В целом это был обыкновенный провинциальный прием. Отличался он только тем, что проведен был на той самой смотровой площадке, в беседке на крыше замка, да и столы ломились от закусок, и когда гости уселись за трапезу, каждый не уставал нахваливать хозяйку, повара, закуски, осетрину, копченых перепелов, зайца в белом вине, и фуагра. А когда подали торт, гости и вовсе были в полном восхищении. Настоящее чудо кондитерского искусства было выполнено в виде замка, напоминавшего усадьбу Федяевых, и на вкус оказалось великолепным.
В двенадцатом часу гости стали разъезжаться, и Петруша усадил Дашу в коляску, где Никита уже с нетерпением её дожидался. Тронув поводья, Никита обернулся и посмотрел на неё.
- А я тебе гостинец стащила, - на порозовевших от шампанского щеках появились ямочки, - держи!
Даша кинула Никите яблоко, большое, румяное, Никита поймал его и с хрустом откусил.
- Ну и на том спасибо, барышня, почитай шесть часов вас дожидаюсь, сытная закуска. Как повеселились? Как Петр Николаевич? - В голосе Никиты проскользнула нотка ревности. Они отъехали совсем недалеко от усадьбы Федяевых. Дорогу освещала луна, звездное небо, невероятно красивое, глубокое развернулось над их головами.
- Ревнуешь? - Расхохоталась Даша, - хорошо Петр Николаевич, очень галантный кавалер! Останови, Никитушка, у меня голова кружится от шампанского!
Никита остановил коляску и повернулся к Даше. Провел рукой по её щеке и дотронулся губами до её губ, потом еще и еще. Даша робко отвечала ему. Он стал осыпать её легкими нежными поцелуями, сменившимися долгим, который, казалось, наполнял их друг другом.
- Даша…Дашенька, любимая моя….Никита уже не мог контролировать себя, руки сами расстегивали корсет её платья. Он целовал её в губы, в шею, он желал её и чувствовал, что она тоже желала его.
- Никита, подожди! - Даша пришла в себя. - Подожди, хороший мой! Ну, нельзя так!
Он взял её руки в свои, поднес к губам, и увидел, как дрожат её тонкие пальцы. В лунном свете она казалась недосягаемо красивой, он внезапно осознал всю глубину пропасти, разделявшую их.
- Я знаю, что мне нельзя даже думать о любви к тебе. Ты - дочь моего хозяина. Дмитрий Алексеевич с детства не забывал мне указывать на моё место. Я никогда не испытывал того, что чувствую сейчас. Я точно знаю, что люблю тебя, и точно знаю, что у этой любви нет будущего. Я не могу жить, дышать без тебя. Я не мальчик! Я хочу, чтобы ты была моей, мне не нужен никто больше, и не будет нужен! Даже если прогонишь - век не смогу тебя забыть… Ну, не молчи!
- Я тоже… Я тоже никогда так прежде не чувствовала. И ты для меня тоже как глоток чистого воздуха. Я люблю твои глаза, твой запах, твои руки. Твой голос сводит меня с ума. Я не знаю, люблю ли я. Я только знаю, что живу и дышу, пока живешь и дышишь ты. И я… я не знаю, что с этим делать.
Никита поднял её подбородок и еще раз нежно поцеловал, потом обнял за плечи и тронул поводья.
* * *
Утро субботы выдалось на редкость прохладным за последние дни и туманным. Даша проснулась от аромата полевых цветов, открыла глаза и увидела их на подоконнике. Она вспомнила вчерашний вечер и поцелуи Никиты. Он должно быть в каминной, за стеной. С такой охраной ей вовсе не страшно, да и ночь прошла спокойно. Ей очень хотелось побыть с Никитой наедине, и внезапная идея осенила её. Она вскочила, и как была в своей тонкой ночной сорочке, кинулась в уборную. Вылетев в каминную, Даша буквально налетела на Никиту, который вначале оторопел от её вида, а потом, пользуясь тем, что никого нет, схватил её в охапку и закружил по комнате. Потом нежно поцеловал в губы.
- Пусти! Пусти вдруг Улька войдет.
Едва Никита отпустил её, и она успела прошмыгнуть в уборную, как вошла Ульяна. Видно было, что она провела бурную ночь - губы были красными, воспаленными, на шее виднелись следы страстных поцелуев, глаза слипались, она зевала во весь рот.
- Ульяна, халат принеси! - Даша выглянула из ванной. - Никита, подожди меня на кухне, мы сейчас завтракать придем.
Никита разочарованно, словно пропустил какое-то зрелище, развернулся и вышел из комнаты.
- Где ты была всю ночь? Опять с Федькой гуляла?
- Ой, барышня, какой он! Руки сильные, как обнимет, как поцелует! У меня ноги тут и подкашиваются.
- Смотри, Улька, как бы греха не случилось! - Даша пристально посмотрела на Ульяну. Та потупила глаза и покраснела.
- Что! Уже случилось?!
Ульяна засопела и пустила скупую слезу.
- Эх, Улька, Улька! Как же ты так!
- И не знаю барышня, как случилось. Федька медведь! Я и понять ничего не успела!
- Ну, всё, позови его сюда, прикажу ему всыпать…
- Не надо, барышня! Люблю я его! Не надо! Он жениться обещал!
- Смотри ка ты, как он собой распоряжается! - Даша была вне себя. - А хозяева ему уже разрешили, или он без моего разрешения жениться собрался?! Ну да бог с тобой, давай одеваться, да к завтраку пойдем - дел сегодня много. Беги, Федору скажи, пусть через час коляску подаст - в город поеду. Одевшись в белоснежную, легкую, крахмальную блузу и нарядную темно зеленую юбку и заколов в косу заколку с изумрудами Даша выпорхнула из комнаты и направилась на кухню.
На кухне было светло и уютно, пахло пирогами с вишней и свежим молоком. На печи пушистый кот Васька растянулся на покрывале на спине и спал, раскинув лапы, видимо чувствуя себя в полной безопасности. Марфа с Порфирием ворчали друг на друга, Ли уже сидел за кухонным столом на своей подушечке. Никита в белой домотканой рубахе держал в руках кружку молока. Марфа поставила на стол блюдо с пирогом, взяла большой нож и резала его на кусочки. Даша взяла кружку с молоком из рук у Никиты и пригубила, хитро поглядывая на него.
- Никита, ярмарка еще два дня будет! Поедем сейчас! Хочу купить кое-что.
- Извольте, Дарья Дмитриевна, отчего ж не поехать, - Никита озорно подмигнул ей и взял кусок пирога с блюда, - только уж давайте поедим сначала, а то бог знает, когда в следующий раз придется! - он весело рассмеялся и Даша улыбнулась ему, на её щеках снова появились ямочки..
- Обжора! Всегда был обжорой, помнишь в детстве, когда маменька меня есть заставляла, а я не хотела, ты меня частенько выручал - особенно с кашей!
Никита смотрел на неё с нежностью и грустью. Такая красивая, такая волнующая! Он вспомнил, как она выпорхнула утром в прозрачной ночной сорочке и попала к нему в объятья - теплая, сонная. Волна желания опять охватила его, он опустил глаза и попытался сосредоточиться на куске пирога. Марфа искоса глядела то на Дашу, то на него.
- Куда это вы спозаранку?! Да еще вдвоем, где это видано, нет. Голубушка, только не это, вон, Порфирий с утра едет в город, у портного заказ забирать, он может и вас, Дарья Дмитриевна отвезти куда скажете, да и купить чего велите.
- Нет, Марфа, у портного заказ мы сами заберем, а на ярмарке мне Никита нужен. Так понятно? Порфирий, ты же не против?
Порфирий облегченно вздохнул:
- Не против, барышня, не против, - мне сегодня, признаться, не с руки ехать было бы, в конюшне две кобылы ожеребиться собрались, Федьке без меня не управиться, да и в поле надо выехать - жатва! Ну что ты, мать, в самом деле, тебе ж вчера все понятно объяснили.
- Вот и чудно! Поехали, Никитушка!
Погодите, барышня! - Марфа. Насупившись, достала из кармана передника стопку писем, - вот, тут от батюшки вашего, Порфирию, Вам и господину Ли.
Даша вскрыла конверт, достала лист бумаги, испещренный крупным каллиграфическим подчерком. Батюшка сообщал, что жив, здоров, дела в Любляне идут хорошо, возлагал на Дашу большие надежды. Также сообщал, что тетушке гораздо лучше и обещал приехать через месяц, аккурат к Дашенькиным именинам, чтобы отпраздновать, как положено, оформить бумаги по вступлению в наследство и заодно повидаться с соседями и друзьями. Также особо прописал, что не велит выкидывать фортели и прикидываться современной и свободной, дескать в провинции никто не поймет, - это не Европа и опозориться на весь свет можно одним неловким словом или движением.
- А у тебя что, Ли?
- Однако Дмитрий просит, чтобы я был у него не позже чем через неделю. Покидаю тебя Дашенька, завтра надо бы выехать.
- Как жалко! Что ж я буду делать без тебя?
- Ничего, Дашенька, как-нибудь уж потерпи. Дома все-таки!
Через час коляска, запряженная двойкой серых в яблоках лошадей, уже весело катилась к Задольску.
Торговая площадь Задольска в ярмарочные дни заполнена до отказа. Снедь, одежда, хозяйственная утварь, кругом толпа, пестрая и разношерстная. Одним словом, русская ярмарка - не такая конечно как в Москве, Нижнем Новгороде, или любом другом большом городе, но все равно раздольная, широкая и шумная. Со всех окрестных деревень свозят свой товар крестьяне, в надежде продать его и хорошенько подзаработать. Горожане сильно отличаются от деревенских и одеждой и повадками. Деревенские редко приезжают купить что-то - больше продать, одеты обычно в домотканые рубахи и штаны, бабы в широких сарафанах, и нарядных косынках. Горла своего не жалеют, поэтому и шум стоит вокруг несусветный. Среди городских больше покупателей, однако, есть и продавцы, - торгуют скобяными изделиями, одеждой, готовыми продуктами. Одеты так, что городского щеголя, даже если он работяга с суконной фабрики, легко отличить от деревенского мужика.
Даша с Никитой оставили коляску у входа на ярмарочную площадь, глаза у Даши разбежались.
- Пойдем! Вон туда пойдем! - Она потянула его за рукав. Напротив, за прилавком стоял тучный мужик и торговал готовой одеждой.
- Вот ту рубашку! Белую, шелковую, и костюм, летний, вон тот, - она подтолкнула Никиту к прилавку, - и чтобы размер его был.
Мужик покачал головой:
- Рубашка, барыня, подойдет, а вот костюмчик - на такие плечи костюмчика не сыскать мне, разве что штаны на него найдутся. - Он забормотал про себя. - Вздумалось барыне поиграться, дворню в городское одевать, - и тут же, улыбнувшись во весь рот и низко кланяясь, залебезил:
- Пожалте-с, барыня, восемь рубчиков, штаны и рубашка. Вот туфли-с если хотите - как раз на вашего слугу - будет совсем городской! - Он ехидно рассмеялся.
Даша рассчиталась с продавцом и взглянула на Никиту. Тот, молча, сжав кулаки, наблюдал за происходящим, затем сквозь зубы процедил:
- Стесняетесь меня, барышня, одежда моя вам не по нраву. Зачем сюда привели?
- Нет, ну ты что? Это ж костюм! Маскарад, понимаешь?! Я с тобой везде хочу побывать, а в твоем тебя и в половину мест не пустят, смотри, в этом ты - чистый горожанин, никто и не догадается.
- Ну… коли так, - ладно.
- Пошли, в коляске переоденешься, только еще вот пройдемся здесь по рядам немного. Пытаясь протиснуться сквозь толпу к коляске, Никита вывел Дашу к проходу, который вел к небольшому деревянному сараю. Даша обратила внимание, что там собралась знать, и толпились деревенские.
- Пойдем, посмотрим, что там!
- Лучше вам барышня на это не глядеть.
- Это почему.
- Торговля там, крепостных продают.
- Погоди, так ведь запрещено ж на ярмарках людьми торговать! За это ж на каторгу можно.
- Так ведь они в открытую и не торгуют. Дворня в сарае, купец в конторе на площади, а показывать товар им никто не запретит.
- Никита! Они все равно торгуют людьми на ярмарке, это запрещено законом по всей России.
- Эх, кабы это в Москве или Петербурге было, а у нас тут городовой каждому кум и каждому сват, все шито да крыто.
- Ясно! Но этого так оставлять нельзя!
- Ничего не поделаешь, так уж тут устроено. Бунтовать себе дороже.
Переодевшись в коляске, Никита стал похож на других Задольских парней и отличался только, разве что, своей загорелой кожей и несвойственной для горожанина шириной плеч. А так его вполне можно было принять за мастера с суконной фабрики, нарядившегося в честь выходного дня и прогуливающего свою барышню. Даша вынула изумрудную заколку из волос, спрятала её и сунула Никите в карман кошелек, весело залившись смехом, она прощебетала:
- Ну вот! Теперь меня от горожанки не отличить, а ты меня везде води, и всем угощай! Мороженного хочу!
Часы летели незаметно. И в кофейне и на ярмарке, и в тени сквера, Никита не мог отвести глаз от чуда, которое, казалось, было так близко и на самом деле было так недосягаемо. Они тайком целовались в тени той самой плакучей ивы, и Никите казалось, что ему пятнадцать лет, так сладко ныло сердце, так пьянили его запахи летнего сквера и Дашины поцелуи. Услышав звон вечернего колокола, они стремглав бросились к коляске, вспомнив о заказах у портного. Едва успев к закрытию, Даша осмотрела готовый заказ и приказала обмерять Никиту. Заказав ему несколько костюмов и забрав готовый товар, они тронулись в обратную дорогу. Никите вновь пришлось переодеваться в коляске, чтоб деревенские не засмеяли "пана", как он выразился. Даша, взяв у него поводья, и делано отвернувшись, искоса подглядывала за процессом, и дух её захватывало от его широкой смуглой спины, крепких рук. Она удивлялась сама себе, - откуда у воспитанной барышни, которой прививали любовь к нежным избалованным маменькиным сыночкам с белой кожей и тонкой костью, такая страсть к крепкому мужскому телу, широким плечам и мускулам. Темнело, когда коляска подъехала к Зеленому хутору. Порфирий, уставший, с растрепанными седыми волосами, но вполне счастливый вышел их встречать.
- Ну, все, барышня, разрешились обе, двое жеребят у нас теперь еще. Таких арабов поискать и в самой Москве надо.
- Ну, слава богу, Порфирий, ну спасибо тебе - сегодня же батюшке отпишу, пошли кого-нибудь, попросить Марфу, пусть ужин подает, а мы с тобой пойдём. Посмотрим на них.
* * *
Ульяна дрожала как осиновый лист, пробираясь сквозь лесную чащу к заброшенной избушке. Скоро вечер, а места здесь опасные. Вон на барышню волк напал. И где эта избушка. Федор сказал прямо по тропинке вглубь леса от трех берез ходьбы меньше часа. Она шла, казалось, уже целую вечность, воздух сгущался в сумерках, словно чернила, ей было очень страшно.
- А вот и ты, красавица моя.
Ульяна вздрогнула, когда Федор вышел из-за дерева и подхватил её на руки.
- Ну что, синеглазая, испугалась, - тряхнув русыми кудрями он захохотал.
- Пусти, медведь, чуть душу богу не отдала!
- Ну не отдала ведь, ты сделала, как я просил?
- Все сделала, смотри, Федька, не обмани, ты сказал, что выкупишь меня.
- Выкуплю, красавица, вот барин приедет, и сразу выкуплю!
- А почему у барина, разве у барышни нельзя?
- Можно и у барышни, да только видно придется у барина, - он захохотал и закружил Ульяну на руках.
- Не пойму я тебя, Федечка, ну что ты делаешь, ну полно!
Федор, одной рукой зажав ей руки за спиной, а другой, развязав завязку на блузке, прижал её к огромному развесистому дубу, и принялся целовать в губы. Развязав блузу до пояса, он уложил девушку прямо на тропинку. Ульяна отдавалась ему, казалось, и телом и душой.
- Ах ты красавица моя, я такой горячей еще не видел, хорошо ли тебе со мной? - Федор с силой сжимал в объятиях хрупкую девушку, - вижу что хорошо! Моя, слышишь, только моя!
- Ох, Федечка, люблю тебя, хороший мой, люблю!
Федор перевернулся на спину. Он все-таки добился её! А какая неприступная была, и не смотрела в его сторону. А теперь стоит ему прикоснуться - мягче воска становится.
- Ну, красавица моя, отдышалась? - Федор с улыбкой смотрел в её глаза, - пойдем, надо дело закончить. Он поднял её с земли и оглядел её полуобнаженную фигуру.
- Красавица моя! Ну какая же ты у меня ладная!
Внезапно он помрачнел, в глазах сверкнула молния, он схватил её за косу, намотал её на руку и прижал Ульяну к дереву.
- Только попробуй на другого кого посмотреть! Убью! Слышишь?!
- Пусти, дурак, больно! Да с чего ты взял, что я на других буду смотреть?!
- Знаю я такую породу, на передок слабые, - любой слово ласковое шепнет, сразу хвостом вертеть начинаете, а уж если под юбку кто влезет - тут и ноги подкашиваются, и обмякла вся, готова с любым…
- Да бог с тобой, Федечка, любимый мой, мне кроме тебя не нужен никто!
Федор отпустил косу и поцеловал её в губы:
- Смотри, Улька, я за тебя любого жизни лишу, а тебя за измену, слышишь, и тебя и его и себя!
- Полно тебе, - Ульяна, раскрасневшаяся, была настолько хороша, что Федор не мог отвести от неё глаз, - Лучше расскажи, что за дело и зачем ты велел барышне ту корзинку отнести.
- Не надо тебе лишнего знать. Подарок, понимаешь, просто просили передать подарок. Мне за то большие деньги обещаны были, столько, что хватит и меня и тебя выкупить.
- Так ты со мной только из-за тех денег, - Ульяна делано отвернулась, надув губы.
- Полно тебе, красавица, - ради тебя все это, только ради тебя. Ты замуж за меня пойдешь? - он схватил её в охапку.
- А ты меня хорошенько попроси!
- Это еще как?
- На колени стань, - Ульяна засмеялась, - Как королеву попроси!
Федор отпустил её и встал перед ней на колени, развел руки:
- Ну вот, я на коленях перед тобой! Королева моя! Пойдешь замуж за меня?
Ульяна, горделиво повернувшись, пошла было по тропинке от него, потом развернулась, засмеявшись, подбежав, обняла его и поцеловала в губы:
- Пойду, дуралей, конечно, пойду, только у барышни разрешения надо попросить
- Теперь мне твоя барышня не указ.
- Ты меня пугаешь! Что ты задумал!
- Много будешь знать - скоро состаришься. Он потащил её за собой в глубь по тропинке.