- Ваше пение, мадам, доставляет мне такое наслаждение, что и словами не выразить.
- Мое пение?
- Вы не знали, что я слышу вас, находясь на кухне?
- Не знала, даже не догадывалась, - взволновалась Ева. - Я полагала, что при таких толстых стенах мое пение не может никого побеспокоить… Простите, должно быть, я свожу вас с ума. Хорошо, что вы мне об этом сказали, - извинялась девушка, чувствуя глубокую досаду. Узнав, что популярные любовные песенки, которых она нахваталась тут и там и пела для себя, мешали соседке, наверняка желавшей приготовить себе ужин в тишине, она так смутилась, что не могла подобрать слов в свое оправдание.
- Таковы уж стены в многоквартирных домах - всегда слышно, что делается у соседей. Но позвольте вас успокоить: давно уже я не испытывала такого удовольствия. Пение месье Марэ я тоже часто слышала, много раз. Тогда мне казалось, что я на концерте.
- И вы ни разу не говорили ему об этом? - удивилась Ева.
- Конечно нет. Он разучивал новые песни. Это естественно для артиста и простительно. К тому же я восхищаюсь его голосом. Однако вы, мадам, вероятно, не профессиональная певица?
- Нет, конечно нет, мадам де Бирон. Это поймет каждый, послушав, как я пою, не так ли?
- Нет, отнюдь не каждый. Я догадалась об этом лишь потому, что никогда о вас не слышала. Будь вы профессиональной певицей, я, несомненно, знала бы вас. Да и не только я, но и вся Франция. Ничто в музыкальном мире не ускользает от меня. Мне нечем занять свои дни. Мюзик-холл был моим миром, теперь это мое увлечение, моя страсть, если хотите, и никто никогда не мог придумать ничего лучшего.
- Обо мне знала бы вся Франция? Почему вы так думаете?
- Но это же очевидно. Вам следует понять, что у вас чудесный… нет, даже чарующий, пленительный голос. А ваше исполнение! Вы вызывали у меня слезы глупыми песенками, которые я слышу дюжину раз на дню. Однако не может быть, чтобы никто не говорил вам об этом.
Безусловно, это был первый искренний комплимент, услышанный Евой. Старый ворчун - профессор Дютур всегда был чем-то недоволен. Мать Евы считала ее голос лишь придатком к хорошему воспитанию девушки, полагая, что он всегда может помочь произвести впечатление в нужный момент. Ева не знала, что ответить, и Вивьен де Бирон, увидев ее замешательство, решила сменить тему.
- Вы часто бываете в мюзик-холле, мадам Лафоре? - спросила она.
- К сожалению, нет, - ответила Ева. - Видите ли, месье Марэ поет в "Ривьере" каждый вечер, кроме субботы, а мне нелегко отважиться пойти в театр одной. Как, по-вашему, это очень глупо?
- О нет, напротив, вы поступаете очень разумно. А как насчет дневных представлений?
- Я о них как-то не подумала.
- Вы не хотите как-нибудь отправиться на дневное представление со мной, если я достану билеты? Дирекция всегда оставляет для меня контрамарки.
- О да, спасибо! Я с удовольствием пойду с вами в театр, мадам де Бирон. Странно, когда я впервые встретилась с месье Марэ, я не считала предосудительным пойти к нему за кулисы, однако теперь мне почему-то неловко находиться там, пока он на сцене… Мне нет там места, но… но меня очень тянет туда, - печально произнесла Ева.
- Ах, я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, - живо отозвалась Вивьен. Когда-то, много лет назад, она была влюблена в молодого певца. Господи, уж лучше сломать обе лодыжки, быть ужаленной пчелами в кончик носа, заразиться чесоткой, лишь бы такое никогда не повторилось! Этот рай, эти муки и под конец горький обман.
С этого момента началось знакомство Евы с мюзик-холлом высшего класса. Построенный в 1858 году роскошный "Эльдорадо" стал первым настоящим театром, сменившим концерты в кафе - это истинно французское сочетание пения со звоном полных бокалов. К тому времени простые кафе уже не соответствовали возможностям этого жанра. Вскоре Ева и мадам де Бирон перешли на "ты" и стали называть друг друга по имени. Старшая женщина водила свою молодую спутницу в "Ла Скала" и "Варьете", "Бобино" и "Казино де Пари", делясь с очарованной девушкой своим богатым двадцатилетним опытом и знанием театрального мира.
- Теперь послушай о Дранаме. Найдется лишь несколько певцов, способных развеселить меня так же, как он. Он умеет заполнить собой весь театр, хотя с виду в нем нет ничего особенного: громадные калоши и нелепая шляпа, которую он ценит на вес золота. Он называет ее своим "талисманом", и во всем Париже нет таких денег, за которые Дранам продал бы ее. И обрати внимание на его манеру петь - без единого жеста и с закрытыми глазами. Дранам покрывает румянами лишь нос и подбородок. Он сам создал свой стиль, и никому не удавалось перенять его, хотя многие пытались ему подражать. Дранам, Полен и Майоль - великие оригиналы, дорогая; им подражают тысячи молодых певцов. Милый Полен ничего не смыслит в рекламе. Он всегда приговаривает: "Секрет успеха в том, чтобы покинуть сцену за пять минут до того, как этого захочет публика". Он каждый вечер уходит домой, как самый обычный почтальон, и ты никогда не прочтешь о нем ни единого слова в газетах. Уверена, что именно поэтому он зарабатывает меньше тех, у кого нет и доли его таланта. Что касается Майоля, этого цветущего гиганта, он был бы более популярен, если бы предпочитал женщин мужчинам… Любая слушательница сразу поймет по его исполнению, что он поет не для слабого пола…
Ах, взгляни повнимательнее налево, на девушку с рыжими волосами и пурпурными перьями на шляпке. Вчера мне шепнули, что она на четвертом месяце, беременна от своего импресарио. Однако посмотри, у нее живот плоский, как доска. Это доказывает, что нельзя верить ни единой сплетне, которые здесь распространяют. А, вижу, тебе нравится Макс Диарли. Я обожаю… моего старину Макса, как я всегда его называла. Это первый исполнитель комических куплетов, который перестал размалевывать лицо, словно клоун, и надевать нелепые костюмы. Вообрази, какой он произвел фурор - с шиком одетый исполнитель комических куплетов. К тому же он прекрасно танцевал, чего не умели остальные. Все дамы сходили по нему с ума, а он любил их почти так же, как лошадей. Хотела бы я иметь столько денег, сколько он в свое время просадил на скачках.
Ева зачарованно впитывала каждое слово Вивьен. Внимание девушки приковывала не осведомленность старшей подруги, а разнообразие психологических типов. Беременна от импресарио… Певец, любящий мужчин… Деньги, просаженные на скачках… Интересно, мог бы кто-нибудь из них выдержать ту бесцветную жизнь, какую вела она?
- Только взгляни на молодого Шевалье, - сказала Вивьен. - По-моему, он почерпнул вдохновение у Диарли, но с тех пор ушел далеко вперед. Видела когда-нибудь номер, с которого он начинал? Они с Мистенгет изобрели танец, названный ими "Отпадный вальс". Они кувыркались по сцене, а заканчивали тем, что оба заворачивались в ковер. Конечно, это повлекло за собой другое: они стали любовниками. Только взгляни, Мадлен! Следующей в программе выступает Вивьен Романс. Уверена, что она позаимствовала мое имя. Вот уж кому точно не занимать мужества. Она не побоялась сцепиться с Мистингет, когда та высмеяла один ее номер, заявив Мисс, что та просто старуха, и пообещав когда-нибудь сплясать на ее могиле… В общем, как следует ей врезала. Двое мужчин едва растащили их. Да, хотелось бы мне увидеть эту драку своими глазами!
На следующей неделе мы пойдем посмотреть на Полэр. Ты, должно быть, слышала про ее знаменитую талию. Нет? Она такая тонкая, что на ней сойдется даже сорокасантиметровый мужской воротничок. На мой вкус, у нее слишком большой нос и темноватая кожа. Она напоминает маленького арабчонка, но меня восхищают ее глаза. Вообрази, когда она гастролировала в Америке, тамошние газеты посмели назвать ее "самой безобразной женщиной в мире", и эти ненормальные американцы потребовали, чтобы им вернули деньги! Она выступает в одной программе с Полет Дарти. Признаюсь, это настоящая красавица. Полная там, где положено, и розовая там, где нужно. Ее называют "королевой медленного вальса", и не без причины. Она нашла Рудольфа Бергера, уроженца Вены, и он пишет для нее музыку. Ну не дура ли?
- Вивьен, - перебила Ева, - должно быть, туда очень трудно достать билеты, но я мечтаю попасть в "Олимпию".
- Ты не хочешь посмотреть на Полэр?
- Конечно хочу. Но я так много читала про новое представление в "Олимпии": сестры Долли, Вернон, Айрин Касл и Эл Джолсон! Все газеты утверждают, что ни одна программа мюзик-холла еще не имела такого бешеного успеха. Тебе не хочется ее посмотреть?
- Ба! Подумаешь, американцы! Просто это ново и необычно для Парижа, вот и все. Мой прежний патрон, Жак Шарль, смотался на Бродвей и нанял всех, кого только смог найти. Тоже не глупо, должна признать, но не слишком патриотично. Лично я бойкотирую это шоу. Никто, конечно, не заметит этого, но моей ноги там не будет, и тебе не удастся затащить меня туда, - фыркнула Вивьен, и на этом обсуждение новой программы в "Олимпии" закончилось.
Однако Ева решила, наперекор Вивьен, во что бы то ни стало пойти в "Олимпию". Она уже чувствовала в себе достаточно смелости, чтобы ходить одной в большие театры. Стоял поздний ноябрь. Наполненные ароматами лета дни мягкого октября прошли, наступила необычно холодная и дождливая осень, но у Евы появилось новое плотное пальто с огромной меховой муфтой и меховая шапочка. Одевшись, она пустилась в путешествие. Ален выигрывал деньги в карты и был щедрее, чем обычно. Она не осмеливалась спросить, сколько он выигрывал, ибо Ален не любил таких вопросов, но, судя по тому, как он каждую ночь обильно потчевал приятелей устрицами и шампанским, Ева догадывалась, что, должно быть, очень много.
Теперь, когда репетиции новой программы "Ривьеры" закончились, Ален, если не выступал перед публикой, все дни напролет играл в карты, но Ева решила не думать об этом. Он так упорно совершенствовал свое мастерство, что заслужил право развлекаться, как ему угодно, сказала она себе, отправляясь на дневное представление "Олимпии".
Вивьен следовало бы прийти сюда, патриотично это, с ее точки зрения, или нет, подумала Ева. После того как Айрин Касл вызвали на бис десятый раз, занавес опустился. Пропустить такое! Не увидеть эту плавную грацию и свежее очарование! Ладони Евы уже болели - так усиленно она аплодировала. До антракта еще должен был выступить певец Фрегсон.
Постоянно говоря о звездах мюзик-холла, Вивьен ни разу не упомянула его имени, а между тем зрители замерли в молчаливом восторге, когда объявили выход Фрегсона. Это, как поняла Ева, предваряло появление на сцене главного фаворита - исполнителя столь знаменитого и любимого, что ничего, кроме благоговения, он и не мог ждать от публики.
Занавес поднялся над темной сценой, и яркий луч прожектора осветил фигуру высокого, темноволосого мужчины в английском клубном костюме с высоким крахмальным воротничком и золотой цепочкой от часов, едва заметно поблескивающей под идеально завязанным узлом галстука. Певец, даже не улыбнувшись, чуть наклонил голову в ответ на лавину аплодисментов. Едва он сел за фортепиано и взял первые аккорды "Страсти", зал взорвался громом аплодисментов. Они не прекращались до тех пор, пока он не запел. Только тогда воцарилась тишина. Ева слушала знакомые слова песни, которую исполнял и Ален: "Я мечтаю только о ней одной, о ней одной, о ней одной", и ничего не понимала. Знает ли Ален, что Фрегсон украл у него песню? Да как же это могло случиться? Как "Олимпия" выпускает на сцену этого Фрегсона, если через несколько улиц отсюда Ален поет в "Ривьере" те же самые песни - новую, очень нравящуюся ей, "Прощай, Гренада", забавную, недавно разученную им "Мальчишка из метро". А теперь еще… Боже мой, теперь еще и "Вернись" - самую любимую песню Алена, которую он всегда исполняет в самом конце перед "Я знаком с блондинкой".
Ева лихорадочно оглядывалась вокруг, словно ожидала, что в театр войдет полиция и арестует Фрегсона, но видела лишь сотни людей, восторженно встречавших каждую песню из хорошо знакомого им репертуара певца. Сидевшая рядом с Евой женщина знала слова всех песен наизусть: ее губы шевелились, когда она беззвучно вторила Фрегсону. "Поет вместе с ним!" - возмущенно подумала Ева. Внимательно приглядевшись к певцу, она поняла, что он намного старше Алена, волосы у него гораздо реже, а нос - крупнее и поет он с английским акцентом. В остальном они были очень похожи, и с тем же успехом на сцене "Олимпии" мог стоять Ален Марэ.
Едва отзвучали последние аплодисменты и начался антракт, Ева быстро покинула театр и направилась домой. Она была в трансе. Фрегсон. Великий Фрегсон, имевший еще больший успех, чем Полен, Дранам или Шевалье. Она слышала их всех, и никто из них не зажигал публику так, как Фрегсон, исполнявший песни Алена и подражавший его манере исполнения. А ведь она думала, что так поют только в мюзик-холле.
Фрегсон, Фрегсон… Это имя неотступно звучало в мозгу Евы, пока наконец она не осознала истину. Это Ален Марэ исполнял песни Фрегсона. Это он пел в манере Фрегсона и даже одевался, как тот. Ева не сомневалась: взгляни она на одежду Фрегсона, на его рубашках оказались бы метки Шарве, а на подкладке пиджака ярлык "Старой Англии".
Существование Фрегсона объясняло все, о чем умалчивала Вивьен с тех пор, как они начали дважды в неделю ходить по мюзик-холлам. Так вот почему Ален продолжал выступать во второразрядном, как она прежде полагала, а на самом деле - третьеразрядном мюзик-холле. Вот почему чудесный голос Алена не привлек внимания ни одного знаменитого импресарио! Оправившись от шока после выступления Фрегсона, Ева призналась себе, что он пел необычайно ярко, с уверенностью мэтра, с особым очарованием неповторимой индивидуальности, которой никто и никогда не сможет - и не должен - подражать. Фрегсон был истинным мастером.
Теперь Ева поняла все, кроме того, почему Ален решил подражать Фрегсону. Может, ему вообще не свойственна оригинальность? Этого вопроса Ева никогда ему не задаст, она даже не намекнет, что слышала Фрегсона. Почему Ален решил стать тенью одного из величайших артистов Франции - она его не спросит. Можно лишь предположить, что, начав подражать Фрегсону, Ален и попал на сцену, а потом он почему-то не решился изменить свой сценический образ. Но и об этом Ева никогда не спросит его.
Сердце Евы разрывалось на части, когда она вспоминала рассказ Алена о том, как он якобы создал свою манеру петь. А ведь тогда она поверила ему. Неужели это было всего пять месяцев назад? Еве казалось, будто она повзрослела на десять лет. Неудивительно, что Вивьен всячески старалась не пускать Еву в "Олимпию". Кто-кто, а уж она досконально знала обо всем, что происходит в мире мюзик-холла.
Ева поднялась на лифте. Услышав, что она вернулась, Вивьен высунула голову из двери и сочувственно спросила:
- Ну, малышка, прогулка помогла тебе избавиться от головной боли?
- Нет, Вивьен, не совсем, - ответила Ева. - Но я переживу это. Головная боль не длится вечно.
Мокрый ноябрь показался тропиками, когда в Париже наступил декабрь. Лишь яркие витрины магазинов несколько оживляли центр города, по улицам которого стало так же трудно передвигаться, как по полярным льдам. Еще никогда, говорили друг другу люди, в Париже не было так холодно и ветрено, никогда еще не было так страшно и неприятно выходить из дома.
Все с нетерпением ждали Рождества, словно оно могло изменить климатические условия, делавшие Париж самым невыносимым из крупных городов мира. Тучи, затянувшие небо, ползли над низкими серыми зданиями и казались такими враждебными, что мудрые парижане постоянно закрывали окна занавесками, а лампы в квартирах горели с утра до ночи.
За два дня до Рождества Ален подхватил простуду, несколько недель свирепствовавшую в труппе "Ривьеры". В тот день он, как обычно, пошел в театр и исполнил свои песни, но, вернувшись пешком домой, вскоре почувствовал себя гораздо хуже. К утру его сильно лихорадило, и он настолько ослаб, что Ева, ухаживавшая за ним всю ночь, побежала в одном пеньюаре спросить у Вивьен, не знает ли она какого-нибудь доктора по соседству.
- Ручаюсь, что старый доктор Жам мгновенно поставит его на ноги. Не волнуйся, малышка, сейчас я ему позвоню. А ты предупреди "Ривьеру", что Ален не появится на работе по крайней мере неделю. Эти рождественские холода просто бедствие.
Тщательно обследовав Алена, доктор Жам покачал головой.
- Возможно, остальная труппа и страдает от банальной простуды, - сказал он Еве, - но в данном случае налицо все признаки воспаления легких. Боюсь, его придется немедленно отправить в больницу. Вы не сможете выходить его.
При словах "воспаление легких" Еву охватил ужас. Пациенты ее отца с пустячными заболеваниями печени нередко умирали от страшного воспаления легких. В таких случаях оставалось только молиться, чтобы у пациента хватило сил превозмочь болезнь.
- Ну-ну, не расстраивайтесь так сильно, это все равно не поможет, вы же понимаете, - торопливо проговорил доктор Жам, заметив, как изменилось лицо Евы. - Вам нужно хорошо питаться, чтобы сохранить силы. Готов поспорить, что этот молодой человек, - добавил он, взглянув на Алена, - выкарабкается. Однако он чересчур худой. Когда он поправится, ему придется больше заботиться о своем здоровье. Ах, я всегда говорю это моим пациентам, но разве они когда-нибудь следуют моему совету? Так или иначе, мадам, я отдам все необходимые распоряжения.
- Больница… больница - это очень дорого, доктор? - едва выговорила Ева.
- Все на это жалуются, мадам. Но у вас, конечно, есть сбережения?
- Да, да, разумеется. Я просто спросила, потому что… ну, любая болезнь…
- Не беспокойтесь, мадам. Он молод, и я всегда считал, что лучше быть слишком худым, чем слишком толстым. Мне нужно осмотреть еще пять пациентов до завтрака… У врачей нет времени болеть воспалением легких, и развлекаться нам тоже недосуг. До свидания, мадам. Звоните, если я вам понадоблюсь. Разумеется, я буду осматривать его в больнице во время обходов.
- Вивьен, это, конечно, звучит по-детски, но я понятия не имею, как Ален распоряжался деньгами. Он давал мне на одежду, но сам платил горничной, и дома мы только завтракали. Я даже не знаю, как называется его банк, - призналась Ева подруге. Ева сопровождала Алена в больницу, но больше ничего не могла для него сделать.
- Тебе придется спросить его об этом, малышка. Не волнуйся, Ален многие годы неплохо зарабатывал, к тому же он не дурак, - успокоила девушку Вивьен, еще раз порадовавшись тому, что удачно устроила свои денежные дела. Она не сомневалась, что жены ее покровителей так же мало смыслят в финансовых делах своих мужей, как Мадлен в финансовых делах своего любовника.
Целый месяц Ален был не в состоянии ответить на вопрос, где хранятся его сбережения, как, впрочем, и на любой другой. Попав в больницу, он трижды находился на грани жизни и смерти. Вивьен всячески опекала подругу, кормила ее тем, что сама готовила, и, если бы она не заставила Еву принять деньги, Алена пришлось бы перевезти в одну из парижских больниц для бедных.
Наконец в последних числах января он, казалось, пошел на поправку, и измученная Ева решилась спросить, как ей получить немного денег в его банке.
- Банк! - слабо усмехнулся Ален. - Банк! Вот и сказалось то, что ты дочь богатых родителей!
- Ален, я задала тебе самый обычный вопрос. Почему ты так говоришь со мной?