– А что так? – Федору стало интересно, что это за артель такая удивительная. В Чернокаменск золотодобытчики наведывались частенько. Были это ребята лихие и хлопотные, но любимые трактирщиками и лавочниками за свою хмельную щедрость. Щедрость обычно заканчивалась вместе с похмельем и золотом. И те, кто еще вчера мнил себя богачами, кутил и жил на широкую душу, снова уходили в лес на промысел. Перед этим они успевали сломать несколько стульев и несколько носов, разбить парочку девичьих сердец и наделать долгов. Вот такой веселой и увлекательной была жизнь золотодобытчиков, но оказалось, что исключения случаются даже среди них.
– Мой батя говорил, пьяный артельщик – болтливый артельщик, а болтливый артельщик – нищий артельщик. Он сам еще с Демидом Васильевичем, Сергея Злотникова отцом, золото мыл. Дружили они. – В голосе Анфисы послышалась непонятная гордость, словно ее папенька был дружен не с предводителем золотодобытчиков, а с самим Кутасовым. – Золото многих уже сгубило, из-за него столько людей полегло. – Она вздохнула, но было видно, что истории про золото ей нравятся как слушать, так и пересказывать.
– Очень занимательно, мон шер! – Август тоже любил истории. Он сел за стол, подпер кулаком щеку, приготовился слушать. – Продолжай, только для начала угости-ка нас с Федором своими мясными пирогами. Уж больно они у тебя вкусные выходят.
Если что-то и могло смягчить Анфисино сердце, так это признание ее кулинарных талантов. Она зарделась от удовольствия, на щеках ее снова появились ямочки. На стол она накрывала ловко и споро, успевая одновременно говорить и управляться с ухватом.
– Это темная история и давняя. – На Августа она глянула кокетливо, словно дожидаясь поощрения.
– Ну же, мон шер, не томи! – Август страдальчески поморщился и тут же впился зубами в румяный бок пирога. – Что еще за история? Почему я до сих пор ее не знаю?
– Потому что вспоминать ее не любят. Да и не знает никто толком, что там приключилось на самом деле. – Анфиса придвинула тарелку с пирогами Федору. – А вот я знаю, – сказала с гордостью. – Мне батя рассказывал. Злотниковы всегда были удачливы, что отец, что сын. Демид Васильевич золото находил даже там, где другие и искать бы не стали. Чутье у него было, а чутье в этом деле самое главное. Вот и прибивались к нему людишки в надежде, что и им от чужой удачи что-нибудь да достанется. И доставалось! Вот только из года в год все меньше. Старики говорили, уходит золото, прячется.
– Разве так бывает? – удивился Август.
– Бывает, Август Адамович, и для золотодобытчиков такие годы – беда, даже для самых удачливых, таких, как Демид Злотников. Люди из его артели начали разбегаться. Кто на земле осел, хозяйством обзавелся, кто на завод устроился, кому не повезло, тот на рудник. Осталось их немного: Злотников, батя мой да еще два человека. И в тот же год прибился к ним мариец. Имя его батя называл, вот только я забыла. Ловкий был человек и везучий, даже везучее самого Злотникова. Золото его будто самого искало, так батя говорил. И Злотникова он очень уважал, вроде как тот его однажды спас, но врать не стану, не знаю, как на самом деле было. Знаю только, что, когда у других старателей в кармане дыра, у Злотникова – всегда золотишко. Сдавал он в то время много, но кое-что, видно, и для себя придерживал, на черный день. Когда с марийцем к нему удача вернулась, старатели, те, что от него ушли, назад запросились. Да только он их не взял, сказал, что без нахлебников обойдется. Даже батю моего, друга своего верного, прогнал, оставил при себе только марийца.
– Откуда взялся мариец? – спросил Федор. Не из праздного любопытства спросил, забрезжило в памяти что-то такое смутное.
– Никто не знает. – Анфиса пожала полными плечами. – Пришел, и все. Ветром принесло, – она презрительно фыркнула, – прямо на Стражевой Камень, к Софье, Акима Чернова дочке, под подол.
Вот что ему не давало покоя, вот о каком марийце речь. Об отце Айви.
– Он красивый был, – сказала Анфиса, бросив быстрый взгляд на Августа, тот слушал с большим вниманием, но жевать не забывал. – Городские девки по нем с ума сходили, а он выбрал себе эту… ведьму.
– Почему ведьму? – спросил Август.
– А они там, на острове, все такие, – сказала Анфиса с неожиданной злобой. – И мать ее, и дочка. Мать так и вовсе за ворожбу удавили.
В этот момент Федору и самому захотелось удавить Анфису. Не ожидал он, что за аппетитными формами и милыми ямочками скрывается столько злобы и обычной бабьей зависти. Август, кажется, тоже не ожидал, он даже жевать перестал, посмотрел на Анфису сквозь внимательный прищур, но она ничего не заметила, начав говорить, уже не могла остановиться.
– Вот вы все на остров наведываетесь, Август Адамович, а того не знаете, с кем связались. – В голосе кухарки послышалось густо замешанная на ревности обида.
– А ты мне расскажи, – попросил Август. Вкрадчивость его голоса могла насторожить любого более или менее благоразумного человека, но Анфису не насторожила.
– Все они там змеевы дочки, – сказала она с непоколебимой уверенностью, но сразу стало ясно, что пересказывает она чужие мысли. – Воду в озере мутят, мужиков чужих приваживают. – Анфиса снова посмотрела на Августа. – Вот только не трогают их сейчас, боятся Чернова.
– А что же его бояться? – Август приподнял брови. – Обычный старик.
– Не знаю, может, тоже ворожит, а может, из-за денег. Деньги у него всегда водились, так батя говорил. И руки у него длинные. Сидит себе сиднем на острове, а дотянуться может аж до Чернокаменска, а то и дальше. Савва Сидорович и тот ему не указ, а Савва Сидорович всему в городе хозяин.
– Про марийца расскажи, – попросил Август, и Федор заметил, что Берг больше не называет Анфису мон шер.
– Мариец хоть и промышлял со Злотниковым, но всегда возвращался на Стражевой Камень. Говорят, ему Софья помогала, с помощью своего чародейства показывала, где золото искать. Злотников богател с каждым днем, только вот всем ведомо, что колдовство до добра не доводит, и золото то зачарованное.
– Кем зачарованное? – спросил Федор.
– Им, – Анфиса сделала непонятный жест рукой. – У нас каждый знает, что и озеро, и земля, и все, что в земле, в его власти. Золото, руда, самоцветы.
– Ну, про самоцветы ты нам, Анфиса, не рассказывай, – усмехнулся Август. – Самоцветов у нас тут нет.
– У нас тут, – она постучала пальцем по столу, – может, и нет, а вот в горах есть. Злотников с марийцем в горы ходили и камни приносили. Один изумруд батя видел своими собственными глазами. Вот такой! – Она сжала свой кулак, показывая, какого размера был изумруд.
Размер казался слишком уж нереальным, даже если предположить, что изумруд существовал на самом деле, а не был выдумкой Анфисиного папеньки.
– Но не приносят счастья бесовские штучки. Вот и Демиду Злотникову не принесли, стал он злым и подозрительным, наверное, боялся, что богатство его кто-нибудь отнимет. А то, что богатство есть, весь Чернокаменск знал. Сам же Злотников и рассказал.
– Прямо так и рассказал? – не поверил Август.
– Пить он стал, вот что. – Анфиса поморщилась. – Много пить! А пьяный артельщик – болтливый артельщик. – Она посмотрела на них многозначительно.
– Болтливый артельщик – нищий артельщик, – повторил Федор задумчиво.
– Мертвый! – сказала Анфиса неожиданно резко. – Пьяный, болтливый, мертвый. Злотников богатством своим бахвалился, говорил, что скоро станет богаче самого Кутасова, а золото сдавать перестал, вот злые люди и смекнули, что и золото, и самоцветы он где-то спрятал. А то, что спрятано, завсегда можно найти. Искали долго, золота должно было набраться много, целый сундук. Сначала в дом к нему влезли, хотели по-тихому, пока хозяева спят, но ребенок заплакал.
– Ребенок? – переспросил Август.
– Сергей, сын его. Ему тогда было годков пять или семь. От его плача отец проснулся, схватился за топор. Спал он с топором под кроватью, вот до чего себя довел! Но спьяну никого не поймал, убежали злыдни. – Анфиса снова помолчала. – Вот только бегали недолго, вернулись через несколько дней и напали на Злотникова, когда тот был на прииске. Его долго пытали, видно, хотели выведать, где он золото спрятал. Но он мужик был очень крепкий и злой, мог и не сказать. Батя мой считает, что не сказал, потому как не всплыло нигде ни золото, ни самоцветы.
– Ну, оно могло всплыть в другом месте, – сказал Август. – Урал большой.
– Урал-то большой, – покачала головой Анфиса, – да вот только людишки у нас маленькие. Не хватило бы им ума на такое. Это же разбойники!
И здесь Федор был вынужден с ней согласиться. Мало того, он даже начал догадываться, где следует искать сундук с золотом и кто его охраняет.
– А что же мариец? – спросил Август. – Что с ним стало?
– Никто не знает. Видно, убежал шельмец. А может, с разбойниками заодно был.
Это была полная чушь! Зачем же такому везучему и удалому воровать чужое золото, если своего собственного он мог намыть столько, сколько пожелал бы?
– Разбойников тех нашли? – спросил Федор.
– Да никто их и не искал.
– А не пропадал ли кто-нибудь из старателей в тот год? – Родилась у него мысль, которую стоило проверить прямо сейчас.
– Так двое пропали, Гришка Косой и Ванька Холмогоров, они как раз из злотниковской артели были. Видно, пошли сами золото мыть, и что-то там с ними в лесу приключилось.
– Так они тоже погибли? – спросил Август.
– Пропали. – Анфиса кивнула. – Ушли и не вернулись. Обычное дело. А нашли осенью то, что зверье не догрызло. Летом-то боялись в лес ходить. Никому не хотелось на разбойников наткнуться.
На разбойников наткнуться… Федор переглянулся с Августом. Им обоим была ясна картина случившейся много лет назад трагедии. Скорее всего, Косой и Холмогоров и были теми самыми разбойниками, пытавшими, а затем и убившими Демида Злотникова. Убить-то убили, да только золото так и не нашли. И их собственная бесславная кончина, вероятнее всего, стала делом рук того самого удачливого марийца. Он так же, как и Злотников, знал, где спрятано золото, и, вполне вероятно, после гибели товарища сундук перепрятал. Это Август думал, что перепрятал, а Федор знал почти наверняка, что сундук по сей день лежит на дне Стражевого озера. Он даже смог бы указать место, то самое, которое видел в Нижнем мире.
– И что же, не прекратились разбои после того случая? – спросил Август.
– Разбои-то прекратились, но злотниковской жене еще досталось. Два раза ее дом грабили, все золото искали, а потом и вовсе спалили. Еле успела с сыном во двор выбежать.
– И как же она без дома да с малым дитем на руках? – Август сочувственно покивал головой.
– Хорошо, – бросила Анфиса с неожиданным раздражением. – Она красивая была. После смерти Злотникова к ней стал Савва Сидорович захаживать. Он к тому времени как раз овдовел. Приглянулась вдова ему так, что он ей и дом новый построил, и хозяйством одарил. Про подарки и украшения я лучше помолчу. – Анфиса завистливо вздохнула. – Долго она у него в полюбовницах числилась. Лет десять точно, пока красоту ее время не съело. Бабий век, он ведь короток. – Она снова вздохнула, но на сей раз тоскливо, подумала, наверное, о собственной неминуемой старости. – Но ушел он красиво, ничего из подаренного забирать не стал, все ей оставил. Да только недолго она тому богатству радовалась, через год слегла от какой-то неведомой хвори, а там и померла. И остался Сергей Злотников, сын ее единственный, круглым сиротой в неполных шестнадцать годков. А на нем все: и дом, и немалое хозяйство.
– А что же Савва Сидорович его к себе на завод не взял? – спросил Август. – Не помог по старой памяти?
– Не знаю. – Было очевидно, что это незнание Анфису злит. – Может, и предлагал Савва Сидорович ему помощь. А может, и не вспомнил даже. Только Сергей Злотников на заводе ни дня не работал, а пошел по проторенной дороге в старатели.
– И надо думать, преуспел? – предположил Федор.
– И очень быстро, – согласилась Анфиса. – Видно, отцовская удача к нему перешла.
– Не назвал бы я мученическую смерть большой удачей, – пробормотал Август.
– А Сергей Злотников хорошо запомнил, через что его отец пострадал. Сам он почти не пьет и артель свою держит железно. Попасть к нему – большая удача, но и служить ему нужно верой и правдой, слушаться его нужно беспрекословно.
– И что же случается с ослушниками? – спросил Август заинтересованно.
– Пропадают, – сказала Анфиса шепотом. – Один, помнится, напился пьяным и к Злотникову драться полез. Утром-то, знамо дело, протрезвел и каяться пришел. Злотников его простил, вот только из следующей экспедиции парень тот не вернулся. Артельщики сказали – утонул. А сам утонул или помог кто, о том неизвестно.
– Любопытно-то как! – Август потер ладонь об ладонь. – А были еще отступники?
– Были. Один припрятывал намытое золото, думал, никто не узнает. Вот только узнали.
– Тоже в реке утонул?
– Нет, оступился и свернул себе шею. И все артельщики подтвердили, что оступился. – Анфиса сказала это с непонятной радостью, словно не было в убийстве и круговой поруке ничего постыдного и преступного. – А еще один что-то с Сергеем не поделил, так его камнепадом зашибло. Насмерть.
– А этот ваш Андрон тоже мог нечаянно себе шею свернуть. Оступился на льду – и все дела. – Август многозначительно пошевелил бровями.
– Не мог, – сказала Анфиса уверенно.
– Почему же?
– Вот сразу видно, Август Адамович, что вы не из здешних мест. Без лишней надобности у нас на озеро никто не ходит, особенно в полную луну, да еще и после метели.
– Так летом-то понятно, летом в озере можно утонуть, а зимой-то вода замерзает.
– Замерзает, – кивнула Анфиса. – Да только он свое и зимой возьмет. Особенно когда метель.
– До чего же мудрено у вас тут все в глубинке! – Август отодвинул давно уже опустевшую тарелку. Анфиса так увлеклась разговором, что не подумала предложить ему добавки.
– Мудрено – не мудрено, а Митяя я с вами на озеро не пущу, так и знайте! – Она уперлась кулаками в крутые бока. – Брат у меня один, даром что оглоед. И вам ехать не советую. Что вы забыли на том острове? – В голосе ее снова послышались ревнивые нотки.
– Ну, коли не пустишь Митяя, так мы сами, без него. – Август встал из-за стола. – Чай, не маленькие…
* * *
И вот они подъехали к озеру, которое – удивительно дело! – даже зимой было похоже на серебряное зеркало. Наверное, невидимый и неощутимый на берегу ветер сметал с его замерзшей поверхности снег, превращая в гигантский каток.
На лед жеребец ступил осторожно, цокнул подкованным копытом, высекая белые искры, испуганно всхрапнул, попятился, но, подчиняясь удару кнута, медленно двинулся вперед. И уже через несколько минут седоки увидели, в какую дивную красоту превратилась замерзшая озерная вода. Чем дальше от берега, тем прозрачнее становился лед, и в глубине его все чаще встречались удивительные узоры. Мороз превратил воду где в звезды, где в диковинные цветы, а где и вовсе в гигантские колонны, поднимающиеся, кажется, с самого озерного дна.
– Невероятно! Восхитительно! Никогда, слышишь, Федя, никогда простому смертному не превзойти мать-природу, каким бы гением он себя ни мнил!
С каждым сказанным словом голос Августа становился все громче, и не из-за присущей ему склонности к экзальтации, а из-за усилившегося, не пойми откуда налетевшего ветра. Это был странный ветер, он дул не прямо, а словно бы по спирали, сбивая жеребца с дороги, задавая их пути немыслимую траекторию. Ветер вел их по большой дуге, и путники, враз окоченевшие, не сразу поняли, что это тоже спираль, невидимая, закручивающаяся вокруг заснеженного острова. И свернуть с этого заданного невидимыми силами пути не было никакой возможности. Стоило только Федору направить сани прямо к острову, как ветер едва не сбивал жеребца с ног. Чтобы он окончательно не обессилел и, чего доброго, не переломал на льду ноги, пришлось подчиниться. Теперь дело пошло веселее. Мешал только холод. От холода зуб не попадал на зуб, руки коченели даже в рукавицах. А ледяной рисунок под копытами коня начал меняться. Они заметили это, когда обогнули остров по большой дуге и перешли на другой, чуть более узкий виток. Здесь лед выглядел как враз замерзшая огромная водяная воронка с черной громадиной острова в центре, и теперь сани скользили по этой ледяной спирали, как по рельсам. Чем ближе был остров, тем сложнее было с них свернуть. Федору начало казаться, что и вовсе не возможно. А еще он стал сомневаться, что это их вынужденное кружение когда-нибудь вообще закончится. Надо было слушать Анфису…
Холод и тяжелый путь утомили Августа, и он, счастливчик, отхлебнув из припасенной фляжки коньяку, задремал, а Федору не осталось ничего другого, как молить Господа, чтобы невидимое течение не швырнуло их сани на черные скалы. Он и сам уже начал придремывать от все усиливающегося, до самых костей пробирающего холода, когда услышал волчий вой. В поднявшейся вьюжной круговерти позади саней Федору чудились серые тени. Жеребец их тоже чуял. Он взвился на дыбы, закричал испуганно, почти по-человечьи, и рванул вперед с удвоенной силой. Не нужен был даже кнут. Вот только остров не становился ближе…
А потом Федор услышал новый звук. Звук этот был тих и мелодичен, но удивительным образом заглушал и свист ветра, и волчий вой. Мало того, он, кажется, усмирял ветер, и почти выбившийся из сил жеребец вдруг вскинул голову к серому небу, заржал и помчался вперед размеренной рысью. Не по дуге, а по прямой. Прямо к острову, на котором Федор сумел разглядеть тонкую фигурку Айви. В руках девушка держала что-то длинное, похожее на палку, и только приблизившись на достаточное расстояние, Федор понял, что это не палка, а свирель. Это ее звуки усмиряли бурю. Он перегнулся через борт саней и без всякого удивления увидел, что ледяной воронки больше нет. Под полозьями сверкал самый обычный лед, только очень чистый.
Когда жеребец вытащил сани на берег острова и замер в бессилии, Айви перестала играть на свирели. Надо думать, это была какая-то необычная свирель. Впрочем, было ли хоть что-нибудь обычное на Стражевом Камне? Не успев додумать эту мысль до конца, Федор спрыгнул с саней в пушистый снег, сгреб разрумянившуюся Айви в охапку и не удержался, поцеловал. От этого поцелуя, долгого и страстного, им обоим сделалось жарко. Айви сдернула с головы пуховый платок, а Федор распахнул тулуп, прижал к себе девушку с такой силой, что мог слышать, как бьется ее сердце. Оно билось радостно. Он точно знал, что радостно. Когда воздуха в легких совсем не осталось, он вздохнул полной грудью, а потом сказал:
– Как же я по тебе скучал!
Девушка улыбнулась, и стало ясно, что она тоже скучала, и что его решение ехать на остров было правильным, потому что каждый день без Айви превращался в год.
Наверное, они так и целовались бы до самой темноты, если бы не деликатное покашливание. Август очнулся от дремы и теперь смотрел на них страдальческим взором.
– Здравствуйте, Айви! – Его голос сделался по-стариковски сиплым. – Несказанно рад встрече. И так же рад, что неспокойные волны вынесли наш утлый челн к вашим благодатным берегам.