XXV
ЧЕТВЕРНОЙ СОЮЗ
В тот самый час как аббат Доминик входил к Сальватору, то есть около десяти часов утра, мастерская или, вернее, оранжерея Регины представляла собой привлекательное зрелище: три молодые женщины сидели, прижавшись друг к другу, на софе, а в ногах у них свернулась девчушка.
Наши читатели, несомненно, узнали этих женщин: графиню Рапт, г-жу де Маранд и Кармелиту; девочка была юная Пчелка.
Беспокоясь о том, как Кармелита провела ночь, Регина, проснувшись рано, послала Нанон узнать, как себя чувствует подруга, и поручила служанке привезти ее в экипаже, если здоровье позволит ей провести утро в особняке Ламот-Уданов.
Кармелита обладала несгибаемой силой воли; она не заставила себя ждать: только накинула на плечи шаль, села в карету и поехала к Регине.
Ей хотелось поблагодарить Регину за заботу, которую та проявила накануне, вот чего прежде всего требовала ее душа, и усталость была не в счет.
В общем, произошло следующее.
Когда около семи часов утра г-н де Маранд покинул спальню супруги, г-жа де Маранд попыталась заснуть, но безуспешно: это оказалось совершенно невозможно.
В восемь часов она поднялась, приняла ванну и послала к г-ну де Маранду спросить, можно ли навестить Кармелиту.
Господин де Маранд также не сомкнул глаз и уже работал; он позвонил и вместо ответа приказал заложить карету, а также передать кучеру, что тот поступает на все утро в распоряжение госпожи.
В десять часов г-жа де Маранд села в карету и приказала отвезти ее на улицу Турнон.
Она разминулась с Кармелитой, однако горничная, к счастью, знала, куда та отправилась. Кучер получил приказ отвезти ее хозяйку на бульвар Инвалидов, к графине Рапт.
Госпожа де Маранд приехала туда десять минут спустя после Кармелиты.
Когда Кармелита появилась в оранжерее, Пчелка стояла на коленях на табурете перед Региной и, как истинная кокетка (она ею уже была), расспрашивала старшую сестру о проведенном накануне вечере во всех подробностях.
В ту минуту как Регина рассказывала девочке об обмороке подруги, который она объяснила духотой, царившей в гостиных, вошла Кармелита; девочка бросилась к ней, обвила ее шею, нежно поцеловала и спросила, как она себя чувствует.
У Регины были две причины послать Нанон к Кармелите: справиться о ее здоровье, а если Кармелита сможет приехать - сообщить о том, что вечером будет большой праздник в министерстве иностранных дел, и передать ей приглашение; Кармелита могла по своему усмотрению явиться на вечер: или как гостья, или как певица, могла там выступить или не петь вовсе.
Кармелита приняла приглашение в качестве певицы; накануне у нее было нелегкое, но спасительное испытание, и теперь ей нечего было бояться. Теперь она не оробеет перед любой публикой, даже министерской, как бы далеки ни были слушатели от искусства; ни один человек не мог больше испугать ту, что пела перед жутким призраком, явившимся ей на вечере у Марандов.
Итак, девушки договорились, что Кармелита отправится на этот бал как артистка, представленная и покровительствуемая Региной.
На том они и порешили, когда вошла г-жа де Маранд.
Обе подруги, как и Пчелка, горячо любившая г-жу де Маранд, радостно вскрикнули.
- A-а, вот и фея Бирюза! - воскликнула Пчелка.
У г-жи де Маранд были самые красивые в Париже украшения из бирюзы, вот почему Пчелка так ее прозвала, как называла она свою сестру феей Каритой из-за ее приключения с Рождественской Розой; как называла она Кармелиту феей Славкой из-за ее восхитительного голоса, а Фраголу - феей Крошкой из-за ее тонкой талии и изящной шейки. Когда они собирались все вчетвером, Пчелка уверяла, что королевство фей в полном составе.
Всем феям суждено было встретиться вместе и в этот день: едва г-жа де Маранд обменялась поцелуем с двумя подругами и села подле них, как дверь отворилась и лакей доложил о Фраголе.
Три подруги устремились навстречу четвертой, ведь она появлялась реже остальных, и стали по очереди ее целовать, а Пчелка, которой не терпелось принять участие в общей радости, выкрикивала, прыгая вокруг подруг:
- А я? Я тоже! Ты меня больше не любишь, фея Крошка?
Фрагола обернулась наконец к Пчелке, подняла девочку, словно птичку, на руки и осыпала поцелуями ее лицо.
- Тебя давно не было видно, дорогая! - в один голос заметили Регина и г-жа де Маранд, тогда как Кармелита, от которой верная Фрагола не отходила во время болезни, не могла сделать ей подобный упрек и протянула ей руку.
- Верно, сестры! - согласилась Фрагола. - Вы принцессы, я же бедная Золушка и должна оставаться у своего очага…
- Только не как Золушка, - возразила Пчелка, - а как Трильби.
Девочка прочла недавно прелестную сказку Шарля Нодье.
- И лишь в особых случаях, - продолжала Фрагола, - когда произойдет что-нибудь серьезное… я набираюсь смелости и прихожу спросить вас, дорогие сестры, по-прежнему ли вы меня любите.
Ответом ей был поцелуи всех трех подруг.
- Особые случаи?.. Что-нибудь серьезное?.. - повторила Регина. - Ты действительно выглядишь печальной.
- Уж не случилось ли с тобой беды? - спросила г-жа де Маранд.
- С тобой… или с ним? - подхватила Кармелита, понимая, что самая большая беда не всегда та, что случается с нами самими.
- Нет, слава Богу! - вскричала Фрагола. - Не с ним, не со мной, а с одним из наших друзей.
- С кем именно? - спросила Регина.
- С аббатом Домиником.
- О, верно! - воскликнула Кармелита. - Его отец…
- Осужден!
- На смертную казнь?
- Да.
Подруги едва слышно вскрикнули.
Доминик был другом Коломбана и, значит, их другом.
- Что можно для него сделать? - спросила Кармелита.
- Может, похлопотать о помиловании для г-на Сарранти? - промолвила Регина. - Мой отец достаточно близок к королю.
- Нет, - возразила Фрагола. - Нужно устроить нечто менее трудное, дорогая Регина, и займешься этим ты.
- Чем именно? Говори!
- Необходимо попросить приглашение на аудиенцию к королю.
- Для кого?
- Для аббата Доминика.
- На какой день?
- На сегодня.
- Это все?
- Да… Все, что он просит… пока.
- Позвони, дитя мое! - попросила Регина Пчелку.
Та позвонила, после чего обратилась с вопросом:
- Ах, сестричка, неужели его убьют?
- Мы сделаем все возможное, чтобы этого несчастья не случилось, - пообещала Регина.
В эту минуту появилась Нанон.
- Прикажите немедленно заложить карету, - приказала Регина, - и предупредите отца, что весьма важное дело призывает меня в Тюильри.
Нанон вышла.
- К кому ты намерена обратиться в Тюильри? - спросила г-жа де Маранд.
- К кому же еще, как не к добрейшей герцогине Беррийской?
- Ты едешь к ее высочеству? - поинтересовалась Пчелка. - Возьми меня с собой! Мадемуазель сказала, чтобы я непременно приезжала к ней, когда ты или отец отправитесь с визитом к герцогине.
- Так и быть, поедем!
- О, какое счастье, какое счастье! - обрадовалась Пчелка.
- Дорогое дитя! - воскликнула Фрагола, целуя девочку.
- Пока сестра будет говорить ее высочеству, что аббату Доминику нужно увидеть короля, я скажу мадемуазель, что мы знаем аббата и что его отцу не надо причинять зла.
Четыре подруги со слезами на глазах слушали наивные обещания девочки, которая, еще хорошенько не зная, что такое жизнь, пыталась вступить в борьбу со смертью.
Нанон вернулась и доложила, что маршал сам только что возвратился из Тюильри и лошадей еще не распрягали.
- Едем! - проговорила Регина. - Не будем терять ни минуты. Поехали, Пчелка! Сделай все так, как ты говорила; это обязательно принесет тебе счастье.
Взглянув на часы и обратившись к трем подругам, она продолжала:
- Сейчас одиннадцать. В полдень я вернусь с приглашением на аудиенцию. Жди меня, Фрагола.
И Регина вышла, оставив подруг в надежде на свою влиятельность, но еще более - на общеизвестную доброту той, у которой Регина отправилась испрашивать августейшего покровительства.
Как помнит читатель, мы однажды уже встречались с четырьмя главными героинями нашего романа у изножия кровати, на которой лежала Кармелита. Теперь нам предстоит встретиться с ними у подножия эшафота г-на Сарранти. Мы уже упоминали о том, что они вместе воспитывались в монастыре; вернемся назад, в первые годы их юности, в пору, усеянную благоухающими цветами, и попытаемся понять, что их связывало. У нас есть время, чтобы ненадолго заглянуть в прошлое: Регина сама сказала, что возвратится не раньше полудня.
Связывало их немало, иначе как могло получиться, что у четырех девушек, столь различных по вкусам, происхождению, темпераменту, нраву, оказались в конце концов одинаковые вкусы, одинаковый нрав, одинаковая воля?
Все они: Регина, дочь генерала де Ламот-Удана (еще пребывавшего в добром здравии), Лидия, дочь полковника Лакло (мы знаем, как он умер), Кармелита, дочь капитана Жерве, погибшего при Шампобере, и Фрагола, дочь трубача Понруа, убитого при Ватерлоо, - были детьми кавалеров ордена Почетного легиона и воспитывались в императорском пансионе Сен-Дени.
Однако прежде ответим на вопрос, который не преминут задать те, что следуют за нами и только и ждут случая уличить нас в ошибке.
Как Фрагола, дочь рядового трубача, простого кавалера ордена Почетного легиона, была принята в Сен-Дени, где воспитываются лишь дочери офицеров?
Поясним это в нескольких словах.
В битве при Ватерлоо, в тот момент как Наполеон, чувствуя, что победа ускользает от него, посылал приказ за приказом во все дивизии, ему понадобился гонец к генералу графу Лобау, командовавшему молодой гвардией. Император огляделся: ни одного адъютанта! Все умчались с поручениями по разным направлениям поля боя.
Он заметил трубача и окликнул его.
Тот поспешил на зов.
- Послушай! - обратился к нему император. - Доставь этот приказ генералу Лобау и постарайся добраться к нему кратчайшим путем. Это срочно!
Трубач бросил взгляд на дорогу и покачал головой.
- На этом пути сегодня жарковато! - заметил он.
- Ты боишься?
- Чтобы кавалер ордена Почетного легиона боялся?
- В таком случае, отправляйся! Вот приказ.
- Могу ли я просить императора о милости в случае моей смерти?
- Да, говори скорее… Чего ты хочешь?
- Я хочу, чтобы в случае моей смерти моя дочь Атенаис Понруа, проживающая со своей матерью в доме номер семнадцать по улице Миндальных деревьев, воспитывалась в Сен-Дени как офицерская дочь.
- Так тому и быть: отправляйся спокойно!
- Да здравствует император! - крикнул трубач.
И пустил лошадь в галоп.
Он пересек поля боя и прибыл к графу Лобау; но не успел он подскакать к генералу, как рухнул с лошади, протягивая ему бумагу с приказом императора. Он не смог вымолвить ни слова; у него было перебито бедро, одна пуля застряла в животе, другая - в груди.
Никто больше никогда не упоминал о трубаче Понруа.
Но император не забыл своего обещания; по прибытии в Париж он приказал немедленно определить осиротевшую девочку в Сен-Дени.
Вот как случилось, что скромная Атенаис Понруа - несколько претенциозное имя, данное ей при крещении, Сальватор заменил Фраголой - была принята в Сен-Дени вместе с полковничьими и генеральскими дочерьми.
Однажды встретившись, эти четыре девушки при всей разнице в их общественном положении крепко подружились; родство их сердец, возникшее в детстве, могла разрушить только смерть. Если бы им довелось представлять все французское общество, они олицетворяли бы собой родовую аристократию, знать времен Империи, буржуазию и простой народ.
Все они были одного возраста (с разницей в несколько месяцев) и с первых же дней своего пребывания в пансионе почувствовали друг к другу живейшую симпатию, которую, как правило, не дано испытать в коллежах и обыкновенных пансионах ученикам столь разного положения; для них звание, состояние, имя не имели никакого значения: дочь капитана Жерве была просто Кармелитой для Лидии, а дочь трубача Понруа - просто Атенаис для Регины. Мысль о знатности одной или бедности другой не омрачала их чистой привязанности, которая переросла мало-помалу в глубокую задушевную дружбу.
Детская печаль, охватывавшая вдруг одну из них, сейчас же отзывалась в сердцах трех других; они делились друг с другом и грустью, и радостью, и надеждами, и мечтами - словом, жизнью, ведь в то время жизнь для них и была всего лишь мечтой.
Их содружество (его можно назвать так в полном смысле этого слова), укреплявшееся с каждым днем, месяцем, годом, в последний год стало таким тесным, что их четверной союз вошел в Сен-Дени в поговорку.
Однако приближался день разлуки. Еще несколько месяцев, и каждая из них, выйдя из Сен-Дени, должна была отправиться своей дорогой в родительский дом в различные предместья: одна - в Сен-Жермен, другая - в Сент-Оноре, эта - в Сен-Жак, а та - в Сент-Антуан. Вот так же и в жизни они должны были пойти разными дорогами и занять место каждая в своем мире, где три другие подруги могли встретить ее лишь по чистой случайности.
Приходил конец их нежной дружбе, этой чудесной жизни вчетвером, когда никто из них не проиграл, а каждая лишь выиграла! Больше не биться вместе их четырем сердечкам! Конец безмятежному и радостному детству! Все это должно было безвозвратно кануть в вечность. Вчетвером они мечтали о будущем, а жить в нем придется по отдельности! И не с кем отныне разделить печаль! Жизнь в пансионе была долгим и восхитительным сном; теперь они стояли на пороге реальной жизни.
Несомненно, по прихоти случая или, точнее, судьбы - назовем это жестокое божество его настоящим именем - их вот-вот разбросает в разные стороны, разметает по всему свету. Однако они мужественно сопротивлялись разлуке, склоняясь, будто тростинки, но не ломаясь.
Соединив в пожатии четыре белые руки, они торжественно поклялись помогать друг другу, поддерживать одна другую в беде, сохранить взаимную любовь - словом, чтобы все было как в пансионе, и так до последнего дня.
Они заключили между собой союз, главным условием которого было: каждая должна являться на помощь подругам по первому зову, в любое время дня и ночи, в любую минуту жизни, каким бы ни было ее собственное положение - свободным или затруднительным, радостным или печальным, рискованным или отчаянным.
Мы видели, как, верные данному слову, они явились на зов умиравшей Кармелиты; читателю еще предстоит увидеть их не менее верными в не менее серьезных испытаниях.
Как мы уже упоминали, они договорились встречаться ежегодно в первый день поста во время мессы в соборе Парижской Богоматери.
За два-три года, прошедших со времени их выхода из пансиона, Кармелита и Фрагола виделись с подругами только в этот день.
Одну из таких встреч Фрагола пропустила. Если когда-нибудь нам доведется рассказать историю ее жизни, мы объясним, почему она тогда не явилась.
Регина и Лидия виделись несколько чаще.
Однако то обстоятельство, что девушки встречались довольно редко, отнюдь не охладило их дружбы; опираясь друг на друга, они могли бы вчетвером благодаря своим связям добиться того, что оказалось бы не под силу целому конгрессу дипломатов.
И действительно, подруги, стоя на четырех различных ступенях общественной лестницы, держали ключи от всего общественного здания; двор, аристократия, армия, наука, духовенство, Сорбонна, университет, академии, народ - все им было подвластно, их ключи подходили ко всем замкам, отпирали все двери; вчетвером они представляли высшую власть, неограниченную и абсолютную.
Только против смерти, как мы уже видели, они были бессильны.
Наделенные одинаковыми добродетелями, воспитанные на одних и тех же принципах, проникнутые светлыми чувствами, способные на жертвы и самоотречение, они словно были рождены для добра и, каждая в отдельности или все вместе старались во что бы то ни стало творить его, как только представлялась для этого хоть малейшая возможность.
У нас, несомненно, в ходе этого повествования еще будет случай убедиться в том, как они борются со всевозможными страстями, и тогда, может быть, мы увидим, как они побеждают в опаснейших схватках, выходят закаленными из сражений.
Теперь давайте послушаем.
Часы бьют полдень; Регина должна вот-вот вернуться.
В самом начале первого послышался стук колес.
Три подруги были заняты беседой. О чем они говорили? Кармелита, разумеется, о покойном; две другие, возможно, о живых; но вот все три разом поднялись.
Их сердца бились в лад, но, конечно, Фрагола трепетала больше других.
Вдруг до них донесся голосок Пчелки; она, прелестный вестник, вырвалась вперед и влетела в оранжерею с криком:
- Вот и мы! Вот и мы! Вот и мы! Сестричка Рина получила аудиенцию.