. И нашла то, что искала – кучу тоненьких методичек. Обрадовалась, начала листать торопливо одну за другой. Чем больше листала, тем большая приходила уверенность – разберется. Лариса права, не боги горшки обжигают. Не так уж и страшны все эти "адаптационные потенциалы" и "психоэмоциональные статусы". Всего лишь показатели интеграционных характеристик. Очень даже интересно, между прочим…
Увлекшись, она и сама не заметила, как истек положенным временем первый рабочий день. Да она и не заметила бы, если б Милка ей на мобильный не позвонила и не поинтересовалась – жива ли она вообще и когда домой собирается. Глянув на часы, Катя ахнула – десять минут седьмого…
Выбрав несколько методичек, она торопливо сунула их в сумку с благим намерением полистать еще и дома, дошла до двери, открыла ее и нос к носу столкнулась с худеньким, коротко стриженным подростком. И отступила на шаг, глядя на него в ожидании.
– Ой, а я к вам… – нерешительно произнес парень, топчась на пороге. – А вы что, уже уходите, да?
– Вообще-то да… У меня рабочий день закончился… – виновато улыбнулась она ему, но, тут же спохватившись, быстро поправилась: – Но если у тебя что-то срочное…
– Да нет… В принципе, можно и завтра… Я просто спросить хотел. Вернее, попросить…
– Давай, заходи, – решительно направилась она обратно к столу. – Садись, излагай свою просьбу. Тебя как зовут?
– Ваня Потапенко. А вы – Екатерина Валентиновна, наш новый психолог, да?
– Да. Все правильно.
– Екатерина Валентиновна, вы это… Вы не думайте, я взрослый нормальный пацан, я в полном адеквате и давно уже сам за себя отвечаю! Вы это… Вы помогите мне, пожалуйста! – садясь на стул и сильно ссутулившись, проговорил мальчишка со странным отчаянием в голосе и так жалобно дернул кадыком на худенькой цыплячьей шейке, что ей тут же захотелось протянуть руку и погладить его по коротко стриженной голове.
– Погоди, Ваня, не волнуйся так. Что у тебя случилось?
– Да у меня-то как раз ничего не случилось! У меня все нормально! Зачем меня сюда привезли? Кому какое дело, что я один жил? Ну, бросила меня мать, уехала, ну и… с ней! – проговорил он на одном хриплом дыхании, даже не заметив, как вылетело и затрепыхалось в приличном пространстве кабинета короткое матерное, совсем неприличное словцо. – Мне уже скоро пятнадцать будет, я реальный пацан, а меня сюда зачем-то запихнули! В детдом! В гробу я видал ваш детдом!
– Вань… Но ты же несовершеннолетний еще, сам понимаешь. Я охотно верю, что ты взрослый и реальный, но… По-другому, наверное, никак нельзя.
– Да отчего нельзя-то? Жил себе и жил дома, и ничего!
– А… Мама давно уехала? Ну, то есть… Ты долго один жил?
– Да полгода где-то. Ничего, не помер.
– А на что ты жил?
– Да так… Иногда соседи подкармливали, потом – я бутылки собирал… У нас напротив дома парк, там бутылок с утра – завались!
– А в школу ты ходил?
– Ну, так… Не каждый день, конечно… Ой, да при чем тут школа вообще? Я ж не про школу… Вы это… Вы лучше на меня характеристику хорошую напишите.
– Какую… хорошую?
– Ну, что я один могу жить! Что я самостоятельный! Что я все сам умею. И приготовить, и постирать, и полы помыть. Вы так напишите, чтобы они меня отсюда обратно домой отправили. И не приставали больше!
– Боюсь, не поможет тебе характеристика, Вань… А чем тебе здесь плохо? Нет, это замечательно, конечно, что ты такой самостоятельный, но знаешь, здесь все эти навыки тоже могут пригодиться.
– Ой, да как вы все не поймете-то… Не могу, не могу я здесь! – нервно постучал он тыльной стороной ладоней об стол. – И жить не могу, и жрачку эту вашу есть не могу!
– Почему? По-моему, нормально здесь кормят… Я сегодня обедала, мне понравилось…
– Да не привык я так! Суп, котлеты… Сидишь, как дурак, за столом, в пустоту зыришь… Чего я, шибко культурный, что ли?
– А как ты привык? Что ты дома ел?
– А я, знаете, макароны люблю, длинные такие. Наварю их полную кастрюлю, выложу на тарелку, потом туда полбанки майонеза ЕЖК жахну – и к телику, футбол зырить. Налопаюсь – красота!
– Не поняла… Какого майонеза… жахнешь?
– Да ЕЖК! Егорьевский жировой комбинат то есть.
– А другой майонез что, хуже?
– Не, не хуже – дороже. А ЕЖК – он дешевый и вкусный.
– И что, ты этим только и питался?