* * *
Это была бессонная ночь. Одна из многих. Федор давно уже начал подмечать, что спится ему все хуже и хуже. Это обстоятельство никак не сказывалось на его здоровье. Даже поспав всего несколько часов, он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим, но бессонница мешала его ночным встречам с Айви. Вот что волновало его по-настоящему.
Впрочем, этой ночью он думал еще о Берге и готовом к запуску механизме. Спать мешала не усталость, а нетерпение. Очень хотелось лично поприсутствовать при рождении чуда. Август запросто мог не дождаться помощника, запустить механизм в одиночку. Федор боялся проспать и поэтому предпочел вовсе не ложиться. Его тянуло к башне, но здравый смысл и деликатность удерживали на месте. В башне Август был не один, и третий, очевидно, оказался бы лишним.
Как Федор ни крепился, сон подкрался на мягких лапах, упал сверху, погасив луну и звезды. И Федор тоже упал, но не камнем, а невесомым ласточкиным пером спланировал на дно Нижнего мира. Здесь было темно и тихо. Тишина нарушалась лишь пощелкиванием костей да шелестом истлевшей одежды, а темноту подсвечивали два желтых огня. В этом желтом свете было что-то издевательское и опасное, заставляющее кровь выстывать и превращаться в холодную озерную воду. В Нижнем мире по-настоящему спокойно было только в гроте с подземным озером, но дорогу в грот знала только Айви, а Федор всякий раз забывал, стоило только проснуться.
Айви не было очень долго, и Федор уже решил, что она не придет, когда с неба черной стрелой упала ласточка, ударила его в грудь, сказала требовательно:
– Просыпайся! Просыпайся, Федя!
И вверху, в черном небе, громыхнуло, зазвенело металлически.
– Проснись! – Ласточка, так и не превратившаяся в Айви, взмыла вверх, а Федор проснулся.
Он сел, замотал головой, прогоняя из нее звон. Вот только звон не желал исчезать. Наоборот, кажется, стал еще громче. И тогда молодой человек понял, выбежал во двор, со всех ног бросился к башне.
Подтвердились его опасения – Август запустил механизм без него, и сейчас куранты отбивали первые секунды своей механической жизни. Звон летел над верхушками деревьев, отражался от стен усадьбы и почти полностью заглушал человеческий крик.
Федор запрокинул голову и на фоне серого предрассветного неба увидел барахтающуюся в воздухе фигуру. Хватило одного взгляда, чтобы понять – жить Августу осталось недолго. Очень скоро уцепившиеся за край смотрового окна пальцы ослабнут и разожмутся…
За спиной послышался испуганный женский визг, но Федор больше ничего не слышал и не видел, он распахнул дверь, бросился вверх по лестнице. Лестница казалась бесконечной. Он бежал, сбивая ноги, и никак не мог достигнуть смотровой площадки. Только лишь крик Августа, становящийся все громче, служил доказательством, что цель близка, остался последний рывок. И Федор сделал этот рывок, одной рукой обхватил драконью шею, а второй вцепился в запястье Берга в то самое мгновение, когда его пальцы разжались, и весь его огромный, просто чудовищный вес пришелся на Федорово плечо.
– Держитесь, – прохрипел он, безуспешно пытаясь вытащить архитектора на площадку. – Хватайтесь свободной рукой!
– Не могу! – Август тоже хрипел. От него пахло вином и страхом. Страх застыл уродливой гримасой на лице, поселился в расширившихся зрачках. Берг знал, что умрет, и уже почти смирился с этим знанием. Обычному человеку не удержать такой вес. Долго не удержать. Федор чувствовал, как натягиваются до предела мышцы и сухожилия, как в почти выбитой из сустава руке рождается невыносимая боль. Но несмотря ни на что, силы еще были. Надо лишь удержать Августа до прихода помощи.
– Это он… – Взгляд Августа сместился куда-то за плечо Федора. – Это он меня…
Не нужно было оборачиваться, тратить драгоценные силы, но Федор не удержался, оглянулся…
Дракон смотрел на него совершенно человеческим взглядом, и его мертвые глаза отсвечивали желтым, а бронзовая чешуя тихо пощелкивала.
– Столкнул… меня. – Свободной рукой Август пытался схватиться за край окна, и у него, наверное, получилось бы, если бы механизм вдруг не пришел в движение. Сам по себе. Площадка с закрепленными на ней бронзовыми фигурами начала медленное вращение, вокруг собственной оси, и Федор узнал, что такое дыба, всем своим телом почувствовал. Захрустели связки, затрещали мышцы, вспыхнула болью и онемела рука, которой он все еще держал Берга, а дракон, за которого цеплялся Федор, издевательски скалился и уползал все дальше от смотрового окна, все дальше от Августа.
Федор зарычал одновременно от боли и от злости. Глаза заволокло кровавым туманом, холодная драконья шея скользила под пальцами, чешуя сдирала с ладоней кожу, но он держал. Уперся пятками в уходящую из-под ног платформу и держал. Вот только надолго ли его хватит?
Он потерялся в кровавом тумане, не понимая, где верх, где низ, где дракон, а где Август. Он держал их обоих и больше не чувствовал боли – только злость, дикую, нечеловеческую. Когда кто-то попытался разжать его сведенные судорогой пальцы, Федор снова зарычал, забился, стряхивая с себя со всех сторон наваливающихся невидимых врагов. А потом что-то легонько коснулось его макушки, стало сначала очень больно и почти сразу же хорошо…
* * *
Федор пришел в себя от яркого света и сильной боли. Болело все, что только могло болеть, но правое плечо особенно. Он понял это, как только попытался пошевелиться. Боль хлынула по руке горячей волной, захлестнула горло, приглушив рвущийся из него крик. А потом в глотку полилось что-то прохладное, безвкусное. И на лоб тоже легло прохладное, погладило, мягко надавило, не позволяя поднять голову.
– Лежи, непутевый, – услышал Федор голос Евдокии. – И глаз пока не открывай.
Он ослушался. На то, чтобы встать, сил не было, но их хватило, чтобы приподнять веки. Кровавый туман не исчез окончательно, но стал реже, и в его прорехах Федор попеременно видел то Евдокию, то Августа. Оба они были бледны и мрачны, но в отличие от тетушки Август пытался улыбаться. Его толстогубый рот кривился в уродливой гримасе, обнажая неровные зубы, и Федор подумал, что лучше бы он не улыбался, а потом решил, что раз улыбается, значит, живой.
– Очнулся. – Евдокия погладила его по лбу. Прохладное оказалось ее ладонью. Никогда раньше она его не гладила вот так, как маленького.
– Очнулся, – согласился Федор и даже попытался кивнуть, но Евдокия не позволила.
– Лежи, горемыка, – произнесла она строго. – Как ты себя чувствуешь?
Хотелось соврать, что все прекрасно, но Федор знал, тетушка не поверит, и поэтому сказал правду:
– Все болит, особенно плечо.
– И немудрено, плечо ты выбил. Саввы Сидоровича доктор руку тебе уже вправил, но болеть будет долго.
– Дайте же мне! – послышался нетерпеливый голос и в прорехе тумана вместо Евдокии снова появился Август.
Теперь Федор мог видеть его почти целиком. Гладко выбритый, в чистой сорочке, с мешками под совиными глазами, Август всматривался в лицо помощника, и нижнее веко его подергивалось, а правую руку, обернутую белой тряпицей, он баюкал свободной левой рукой. От него шел тонкий винный дух, не так давно архитектор пил, но у Федора не было ни сил, ни желания его осуждать.
– Спасибо, Федя, – сказал Берг прочувствованно и всхлипнул. Евдокия тут же многозначительно хмыкнула и отвернулась к окну.
– На здоровье.
Здоровым Август не выглядел, но был жив. И сам Федор тоже остался жив, только плохо помнил, что произошло, когда его накрыло кровавым туманом. Что-то же произошло…
– А что случилось? – Он посмотрел на Евдокию, тетушка казалась ему более информированной.
– Приступ у тебя случился, – сказала она и посмотрела многозначительно. – Давненько не бывало, а тут такая напасть. Доктор сказал, это от сильных переживаний.
Да, переживания его были сильными, это Федор помнил, как помнил он и то, что не мог отпустить Августа. Ни за что! Берг это тоже помнил, в глазах его до сих пор стоял ужас, да и веко подрагивало неспроста. Что же случилось?
Наверное, Федор задал этот вопрос вслух, потому что Евдокия дернула плечом, а Август заговорил очень тихо, почти шепотом, то и дело поглядывая на запертую дверь.
– Ночка у меня выдалась бессонная, даже вино не помогло уснуть. – Это прозвучало как оправдание, вот только Федор никак не мог понять, за что тот оправдывается: за бессонницу или за выпитое вино.
– Анфиса на заре ушла. – Берг бросил быстрый взгляд на Евдокию, но та сидела с каменным лицом и походила на статую. – А я решил подняться на площадку, просто посмотреть, как оно там. Просто посмотреть. – Август глянул на свои подрагивающие руки.
– Меня разбудил бой курантов. – Говорить было больно, голова гудела, что церковный колокол. – Это вы завели часы?
– Нет! – крикнул Август и тут же испуганно втянул голову в плечи. – Я не запускал механизм. Темно еще было что-нибудь запускать. Я просто пошел к смотровому окну, хотел полюбоваться. Я люблю высоту. – Он побледнел. – Любил. Я стоял у окна, когда механизм пришел в движение. Сам. Слышишь меня, Федя? Эта чертова штука словно ожила, он повернулся и столкнул меня с площадки.
– Кто? – спросила Евдокия. Впервые она проявила интерес к их разговору.
– Дракон, – ответил вместо Августа Федор, и Берг посмотрел на помощника со смесью облегчения и благодарности. – Вас столкнул с площадки дракон.
– Пить нужно меньше. Обоим, – заметила Евдокия строго, но в голосе ее не было присущей ей непоколебимой уверенности в собственной правоте.
– Я не пьяница и не сумасшедший. – Август приосанился. – А племянник ваш так и вовсе праведник. Повторяю: я не включал механизм. Он сам, как живой… Гадина желтоглазая.
– Почему желтоглазая? – Федор даже привстал на здоровой руке, не удержала Евдокия.
– Пока я там между небом и землей болтался, – Август поморщился, – он на меня смотрел.
– Дракон?
– Дракон. А может, свет так падал, что глаза у него казались желтыми. Или это все от страха? Испугался я, Федя. Так испугался. А механизм сам заработал.
– Это хорошо, что заработал. Я бы не проснулся, если бы не заработал, не услышал бы.
– Спасибо, – повторил Берг. – Если бы не ты… – Он посмотрел на Федора очень внимательно, а потом спросил: – Откуда в тебе это?
– Что – это? – Голова с каждым сказанным словом болела все сильнее. Едва ли не больше выбитого плеча.
– Сила. – Август помолчал. – Просто сила и сила духа. Тебе же больно было, я видел. Ты же из-за меня, чужого человека, жилы рвал. Другой бы бросил, а ты клещами вцепился, глаза белые, оскал звериный… И держишь. Откуда в тебе все это?
– Не знаю.
– Отец его такой же был, – заговорила Евдокия, – и сильный, и жалостливый. Дурак, одним словом.
– А вы, окажись на его месте, бросили бы, – поморщился Август.
– Если бы понимала, что не удержу, бросила бы, – заявила женщина без тени сомнения. – У меня сил таких нет.
– Вот и у меня нет. – Август вздохнул, перевел взгляд на Федора. – А механизм снова в движение пришел. Заметил?
Федор кивнул.
– Вот как ты меня за руку схватил, так дракон снова и двинулся. И тебя за собой потянул, как живой…
– Как живой, – повторил Федор.
Он помнил только тихий скрежет шестеренок, крик Августа и боль во всем теле, а потом память превратилась в черную дыру.
– Я думал, ты меня отпустишь. – Сейчас Август разговаривал больше сам с собой, чем с Федором. – У тебя глаза такие были… И хватка железная. Удивительно, что кости мои целы, так ты крепко держал. А потом мужики прибежали, которых позвала Анфиса. Меня кое-как на площадку вытащили, а вот твои пальцы разжать все никак не могли. Ты меня не отпускал. И дракона, тварь эту железную, тоже не отпускал. И дрался… Четверых завалил, пока кто-то тебя бутылкой из-под вина по голове не огрел.
Вот, значит, отчего так болит голова, из-за бутылки. Здоровой рукой Федор ощупал затылок. Под пальцами обнаружилась большая шишка, огрели его знатно.
– Ты угомонился только после этого, но руку мою все равно не отпустил, пришлось силой разжимать. А что это у тебя за браслет такой? – Впервые за все время разговора Август стал похож на себя прежнего. – Что за металл, не пойму.
Федор посмотрел на браслет. Тот потемнел и вид имел неказистый, прав оказался Аким Петрович.
– Это память, – сказал он после недолгих раздумий, и Евдокия согласно кивнула. – Об одной встрече.
– Память, говоришь? А хочешь, я тебе настоящий подарю? Тоже будет память.
– Зачем же мне два браслета? – Федор улыбнулся. – Мне и одного хватит.
– Хотите отблагодарить, так дайте денег, – посоветовала Евдокия.
– Тетушка!
– Что – тетушка? Мне тебя теперь нужно на ноги ставить, выхаживать, с рукой твоей выбитой возиться. За какие шиши?
– Она правильно все говорит, – неожиданно согласился с Евдокией Август. – Деньги тебе теперь понадобятся, я позабочусь. Да и Савва Сидорович, думаю, твое геройство без внимания не оставит.
– А что там с механизмом? – Федор не хотел говорить про деньги, ему хотелось поговорить про башню. В голове занозой засела мысль, что несчастье, едва не приключившееся с Августом, произошло по его, Федора, вине.
– Я не смотрел, – вздохнул Август. – Стыдно признаваться в таком при даме. – При этих словах Евдокия хмыкнула, но он не обратил на нее никакого внимания, кажется, даже не услышал. – Я боюсь туда подниматься один.
Федор не успел ничего сказать, Евдокия его опередила:
– Не сегодня. И не завтра. С больной рукой я тебя не пущу. Да и толку от тебя сейчас никакого. – Она обернулась к Августу: – Вот как поправится, так и посмотрите. Я вам одно скажу: если механизм вы не запускали, значит, его запустил кто-то другой. Такое ведь возможно?
Они с Августом переглянулись.
– А ведь правда! – Берг посмотрел на женщину с уважением. – Я пьян был, что уж тут. Кто-то мог пройти на верхний этаж и включить механизм, а потом в темноте уйти незамеченным. Меня хотели убить, – сказал он после полной драматизма паузы. – Завистники…
– Завистники или не завистники, а башню вы от греха подальше заприте, пока не разберетесь, – посоветовала Евдокия, и, удивительное дело, Берг не стал спорить, лишь кивнул понуро.
– А тебя я забираю, племянничек! Кутасовский врач – это хорошо, но пусть твою руку Аким Петрович посмотрит. Да и отлежишься немного на острове. – Евдокия едва заметно улыбнулась. Или ошалевшему от радости Федору это только показалось.
– Вы сейчас про какой остров говорите? – Август подался вперед, даже веко его перестало дергаться.
– А много у нас здесь островов? – Евдокия посмотрела на него как на блаженного. – Знамо дело, про Стражевой Камень.
Берг хотел было еще что-то спросить, но женщина от него отмахнулась совершенно бесцеремонно, посмотрела на Федора:
– Идти сможешь?
На Стражевой Камень, к Айви, он бы и побежал, но поймал предупреждающий взгляд Евдокии и молча кивнул.
– Савва Сидорович даст лошадь, пешком идти не придется. Но поторопись, хотелось бы по свету управиться.
– А луна? – вдруг спросил Август.
– Что с луной? – посмотрела на архитектора Евдокия. Умела она смотреть вот так – снисходительно и одновременно насмешливо.
– Так ведь полная луна. Не ходят к озеру в полную луну.
– Уже не полная, на сход пошла. А вы, Август Адамович, разве верите во все эти глупости?
– Говорят, те, которые не верили, сейчас на озерном дне лежат.
– Про тех, что на дне лежат, ничего не знаю. – Евдокия повернулась к Августу спиной. – Недосуг мне всякой ерундой интересоваться.
– Камни там красивые, – сказал вдруг Берг.
– Что? – Она обернулась, посмотрела удивленно.
– Камни на острове необычные. – Август мечтательно улыбнулся. – Построить бы из такого камня что-нибудь.
– Кто про что, а вшивый про баню, – буркнула Евдокия едва слышно, а в голос сказала: – Вставай, Федя! Хватит бока отлеживать!
* * *
Им и в самом деле дали телегу. Правил давешний Федоров знакомец Митяй. На Федора он поглядывал со смесью любопытства и восхищения, но с разговорами не приставал, боялся Евдокии. Она всю дорогу молчала, думала о чем-то своем, а когда заговорила, Федор даже вздрогнул от неожиданности.
– Здесь останови, – велела она Митяю. – К воде не суйся.
Мальчонка обиженно засопел.
– Я сказала, не суйся, – повторила Евдокия. – Барину расскажу – выпорет. Понял?
Митяй кивнул, натянул поводья, останавливая телегу, побоялся ослушаться.
До лодки шли не спеша. Каждый шаг отдавался болью во всем теле, и Федор никак не мог взять в толк, отчего так. По его разумению, болеть должны были только руки и голова. За весла Евдокия села сама. Гребла она широкими мужскими гребками, и по озерной глади лодка двигалась споро.
– Ты тоже это видел? – спросила она, не глядя на Федора.
– Что? – не понял он.
– Что у дракона, того, что из башни, глаза горели желтым.
– У бронзового дракона?
– Ты меня понял. Август это видел, а что видел ты?
– Мне показалось. Может, какой-то отсвет, солнечный блик.
– Солнце тогда еще не встало, а фигуры двигались, как живые.
– Но вы ведь сами сказали, что механизм мог включить кто-то другой.
– Другой и включил. Я просто не хотела пугать блаженного. Он и без того напуган.
– Желтоглазый? – Федор не верил своим ушам. – Но ведь он в озере.
– Может, в озере, а может, в другом каком месте, но сила его вокруг. Давненько он так не шутил. Должен бы угомониться, ан нет. Это из-за тебя. – Евдокия вперила в Федора немигающий взгляд. – Думаешь, я не знаю, что ночами Айви к тебе приходит?
На самом деле Федор надеялся, что эти встречи – их с Айви тайна. Выходит, зря надеялся.
– Она тратит свои сны и свою силу на тебя, а должна делиться с ним. Так заведено.
– Кем заведено? Кто вообще решил, что она должна тратить себя на какого-то желтоглазого гада?! – Федор не сдержался, сорвался на крик.
– Не ори, – шикнула на него Евдокия. – Не знаю, кем заведено. Уж точно не мной и не тобой. Знаю только, если он позвал, а серебро отозвалось, значит, все.
– Что – все?
Вода перед лодкой, до этого гладкая, вдруг начала вспучиваться гигантским пузырем. Это было одновременно страшное и завораживающее зрелище. Евдокия сидела к нему спиной, поэтому ничего не видела.
– Это значит, что они теперь связаны. – Она говорила быстрой и злой скороговоркой. – И кто эту связь решится разорвать, тому придется худо.
– Тетушка…
– Молчи! – прикрикнула она на него. – По ночам связь крепнет, они встречаются в снах. Должны встречаться. Тогда сохранится равновесие и в Верхнем мире, и в Нижнем…
Пузырь уже возвышался над водой в три человеческих роста. Он истончался и грозился вот-вот лопнуть.
– Да обернитесь вы! – крикнул Федор, и Евдокия послушалась, стремительно обернулась.
Мгновение она разглядывала пузырь, а потом велела:
– На дно лодки! Быстро!
Пузырь лопнул, обдав их дождем из брызг в тот самый момент, когда они упали на дно, а потом лодка закружилась по спирали, засасываемая в открывшуюся воронку.