Она вновь потянулась к нему, но он высвободил руку из ее пальцев и встал. Этот жест испугал ее больше всего. Настоящее было туманным. Он решил спасать будущее. - Ладно. Сначала мне нужно дать телеграмму. Сегодня ночью соберите детей. Вы можете отослать их из дома в любое время начиная с завтрашнего утра. Или можете дождаться, пока одного из вас арестуют и вы узнаете больше. Тебя завтра направляют в Сталинабад, да, Ваня? Но если тебя арестуют, ты сможешь отправить жене весточку? Я выезжаю сегодня ночью спецпоездом и завтра буду в Тбилиси. Я возглавляю комиссию ЦК и целый месяц проведу на юге. И это настоящая удача, это значит, что я смогу вам помочь. Подробности телеграммой. Это важно: если вас арестуют, мне понадобится некоторое время, чтобы пристроить детей, пока их не начали искать компетентные органы. Ваня, ты понимаешь, о чем я. Выбросьте из головы саму мысль о самоубийстве. Прикройте меня, чего бы это ни стоило, я все сделаю. Теперь пункт первый. Каролина сможет отправиться с детьми в путешествие?
Каролина шагнула из тени.
- Разумеется.
Сашенька посмотрела на эту худую как жердь немку из Поволжья.
- Каролина, ты слышала, о чем мы говорили? Ты все слышала?
Каролина кивнула, снедаемая страхом, Сашенька задавалась вопросом, а не предаст ли их Каролина. Откровенно говоря, они не могли никому доверять.
- Я пойду с этими детьми даже на край света, - сказала нянечка с немецким акцентом.
У Сашеньки навернулись слезы. По неумолимой решительности в глазах Каролины, по сжатым губам она поняла, что няня стала невольной свидетельницей их страданий.
- Тогда иди к нам, - пригласила она. Различия между хозяевами и прислугой были в секунду отброшены, власть спасти (или уничтожить), данная и тем и другим, уравняла их.
- Каролина, - сказал Сатинов. - Ты понимаешь, что происходит. Меня здесь не было. Ваня, Сашенька, последний раз мы встречались за обедом на Грановского, я был с женой. О политике не говорили. Мне ничего не известно о вашей судьбе. Вы должны забронировать для Каролины билеты как можно скорее. Позвоните на станцию, время работает против нас, звоните сейчас, немедленно.
Он положил на стол две метрики.
- Это бумаги на двух сирот из детдома имени Дзержинского. Вы, Каролина, можете ехать по своим документам, но билеты на детей берите на чужие имена. Сейчас на вокзалах и в поездах постоянные инспекции. Сашенька, уничтожь их метрики, не оставляй на даче!
- Куда мне ехать? - спросила Каролина. - Я могла бы забрать их к себе в деревню.
- Это вариант, но вас могут найти даже там, - возразил Сатинов. - По Ростову прокатилась волна арестов поволжских немцев. Сядете на поезд Москва - Баку - Тбилиси, что отходит от Саратовского вокзала. Выйдете в Ростове, там на ваше имя - Гюнтер, я не ошибаюсь? Каролина Гюнтер? - у начальника станции будет лежать записка. Или вас встретит человек. После этого, Каролина, возвращайтесь к себе в деревню. Понятно?
Сашенька отметила, что Сатинов избегает смотреть своим старым друзьям в глаза; он поцеловал ей руку на прощание, совсем как тогда, когда они познакомились двадцать лет назад. С Ваней они обнялись.
Он натянул капюшон и ушел через сад тем же путем, что и пришел. Заскрипели, закрываясь, ворота.
Сашенька была знакома с Сатиновым со времен своей молодости, с зимы 1916 года. Он видел ее у смертного ложа Ариадны, был их лучшим в мире другом. Сейчас их дружбе пришел конец или, возможно, она приобрела другие формы. Из друга он превратился в единственного родного на свете человека. Среди всех их знакомых, среди всех подхалимов и трусов, доносчиков и конъюнктурщиков, у него одного хватило смелости остаться человеком.
- Пойдемте. У нас уйма дел, - заторопилась Каролина, кладя руку Сашеньке на предплечье и сжимая. - Но сперва нужно поесть. На сытый желудок лучше думается.
Она вынесла поднос с козьим сыром, помидорами, бородинским хлебом и нарзаном.
Они не стали зажигать на веранде свет, но накинулись на еду, как будто никогда раньше не ели.
Медленно тянулось время, но сейчас Сашенька чувствовала себя намного лучше: у нее была цель.
Она должна довериться Ираклию Сатинову. Он сказал, что устроит ее детей к "добрым людям", но сейчас у нее разрывается сердце! Она вспомнила, как рожала Снегурочку и Карло в кремлевской больнице на Грановского. Снегурочка была первым ребенком, но роды прошли легче, она появилась, похожая на розового котенка с белокурыми волосенками, а первую ночь проспала на Сашеньке, как маленький лягушонок… Сейчас она без умолку болтала о подушках и бабочках, знала по именам всех советских адмиралов и терпеть не могла яйца - ее от них тошнило, но курятину она любила. Розовый - ее любимый цвет, потом шел зеленый.
Карло необходимо было поцеловать и погладить одиннадцать раз, он просыпался по ночам, его нужно было убаюкивать; он не любил кефир и горбушки. От марципана ему становилось плохо, он собирал кроликов, и во избежание падения уровня сахара в крови ему нужно было давать особое печенье, в жестяной коробочке с изображением Кремля. Он не любил громких звуков, боялся грома, но ему всегда хотелось побывать на новых станциях метрополитена с мраморными холлами и стеклянными куполами, он любил кататься на поездах…
Может, ей написать эти подробности для "добрых людей"? Рассказать? Кому еще об этом знать, как не матери? Сейчас не время для сантиментов, слез, чувства вины. Теперь Сашенька была матерью, которая защищает своих детенышей. Она обязана уберечь их от детдома, который описал Беня. Когда все вещи будут собраны, она сможет насладиться присутствием этих живых сокровищ, немного с ними поговорить.
Потом поплакать, если захочет.
Сашенька не чувствовала вкуса пищи. Сад, казалось, был сделан из картона, жасмин, сирень и жимолость пахли гнилью. Ах, если бы ее пощадили, чтобы она могла заботиться о детях! Ах, если бы они могли остаться с ней! Даже если они будут в безопасности у "добрых людей"…
Позабыт, позаброшен с молодых юных лет,
Я остался сиротою - счастья-доли мне нет!
Никогда еще слова этой старой песни не были такими уместными, такими берущими за душу.
- Ваня, мы все должны обговорить. Возможно, это наша последняя ночь вместе. Что мы им скажем? - выдавила она из себя.
- Чем меньше, тем лучше, - ответил Ваня. - Они должны забыть о нашем существовании. Снегурочка помнит больше, но Карло всего лишь три годика. Он даже…
Больше он не мог говорить. Сашенька схватила Каролину за руку.
- Каролина, давай паковать чемоданы. Нужно положить теплые вещи, чтобы дети не простыли.
Они вернулись в спальню Снегурочки, Сашенька стала подавать Каролине вещи девочки. Каждый раз она подносила одежду к лицу, вдыхала запах сена и ванили.
"Я дала детям жизнь, - уговаривала себя Сашенька, - но они - не моя собственность. Теперь они должны жить без меня, как будто меня никогда и не было".
28
Старый Разум, водитель, всеми порами источая "аромат" перегара, приехал на рассвете, чтобы отвезти Ваню в Москву на вокзал. У ворот он посигналил, Сашенька вышла в своем розовато-лиловом пеньюаре.
Стояло ясное, бодрящее прохладой раннее утро. Роса на траве сверкала, как алмазная россыпь, распустились цветы на декоративном кустарнике.
Дети уже проснулись. Карло прыгал на кровати.
- Мама, можно я тебе что-то скажу…
Ваня всю ночь пил, от него за версту несло водкой.
Сашенька видела, как он зашел в детскую, поцеловал детей. Она знала, муж многое хочет им сказать: дать совет, пошутить, предупредить о возможных ошибках, подсказать народную мудрость - все, чему хочет отец научить детей перед отъездом. Но дети были слишком возбуждены и не могли даже усидеть у отца на коленях.
- Я не хочу целовать папочку, а ты, Снегурочка?
- Карло указал пальчиком на отца, одетого по полной форме комсостава НКВД: сапоги, фуражка, по три ромба в малиновых петлицах, кожаная портупея и кобура.
- Мы будем целовать только маму и Каролину. Папочка страшное чудище! Папочка съест нас! - кричала Снегурочка, прыгая как ягненок. Дети скакали вокруг отца, а Сашенька - со слезами на глазах - смотрела, как Ваня по очереди ловит детей и на мгновение прижимается к ним лицом, губами, носом.
- Ой, папа, ты совсем небритый и колючий! Больно! - захныкал Карло. - Мне больно!
- Я не хочу целовать твое колючее лицо, - заявила Снегурочка. - Лучше поцелуй мою дорогую подушечку. Возьми ее с собой!
- Ты хочешь, чтобы я взял твою любимицу? - растроганно уточнил Ваня.
- Да, чтобы ты вспоминал обо мне. Но обещай прислать ее назад, папочка!
Губы его дрожали, когда он брал эту маленькую розовую подушечку и клал в карман, потом схватил дочь и прижал к себе.
- Папочка, пусти! Ты странно пахнешь! - И она унеслась прочь, перепрыгнув через два небольших холщовых чемодана, которые стояли у двери.
Ваня пошел к машине; по его небритым щекам струились слезы. Карло побежал за отцом.
- Папа! Я люблю тебя, - сказал он, - всем сердцем. Давай я пожалею тебя, потому что ты плачешь.
Ваня остановился, поднял сына на руки, Карло вытер отцу слезы своим плюшевым кроликом.
- Почему ты грустный, папа? - спросила Снегурочка с веранды.
- Я не люблю уезжать от вас, - ответил Ваня, осторожно опуская сына на пол. - Я скоро вернусь, но когда меня рядом нет и вы не знаете, где я, - посмотрите на звезды, как я вас учил, и увидите Большую Медведицу - это я.
Сашенька проводила мужа до дверей. Он обнял ее, оторвал от земли, прижал к себе так крепко, что у Сашеньки с ног свалились тапочки.
- То, что я на тебе женился… - он едва мог выговорить слова, - лучшее… из принятых мною решений. Не волнуйся, гроза пройдет, а если нет, мы же все уладили.
Он повернулся к Каролине и низко ей поклонился.
Каролина опустила глаза и вскинула вверх свой костлявый подбородок; когда она протянула ему свою руку, он торжественно, как будто стоя на параде, пожал ее.
- Спасибо, Каролина! - Он рывком обнял и няню.
Разум уже развернулся. Ваня забрался в машину, они уехали. Сашенька проводила их взглядом, вбежала в дом и бросилась на кровать. Неужели это все вот-вот кончится? Она до сих пор не могла поверить.
Сашенька попыталась представить, где сейчас Беня Гольден, где Мендель, но не смогла. Она превратилась в эгоистку: сейчас для нее не существовало никого, кроме нее самой, Вани и детей. Никого. Она должна была жалеть Беню, которого любила, Менделя - но она их не жалела. Пусть они умрут, лишь бы она осталась со своими детьми.
- Что случилось? Мамочка плачет. Ты грустишь, потому что папочка уехал? - спросила Снегурочка.
- Мама, мама, хочешь я тебе что-то скажу? Я тебя поцелую и приголублю, мама, - заявил Карло. Его карие глаза затуманились, как у киношного соблазнителя, он крепко поцеловал мать в губы.
- Любимые мои!
- Да, мама.
- Вы скоро отправитесь в путешествие, в большое путешествие.
- С тобой и папочкой?
- Нет, Снегурочка. Думаю, что нет. Но вы же любите Каролину, верно? Вы поедете с ней, и никому не рассказывайте про свою семью, про то, что слышали дома.
- Мы уже это знаем, - очень серьезно ответила Снегурочка.
- Папа всегда говорит: "Не болтай!"
- А ты с папочкой? - спросил Карло, его глазки заблестели.
- Мы, Карло, вероятно, приедем позже. Когда… вернее, если сможем… Но мы всегда будем неподалеку, всегда…
- Конечно же, будете, глупая! - заметила Снегурочка. - Мы всегда-всегда будем вместе!
29
В воскресенье после обеда Сашенька отвезла детей назад в Москву. И началось… Охрана на Грановского была, как всегда, приветлива, но появился новенький.
Что таил в себе его взгляд? Знал, что Ваня в Сталинабаде? Знал - почему? Ванины родители с другими старичками сидели на стульях внизу: почему Ванин отец не отложил газету? А что значит этот хитрый взгляд отца Андреева - неужели его сынок, член Политбюро, что-то ему сказал? "Поосторожнее с этими Палицыными. Какое-то время не позволяйте нашим детям играть с их детьми. Понятно?" Вахтер приветливо помахал рукой, но не поздоровался, не помог занести сумки. А всегда помогал. Ему что-то известно?
Молодой мужчина в габардиновом пальто и мягкой фетровой шляпе не сводил с них глаз, когда они приехали. Чекист? Сторожа сказали: за ней следят. Им что-то известно.
У дверей квартиры маршала Буденного уборщица мыла лестницу. Информатор.
Началась агония. Какая нелепость! Уверенность, сменившаяся отчаянием, крепла внутри - она находила все новые подтверждения своим догадкам, уверенность со скрипом точила ее изнутри, как старая ржавая пила.
Было воскресенье, она лежала в кровати. Под ложечкой засосало. Язык занемел. Ее вновь обуял страх, она испугалась, что потеряет детей, что умрет. Но она не боялась расстрела: люди, ставшие революционерами, не должны бояться смерти. Когда она ездила с агитбригадами в гражданскую, то ежеминутно была готова встретиться со смертью лицом к лицу, если ее схватят белые. Это и значило быть большевиком. Но когда у нее появились Снегурочка и Карло, она почувствовала, что смерть стала подкрадываться к ней как вор в ночи, как разбойник, чтобы украсть ее детей.
Она искала в груди опухоль, боялась воспаления легких и туберкулеза - что значит этот кашель?
"Пожалуйста, пожалуйста, - молила она судьбу, - дай мне время окружить их любовью и лаской. Подари мне несколько лет, чтобы я увидела их взрослыми, счастливыми, увидела внуков".
Когда начались репрессии, она наблюдала, как исчезают родители, а за ними их дети, они больше не играли во дворе дома на Набережной, а теперь на Грановского. Но те родители были отступниками, вели себя необдуманно, нечестно, подло. Они казались настоящими коммунистами, но в действительности "носили маски". На первом месте стояла партия, а они где-то допустили ошибку. Она всегда обещала себе, что с нею подобного не произойдет. Но каким-то образом с ней произошло именно это.
Стемнело. Сашенька попыталась заснуть, но ее одолевали кошмары: пытки, аресты, заплаканные детские лица. Она тряхнула головой, сердце учащенно забилось: у нее что, сердечный приступ? Ваня не звонил. Она урывками дремала, так и не заснув, потом выскакивала из дремоты, как камешек, едва коснувшийся поверхности пруда. Она видела свою мать мертвой, живой, молодой; видела, как отцу стреляют в спину на глазах у ее детей.
- Кто этот человек? - спрашивала Снегурочка.
- Разве вы не узнали дедушку?
- А что с ним случилось, он что, мертвый? - спрашивал Карло. - Он стал привидением?
Сашенька проснулась дрожа, вся в поту. Направилась в детскую, легла с Карло, едва веря в то, что этот обожаемый мальчик может существовать в подобном мире. Она прижалась лицом к его плечу. У него была мягкая, нежная кожа. Она погладила его по голенькой спинке и снова заснула.
Она проснулась оттого, что Карло гладил ее по щеке, нежно дыша ей прямо в лицо. Какая радость!
Мамочка, хочешь, я тебе что-то скажу? Кто-то стучит в дверь.
Она села на кровати. Снова нахлынуло: закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Стук в дверь был таким громким, таким яростным.
Она поцеловала детей и направилась к двери.
- Открывайте!
- Кто там? - крикнула Снегурочка.
- Это Разум, - послышался голос водителя. - Телеграмму принес.
Сашенька минуту колебалась. Глубоко вдохнула и открыла дверь.
- Доброе утро, товарищ, - улыбнулся Разум. - Прекрасный день! Весточка от хозяина.
В СТАЛИНАБАДЕ ТЧК
ЧУВСТВУЮ ХОРОШО ТЧК
ОБНИМАЙ ДЕТЕЙ ТЧК
ДОМОЙ СРЕДУ ТЧК ВП
Сашенька ликовала, внезапно уверовав, что ничего плохого не произойдет. Она все выдумала. Почему бы замнаркома, такого как Ваня, не послать в Сталинабад? Это происходит сплошь и рядом; не всех, кого посылают в командировку на периферию, арестовывают. Сатинова же тоже отправили в Грузию на несколько недель, и никто не говорит, что у него неприятности.
Сашенька стала собираться на работу. Она холодно размышляла о врагах и предателях, как часто делала раньше, когда органы проверяли тех друзей, которые никогда не возвращались. Насколько опасны ее отношения с Беней Гольденом через журнал? Клавдия звонила Андрею Жданову в культаппарат и Фадееву в Союз писателей. Оба дали зеленый свет, значит, тылы прикрыты. Они встречались, чтобы обсудить гонорар.
Между ними нет ничего личного. Внезапно она испытала сама к себе отвращение. Она любила лишь своих детей, мужа и себя - больше никого.