- Товарищ Сталин, вы так прекрасно ладите с детьми. Она запомнит эту встречу на всю жизнь. Не могу найти слов, чтобы поблагодарить вас за доброту и снисходительность к Снегурочке. - Со вздохом облегчения она уложила дочь в кровать, и девочка тут же уснула.
Когда Сашенька вернулась в гостиную, она что-то несла. Сталин взглянул на ее руки.
- Товарищ Сталин, примите это в знак нашей благодарности за ту честь, которую вы оказали, приехав к нам в гости, и в знак огромной благодарности за ваше терпение по отношению к нашей дочери. Позвольте подарить свитер для вашей дочери Светланы.
- Она протянула ему кашемировый свитер, как раз впору тринадцатилетней Светлане Сталиной.
- Откуда он? - холодно поинтересовался Сталин.
Сашенька сглотнула. Свитер был привезен из Парижа. Что же ей ответить?
- Он привезен из-за границы, товарищ Сталин. Я очень горжусь продукцией нашей советской промышленности, которая намного лучше любых заграничных товаров, но это всего лишь свитер.
- Лично для себя я бы ничего не взял, - ответил Сталин, - но поскольку именно Светлана руководит страной, я приму этот подарок для нее.
Все засмеялись; Сталин встал.
- Ладно, кто едет в кино? Хочу еще раз посмотреть фильм "Волга-Волга".
Оказалось, почти все, за исключением Сашеньки, которая обязана была присматривать за детьми, и товарища Менделя, который сказал, что слишком устал и плохо себя чувствует, чтобы ехать в кино. Мужчины погрузились в машины и отправились назад в Москву, в кинозал Большого Кремлевского дворца. Сталин поцеловал Сашеньке руку и снова отпустил комплимент ее платью. Оказавшись на улице, он принюхался:
- Это розы пахнут? Вы выращиваете розы. И жасмин. Я люблю розы. - Потом, тяжело ступая в окружении важных грузин и юношей в белых костюмах, он направился к ожидающим автомобилям.
Игнатишвили распахнул для него дверцу.
Ваня, взобравшись в одну из машин, помахал жене на прощание, воодушевившись, что его впервые взяли в свиту генсека.
- Я скоро вернусь, дорогая! - выкрикнул он.
Берия поцеловал ее в губы своими мясистыми, налитыми кровью губами.
- Вы ему нравитесь, - произнес Берия с сильным мингрельским акцентом. - Прекрасный прием. Хозяин знает толк в женщинах. Вы и мой типаж тоже!
Последним ушел Сатинов, оглядевшись вокруг, чтобы удостовериться, что начальство расселось по машинам.
Хлопнули двери, взвизгнули тормоза, облака выхлопных газов и пыли поднялись над залитым лунным светом садом, взревели двигатели "бьюиков" и ЗИСов, водители ударили по газам, машины пошли юзом.
- Ух, Сашенька! - вздохнул он. - Да здравствует подушконизм! Поцелуй девочку за меня, маленькую волшебницу!
Сашенька устало поцеловала Сатинова на прощанье. Потом он запрыгнул в последнюю машину и унесся прочь.
Молодые люди в белых костюмах куда-то исчезли.
Оставшись одна на веранде, Сашенька посмотрела на небо. Начинало светать. Неужели ей все это приснилось? Сашенька пошла в дом, заглянула в детскую.
Карло спал без задних ног, но он сбросил с себя пижаму и лежал совсем голенький в ногах кровати.
На его теле еще остался младенческий пушок, и он прижимал к себе плюшевого кролика. Сашенька покачала головой и поцеловала его атласный лобик.
Снегурочка спала как ангелочек в розовой спальне, ее руки разметались по подушке, которая лежала у нее под головой. Ее благословленная подушка-думка покоилась у нее на голой груди.
Сашенька улыбнулась. Даже товарищу Сталину понравилась Подушка. Какая странная ночь!
8
Сталин сидел на среднем сиденье - между передним и задним - нового ЗИСа. На заднем расположились Берия с Игнатишвили, рядом с водителем - начальник охраны Власик. Остальные в других машинах.
- Товарищ Сальков, в Кремль, пожалуйста, - велел Сталин.
Он знал имена, социальное происхождение и семейное положение всех своих телохранителей и водителей, всегда был вежлив с ними. Они отвечали ему собачьей преданностью. - Поедем по Арбату.
- Слушаюсь, товарищ Сталин, - ответил водитель.
Сталин закурил трубку.
Они промчались по проспекту, вдоль берез и елей, выехали на Можайское шоссе, свернули на Дорогомилово.
- Сашенька - хорошая советская женщина, - спустя какое-то время сказал он Берии. - Как думаешь, Лаврентий? И Палицын хороший работник.
- Согласен, - ответил Берия.
Машины сопровождения уже были на Бородинском мосту - каменные возвышения, колоннады и обелиски, - подъезжали к Смоленской площади.
- Эта Сашенька хорошо танцует, - задумчиво заметил Игнатишвили, который не был политиком, жил лишь спортом, едой, лошадьми и девушками.
- И к тому же хороший редактор, - пошутил Сталин, - хотя ее журнал трудно назвать серьезным изданием. Но очень важно знать, как вести хозяйство. Советской женщине должны быть известны подобные вещи.
Они неслись по Арбату.
- Но какая семья! Она до сих пор не избавилась от своего буржуазного происхождения - ты знал, что она училась в Смольном? Однако не стала докучать нам лекциями, как жена Молотова. Ведет хозяйство, печет пироги, растит детей, работает на благо партии. Она "перековала" себя в достойную советскую женщину.
- Согласен, товарищ Сталин, - подтвердил Берия.
- Я уже в десятый раз буду смотреть фильм "Волга-Волга", - сказал Сталин. - Но каждый раз это для меня как праздник! Я знаю его наизусть!
- Я тоже, - ответил Берия.
По широким пустым проспектам они подъезжали к Кремлю в окружении автомобилей охраны. Впереди замаячили кроваво-красные башни древней крепости, ворота медленно распахнулись, готовясь их проглотить.
Светофор горел зеленым. Караул отдал честь. Шины взвизгнули на брусчатке мостовой.
- Сквозь эти ворота входил сам Иван Грозный, - тихо проговорил Сталин. Он жил в Кремле уже более двадцати лет - дольше, чем в родительском доме, дольше, чем в семинарии.
Сталин посмотрел на Берию, сидевшего с закрытыми глазами.
- Скажи, Лаврентий, - громко проговорил он, указывая своей трубкой, и Берия, вздрогнув, проснулся. - Где Сашенькин отец, капиталист Цейтлин? Я помню, мы его "отрабатывали". Он все еще в тюрьме или его расстреляли? Можешь выяснить?
9
- Мне понравилась статья "Как танцевать фокстрот", - призналась Сашенька, занимая свое рабочее место.
Прошло два дня, она сидела в своем кабинете на Петровке, в редакции "Советской женщины". Тут на стенах висели портреты Сталина, Пушкина, Максима Горького; на столе стояли фотографии Вани в форме во время последнего первомайского парада, снимки Снегурочки и Карло, серый телефонный аппарат и очень маленький серый сейф, в самом углу стола. Размер сейфа, количество телефонов и качество портрета Сталина - признаки власти. Это не был кабинет большого начальника.
- Мы должны развлекать наших читательниц, товарищ редактор, - сказала Клавдия Климова, ее пучеглазая заместительница, которая одевалась в отвратительные саваны Мосшвейпрома. - Но разве не должен журнал считаться с классовым происхождением фокстрота?
Сашенька была мастерицей играть в подобные игры: она сама была глубоко идейной и серьезно относилась к задачам, поставленным перед журналом.
Может, у Сашеньки и не прошло головокружение от Первомая, но правила она знала твердо: никогда не обсуждай руководство, а тем паче самого генсека. Тем не менее она надеялась, что слухи о ее приеме просочатся в редакцию. Она хотела, чтоб Клавдия и три редактора отделов узнали, кто приезжал к Палицыным на дачу! В конце концов, товарищ Сталин одобрил журнал и ее работу - почему бы не рассказать все коллегам? Несколько раз у нее чуть не сорвалось с языка, но она прикусила его… "Вернемся к фокстроту и джазу".
- Все согласны с заместителем редактора? Ставлю на голосование. - Все пятеро подняли руки. - Мы можем опубликовать следующую статью о джазе как выражении протеста американских негров против капиталистического гнета. Клавдия, ты сама напишешь или кому-то поручишь? А снимки? Мы разместим снимок профессионального танцора или пошлем фотокорреспондента в "Метрополь"?
Редколлегия согласилась разместить снимок профессионала: в "Метрополе" иногда встречаются чуждые элементы. Наконец они решили все вопросы.
Летучка была закончена. Сашенька вытащила "Герцеговину Флор" и прикурила от зажигалки. Она предложила всем сигареты. Остальные четверо тоже закурили.
- Знаете, Утесов и Цфасман на праздники играли у нас на даче.
Сашенька была не в состоянии удержаться и не похвастать хоть чуть-чуть.
Повисло неловкое молчание, Сашенька тут же пожалела о сказанном.
- Они дадут журналу интервью? - спросила Клавдия.
- Ну, тогда, при сложившихся обстоятельствах, я не могла просить, - сказала Сашенька, выпуская струйку голубого дымка.
- Но я над этим подумаю.
Раздался стук в дверь, вошла секретарша Сашеньки, Галя.
- Вас ожидает автор.
- Ему назначено?
- Нет, но он очень самонадеян. Он говорит, вы знаете, кто он, и хочет извиниться.
В боку у Сашеньки закололо, как будто она взбежала на гору.
- Вероятно, это писатель Беня Гольден, - произнесла она. - Какая наглость! Очень невоспитанный человек. Галя, скажи ему, что у меня нет времени.
- Беня Гольден? - переспросил Сашенькин коллега, Миша Кальман, кладя портфель на стол и затягиваясь. - Он напишет статью для журнала?
- Откуда вы его знаете? - спросила Клавдия, выпучив глаза. Она не двигалась с места, а когда затягивалась, раздавалось чмокание.
- Я с ним не знакома. Но он приезжал к нам на дачу на праздники.
- Наверное, устраивали большой прием, - заметила заместитель редактора, одетая в бесформенный грязно-коричневый сарафан. - Утесов, Цфасман, теперь еще и Гольден.
Сашенька пожалела, что похвасталась гостями. Она повернулась к Гале.
- Я не желаю с ним встречаться. Он должен договориться о встрече. Кроме того, я слышала, что он исписался: за два года не выдал ни строчки. Галя, передайте ему, пусть уходит.
- Хорошо, товарищ, - ответила Галя.
- Нет, подождите! - воскликнул высоким растерянным голосом Миша Кальман.
Галя повернулась, собираясь выйти.
- Передай ему, Галя, - настояла Сашенька, Галя направилась к двери.
- Подожди! - заявил Кальман. - Я поклонник его творчества. Нашему журналу так редко выпадает возможность сотрудничать с писателями его калибра! Нельзя упускать такую возможность!
Выпуклые, как у большого красного рака, глаза Клавдии вытаращились на Сашеньку.
- Неужели вы позволите личному возобладать над общественным? - удивилась она.
Сашенька почувствовала, что опасно переигрывает в своей неприязни. Искупавшись в величии самого Сталина, она внезапно почувствовала великодушие. Кроме того, может, она слишком близко приняла все к сердцу?
Может, Беня не такой уж и негодяй?
- Подожди минутку, Галя, - наконец сказала она.
Галя, хихикая, остановилась.
- Товарищи, нам необходимо решить, действительно ли мы хотим, чтобы он написал статью в "Советскую женщину".
Клавдия заметила, что Гольден вместе с Эренбургом и Бабелем был членом советской делегации на Конгрессе писателей в Париже в 1936 году. А в 1937 году принимал участие в мероприятиях, посвященных столетию со дня смерти Пушкина.
- Его рассказы невозможно забыть, - сказал Кальман, крутя на пальце свои седые локоны. Сашенька вспомнила, что некоторые видные военные, с которыми Беня общался, были разоблачены как враги народа и расстреляны в 1937–1938 годах. Его заступник Горький умер, многие писатели были осуждены.
- Но что написал Гольден за последнее время? - спросила она.
- Может, это своеобразный протест против партии? Или это указание культсовета со Старой площади?
- Я позвоню Фадееву, - ответила Клавдия. - И в Центральный комитет, в культаппарат Жданова.
- Предложение принято. Клавдия, о чем бы вы хотели, чтобы он написал?
- Например, о бисквитной фабрике "Большевик", которая изготовила самое большое в мире шоколадное печенье в форме танка на день рождения товарища Ворошилова. Гольден мог бы поговорить с рабочими и выяснить, как коммунистическая смекалка помогла им создать из печенья дуло пушки…
Фабрика "Большевик" гремела на страницах журнала, однако Сашенька нахмурилась, когда представила, что скажет Беня о статье про печенье, его форму и размер…
- Или, может, о танцах? - предложила Клавдия. - Под моим непосредственным руководством.
- Товарищ, вы сами предлагали куда более интересные темы, - ответила Сашенька. - Помните заседание нашего женсовета? Вы предложили статью о детдоме для детей врагов народа!
- Это животрепещущая тема классового исправления и перековки личности, - подтвердила Клавдия.
- Это как раз тема для серьезного писателя. Мы отведем под это целый разворот, пять тысяч слов. Я слышала, что детдом - отличное место, что многих детей усыновили советские семьи. Что ж, товарищи, стоит мне просить его написать очерк о детском доме им. Ф. Э. Дзержинского, где воспитываются дети изменников Родины?
Сашенька почувствовала усталость. Было уже семь вечера, а Карло проснулся в шесть утра и залез к ней в постель. За окном Москва окрасилась багрянцем летнего вечера. Несмотря на пятилетний план и здания, где вовсю кипела работа, было что-то в этой сцене старомодное. Улицы были пустынны, машины редки. По Петровке неслась конная повозка с овощами.
- Спасибо, товарищи! Решение принято. - Ее коллеги покинули кабинет. - Галя?
- Окончательный приговор, товарищи? - пошутила Галя, высовывая голову из коридора.
- Пригласите его, а сами можете идти домой.
Минуту спустя Беня Гольден уже стоял у Сашеньки в кабинете.
- Я не могу разговаривать в этом пропахшем чернилами бюрократическом морге! - воскликнул он своим скрипучим голосом. - На улице так хорошо, что хочется петь. Идемте со мной!
Уже намного позже, когда у нее было достаточно времени, чтобы прокрутить в голове эти мгновения, Сашенька поняла, что с этого все и началось: она пошла с ним к лифту, удары сердца гулко отдавались в ушах, потом остановилась.
- Беня, я кое-что забыла у себя на столе. Надо забрать. Извините!
Она оставила его в коридоре и побежала в свой кабинет. Прикоснулась пальцами к губам, посмотрела на свой стол, на фотографии Вани и детей, на телефоны, на гранки, - на все, что было для нее дорого. Она уверяла себя, что этот индюк не принесет ей ничего хорошего. Он груб, неотесан и лицемерен, он даже не член партии и ничего не боится, хотя стоило бы. Ей не следует идти с ним.
Потом, полностью отдавая себе отчет в том, что происходит, однако не в силах остановиться, она повернулась и пошла назад - туда, где ждал ее Беня Гольден.
10
- Это одно из тех редких мгновений, когда никто не знает, где мы, - сказал Беня Гольден, когда они гуляли по Александровскому саду вдоль красных стен Кремля, которые устремлялись вверх и вонзались в розовое небо.
- Знаете, иногда вы кажетесь мне таким наивным для писателя, - живо ответила Сашенька, вспоминая его глупые реплики в разговоре на даче. - Мы оба довольно известные личности и гуляем в самом известном городском парке.
- Это правда, но за нами никто не следит.
- Откуда вы знаете?
- Я никому не говорил, что иду к вам, я никому не говорил, что приглашу вас на прогулку по Москве. Я шел домой к жене, а вы собирались к мужу. Поэтому нет причин за нами следить. Ваши коллеги искренне считают, что мы обсуждаем статью у вас в кабинете. Если бы органы поинтересовались, то решили бы, что мы, как обычно в это время, идем по домам.
- Но мы же туда не идем!
- Именно, Сашенька, если разрешите вас так называть. В любом случае, в кепке меня никто не узнáет. - Беня надвинул свою кепку и низко наклонил голову.
- Теперь вас точно узнáют, - заметила она, глядя на ниспадающие пряди его белокурых волос.
- Оглядитесь вокруг. Сегодня в парке гуляет вся Москва. Неужели вам никогда не хотелось избавиться от своих обязанностей? Хотя бы на час.
Сашенька вздохнула.
- Всего на час.
Успокаивающий легкий ветерок ласкал ее кожу, забирался под белое платье, надувая и колыша прохладный хлопок, - она чувствовала себя парусом на ветру. Гольден шел быстро, говорил еще быстрее, она едва поспевала, чуть ли не бежала за ним на своих высоких каблуках.
Она задумалась о долге. У нее был муж, обычный, работящий, успешный, и двое подвижных веселых херувимов - воплощения здоровья и счастья. Им принадлежали две квартиры, дача, огромные апартаменты в розовом здании на Грановского, известном как пятый Дом Советов. Имелась и прислуга: Каролина - няня и кухарка в одном лице, садовники, шофер. Были Ванины родители, которые жили с ними в одной квартире и требовали постоянного внимания, особенно Ванина мать, которая весь день сидела во дворе и сплетничала слишком громким голосом. Она подумала о престижной и ответственной должности мужа, о своей работе в женском комитете и парткоме.
Все много работали: нависла угроза войны, необходимо было построить новое социалистическое общество; все пережили трагедию и горечь утрат, многих поглотили волны революции.
Сегодня, как почти всегда, Ваня будет работать всю ночь до рассвета - большинство так работает, а спят, когда спит генсек. Ваня рассказывал ей, что они просто сидят за своими письменными столами и ждут, когда по вертушке передадут: "Генсек только что вышел из кабинета и поехал на "ближнюю дачу"".
Сейчас происходило что-то важное. После Мюнхена Сталин менял свою внешнюю политику и своих министров.
Это должно было отразиться на положении в Европе, но это также касалось и лично Вани: он был одним из тех, кто осуществлял эти перемены в Наркоминделе.
Как всегда, когда он хотел рассказать что-то по секрету, он повел жену в сад на даче.
- Литвинова уволили, назначили Молотова. Я несколько дней буду занят.
Сашенька понимала, что вечером не увидит мужа и не должна об этом никому говорить. А пока за детьми присмотрят Ванины родители в квартире на улице Грановского.
В приливе внезапной беззаботности Сашенька остановилась и закружилась, как ребенок.
- Всего на час. Я могу потеряться всего на один час. Какая отличная мысль!
Ее слова прозвучали слишком нелепо, совсем на нее не похоже, она жалела, что произнесла их.
- Вы вступили в партию еще до революции, верно, товарищ Песец? - спросил Беня. - И вероятно, привыкли скрываться от охранки. Ну что, за нами следят?
Она отрицательно покачала головой.
- Нет. Наши органы никогда не были так искусны в слежке, как шпики охранки.
- Осторожнее, товарищ редактор! Поспешные выводы! Она видела, что он ее дразнит.
- Кроме того, я чувствую, что могу вам доверять. Клянусь, это так и есть, - сказал Беня. - Неужели иногда не приятно оставить свои заботы и пожить в свое удовольствие, только ради себя, любимой?
- Мы, коммунисты, так никогда не поступаем, - запротестовала она. - Мы, матери, тоже не можем себе этого позволить…
- Ой, бога ради, просто помолчите и делайте что хочется. Время летит так быстро.
Сашенька промолчала, но она была как во сне, почему-то кружилась голова.