Эта инверсия началась в начале 20-го века и достигла драматических масштабов во второй его половине. Уровень разводов в США, имевшийся на 1950-е и начало 1960-ых, удвоился между 1966 и 1978, достигнув его нынешнего значения. В то же время, хотя выход из брака стал простым и банальным, стимулы к вступлению в него для мужчин (и, вероятно, в менее драматической степени - для женщин) потускнели. Между 1970 и 1988 годами, хотя средний возраст женщин, впервые вступающих в брак, повышался, доля 18-летних девушек, сообщивших о наличии сексуального опыта, выросла с 39 до 70 процентов. Для 15-летних эта доля повысилась с 1/20 до 1/4. Количество не состоящих в браке, но живущих вместе пар в Соединенных Штатах возросло с полумиллиона в 1970 году до почти 3 миллионов в 1990-м.
Удар наносится с двух сторон: лёгкость развода вызывает рост доли разведённых женщин, лёгкость секса вызывает рост доли женщин, никогда не состоявших в браке. Между 1970 и 1990 годами доля американских женщин в возрасте от 35 до 39, никогда не бывших замужем, повысилась с 1/20 до 1/10. Доля разведённых женщин в той же возрастной группе составила 1/3.
В отношении мужчин положение даже более серьёзно. 1/7 всех мужчин в возрасте от 35 до 39 никогда не были женаты; как мы видели, последовательная моногамия стремится оставить в этом состоянии более мужчин, чем женщин. Однако женщины от этого могут проигрывать больше. Они чаще мужчин хотят иметь детей; 40-летняя незамужняя бездетная женщина, в отличие от своего коллеги мужского пола, оценивает свои шансы стать родителем как стремящиеся к нулю. То же касается благосостояния разведённых мужчин и женщин: в Соединенных Штатах развод влечёт для среднего мужчины заметное увеличение уровня жизни, в то же время, как у его бывшей жены (с детьми), происходит обратное.
Акт о Разводах 1857 года, который помог узаконить разрыв брака в Англии, был приветствован многими феминистками. Среди них была жена Джона Стюарта Милля - Гарриет Тейлор Милль, которая не переваривала своего первого мужа и страдала в этом брачном капкане вплоть до его смерти. Госпожа Милль, которая, кажется, никогда не была большим энтузиастом половых отношений, мучительно подошла к пониманию того, "что все мужчины, за исключением редких возвышенных натур - в большей или меньшей степени сластолюбцы", и что "женщины - напротив вполне свободны от этой черты". Любой жене, разделявшей её отвращение к сексу, викторианский брак мог походить на серию изнасилований, перемежавшихся страхом. Она одобрила развод по требованию - ради женщин.
Милль также одобрил развод по требованию (в предположении, что у пары не было детей). Но его взгляд на этот вопрос отличался от её взгляда. Он видел, что свадебные клятвы меньше ограничивают жену, чем мужа. Строгие брачные законы тех дней Милль воспринимал с большим пониманием вероятного происхождения института единобрачия и полагал, что они были написаны "сластолюбцами для сластолюбцев и для того, чтобы привязать сластолюбцев". Он не был одинок в этом мнении. В основе оппозиции Акту о Разводах 1857 года лежало опасение, что он повернет мужчин к последовательной моногамии. Гладстоун выступал против этого законопроекта, ибо, как он сказал, "это приведёт к деградации женщины". (Или, как выразилась более чем столетием позже одна ирландская женщина: "женщина, голосующая за развод, подобна индейке, голосующей за Рождество"). Последствия облегчения развода оказались многогранными, но во многом подтвердили позицию Гладстоуна. Развод очень часто неблагоприятен для женщин.
Нет никакого смысла в попытках повернуть время вспять, как и нет смысла пытаться поддерживать браки, делая альтернативу фактически противозаконной. Практика показывает, что есть кое-что, для детей более тяжёлое, чем развод - жизнь с родителями, живущими вместе в состоянии непрекращающегося смертного боя.
Одно очевидно - у мужчины не должно быть финансового стимула для развода; развод не должен повышать его собственный уровень жизни, как это сейчас обычно бывает. Думаю, фактически было бы справедливо понизить его - не обязательно, в целях наказания, но потому, что это часто единственный способ удержать жизненный уровень его жены и детей от снижения, учитывая неэффективность двух домашних хозяйств в сравнении с одним. При материальном достатке женщины часто могут счастливо выращивать детей и без мужчины - даже счастливее, чем при жизни с ним, а иногда - счастливее даже его, прельстившегося свежей травой по ту сторону забора.
Уважение к женщине
О степени "уважения" к женщине, присущего современному моральному климату бытуют разные мнения. Мужчины полагают, что его много. Доля американских мужчин, полагающих, что женщины более уважаемы сегодня, нежели в прошлом, возросла с 40 процентов в 1970 году до 62 процентов в 1990-м. Женщины не согласны. При опросе 1970 года они чаще всего называли мужчин "в основном добрыми, нежными и внимательными", но в опросе 1990 года, проводимом тем же самым опросчиком, женщины чаще всего описывали мужчин, как ценящих только своё собственное мнение, старающихся подавить женщин, озабоченных завлечением женщин в кровать и не уделяющих внимания домашним делам.
Уважение - слово неоднозначное. Возможно, что мужчины, полагающие женщин "высокоуважаемыми", имеют в виду, что женщины воспринимаются на работе как достойные коллеги. И возможно, что женщины действительно пользуются большим уважением такого рода. Но если под уважением вы понимаете то, к чему призывали викторианцы, призывавшие уважать женщин (а именно - не рассматривать их как объект сексуального завоевания), тогда уважение, вероятно, понизилось с 1970 года (тем более - с 1960). Одна из интерпретаций вышеупомянутых цифр предполагает, что женщины хотели бы пользоваться большим уважением второго рода.
Нет никаких внятных причин резко противопоставлять эти два вида уважения; у феминисток конца 1960-ых и начала 1970-ых, настаивавших на первом виде уважения, не было причин жертвовать вторым (которого, по их словам, они тоже хотели). Но так получилось, что именно это они и делали. Они провозгласили врождённую симметрию полов во всех основных сферах, включая секс. Многие молодые женщины принимали доктрину симметрии, имея в виду, что им можно отдаваться своим сексуальным соблазнам и пренебрегать какой-то неясной интуитивной осторожностью: спать с любым понравившимся мужчиной, не беспокоясь о том, что его сексуальный интерес не сигнализирует о сопоставимой привязанности, и не опасаясь, что секс может крепче поймать в эмоциональную ловушку её, чем его. (Некоторые феминистки предавались случайному сексу почти что из чувства идеологического долга). Мужчины же, со своей стороны, использовали доктрину симметрии, чтобы ослабить для себя моральные тиски. Теперь они могли спать со всеми вокруг, не заботясь об эмоциональных последствиях; они всего лишь нравились женщинам, так что никакого особого уважения уже не было нужно. В этом они поддерживали и поддерживают женщин, активно сопротивляющихся особому моральному уважению как покровительству (которое иногда наблюдается и, конечно, имелось в викторианской Англии).
В то же время законодатели принимали половую симметрию, имея в виду, что женщины не нуждаются ни в какой особенной юридической защите. Многие государства в 1970-х годах допустили развод "без вины" и автоматически равное разделение активов пары - даже если один супруг, обычно жена, не имели карьерного движения и таким образом сталкивались с более суровыми перспективами. Пожизненные алименты, на которые разведённая женщина могла когда-то рассчитывать, теперь могли быть заменены несколькими годами платежей на "реабилитационную поддержку", которые, как предполагается, дают ей время начать восстановление карьеры - восстановление, которое, скорее всего, продлится более этих нескольких лет, если у неё есть несколько детей. В стремлении большему равноправию мы перестали уточнять, что причиной разрыва был необузданный флирт её мужа или его резкая, звериная нетерпимость. Это, дескать, вещи, в которых нет ничей вины. Философия безвиновности - это одна из причин, делающих развод буквально выгодным для мужчин. (Другая причина - небрежный контроль осуществления финансовых обязательств мужчиной). Пик моды на безвинность теперь миновал, и законодатели штатов частично ликвидировали ущерб от этой практики, но именно частично.
Феминистическая доктрина врождённой сексуальной симметрии не была единственным и первоначально даже не главным виновником. Сексуальные и брачные нормы, по многим причинам (тут и противозачаточные технологии, развитие коммуникаций, стиля жизни и региональные тенденции), уже давно меняются. Так почему они пришли к феминизму?
Отчасти по причине явной иронии ситуации, когда совершенно похвальные попытки остановить один вид эксплуатации женщин способствовал расцвету другого вида. Отчасти также потому, что хотя феминистки не были единоличными творцами проблемы, некоторые из них помогали поддержать её. Вплоть до очень недавнего времени опасение реакции феминисток было самым главным препятствием честному обсуждению различий между полами. Феминистки писали статьи и книги с осуждением "биологического детерминизма", не потрудившись понять ни биологию, ни детерминизм. Запоздалое расширение феминистических дискуссий о половых различиях временами расплывчато и лицемерно; они склонны описывать различия, которые правдоподобно объяснимы в терминах дарвинизма, однако уклоняются от вопроса о том, являются ли они врождёнными.
Женщины в несчастливом браке
"Дарвинская тактика" остаться женатым, и, более того, общая мысль этой главы пока может показаться простой: женщинам нравиться быть в браке, а мужчинам - нет. Очевидно, что жизнь сложнее этой картины. Есть женщины, которые не хотят замуж, а есть (и их намного больше), которые, выйдя замуж, далёки от счастья в нём. Если в этой главе подчёркнута несовместимость мужской психики с моногамным браком (а это так), то это не значит, что я полагаю женскую психику неиссякаемым фонтаном услужливости и преданности. Это значит, что я полагаю мужскую психику наибольшим препятствием пожизненному единобрачию и, конечно, таким наибольшим препятствием, которое отчётливо высветила именно новая дарвинистская парадигма.
Несовместимость между женской психикой и современным браком не такая простая и чёткая (и в итоге - менее разрушительная). Конфликтует не столько сама моногамия, сколько социально-экономические установки современного единобрачия. В типичном обществе охотников-собирателей работа и личная жизнь женщин совмещались без особого труда. Забота о детях на время, пока они уходили собирать съестное, не была проблемой; их дети могли идти с ними или остаться с тётями, дядями, бабушками и дедушками, кузенами. И когда матери возвращались с работы, чтобы позаботиться о детях, то контекст заботы был социален, даже коммунален. Антрополог Марджори Шостак, пожив в африканской деревне охотников-собирателей, написал: "Одинокая мать, обременённая надоедливыми маленькими детьми - это не та сцена, которая имеет параллели повседневной жизни! Kung".
Современные матери прямо оказываются или с той, или с другой стороны (разумной) золотой середины, в которой женщина общества охотников-собирателей оказывалась естественным образом. Они могут работать 40 или 50 часов в неделю, заботясь о качестве дневной работы и ощущая чувство неопределенной вины. Или они могут быть домохозяйками, полностью занятыми домашним хозяйством, в одиночестве воспитывая своих детей и почти сходя с ума от монотонности. Некоторые домохозяйки, конечно, умеют создавать основательную социальную инфраструктуру даже среди быстротечности и анонимности типичных современных окрестностей. Но несчастье многих женщин, которые этого не умеют, фактически неизбежно. Так что ничего удивительного в том, что современный феминизм приобрёл такой импульс в 1960-ых годах на фоне массовой урбанизации (и много чего ещё), последовавших после второй мировой войны, что выхолостило смысл сообщества соседей и раздробило былое большое семейство; женщины не были предназначены для роли городских домохозяек.
Родовая городская среда обитания 50-х годов была "более естественна" для мужчин. Подобно многим отцам обществ охотников-собирателей, тогдашние городские мужья проводили мало времени со своими детьми, но много - в общении с другими мужчинами, на работе, в играх или ритуалах. В этом отношении многие викторианские мужчины (но не Дарвин) были в той же самой обстановке. Хотя само по себе пожизненное единобрачие менее естественно для мужчин, чем для женщин, но та его форма, которую оно часто принимало (и всё ещё часто принимает), может быть более тяжёлой для женщин, чем для мужчин.
Но это не равносильно утверждению, что женская психика угрожает современному единобрачию в той же (или большей) степени, что и мужская. Неудовлетворённость матери, похоже, не транслируется в разрыв столь же естественно, как недовольство отца. Глубинная причина этого в том, что в наследственной среде обитания идея поисков нового мужа (при наличии детей) редко была генетически выигрышным умозаключением.
Чтобы заставить современное единобрачие "работать", в смысле, что оба супруга (как остающиеся, так и уходящие) были бы в равной степени счастливы, нужно принять вызов большой сложности. Успешная перестройка повлекла бы за собой вмешательство в саму структуру современной жизни и трудовой деятельности. Такое стремление реформаторов заставило бы хорошенько обдумать социальную среду, в которой эволюционировали человеческие существа.
Люди не были, конечно, предназначены для того, чтобы быть неизменно счастливыми в наследственной среде; тогда, как и сейчас, тревога была хроническим мотивом, а счастье всегда было целью устремлений, часто теряющейся. Однако люди были разработаны так, чтобы не сойти с ума в этой наследственной среде.
Тактика Эммы
Несмотря на неудовлетворённость современным браком, многие женщины стремятся найти пожизненного супруга и иметь детей. Что они должны делать, учитывая, что обычаи нынешнего общества не благоволят этой цели? Мы говорили о том, как мужчины могли бы вести себя, если они хотят, чтобы брак был более прочным институтом. Но задание мужчинам брачных установок в чём-то подобно предложению викингам буклета под названием "Как не грабить". Раз уж женщины находятся ближе к естественной моногамии, чем мужчины, и чаще страдают от развода, то они, возможно, - более логичный локус для реформы. Как обнаружили Джордж Вильямс и Роберт Триверс, многие особенности половой психологии людей вытекают из дефицитности яйцеклеток в сравнении со спермой. Этот дефицит даёт женщинам больше власти, как в индивидуальных отношениях, так и в формировании моральной обстановки, чем они иногда понимают.
Впрочем, иногда понимают. Женщинам, желающим мужа и детей, можно попробовать тактику Эммы Веджвуд по захомутанию мужчины. В своей крайне схематичной форме он выглядит так: если вы хотите слышать клятвы вечной преданности прямо до дня вашей свадьбы, и если вы хотите удостовериться, что это действительно день свадьбы, не спите с вашим мужчиной до медового месяца.
Идея здесь не только в том, что, как говорится, мужчина не будет покупать корову, если он может брать молоко бесплатно. Если дихотомия мадонны-шлюхи действительно крепко внедрена в мужской мозг, то ранний секс с женщиной может с какой-то вероятностью задушить многообещающие чувства любви к ней. И если действительно в человеческой психике есть такая штука, как "модуль ухода от партнёра", длительный секс (без его естественного результата) может вызвать, как у мужчины, так и у женщины, охлаждение в пользу другого партнёра.
Многим женщинам претит стратегия Эммы. Некоторые говорят, что "заманивать мужчину в капкан" - ниже их достоинства; если требуется принуждать к женитьбе, то они предпочли бы обойтись без него. Другие говорят, что подход Эммы - реакционный и сексистский - возрождение древней обязанности женщин нести моральное бремя самообладания ради социального порядка. При этом другие замечают, что этот подход исходит из лёгкости сексуального воздержания для женщины, что часто не так. Всё это - нормальные реакции.
Другая обычная жалоба на тактику Эммы: она не работает. В наши дни секс достаточно доступен мужчинам за небольшие обязательства. Если некая женщина прекращает поставки секса не то чтобы на годы, но сколько-то надолго, то альтернативы изобилуют. Чопорные женщины сидят дома одни и греются в своей чистоте. В канун дня святого Валентина в 1992 году Нью-Йорк Таймс цитировала 28-летнюю одинокую женщину, "оплакивающую нехватку романтики и ухаживания". Она сказала: "Парни всё ещё представляют, что если вы не отдадитесь сразу, то будет кто-то другой. Похоже, здесь нет никакого стимула ждать, пока вы узнаете друг друга лучше".
Это также жизненный момент и хороший резон полагать, что крестовый поход строгости только на женщин принесёт пользу с нулевой вероятностью. Однако некоторые женщины нашли, что продвижение на некоторое расстояние в сторону строгости имеет смысл. Если мужчина не слишком заинтересован в женщине, как в человеке, чтобы вытерпеть, скажем, два месяца просто любящего общения перед переходом к страсти, он в любом случае вряд ли задержится рядом надолго. Некоторые женщины решают не тратить впустую время, которое, само собой разумеется, для них драгоценнее, чем для мужчин.
Эта смягченная версия подхода Эммы может самоукрепляться. По мере того, как больше женщин обнаруживают пользу непродолжительного периода охлаждения, им становится легче удлинить его. Если восьминедельное ожидание является обычным, то десятинедельное не нанесёт женщине большого конкурентного вреда. Не следует ожидать, что эта тенденция достигнет викторианских крайностей. Женщины, в конце концов, тоже любят секс. Но можно ожидать, что тенденция, начавшись, продолжится. Во многом зарождающийся сегодня консервативный сексуальный климат, возможно, вызван опасением заболеваний, передаваемых половым путём; но, судя по всё более отчётливому мнению многих женщин, что мужчины в основе своей - свиньи, частично новый климат может исходить от женщин, рационально преследующих личный интерес с учётом горьких истин о природе человека. И ещё одна достаточно надёжная причина - люди продолжат преследовать свой личный интерес сугубо рационально, ибо видят его. В этом случае эволюционная психология помогает им в этом.