Я привалилась головой к его плечу, не понимая, о чём о говорит, почему злится. Никита уложил меня на диван, сам сел рядом, взял за руку… Мои мысли путались… Внутри что-то зрело, сначала появился неуверенный слабый росток боли где-то внизу. Потом он окреп и пустил мощные упругие побеги, они впивались в органы моего тела, разрывая их с треском и стоном. Что-то горячее хлынуло изнутри и потекло по бёдрам. У меня потемнело в глазах от боли. Я корчилась на диване, хватала воздух пересохшими губами…
Потом всё внезапно закончилось.
Глава 17
Жестокие обвинения
Сначала я увидела тонкую прозрачную трубку, убегающую вверх. Над головой висел на штативе пузатый пакет с бесцветной жидкостью. Прочитать надпись на этикетке не удалось – буквы двоились. На сгибе локтя что-то покалывало. Повернув голову, я почувствовала щекой грубую бязь подушки, от неё пахло так, словно её поджарили в печке. Внутри черепа тяжело возился и вздыхал дикобраз, шкрябал лапами, норовил проткнуть иголками мой мозг…
Попытка освободить руку ни к чему не привела – кисть была привязана к кровати.
Это произвол!
Немедленно отвяжите меня!
– Юля… – донеслось с другой стороны.
Я обернулась, и меня захлестнула волна безудержной радости: у окна сидел Никита. Вид у него был довольно мрачный…
– Привет, – улыбнулась я.
– Привет, – хмуро ответил Никита.
Обычно он более благосклонен. Я привыкла купаться в лучах его влюблённых взглядов, а сейчас…
Мы находились в больничной палате. У противоположной стены стояла – пустая – вторая кровать, с белой круглой спинкой. Никита не торопился прервать тяжёлое молчание. Я мучительно пыталась вспомнить, что же произошло. Почему мы в больнице? Кажется, вчера что-то случилось…
Вчера?
Или…
Как долго я была в отключке?
Дверь палаты распахнулась, и на пороге появился врач в зелёной медицинской пижаме и с фонендоскопом на шее. Короткие рукава униформы не скрывали крепких бицепсов, в вырезе фуфайки колосилась буйная растительность.
– Ну что, Юля, оклемалась? – прогромыхал врач. Если б к этому моменту я ещё не вышла из анабиоза, то от его трубного баса обязательно вернулась бы к жизни. В волосатом дядьке с фонендоскопом я узнала Никитиного друга Вадима. – Напугала ты нас, девушка. Ты ей сказал?
Никита удручённо покачал головой, подпёр лоб кулаком и застыл в этой позе.
– Значит, не сказал? – вздохнул Вадим.
– Нет.
Что Никита попытался скрыть? Почему он так удручён? Я хочу знать правду… В голове сразу закружился хоровод мыслей, одна страшней другой. Я умею выстраивать убийственные гипотезы – в этом деле мне нет равных. Вероятно, у меня обнаружилось неизлечимое аутоимунное заболевание. Или рак в последней стадии с метастазами. Или…
– Юля, ты потеряла ребёнка, – произнёс Вадим. – Сочувствую.
Я замерла и в тот же момент ощутила, что на меня падает двадцатиэтажный дом.
– Что? – пролепетала я чуть слышно.
Кирпичи, плиты падали сверху, вздымая клубы бетонной пыли, два штыря арматуры вошли прямо в грудь… Я стала задыхаться.
– Ты потеряла ребёнка. Наверное, ты не знала, что была беременна? Иначе не существует оправданий для твоего легкомысленного поведения.
– Постой, я не понимаю… У меня был ребёнок?
– Да, ты была беременна. Семь-восемь недель. Но увы.
Я уставилась в одну точку, не в силах осознать и принять новость. Неужели случилось то, о чём я мечтала и грезила? Ещё каких-то семь месяцев, и у меня бы родился ребёнок! Но это сладкое, долгожданное сокровище почему-то не удержалось во мне, ускользнуло, исчезло, словно его и не было. Почему я его потеряла?
– И-и-и, – заскулила я. – Ы-ы-ы…
Слёзы покатились по щекам.
– Нет, это неправда! – всхлипнула я. – Это неправильно, несправедливо.
– Извини, Юля, но ты сама виновата, – холодно произнёс Вадим. – Тебе не шестнадцать лет. Надо было головой думать.
О чём он?
Я не понимаю!
Я беспомощно посмотрела на Никиту – почему он меня не защищает? Ведь он всегда бросается на мою защиту, о чём бы ни шла речь. А сейчас молчит. Разве я могу быть виновата в том, что потеряла нашего ребёнка? Для меня это страшная трагедия. Я её пока не прочувствовала до конца, только слегка прикоснулась к ней мыслью. А впереди ещё ждут безумные ночи, наполненные отчаяньем и тоской.
Эти мужики меня добивают. Один – загадочными упрёками, другой – суровым молчанием.
Вадим отцепил иглу от моей руки.
– Сегодня и завтра ещё полежишь. Прокапаем две капельницы. А завтра вечером, наверное, уже отпущу домой. Потом надо будет пропить антибиотики. И ещё. Юля, заканчивай с кофе. Никита сказал, ты его пьёшь литрами. А у тебя отвратительная ЭКГ. Потом как-нибудь обязательно навести кардиолога.
– Спасибо, – кивнул другу Никита и поднялся, чтобы пожать ему руку. На меня он не смотрел.
– Почему он разговаривал со мной так пренебрежительно? – обиженно спросила я, когда Вадим вышел. – И почему ты ему позволяешь? В чём я виновата?
– Ты пила всякую гадость, чтобы похудеть, – хмуро выдавил Никита. – И этот идиотизм слишком дорого нам обошёлся. Что ты принимала? Какие-то таблетки, капсулы? Что?!
– Я?! Да ни за что на свете! Ничего я не пила.
– Юля, хватит врать, а?
– Но я не вру! Ты обвиняешь меня в какой-то ерунде.
Чем абсурдней и несправедливей обвинение, тем сильнее оно ранит. Как Никита мог подумать, что я пыталась похудеть? Я с невероятным трудом набрала пять килограммов и только-только начала радоваться новому объёму бедёр… Зачем мне принимать всякие сомнительные средства?
Неужели для Никиты я превратилась в безмозглую курицу? Вот они, тихие семейные радости. До того, как Никита надел мне на палец обручальное кольцо, он был гораздо лучшего мнения о моём интеллектуальном уровне.
– Юля, я мечтал об этом ребёнке не меньше, чем ты. Я ждал, когда же, наконец, это произойдёт. И вот… Ты и себя едва не угробила, и ребёнка потеряла.
– Я ничего не принимала, – упрямо повторила я.
Почему он мне не верит?!
– Юля, у тебя анализы – как у наркоманки со стажем. Или как у пациента психушки, которого день за днём накачивали психотропными препаратами. Но ты не наркоманка и не обитатель дурдома. Каким образом твоя кровь превратилась в химический коктейль?
– В лаборатории перепутали анализы, – хмуро сказала я.
– Да? Не думаю. Тогда что с тобой было? Мне кажется, у тебя были галлюцинации. Сначала я решил – второй бокал вина явно был лишним. Однако потом понял, что дело не в лишних граммах алкоголя. С тобой творилось что-то ужасное, ты словно сошла с ума. Я это видел своими глазами. Знаешь, что ты вытворяла?
– Просто последние несколько ночей как-то не удавалось толком поспать. Было много работы, я писала статьи. А потом мы выпили вина, вот у меня крыша и поехала.
– Да ерунда это, Юля! У тебя были глюки! Давай, вспомни, с чем ты ещё сталкивалась в последние недели? Тахикардия, сухость во рту, повышенное потоотделение, потеря аппетита, головокружения, ощущение беспокойства, бессонница.
– Откуда ты знаешь? – удивилась я. – Да, точно.
– Вадим мне описал симптомы. Он тут в больнице насмотрелся на девиц, подсевших на препараты для похудения. Вот ещё: судорожные припадки, острый психоз, гломерулонефрит и тромбоцитопения.
– Что? – простонала я.
– То самое! – безжалостно отрезал Никита. – Говори, что ты принимала? Ты где-то раздобыла чудодейственные таблетки, типа "Похудей на пять килограммов за три секунды!", да? Нашла через Интернет?
– Но я ничего не принимала, – в отчаянье повторила я. – И разве головокружения, потеря аппетита, тошнота и бессонница не являются проявлением токсикоза? Да у меня всё это было. Но я же, как выяснилось, была беременна.
А сейчас уже нет.
От этой страшной мысли слёзы вновь покатились из глаз.
– Да, возможно. Но галлюцинации, Юля, это уж точно из другой области. Беременных тошнит, и у них неустойчивое настроение, то смех, то слёзы, согласен… Однако они не прыгают по диванам, как ненормальные, и не пылесосят стены и столы.
– Я пылесосила стол?
– Да.
– Но я ничего не помню!
– Вот именно.
– Никита, я не покупала и не пила никаких таблеток! Я не пыталась сбросить вес, зачем? Пожалуйста, поверь мне!
Невероятная усталость пополам с обидой навалились на меня. Я повернулась к Никите спиной и уткнулась в подушку. Сейчас я не в силах доказывать свою невиновность. Если он не верит… Пусть не верит. Мне хочется лишь одного – остаться наедине со своим бесконечным горем и предаться ему. Я потеряла ребёнка. Он семь недель жил во мне – а теперь его нет. Сейчас я могу думать только об этом.
На следующий день, ближе к вечеру, Вадим, как и обещал, отправил нас домой. Никита всё это время был рядом в палате. Но лучше бы он оставил меня в покое. Мы почти не разговаривали и старались не смотреть друг на друга.
Впервые я очутилась в больнице, да ещё и под капельницей. Недомогания, болезни – это никогда не было моей стихией. Я всегда предпочитала избегать врачей, и здоровье, к счастью, это позволяло. И вот надо же… На сгибе локтя разлился фиолетово-лиловый синяк, число отметин от иглы превышало количество назначенных капельниц, потому что медсестра почему-то никак не могла найти вену.
Пока я оставалась в горизонтальном положении, то физически чувствовала себя более-менее нормально. Но стоило подняться с кровати, и я превращалась в инвалида – хромала, бледнела, вздрагивала от боли… Но мне было всё равно. Подумаешь…
Никита молчал. И на это мне тоже было наплевать. Какая разница…
Я потеряла ребёнка.
Поговорила по телефону с обеспокоенной Евой:
– Да. Да. Да. Нет. Нет. Да. Угу. Нормально. Да. Нет. Нет. Спасибо.
Поговорила по телефону с обеспокоенной Ланочкой:
– Да. Нет. Нет. Да. Да, конечно. Нет. Нет. До свидания.
Поговорила по телефону с обеспокоенными сотрудниками "Уральской звезды":
– Да. Нет. Нормально. Да. Нет. Да. Хорошо. Да. Угу. Спасибо.
Поговорила по телефону с обеспокоенной Мариной Аркадьевной:
– Да. Нет. Всё нормально. Нет. Нет. Хорошо. Да. Нормально. До свидания.
Потом сообразила выключить мобильник.
Почему эта мысль не пришла мне в голову раньше?
Несколько дней до конца сентября Никита оставался в городе. Но мы почти не виделись. Уезжал в "Юниа-Транс" ни свет ни заря, возвращался ближе к полуночи. Лучше бы сразу улетел обратно в Сочи – нам было невыносимо в обществе друг друга.
И он сразу же, едва мы вернулись из больницы, избавился от моей кофе-машины!
– Куда ты её дел?
– Отвёз на работу. Всё, Юля, хватит ставить эксперименты над собственным здоровьем.
Трясущимися руками я рылась в кухонном шкафчике, в надежде отыскать хотя бы джезву. Как наркоман, оставленный без дозы.
– И турку выкинул? – убито пролепетала я.
– Не выкинул. Спрятал подальше, – жестоко отбрил Никита.
Я опустилась на стул, уткнулась лицом в ладони и зарыдала.
Конечно, я плакала не из-за кофе, а из-за утраченной беременности. Ангел, пролетая мимо, обронил хрустальную звёздочку прямо мне в живот, под сердце… Это был драгоценный подарок. А я его не уберегла…
Никита постоял немного в дверях кухни. Я продолжала содрогаться от рыданий. Никита издал странный звук – то ли вздох, то ли рычание – и вскоре поставил передо мной джезву. Я тут же отшвырнула её в сторону, она улетела со стола и глухо звякнула о стену.
– Не нужна она мне! Как ты не понимаешь! Уйди!
Возникало ощущение, словно мы с Никитой сидим в двух разных лодках, и течение уносит нас всё дальше и дальше друг от друга… В последний момент ещё можно было дотянуться руками, ухватиться за борт и избежать отчуждения. Но мы ничего не сделали, просто смотрели, как всё больше увеличивается расстояние между нами…
Я надела чёрную кофту и стянула волосы в мышиный хвостик. Джинсы падали, все мои пять дополнительных килограммов куда-то исчезли. А ведь, по мнению Никиты, ради их истребления я пожертвовала ребёнком. В зеркале отражалось измученное лицо с обострившимися скулами и подбородком.
В редакции газеты без проблем приняли версию об отравлении.
– Суши. Роллы "Калифорния" и так далее, – безжизненно объяснила я. – И вот… Загремела в больницу.
– Да, с японской кухней надо быть поосторожнее, – сочувственно закивали коллеги.
Главный редактор предложил отдохнуть пару дней, восстановиться. Его испугал мой внешний вид. Наверное, я походила на ведьму, к тому же – на молчаливую ведьму, и моя молчаливость поражала коллег даже больше, чем ввалившиеся щёки.
В редакции "Стильной Леди" меня окружила заботой Марина Аркадьевна. Я выложила на стол новую статью – это был первый опус, написанный без допинга, то есть без единой чашки кофе. Я полностью переключилась на зелёный чай. И ничего, написала, смогла. Вроде бы получилось неплохо. Работа над статьёй помогла ненадолго отвлечься от чёрных мыслей…
Мариночке я повторила сказку об отравлении.
– Бедняжка. Зато отлично похудела. А то джинсы на тебе уже трещали. Вот, сейчас ты вернулась к идеальным параметрам, приятно посмотреть.
– Марина!
– Что?!
– Да я едва не сдохла в больнице! А ты опять про похудение.
– Ну-у… Личико у тебя, конечно, замученное. Но фигурка – прелесть!
– Марина, ты параноик, – криво усмехнулась я.
– Да ладно, – отмахнулась главный редактор и взяла в руки распечатку. – Ах, Юля, ты умница! Ты меня удивляешь. Загремела в больницу, чуть копыта не отбросила, но статью тем не менее принесла в срок.
А чем же ещё заниматься дома – вечером и ночью? Между мной и Никитой выросла Берлинская стена, монументальная и непреодолимая. Мы умудрились воздвигнуть её практически молниеносно. Непонимание, гнев, обида и страшная боль из-за случившегося стали нашим строительным материалом.
Я так и не поняла, в чём виновата. Ведь я не травила себя таблетками, добиваясь модельных очертаний. Но Никита, вероятно, основательно зациклился на этой мысли и смотрел на меня с неприязнью. Его будущий ребёнок погиб, не родившись, потому что я проявила преступное легкомыслие…
Марина Аркадьевна пощёлкала в воздухе пальцами, возвращая меня к действительности.
– Кстати, – вспомнила она, – витамины ещё не закончились? Подарить вторую коробочку?
– Там ещё есть несколько конфет. И потом, мне неудобно принимать от тебя такие дорогие подарки.
– Ой, брось!
В гости прибыла Лана Александровна, озарённая светом благородной идеи не дать снохе зачахнуть. Она принесла с собой термос. Не знаю, сообщил ли ей Никита о нашей трагедии или тоже скормил мамочке байку об отравлении японскими роллами. Я, во всяком случае, не собиралась делиться с ней своими переживаниями. Если в эти дни мне с трудом удавалось выносить Никиту, всегда такого близкого и родного, то что уж говорить о Ланочке, каждый контакт с которой обычно стоил мне пары миллионов убитых нервных клеток?
Я мечтала остаться одна. А Ланочка мечтала окружить меня заботой. Да так, чтобы сын заметил.
– Мама, а Юле обязательно пить этот бульон? – с сомнением спросил Никита. Я с видом великомученицы зависла над пиалкой с золотистой жидкостью, заботливо украшенной листиком петрушки. Размышляла: а не смахнуть ли посудину со стола, послав всех подальше?
Пусть оставят меня в покое!
– Что ты, Никита! – засуетилась Ланочка. – Бульон просто необходим Юлечке. Ей надо восстанавливать силы. Юля, быстренько, давай-ка!
Сострадание промелькнуло в глазах мужа. Я удивилась: подумать только, Никита остался равнодушен к моим рыданиям в больничной палате, однако он проникся сочувствием, увидев, как Ланочка пытает меня бульоном…
Как это объяснить?
Где логика?
Я безумно нуждалась в его поддержке все эти дни, но Никита был холоден, как гранит. И вот, пресловутый бульон вдруг разбудил его чувства. Неужели Никита вспомнил, что всё-таки любит меня?
– Мамуль, а тебе вернули из ремонта компьютер? – поинтересовался он, обняв Ланочку за плечи.
– Да, его починили. Но так как Юлечка угодила в больницу… И сейчас ещё плохо себя чувствует… В общем, мы его так и не забрали.
А ножками дотопать до офиса фирмы?
Или подъехать на маршрутке?
Слабо?
– Мам, почему же ты мне не сказала? Я бы съездил и привёз.
– Никита, ты так напряжённо работаешь! Весь этот бизнес. "Газели", "фредлайнеры", "вольво". Контракты, переговоры… Нет, нет, я не могу отрывать тебя от дел!
А я, наверное, не работаю.
Прохлаждаюсь.
– Мамуля, давай я включу мой компьютер, а ты поныряй в Интернете.
– Ой, правда? – горячо обрадовалась Ланочка и подскочила со стула. – Никитушка, это отличная идея! Я ужасно соскучилась по девочкам на форуме, по Дэйзи. Жизнь совершенно невыносима без Интернета, правда, детки?
Я бы так не сказала.
Жизнь невыносима сама по себе.
Пристроив маман к компьютеру, Никита вернулся на кухню, забрал у меня пиалу и вылил её содержимое в раковину. Я вздохнула с облегчением, хотя тут же подумала об африканских детях – они голодают, а мы тут спускаем в канализацию куриный бульон.
– Спасибо, – выдавила я. – Ты меня спас.
– Дё рьен, – ответил муж. – Не за что. Это по-французски.
– Догадалась, – язвительно заметила я. – Не надо было переводить. Думаешь, я совсем тупая?
– Я так не думаю.
– Думаешь, я за пять лет совместной жизни с тобой не выучила, что означает это выражение? – обиженно, с надрывом произнесла я.
– Юля!
– Что, Юля?! Зачем отвечать на французском? Ты хочешь подчеркнуть свой аристократизм и мою необразованность, да? Конечно, ты самый умный! А я идиотка.
– Прости, я не хотел тебя обидеть. Случайно вырвалось.
– А ты меня не обидел! Сейчас – не обидел. Это же такая ерунда по сравнению с тем, в чём ты меня подозреваешь!
Я вовремя остановилась и прикусила язык, вспомнив о Ланочке за стеной. Она наверняка прислушивается к нашей ссоре.
– Юля, прости.
Я отвернулась от Никиты, подошла к окну и уставилась во двор.
Подумать только, как я взбеленилась из-за коротенького "дё рьен"… Но сейчас любое слово может стать искрой, упавшей в бензиновую цистерну. Во всём виновата Берлинская стена. Пока она высится между нами, мы не сможем вновь соединиться, будем постоянно натыкаться на холодные шершавые камни. А наверху сидят автоматчики (гордость и самолюбие), готовые исполосовать нас очередями при малейшей попытке приблизиться друг к другу.
Всего неделю назад, услышав от Никиты "дё рьен" или другое выражение, я бы ответила "уи, уи, месье, мерси боку" и со смехом полезла бы обниматься, довольная своим изысканным прононсом. И французский диалог закончился бы жаркими объятьями. А сейчас я с обидой размышляю, почему муж ответил так, а не иначе…
Кажется, мы продолжаем укреплять нашу стену.
И чем это закончится?