- Нет, не уходите. Я должна поговорить с вами. Извините меня за вчерашнее. Я была слишком резкой, да?.. Кстати, вы всегда такая невозмутимая? Понимаю, англичанам нельзя иначе, от них все ждут хладнокровия.
- Я наполовину француженка.
- Вот почему у вас такой характер! Я видела, вы по-настоящему разозлились. Равнодушным был только голос, а внутри все кипело от злости. Разве нет?
- Естественно, меня удивило, что девочка из хорошей семьи так невежливо обращается с гостьей.
- Вы же не гостья. Вы приехали…
- Какой смысл продолжать этот разговор? Я принимаю твои извинения и ухожу.
- Но я вышла специально для разговора с вами.
- А я вышла прогуляться.
- Почему бы нам не пойти вместе?
- Я тебя не приглашала.
- Папа тоже не приглашал вас в Гайар, а вы приехали, - заметила она и тотчас добавила:
- Но я рада, что вы приехали… Может быть, вы тоже будете рады, если я пойду с вами?
Она явно пыталась загладить свою вину. Не желая быть грубой, я улыбнулась.
- Вот так-то вы выглядите симпатичнее, - сказала она. - Вернее… - Она склонила голову набок. - Не симпатичнее, а моложе.
- Улыбка красит любого человека. Советую это запомнить.
Она вдруг расхохоталась. Смех у нее был заразительный, я не удержалась и тоже рассмеялась. Ей это доставило удовольствие, а я радовалась нашей встрече. Люди, в общем, всегда интересовали меня не меньше картин. Отец ругался и называл это праздным любопытством, но привычка оказалась сильнее. Да и стоило ли с ней бороться? Теперь Женевьева мне даже нравилась. Мне довелось увидеть ее в хорошем настроении. Все-таки она - милое и любознательное создание. Правда, еще неизвестно, кто из нас двоих любознательнее.
- Решено, - сказала она. - Мы идем вместе, я буду вашим проводником.
- Согласна.
Она снова рассмеялась.
- Надеюсь, вам здесь понравится, мисс. Если мы все-таки будем разговаривать по-английски, вас не затруднит говорить помедленнее, чтобы я могла вас понимать?
- Конечно, нет.
- А смеяться не будете? Вдруг я что-нибудь скажу неправильно?
- Не буду. Желание поупражняться в английском делает тебе честь.
Она улыбнулась. Наверное, опять сравнила меня с гувернанткой.
- Вообще-то, я не подарок, - призналась она. - Меня все боятся.
- Не думаю. Просто многие огорчены тем, как ты себя иногда ведешь.
Эта мысль развеселила ее - впрочем, ненадолго.
- Вы боялись своего отца? - спросила она, перейдя на французский.
Я подумала, что Женевьева неспроста заговорила на более легком для себя языке. Видимо, тема была слишком важной.
- Нет, - ответила я. - Скорее, трепетала перед ним.
- А какая разница?
- Можно уважать человека, восхищаться им, почитать его и бояться обидеть. Это не тоже самое, что дрожать от страха перед ним самим.
- Давайте дальше говорить по-французски. Для английского наш разговор слишком серьезен.
Она боится своего отца, подумала я. Интересно, чем он так напугал ее? Странная она какая-то. Своенравная, несдержанная. В этом, конечно, его вина. Но куда смотрит ее мать?
- Значит, вашего отца вы не боялись?
- Нет. А ты своего?
Она не ответила, но я заметила ее взгляд, как у пойманного зверька.
- А… маму? - проронила я как бы невзначай.
Она посмотрела мне в глаза.
- Я отведу вас к ней.
- Что?
- Я сказала, что отведу вас к маме.
- Она в замке?
- Я знаю, где она. Пойдемте?
- Почему бы и нет? Конечно. С удовольствием с ней познакомлюсь.
- Вот и хорошо.
Она пошла впереди. Ее темные волосы сзади были аккуратно перехвачены голубой лентой. Возможно, именно прическа так изменила ее внешний вид. Гордая посадка головы, покатые плечи, длинная изящная шея. Будет настоящей красавицей, когда вырастет, подумала я. Интересно, похожа ли она на свою мать? Я стала думать, что скажу графине. Надо ей все как следует объяснить. Может быть, как женщина она отнесется ко мне с большим сочувствием, чем остальные. Женевьева замедлила шаг и пошла рядом со мной.
- Я - как два разных человека, правда?
- Что ты имеешь в виду?
- Две стороны моего характера.
По-твоему, из-за них ты чем-то отличаешься от других людей?
- У меня не так, как у всех. У других людей эти стороны дополняют друг друга, а у меня одна - прямая противоположность другой.
- Кто тебе это сказал?
- Нуну. Она говорит, что я близнец, поэтому у меня два разных лица. У меня день рождения в июне.
- Выдумки. Что же, все родившиеся в июне похожи на тебя?
- Никакие не выдумки! Вчера вы видели мое дурное "я", а сегодня я другая. Хорошая. Ведь я сказала, что сожалею о случившемся, верно?
- Хочу надеяться, что ты не лукавишь.
- Раз я сказала, значит, правда, сожалею.
- В таком случае могу дать тебе один совет. Когда плохо себя ведешь, вспомни, что потом будешь жалеть об этом.
- Да, вам надо было стать гувернанткой, - сказала она. - У них всегда все просто. Когда на меня находит, я уже не могу остановиться - как не могу не быть самой собой.
- Каждый человек может управлять своими поступками.
- Все от звезд. Это рок. От судьбы не уйдешь.
Ах, вот в чем дело! Впечатлительного ребенка отдали на попечение суеверной старухе и гувернантке, дрожащей от страха перед своей воспитанницей. Есть еще отец, который сам наводит ужас на эту девочку. Остается мать. Очень интересно с ней познакомиться. Скорее всего, она тоже трепещет перед графом - уж коли его все боятся. Несчастная женщина! Чем больше я узнавала о графе, тем большим монстром он мне представлялся.
- Люди - такие, какими хотят быть, - сказала я. - Что за нелепость - внушить себе, будто у тебя два характера, и стараться вести себя, как можно хуже.
- Я не стараюсь. Так получается.
- Но ты же знаешь, что это неслучайно.
В ту минуту я почти презирала себя. Увы, легко даются только чужие проблемы! Она еще совсем ребенок - маленький, несмышленый даже для своего возраста. Если бы мы стали друзьями, я, может быть, повлияла бы на нее.
- Я очень хочу увидеть твою маму, - сказала я, но не дождалась ответа.
Она побежала вперед, замелькала среди деревьев - быстроногая и не столь обремененная одеждой, как я. Подхватив юбки, я кинулась за ней, но вскоре потеряла девочку из виду и остановилась. Вокруг были густые заросли. Я не знала, куда идти, и решила, что заблудилась. Сразу появилось ощущение, похожее на то, которое я испытала в галерее, когда не могла открыть дверь, странное чувство тихого ужаса…
Как глупо было поддаться ему среди бела дня! Противная девчонка провела меня. Она ничуть не изменилась. Заставила поверить, что раскаивается. Ее слова звучали, как крик о помощи, а оказались пустым притворством.
Вдруг я услышала:
- Мисс! Мисс! Где вы? Сюда!
- Иду, - откликнулась я и пошла на голос.
За деревьями показалась Женевьева.
- Я подумала, что вы потерялись.
Она взяла меня за руку - как будто боялась, что я снова исчезну, - и мы пошли дальше. Через некоторое время деревья поредели, а потом совсем кончились. Перед нами лежал заросший травой пустырь. Я увидела белеющие памятники-надгробия и догадалась, что мы вышли на фамильное кладбище де ла Талей.
Все понятно. Ее мать умерла. Она ведет меня на ее могилу и называет это знакомством. Я была потрясена и немного встревожена. И впрямь странная девочка.
- Все де ла Тали заканчивают здесь свой жизненный путь, - сказала она торжественно. - Я тоже часто сюда прихожу.
- Твоя мама умерла?
- Пойдемте, я вам ее покажу.
Она провела меня по высокой траве, и вскоре мы подошли к довольно необычному памятнику. Он был похож на маленький дом. На крыше - красивая скульптурная композиция: ангелы с большой мраморной книгой. На обложке выгравирована эпитафия.
- Смотрите, - сказала она, - вот ее имя.
Я прочитала: "Франсуаза, графиня де ла Таль, тридцати лет". Взглянула на дату. Это случилось три года назад. Значит, девочка в одиннадцать лет лишилась матери.
- Я часто прихожу сюда, чтобы побыть с ней, - сказала она. - Мы разговариваем, мне здесь нравится. Тут очень тихо.
- Не надо бывать здесь без взрослых, - сказала я мягко.
- Я люблю приходить одна. Просто сегодня я хотела, чтобы вы познакомились.
Не знаю, что на меня нашло, но я спросила:
- А папа приходит?
- Нет. Он никогда не хотел быть с ней - тем более теперь.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю. Она здесь оказалась потому, что он этого хотел. Она ему была не нужна.
- Ты, видно, сама не понимаешь, что говоришь!
- Очень даже понимаю, - ее глаза сверкнули. - Это вы не понимаете - вы ведь только что приехали! Я знаю, она ему мешала. Вот почему он убил ее.
Я в ужасе уставилась на девочку, а она, сразу позабыв обо мне, уже гладила ладонью мраморную плиту.
Вокруг - тишина. Палящее солнце. Склепы с останками давно умерших де ла Талей. Как мрачно! И нереально. Внутренний голос кричал мне, чтобы я бежала прочь из этого дома. Но даже в ту минуту я знала, что при малейшей возможности останусь здесь. Теперь в Шато-Гайар меня привлекали не только мои любимые картины.
2
Наступил второй день моего пребывания в Шато-Гайар. Ночью я не сомкнула глаз - так меня поразила сцена на кладбище. Я не могла выкинуть ее из головы.
Вчера на обратном пути в замок я сказала Женевьеве, что нельзя так говорить об отце. Она спокойно меня выслушала и ничего не ответила, но мне слишком хорошо запомнилось, с какой уверенностью звучал ее тихий голос, когда она произнесла: "Он убил ее".
Конечно, это клевета. Но где она ее слышала? Наверняка, от кого-нибудь из домашних. Неужели няня? Бедный ребенок! Как это для нее ужасно! Вся моя неприязнь к ней рассеялась. Теперь мне хотелось подробнее узнать о ее жизни. Выведать, какой была ее мать и как в этой маленькой головке зародились такие страшные подозрения. Признаюсь, от подобных мыслей мне становилось не по себе.
Позавтракав в одиночестве, я пробежала сделанные мною заметки, потом попыталась читать какой-то роман. Время тянулось медленно, и я спрашивала себя, неужели мне придется постоянно вести такой образ жизни, если я буду здесь работать. В других домах мы ели либо с управляющим, либо за семейным столом - ни разу не чувствовала я себя такой одинокой. Конечно, не надо забывать, что мою кандидатуру еще не утвердили и мое положение довольно неопределенно. Ничего не поделаешь.
Я пошла в галерею и провела там все утро. Осматривала картины, искала на них темные пятна, места с облупившейся краской, так называемые "пробелы", и другие повреждения - такие, например, как трещины, в которые набиваются пыль и грязь. Я попыталась прикинуть, какие инструменты мне понадобятся в добавление к тем, что я привезла с собой, и собиралась попросить у Филиппа де ла Таля разрешение на осмотр других картин - в частности, уже замеченных мною стенных росписей.
После обеда я вышла из замка, чтобы посмотреть окрестности - а если в них не окажется ничего примечательного, то и город. По бесконечным виноградникам вилась дорога, и я пошла по ней, хотя она вела в противоположную от города сторону. Итак, город посмотрю завтра. Представляю, как там бурлит жизнь, когда поспевает урожай. Жаль, не приехала пораньше - увидела бы все собственными глазами. В следующем году… Тут я засмеялась над своей наивностью. Ах, мадемуазель Лосон, неужели вы и вправду рассчитываете пробыть здесь до следующего года?
Впереди показались какие-то постройки, среди которых я приметила дом из красного кирпича с традиционными ставнями на окнах - в данном случае, выкрашенными в зеленый цвет. Они придавали ему особое очарование. Дому было около ста пятидесяти лет, его построили лет за пятьдесят до революции. Я не устояла перед соблазном подойти и рассмотреть его.
Напротив дома росла липа. Приблизившись, я услышала чей-то резкий, высокий голос:
- Привет, мисс!
Не "мадемуазель", как можно было ожидать, а "мисс", да еще растянутое: "ми-исс". Похоже, обо мне здесь уже знают.
- Привет, - ответила я растерянно, потому что, посмотрев поверх изгороди, никого не увидела.
Услышав довольный смешок, я подняла голову и увидела на дереве мальчика. Он раскачался на ветке, как обезьяна, затем спрыгнул и оказался рядом со мной.
- Привет, мисс. Я - Ив Бастид.
- Очень приятно.
- А это Марго. Марго, слезай. Не будь дурой.
- Я не дура.
Девочка скользнула по веткам - рискуя пораниться, съехала по стволу вниз. Она была немного младше мальчика.
- Мы здесь живем, - поведал он мне.
Девочка кивнула. Ее глаза горели любопытством.
- Славное жилище.
- Мы живем в нем… все вместе.
- Думаю, вам в нем очень уютно.
- Ив! Марго! - позвали из дома.
- Бабушка, к нам пришла мисс.
- Так пригласите ее в дом и ведите себя прилично!
- Мисс, - учтиво предложил Ив, - не хотите ли зайти к бабушке?
- С удовольствием.
Девочка заметила мою улыбку и сделала реверанс. Как они не похожи на Женевьеву! - подумала я.
Мальчик побежал открывать кованые железные ворота. Пропуская меня во двор, он чинно поклонился. Когда мы очутились на обсаженной кустарником дорожке, девочка крикнула:
- Бабушка, мы почти пришли!
Я вошла в большую прихожую; из открытой комнаты донесся голос:
- Дети, ведите вашу английскую леди сюда.
В кресле-качалке сидела старая женщина со смуглым морщинистым лицом. Совершенно седые волосы, уложенные высоко на затылке, ясные черные глаза под тяжелыми веками. Ее худые жилистые руки в темных пятнах, которые у нас в Англии называют "цветами смерти", сжимали подлокотники кресла.
Она улыбнулась мне с таким радушием, словно ждала моего прихода.
- Извините, что не встаю, мадемуазель, - сказала она. - В последние дни у меня немеют ноги. По утрам я еще могу вылезти из кресла, но после обеда мы с ним уже не расстаемся.
- О, пожалуйста, сидите. - Я пожала протянутую мне руку. - Как это любезно с вашей стороны - пригласить меня в дом!
Дети пристроились по сторонам кресла и теперь разглядывали меня с такой гордостью, будто только что совершили подвиг. Я улыбнулась.
- Вы, кажется, меня знаете, а вот я вас - нет.
- Ив, дай мадемуазель стул.
Мальчик бросился за стулом и поставил его прямо напротив бабушкиной качалки.
- Скоро вы услышите о нас, мадемуазель. Бастидов здесь знают все.
Я села.
- А как вам стало известно обо мне? - спросила я.
- Новости быстро облетают округу. Мы слышали о вашем приезде и надеялись, что вы к нам заглянете. Дело в том, что мы неразделимы с замком. Его строили для одного из Бастидов. И в нем жили Бастиды. И до этого они жили здесь, на этой земле, потому что всегда были виноделами. Говорят, без Бастидов не было бы вина Гайар.
- Так виноградники принадлежат вам?
Она закатила глаза и громко рассмеялась.
- Виноградники, как все остальное, принадлежит Его Светлости. Это его земля, его дом. Все - его. Мы всего лишь работники, и если я сказала, что без Бастидов не было бы вина Гайар, то имела в виду, что местное вино не было бы достойно его имени.
- Рождение вина всегда мне казалось маленьким чудом. Я хочу сказать, виноград появляется и зреет, а потом вдруг превращается в вино.
- Да, мадемуазель. Это самая занимательная вещь на свете… для нас, Бастидов.
- Мне бы хотелось посмотреть.
- Надеюсь, вы пробудете с нами достаточно долго, чтобы все увидеть.
Она обратилась к детям:
- Пойдите, поищите вашего брата. И сестру, и отца тоже. Скажите им, что у нас гостья.
- Пожалуйста… не беспокойте их из-за меня.
- Они будут разочарованы, если узнают, что вы заходили и не застали их.
Дети выбежали из комнаты. Я сказала, что они просто прелесть и у них хорошие манеры. Она с довольным видом кивнула. Наверное, поняла, с кем я их сравниваю.
- В это время дня, - вздохнула она, - у нас почти никто не выходит на улицу. Мой внук - теперь он ведает хозяйством - наверное, в винном погребе. Его отец после несчастного случая может работать только в помещении и сейчас скорее всего помогает ему, а Габриелла, моя внучка, ведет дела в конторе.
- У вас большая семья, и все занимаются виноделием.
- Это семейная традиция, - кивнула она. - Когда Ив и Марго вырастут, они присоединятся к остальным.
- Как это, должно быть, здорово. И вы всей семьей живете в таком красивом доме! Расскажите мне о ваших внуках, пожалуйста.
- Их отец - мой сын, Арман. Жан-Пьеру, старшему внуку, двадцать восемь лет - скоро исполнится двадцать девять. Теперь он хозяин дома. Дальше идет Габриелла. Ей девятнадцать. Как видите, между ними десять лет разницы. Все эти годы я думала, что Жан-Пьер останется единственным ребенком, и вдруг рождается Габриелла. Затем снова перерыв, и появляется Ив, а за ним - Марго. Они погодки. Увы, поздние роды, да еще…
- Их мать…
Она снова кивнула.
- Трудные были времена. Арман с Жаком, одним из рабочих, ехали в телеге, а лошади понесли. Обоих покалечило, да так, что жена Армана, бедняжка, думала, что он умрет. Видно, это ее и доконало. У нее началась лихорадка, и она умерла, оставив после себя десятидневную малышку - Марго.
- Как печально!
- Да, но все проходит. Это случилось восемь лет назад. Теперь Арман поправился и может работать. Вырос старший внук - хороший парень, глава семьи. Когда пришла необходимость взять на себя ответственность, он превратился в настоящего мужчину. Такова жизнь, разве нет? - она улыбнулась. - Кажется, я заболталась. Вам, наверное, надоело.
- Ну что вы! Все это очень интересно.
- Полагаю, ваши занятия все-таки интереснее. Как вам нравится в замке?
- Я там недавно.
- Но, по крайней мере, работать там будет интересно?
- Не знаю, буду ли я там работать. Все зависит от…
- От Его Светлости. Естественно. - Она посмотрела на меня и покачала головой. - С ним будет нелегко.
- И ничего нельзя предсказать?
Она пожала плечами.
- Он ждал мужчину. Остальные - тоже. Слуги говорили, что приезжает англичанин. В Гайаре невозможно сохранить что-нибудь в тайне. Во всяком случае, большинству людей это не удается. Сын говорит, что я слишком болтлива. Из него-то, горемыки, слова не вытянешь. Смерть жены изменила его. Да, очень изменила…
Внезапно она насторожилась. За окном послышался цокот копыт. Губы женщины тронула гордая улыбка, неуловимо изменившая выражение лица.
- Это Жан-Пьер, - сказала она.
Через несколько мгновений на пороге стоял светлый шатен среднего роста - волосы, наверное, выгорели на солнце. Темные глаза со смешливым прищуром, почти медный загар - во всем чувствовалась кипучая энергия.
- Жан-Пьер, - объяснила госпожа Бастид, - эта мадемуазель - из замка.