- Вы давно здесь? - спросила я больше для поддержания разговора.
Мы вышли из комнаты и направились по коридору к лестнице.
- Довольно давно… восемь месяцев.
Я рассмеялась.
- Это, по-вашему, давно?
- Дольше всех. Тут никто не оставался больше полугода.
Я отвлеклась от резного узора лестничных перил и задумалась над услышанным. Так вот почему взяли мадемуазель Дюбуа! Женевьева так капризна, что гувернантки здесь не задерживаются. А что же железный король? Он мог бы приструнить дочь, но его это не очень волнует. А графиня? Странно, пока мадемуазель Дюбуа не упомянула о дочери, я и не помышляла о графине - но она должна быть, раз есть ребенок. Она, наверное, с графом, потому-то меня встретил его братец.
- По правде говоря, - продолжала она, - я подумываю о том, чтобы уйти, но…
Она не закончила, да в этом и не было нужды. Я все прекрасно понимала. Куда ей идти? Снять комнату?.. Хотя, может быть, у нее есть семья… В любом случае, ей придется зарабатывать на жизнь. Таких много, навсегда променявших гордость и достоинство на кусок хлеба и крышу над головой. Да, я все понимала. Впрочем, грозившая мне участь была не лучше. Леди без средств к существованию. А что может быть горше благородной бедности? Как забыть о высоком происхождении, о том, что образована не хуже, если не лучше своих хозяев? Постоянно чувствовать себя на чужом месте - не служанкой, но и не ровней. Сущий ад, а не жизнь. Невыносимо и… неизбежно. Бедная мадемуазель Дюбуа, она и не догадывалась, как я жалею ее… и себя!
- У каждого занятия есть свои недостатки, - утешила я ее.
- Да, да, вы правы… но здесь их слишком много!
- Замок производит впечатление сундука с сокровищами.
- Если вы о картинах, то они стоят целого состояния.
- Это я уже слышала.
Мой голос потеплел. Я потрогала драпировку на стенах комнаты, по которой мы как раз проходили. Дорогое удовольствие, эти шелковые обивки! Но со старыми замками всегда много забот. Мы перешли в большой зал. В Англии их называют соляриями, они строятся с таким расчетом, чтобы там всегда было достаточно света. Я остановилась, заинтересовавшись гербом на стене. Работа явно свежая, я даже подумала, что под слоем штукатурки может скрываться какая-нибудь настенная роспись. Почему бы и нет? Однажды отец обнаружил таким образом ценные фрески, таившиеся от людских глаз в течение двух веков. Вот это был триумф! Мне, конечно, не до амбиций, хотя после того, как они меня приняли, стоило бы им утереть нос. Но главное в подобных случаях - победа искусства.
- Верно, граф ими гордится?
- Не знаю.
- Наверняка. Во всяком случае, он изъявил желание их отреставрировать. Произведения искусства - это наследие, владеть ими - привилегия. Искусство - великое искусство - не может принадлежать одному человеку.
Я замолкла. Опять села на своего любимого конька, как сказал бы отец. Он всегда предостерегал меня от излишней патетики: "Заинтересованные люди, - говорил он, - вероятно, знают не меньше твоего, а те, кому не интересно, умрут от скуки". Он был прав, и мадемуазель Дюбуа принадлежала ко второй категории людей. Она рассмеялась. Невеселым таким смешком.
- Граф не посвящает меня в свои намерения.
- Неудивительно, - подумала я.
- Боже! - воскликнула она. - Вот мы и заблудились. Кажется, нам - сюда… Ах, нет… туда.
- Мы в центре замка, - предположила я. - Если планировку не меняли, мы прямо под круглой башней.
Она бросила на меня недоверчивый взгляд.
- Мой отец был реставратором, - пояснила я, - он многому меня научил. Мы вместе работали.
Этого она принять не могла. Выражение ее лица стало почти язвительным.
- И все-таки здесь ждали мужчину.
- Да, моего отца. Его пригласили около трех лет назад, но потом его приезд почему-то отменили.
- Три года назад… - протянула она каким-то невыразительным голосом. - Уж не тогда ли, когда…
Я подождала, но она больше ничего не добавила. Тогда я сказала:
- Это ведь было до того, как вы сюда приехали? Отец уже собирал чемодан, как вдруг ему сообщили, что его услуги потребуются позже… Увы, он умер - почти год назад. Я приняла на себя все невыполненные им обязательства. Естественно, приехала и сюда.
Похоже, ей это не казалось естественным, и в глубине души я была с ней согласна, хотя виду не подала.
- Для англичанки вы хорошо говорите по-французски.
- У меня два родных языка. Моя мать была француженка, а отец - англичанин.
- Как удачно… в данных обстоятельствах.
- Знать языки неплохо при любых обстоятельствах, - возразила я. - Мама говорила, что я нетерпима. Надо бы бороться со своими недостатками, но, боюсь, со смерти отца положение только усугубилось. Однажды он сказал, что я похожа на корабль, который палит из пушек по воробьям. Если он был прав, то мадемуазель Дюбуа, видимо, оказалась жертвой моей показной агрессивности.
- Вы правы, - кротко согласилась она. - А вот и картинная галерея.
Я забыла обо всем на свете. Мы были в длинной комнате. Сквозь ряд окон пробивался дневной свет. На стенах висели картины. Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что они бесценны. В основном там была представлена французская школа. В двух соседних полотнах я узнала работы Пуссена и Лоррена. Какой контраст! Классическая правильность одного и напряженный драматизм другого. Золотистый свет лорреновского пейзажа, легкие мазки, возможно, в стиле Тициана, чередование темных и ярких цветовых пятен, придающее картине удивительный эффект света и тени, - видела ли все это моя спутница? Был здесь и Ватто… изысканный, трепетный, нежный… Как ему удалось так безошибочно передать ощущение предштормового моря?
В восторге я переходила от ранней картины Буше, написанной им еще до творческого перелома, к полотну в стиле роккоко, а от него - к беспутному, эротичному Фрагонару.
В то же время я не могла не сердиться. Все картины нуждались в срочной реставрации. Довести их до такого состояния! Одни из них потемнели, другие покрылись тонкой пленкой, этаким, как мы говорим, "пушком". Я молча шла от картины к картине: поцарапанные, засиженные мухами, в водяных разводах, с облупившейся кое-где краской и пятнами копоти - как будто слишком близко поднесли свечу. Работы тут было приблизительно на год, хотя при ближайшем рассмотрении ее могло оказаться намного больше.
- Вам нравится? - со скукой в голосе спросила мадемуазель Дюбуа.
- Очень, но эти картины нужно приводить в порядок.
- Значит, вы согласны приняться за работу?
Обернувшись, я пристально посмотрела на нее.
- Не совсем. Кое-кто полагает, что женщины недостаточно компетентны в этой области.
- Правильно, для женщины это нетипичная профессия.
- Да, но если есть способности, пол не имеет значения.
Опять этот ее глупый смех.
- Работа бывает мужская и женская, - заметила она.
- Вы считаете, женщина может быть только гувернанткой?
Я не собиралась продолжать этот бессмысленный разговор и сменила тему:
- Все, конечно, зависит от графа. Если он человек с предрассудками…
Вдруг раздался почти срывающийся на крик голос:
- Я хочу на нее посмотреть! Нуну, почему ее до сих пор нет? Ведь нашему Черепку было приказано вести ее в галерею!
Я взглянула на мадемуазель Дюбуа: Черепок! Намек понятен. Уверена, она довольно часто слышит это прозвище. Тихий увещевающий голос и затем снова:
- Пойдем, Нуну! Глупая ты старуха! Думаешь меня удержать, да?
Дверь в галерею распахнулась, на пороге появилась девочка. Я сразу поняла, вот это и есть Женевьева де ла Таль. Темные волосы спутаны, как будто она их нарочно не расчесывает. Синее платье очень идет к красивым черным глазам - живым, задорным, блестящим от удовольствия. Ясное дело, она здесь творит все, что хочет.
Девочка с любопытством вытаращила на меня глаза, мы посмотрели друг на друга, и она сказала по-английски:
- Добрый день, мисс.
- Добрый день, мадемуазель, - ответила я на том же языке.
Кажется, это ее позабавило. Она прошлась по комнате. Вместе с нею в галерею вошла седая женщина. Так вот она, Нуну. У меня мелькнула мысль, что девочку избаловали не без ее помощи.
- Вы из Англии? - спросила девочка. - А мы ждали мужчину.
- Да, моего отца. Но он не приедет. Он умер. Мы работали вместе, и я выполняю его обязательства.
- Ничего не понимаю! - воскликнула она.
- Тогда давай говорить по-французски.
- Нет, - сказала она запальчиво. - Я знаю английский. Я - мадемуазель де ла Таль.
- Я догадалась.
Отвернувшись от нее, я поздоровалась с няней.
- Прекрасные картины, - сказала я, обращаясь к ней и мадемуазель Дюбуа, - но в очень запущенном состоянии.
Ни та, ни другая ничего не ответили, зато снова вмешалась девочка. Ей было досадно, что на нее не обращают внимания.
- Вас это не касается! Вам еще не позволили остаться!
- Солнышко, успокойся, - зашептала Нуну.
- Не успокоюсь! Подождите, вот папа приедет…
- Не нужно, Женевьева…
Няня посмотрела на меня, взглядом извиняясь за свою воспитанницу.
- Вот увидите, - не унималась девочка, - папа приедет, и все ваши планы рухнут.
- Если у твоего отца такие же манеры, как у тебя, я не останусь у вас ни за что на свете, - ответила я.
- Почему вы заговорили по-французски?
- Потому что для английского ты еще не выросла. Люди, которые владеют этим языком, должны знать правила поведения в обществе.
Она неожиданно рассмеялась, высвободилась из няниных рук и подошла ко мне.
- Вы, наверное, посчитали меня невоспитанной девочкой, - сказала она.
- Мои мысли заняты другими вещами.
- Какими?
- Например, этими картинами.
- Разве они интереснее меня?
- Намного.
Она опешила. Затем пожала плечами, отвернулась и пробормотала себе под нос:
- Хватит, я на нее посмотрела. Она некрасивая… и старая.
С этими словами Женевьева вскинула голову и выбежала из комнаты.
- Простите ее, - чуть не плача, прошептала няня. - Сегодня она не в настроении. Я не хотела пускать ее сюда. Вы обиделись?
- Нисколько, - ответила я. - Я ведь не имею к ней никакого отношения… но вам я сочувствую.
- Нуну! - требовательно окрикнула девочка. - Ты идешь? Няня вышла, а я вопросительно посмотрела на мадемуазель Дюбуа.
- Когда она не в духе, с ней ничего нельзя сделать. Мне жаль, что все так…
- Это мне жаль - не только няню, но и вас.
Ее будто прорвало:
- С воспитанницами бывает трудно, но я никогда не встречала такой…
Она с опаской посмотрела на дверь, и я подумала, что Женевьева вдобавок ко всему вполне способна подслушивать. Бедная мадемуазель Дюбуа. Мне не хотелось подливать масла в огонь, и я не стало говорить, что на ее месте я бы не потерпела такое обращение с собой. Я предложила:
- Если хотите, идите по своим делам, а я не спеша осмотрю картины.
- А вы найдете дорогу обратно?
- Конечно. Я запомнила наш маршрут. Кроме того, старинные замки мне не в новинку.
- Хорошо, я пойду. Если вам что-нибудь понадобится, позвоните.
- Спасибо. Вы мне очень помогли.
Она прикрыла за собой дверь, а я вернулась к картинам, но от расстройства не смогла сосредоточиться на них. Странное семейство. Девчонка безнадежно испорчена. Так, кто дальше? Граф с графиней - какие они из себя? Дочь у них невоспитанная, эгоистичная и жестокая. Чтобы в этом убедиться, достаточно провести с ней пять минут. Интересно, в каком окружении могло вырасти такое создание?
Я смотрела на стены, увешанные бесценными, но запущенными картинами, и думала, что лучше всего было бы завтра же уехать отсюда. Извиниться перед господином де ла Талем, признать свой скоропалительный приезд ошибкой и ретироваться. Да, мой поступок и впрямь был опрометчивым. Мне слишком не хотелось становиться гувернанткой (после знакомства с бедняжкой Дюбуа-Черепком я убедилась, как жалка эта участь) и ради того, чтобы заниматься любимым делом, я пошла на обман, а приехав сюда, подвергла себя оскорблениям.
Теперь я твердо решила уехать. Иначе мне не дадут покоя дурные предчувствия, подумала я. Раз так, не стану искушать себя картинами, пойду в свою комнату и постараюсь отвлечься. Займусь приготовлениями к завтрашнему отъезду.
Я подошла к двери, нажала на ручку - дверь не поддалась. Меня вдруг охватила паника. Все ясно, я заперта и уже никуда не уеду! На минуту мне почудилось, что стены ожили и сжимаются вокруг меня плотным кольцом. Мои пальцы безвольно разжались, и дверь распахнулась. На пороге стоял Филипп де ла Таль. Так вот почему я не могла открыть дверь! Он держал ее с той стороны.
Стало быть, мне не доверяют? Следят, чтобы я чего-нибудь не стащила? Нелепо, конечно. В обычных обстоятельствах я никогда бы не додумалась до такой глупости, но две бессонные ночи сделали свое дело. Тревожась за себя, я не заметила, как у меня начали сдавать нервы.
- Вы уходите?
- Да, в свою комнату. Продолжать осмотр не имеет смысла. Я уезжаю завтра утром. Благодарю за гостеприимство. Извините, что побеспокоила вас своим приездом.
Он удивленно поднял брови.
- Вы передумали? Может быть, все дело в сложности реставрационных работ?
Я вспыхнула от гнева.
- Вовсе нет. Картины в скверном состоянии, это правда… но я реставрировала и худшие. Просто я поняла, что мое присутствие в этом доме нежелательно. Поищите кого-нибудь другого… лучше всего - мужчину. Кажется, брюки для вас важнее, чем картины.
- Дорогая мадемуазель Лосон, - улыбнулся Филипп де ла Таль, - все зависит от моего кузена. Он владелец этой коллекции… равно, как и остальных достопримечательностей замка. Подождите несколько дней.
- Нет, я поеду, а в благодарность за гостеприимство могу составить план реставрации одной из картин. Пригодится, когда вы найдете кого-нибудь еще.
- Боюсь, это все из-за моей племянницы - она была груба с вами, - не отступал он. - Но если граф не застанет вас здесь, он будет мной недоволен. Не обращайте на девочку внимания. Когда отец в отъезде, с ней нет никакого сладу. Кроме него она никого не боится.
"Похоже, вы его тоже боитесь", - подумала я. Перспектива знакомства с графом начинала казаться не менее заманчивой, чем заказ на реставрацию его картин.
- Мадемуазель, не уезжайте. Давайте послушаем, что скажет кузен.
Поколебавшись, я ответила:
- Хорошо, я останусь.
Он вздохнул - с явным облегчением.
- А сейчас я хотела бы пойти к себе. Для работы я сегодня слишком устала. Завтра проведу детальный осмотр картин и к возвращению вашего кузена буду располагать всеми необходимыми сведениями.
- Отлично, - сказал он и посторонился, уступая мне дорогу.
После ужина, который мне подали прямо в комнату, я легла спать, а проснувшись, почувствовала, что мои надежды пробудились вместе со мной. За окном пробивались первые лучи солнца. Мне вдруг захотелось взглянуть на сад, побродить по окрестностям, пойти в город, к церкви. Накануне мне показалось, что она такая же старая, как замок.
Я умылась, оделась и позвонила, чтобы несли завтрак. Почти тут же передо мной появились горячий кофе, домашний хлеб с хрустящей корочкой, масло - все такое аппетитное, пальчики оближешь. За завтраком я размышляла о вчерашних событиях. Впрочем, теперь они выглядели не такими уж странными. Гораздо больше меня интересовала семья графа.
Его домочадцы производили впечатление не совсем обычных людей: кузен Филипп - в отсутствие хозяина и хозяйки он распоряжается по дому, но самостоятельно не принимает ни одного решения; избалованная девочка - когда нет отца, она ведет себя отвратительно, а при нем дрожит от страха; бессильная что-либо с ней сделать гувернантка; бедная старая Нуну - няня, справляющаяся с воспитанницей не лучше гувернантки. Есть еще Жозеф - конюх, да еще несколько слуг и служанок, без которых невозможно обойтись в таком большом хозяйстве. Вроде бы ничего особенного, но за всем этим чувствуется какая-то тайна. Может быть, дело в том, как тут все отзываются о графе? Он - единственный, кого опасается девочка. Его все боятся. От него все зависит. В том числе и продолжительность моего пребывания здесь.
Утро я провела в галерее - составляла подробное описание картин. Так увлеклась, что не заметила, как пролетело время, и не сразу поняла, чего от меня хочет горничная, которая пришла сказать, что уже полдень и пора обедать.
При упоминании о еде я почувствовала, что проголодалась. Собрав бумаги, я направилась к себе. Там мне принесли суп, за ним последовали мясо и салат, а потом - сыр и фрукты. Я поинтересовалась, всегда ли мне будут накрывать стол в этой комнате - да, если Его Светлость не решит иначе. Иронизируя, я про себя тоже начала называть графа Его Светлостью: "Пусть другие боятся вас, Ваша Светлость. Я - не боюсь, вы в этом убедитесь".
Не скажу, что обожаю послеобеденные прогулки, но, с другой стороны, надо же было чем-то заняться. Без разрешения я, конечно, не могла осмотреть замок, а кто мне запрещал взглянуть на сад и окрестности?
Я легко нашла внутренний двор, на который меня привез Жозеф, но пошла не по разводному мосту, а по крытой галерее, соединявшей главную башню и крыло замка. Пересекла южный дворик и очутилась в парке. Там я не удержалась от мысленного упрека. Картины у Его Светлости в небрежении, чего не скажешь об ухоженном парке.
Вот он, тремя террасами разбитый на склоне горы. На первой - газоны и фонтаны. Весной тут, должно быть, все пестреет цветами. Даже сейчас, осенью, они праздничны и нарядны. По мощеной дорожке я прошла к декоративным деревьям в живой изгороди из самшита и искусно подстриженного тисса - в основном, в форме геральдического трилистника. Как это похоже на Его Светлость! Даже в огороде, занимающем нижний уровень, и то все продумано красиво. Гряды разбиты на аккуратные квадраты и прямоугольники, некоторые отделены друг от друга решетками с вьющимся виноградом. Вокруг - фруктовые деревья, и - никого. Я решила, что работники отдыхают после обеда, потому что даже в это время года солнце палило нещадно. В три часа они опять спустятся в сад и проработают до темноты. Должно быть, их немало - парк содержится в идеальном порядке.
Стоя в тени фруктовых деревьев, я вдруг услышала чей-то оклик:
- Мисс! Мисс!
Оглянувшись, я увидела бегущую ко мне Женевьеву.
- Я заметила вас из окна, - выпалила она, взяв меня за руку и показав на замок. - Видите, вон из того, на самом верху… Это моя комната. Детская.
Она состроила рожицу. До сих пор Женевьева говорила по-английски.
- Я выучила это наизусть, - пояснила она, - специально, чтобы вам доказать. Теперь давайте перейдем на французский.
Сегодня она была другой - доброжелательной, хотя немного проказливой, и вопреки всем ожиданиям выглядела так, как и положено выглядеть хорошо воспитанной четырнадцатилетней девочке.
- Как хочешь, - согласилась я по-французски.
- Я бы с удовольствием поговорила на английском, но ведь вы сказали, что я его не знаю.
- У тебя сильный акцент, но зато хороший словарный запас.
- Вы случайно не гувернантка?
- Нет.
- Напрасно. У вас бы получилось. - Она засмеялась. - И не пришлось бы ничего выдумывать, чтобы сюда приехать.
- Я собиралась прогуляться, - ледяным тоном произнесла я. - До свидания.