Тем самым, которым и сейчас действую. Боли еще много, ее придется убирать очень долго, но когда-нибудь она иссякнет.
Хочу в это верить.
Прижимаюсь щекой к плечу Кайя. Мне хочется защитить его от того, что с ним было раньше. Или хотя бы сделать так, чтобы прошлое перестало точить об него зубы.
…и мне желательно не расставаться с тобой.
…ничего не имею против.
…я буду тебя слышать все лучше и лучше. И ты меня. Связь позволит знать, где ты и что с тобой, но… Эдвард сказал, что не стоит об этом рассказывать. Ты можешь испугаться. Его жена испугалась. Сбежала. Трижды. Она думала, что перестанет быть собой. Не сможет жить на двоих. Нельзя спрятаться. Нельзя солгать. Нельзя промолчать, даже когда хочется.
Я понимала, о чем он говорит. Жить душа в душу хорошо в метафорическом плане, реальность же имеет свои нюансы. Быть абсолютно открытой… каждую минуту… каждой мыслью. Смогу ли я так?
…если я сейчас уеду, пережду еще некоторое время, то все останется, как есть сейчас. Я не хочу тебе лгать. Иза, решай, ты хочешь, чтобы я ушел?
Искалечив себя окончательно?
Я же понимаю, что он, альтруист несчастный, богом войны притворяющийся, врет как сивый мерин. Вернее, как рыжий… и отнюдь даже не мерин.
Ему будет плохо.
А мне?
Я вспомнила прошедший месяц и поняла, что не выдержу новой разлуки.
– Только попробуй, – сказала я вслух. – Я тебя за руку водить стану, чтобы ты не сбежал. Ясно?
– Ты должна хорошо подумать.
– Я подумала.
– Нет, Иза, все очень серьезно. Обратного пути не будет.
Напугал. У нас уже нет обратного пути и, если я правильно понимаю, никогда не было. С первой встречи и с первого взгляда.
– Кайя, теперь я точно тебя никуда не отпущу. Слышишь?
Слышит. Щурится и потягивается совершенно по-кошачьи.
– А за ухом почешешь тогда? Ты когда-то обещала. – Наконец-то улыбка. Почешу. Поцелую. Обниму. Сделаю все, чтобы тебе, бестолочь этакая, легче стало.
И Кайя остывает. Успокаивается. Почти.
…есть еще кое-что…
А я и не знала, что по этой мыслесвязи и картинку передать можно. Прелесть какая! Только вот пейзаж очень неживописный. Равнина, снарядами изрытая. Мертвые деревья. Сухая трава. Следы ожогов и черные воронки. Ржавый танк, выглядящий до отвращения реальным. Разорванные траки, раскуроченные колеса. И те же подпалины на броне. Земля связала его корнями и камнями, точно пытаясь проглотить, но не имея сил. Я ощущала, что танк все еще жив.
Более того, мне становилось страшно от этого ощущения.
…это то, что у меня в голове. Ментальный блок. Видишь, он очень старый.
Танк в голове.
У Кайя в голове танк.
А у меня только тараканы…
…это образ восприятия, сердце мое. Сознание переводит информацию в доступную форму.
…то, что вокруг…
…последствия взломов. Если бы я не сопротивлялся, область поражения, вероятно, была бы меньше. Он создавал блок. Это не ограничение на память, потому что я помню все… или думаю, что помню. Но память блокировать проще. И вид другой был бы. Дверь, к примеру. А это…
…сторож.
…почему?
…не знаю. Он следит за мной. И за тобой. Наверное, больше за тобой.
…пожалуй, да, согласен. Сложная форма – сложная конструкция. Повреждения – свидетельство моих с ней конфликтов. Военная техника – косвенный признак способности агрессивного на меня воздействия.
…насколько?
…до летального исхода. Эдвард попытался его просканировать. У меня отказало сердце.
От такой наивной прямоты я подпрыгиваю на кровати. У него отказало сердце? У моего неубиваемого мужа отказало сердце?! Да оно и у меня от такой новости сейчас остановится.
…и легкие тоже. Я полагаю, привязка осуществлена ко всем основным системам органов. Иза, ты не волнуйся.
Конечно. Сейчас вот дыхание восстановлю, запру в себе пару ласковых слов для того идиота, который едва не сделал меня вдовой. И для второго, слишком честного, чтобы промолчать.
…он не специально. Мы просто хотели проверить, насколько блок крепко привязан. А охранная система сработала. Эдварду тоже досталось.
Мало досталось! Я не знаю, сколько, но все равно мало!
Кайя, пытаясь меня успокоить, трется щекой о ладонь. И кто-то тут нотации читал по поводу авантюр с недопустимой степенью риска?
…все равно пришлось бы проводить разведку. Весной его попытаются снять. Тише, сердце мое, не бойся. Там будет не один Эдвард. Над телом возьмут контроль. Зону отрежут и аккуратно все снимут. Это совершенно безопасно.
Вот почему я ему не верю?
– Кайя, а это тебе надо?
Танк ведь не год и не два существует. И ведь уживались как-то. Зачем рисковать?
– Я чувствую его. Раньше не знал, и было легче. А сейчас постоянно, как будто… как будто отец не ушел после взлома. Он тут. – Кайя прижал мою ладонь к своему виску. – И продолжает меня ломать. Я ведь даже не знаю, что делает этот блок.
– И существует ли он.
– Что?
…Кайя, насколько ты веришь этому человеку… ну не человеку. Эдварду?
…доверяю я тебе, Урфину и дяде. Все. Что касается Мюррея, то мне пришлось быть откровенным.
…тогда я не понимаю. Ты впустил его в свою голову, едва не умер, а теперь мучаешься. Он тебе рассказал, как понимаю, много интересного. Но что из этого правда? А раньше где он был?
…ты несправедлива, сердце мое.
…почему? Ты не слышал других протекторов и в этом вся проблема? А письмо они не могли написать? Или послать парламентера? Вариантов тысяча, если уж так хотели с тобой поговорить. Да и о нашей свадьбе весь протекторат знал. Сомневаюсь, что здесь нет ни одного человека с… той стороны.
…это не принято. Послы – да. Шпионы – нет. Это как если бы я подкупил слуг, чтобы они рассказывали мне про то, как Урфин живет.
…хорошая, кстати, идея.
…Иза, блок есть. Я… слышу его. И я хочу, чтобы меня от него избавили.
Он не отступит. Но и у меня веры к протекторам не прибавляется. Чем больше думаю, тем более дерьмовой выглядит вся эта история. Как Сержант сказал? Семьи пожалеют о невмешательстве?
И не получилось ли, что эта их жалость стала причиной внезапно протянутой дружеской руки.
Где они все были, когда Кайя действительно нуждался в помощи?
…когда ты злишься, ты пылаешь. Это очень красиво. Сердце мое, я понимаю твои сомнения. И да, Мюррей появился не случайно. Весной я был несколько… агрессивен. И моя неуравновешенность подвигла их на поиск стабилизирующего элемента. Урфина использовали.
Неуравновешенность? Стабилизирующий элемент?
Экспериментаторы фиговы. А просто взять и помочь? По-человечески?
Сначала бросить Кайя в компании садиста-психопата. Отвернуться. Забыть о существовании, позволить чувствовать себя ничтожеством. И наконец, послать парламентера.
Полагаю, кандидатуру выбирали тщательно.
…на это глупо обижаться. Тем более что без их помощи я от блока не избавлюсь.
Кажется, я услышала лязг и скрежет. Башня старого танка поворачивалась, желая взять на прицел глупца, который хотел убрать этот подарок прошлого.
– Сердце мое, – Кайя обнимает меня, бережно, точно опасаясь, что я вот-вот исчезну, – главное, что теперь у меня есть ты. Без тебя я бы точно умер. Уже поэтому я буду играть по их правилам. Во всяком случае, пока не разберусь, что там к чему.
Плечо затекло, потому что на нем лежали. Открыв глаза, Урфин несколько секунд разглядывал светловолосую макушку, пытаясь сообразить, кому она принадлежит и как этот кто-то очутился в его кровати.
Вспомнил.
И едва сдержал смех. Вот уж правда: научил плохому. Хорошо хоть недоучил.
Тисса спала крепким сном человека с чистой совестью и твердыми принципами. И хорошо бы, чтобы сон продлился еще часика два. За это время Урфин попытается исправить то, что еще поддается исправлению. И хотя подмывало остаться, дождаться пробуждения, он очень осторожно убрал ее руку с груди и высвободил плечо, подсунув вместо него подушку. Тисса не шелохнулась.
А выражение лица по-детски умиротворенное, счастливое даже. Интересно, что ей снится?
Дом? Обыкновенная семья?
Урфин не представлял себе, какой должна быть обыкновенная семья. Он видел их только издали, а теперь вдруг отчетливо осознал, что вряд ли из всей этой затеи хоть что-то выйдет.
С другой стороны, отступать уже поздно, и, главное, желания нет никакого.
Подняв платье – выглядит так, точно его силой сдирали, что в принципе соответствовало действительности, – Урфин аккуратно повесил его на спинку кресла. Туда же отправились чулки.
Значит, он вправе поступать так, как считает нужным? И в этом все дело? Еще немного, и Урфин поверил бы…
За дверью, которую он прикрыл очень осторожно – не хватало еще разбудить, – ждал Гавин. И вид у него был нехарактерно мрачный. Сразу барон вспомнился: вот что значит семейное сходство.
Гавин молчал.
Урфин ждал, изо всех сил стараясь не расхохотаться, – нечего ребенка обижать. А настроение что-то не в меру веселое, давненько такого не бывало.
– Ну? – Урфин все-таки понял, что придется первым начинать беседу.
Гавин набычился.
– Говори уже. Не трону.
И ведь страшно ему до зубовного скрежета, а молчать не станет. Упрямая деграсовская натура. Барон, пожалуй, порадовался бы.
– Вам не следовало обижать леди. За нее некому заступиться.
А тон такой, что того и гляди совесть очнется, хотя она – дама воспитанная, не лезет, куда не просят.
– Ну почему некому? Ты и я. Уже двое.
На легкость тона Гавин не настроен. В его понимании все более чем серьезно, и позицию следует уважать.
– Гавин, я точно не собираюсь ее обижать. И никому не позволю этого делать. Надеюсь, недоразумение разрешено?
Кивок.
– Извините.
– Да не за что тебе извиняться. Я рад, что у тебя хватило духу не промолчать.
Мальчишка дернул носом и подбородок задрал, пытаясь казаться выше. Надо будет лошадь ему подобрать, и к оружейникам заглянуть не мешало бы: деревянные мечи хороши, но пора и железо осваивать.
– Я не трус.
– Никогда и близко не думал. Гавин, я понятия не имею, что у тебя с Гийомом не сложилось… и выяснять не стану, потому что это будет не совсем честно с моей стороны. Если захочешь, то расскажешь сам. – Конечно, нехорошо детей обманывать: история вышла громкая, и Урфин без труда узнал подробности. Куда сложнее оказалось сохранить спокойствие и не вмешиваться. – Но я рад, что твой отец доверил мне тебя учить.
– Спасибо.
Недетская краткость. Ничего, со временем отойдет. Хорошо бы Гийому к этому времени объявиться, уж больно счет к нему велик.
– Так, – Урфин указал на дверь, – если вдруг проснется раньше, чем я вернусь, то ванну и завтрак можно. Уходить – нельзя. Скажешь, что я запретил.
Сомнительно, чтобы Тисса решилась уйти в рваном платье, но с запретом – оно надежней.
– А вы куда? – Гавин помог одеться.
– Сознаваться.
– В чем?
– Во всем… или почти.
Настроение было до отвращения радужным. Еще немного, и Урфин в дворцовый парк побежит ромашки собирать просто так, без особой на то надобности. Впрочем, он слабо представлял, какая надобность может подтолкнуть его к столь алогичному поведению.
Изольда завтракала, что было хорошо, поскольку сытая женщина всяко безопаснее голодной. И завтракала не одна… кажется, Урфин многое успел пропустить, и с ромашками придется слегка погодить.
До Белой скалы Юго добрался вплавь.
Если бы его кто-то увидел, то счел бы безумным. Возможно, решил бы спасать, тем самым облегчив работу, – благородство наказуемо. Но осенью на берегу было пусто. Волны уже слизали налет инея с седой гальки и отступили, бросив на берегу влажную ветошь водорослей, дохлого краба и парочку раковин. Юго подобрал одну, нарядную, со многими шипами, – подарит кому-нибудь.
Нанимателю. Глядишь, станет добрее.
Раздевшись, Юго минуты две стоял у кромки воды, позволяя ветру исследовать тело.
Хорошо…
Море то отступало, то кидалось под ноги, норовя облизать ледяную кожу. Первый шаг – первый ожог. Нырок. Крик, который получается запереть в горле. Вкус соли. Слезы – все-таки Юго давно не обнимался с зимой.
Стихия играет. Тысячелапый зверь, который то подхватывает Юго, желая вышвырнуть на берег, то обнимает, обвивает скользким телом своим, точно пробуя на вкус.
Плыть недалеко – всего-то около километра. И Юго почти не устает.
Белая скала и вправду бела. Не мрамор, не лед, но что-то иное… Юго не сразу понимает, что это. Он становится на колени, нюхая странный материал, пробует его на вкус.
Мел?
Нет. Но похоже.
Белая поверхность испещрена многими линиями, которые складываются в странный узор. Бабочки? Бабочки. Каменные вианы, кажется, так их называют.
Остров невелик. Его посещают, но редко – причал для лодок успел покрыться слизью, а настил и вовсе гнилой. Но кострище выделяется черным пятном. И старый навес все еще прочен.
Возможно, сюда не следовало приходить, но Юго должен почувствовать место.
Он ложится под навес и закрывает глаза, прислушиваясь к ветру, к морю, к самому миру, который еще не знал, что ему предстоит в очередной раз меняться по воле человеческой.
Почему они просто не могут жить?
Юго не позволили. Он пытался, долго, пока не понял, что слишком изменен, чтобы быть нормальным. Но эти-то… Наниматель твердит о высшей цели, а на самом деле он просто мстит. И ладно бы человеку – некоторые люди стоят мести. Но мир-то разрушать зачем?
Черная туча принесла первый снег.
До зимнего бала оставался месяц.
И две недели.
Это много. Если наниматель передумает, то… Юго, пожалуй, будет рад.
Глава 14
ПЕРЕМЕНЫ И ПЕРЕМЕННЫЕ
Если вас обещают окружить заботой и вниманием, хорошенько подумайте, как вы будете из этого окружения выбираться.
Мудрый совет
Нельзя сказать, чтобы нынешнее утро располагало к приему гостей, но вид у их сиятельства был виноватый, но в то же время сомневающийся, отчего мне вдвойне подозрительней становилось…
Хотя гостей мы и не ждали.
Ох, сдается, не Кайя стал причиной нынешнего визита. Он-то рад, и я рада, что он рад. И кажется, мой муж совсем успокоился, во всяком случае, аппетит не пострадал – их светлость с огромным удовольствием потребили и свой завтрак, и мой, и возмутиться успели, что еды мало.
Но вопрос не в Кайя.
– Иза! – Урфин от предложения к завтраку присоединиться – смена блюд вторая, но сдается, что не последняя, – отказался. И присаживаться не стал. Стоит себе такой суровый, неподкупный и прекрасный, как чужая совесть. Сапоги сияют. Выправка военная. Тон мрачный. – Я хочу тебе сказать, что эту ночь Тисса провела у меня.
Молодец, Изольда, возьми печеньку за догадливость. Заодно и рот заткнешь до поры до времени.
А Кайя жевать перестал.
– Я ее запер.
А вот это что-то новое.
…Иза, ты понимаешь, о чем он?
…нет.
– Мне срочно понадобилось вчера уйти. Я ее запер. А вернулся поздно. Решил никого не беспокоить…
О да, если бы Кайя не появился, я была бы совершенно спокойна за Тиссу.
Кайя перехватил руку с кубком.
…не надо. Если ты подписала договор, то он имеет право поступать так, как считает нужным. Хотя я, конечно, не одобряю.
Я тоже не одобряю, но швырять в Урфина кубком не собиралась. У меня, может, от таких новостей в горле резко пересохло.
– Я осознаю, что это было безответственно с моей стороны…
Мне не почудилось? Урфин говорит про ответственность? Он новое слово выучил!
– …и ты беспокоилась…
На его счастье, я не успела.
– Но если ты хочешь что-то сказать, то скажи мне.
Скажу. Только пусть способность говорить вернется. И ведь сама виновата… надо было проследить. Поверила Магнусу. Они с Урфином одной крови. Авантюристы несчастные.
– Тиссу я не позволю обижать никому, – тихо завершил покаянную речь Урфин. Еще бы каблуками щелкнул в качестве эмоциональной точки. Но и без каблуков получилось… выразительно.
Обижать не позволит? Он это всерьез? Более чем.
Нет, желание защитить понятно, но от меня-то зачем? Я ведь не чудовище…
Кайя утаскивает с моей тарелки печенье, целиком окунает в мед и, только сунув в рот, снисходит до объяснения.
…он просто за нее боится. Как я за тебя, только он пока не отдает себе отчет в этом. И хорошо, что боится. Ему полезно думать еще о ком-то, кроме себя.
Если так, то ладно.
– Где она? – спрашиваю, понимая, что мое мнение о данной ситуации уже мало кого волнует.
Договор подписан.
Урфин имеет право… я надеюсь, он хотя бы осознает, что эти его права – обоюдоострое оружие. Силой легко все испортить. Нет, он не сволочь и вреда ей не причинит.
Нарочно, во всяком случае.
– Спит.
– Сядь уже куда-нибудь. – Кайя подвигает к себе кувшин с молоком. Пьет прямо из горла, крупными глотками, отфыркиваясь при этом. Кот, выползший из-под стола, наблюдает с неодобрением и надеждой: не может такого быть, чтобы в человека столько и сразу влезло.
В Кайя влезает.
Он слизывает молоко с губы и произносит:
– Во-первых, ты теперь сам за нее отвечаешь. Не передо мной. Не перед Изольдой. Перед собой. Ясно?
Кивок. И Урфин все-таки присаживается.
– Во-вторых, что делать теперь, решать тебе. И будь добр, подумай, прежде чем что-то решить. В-третьих, девочки здесь оставаться не могут. Я не настолько добрый, чтобы уступать свое место. Но и у тебя им жить пока не стоит. Бывшая комната Изольды свободна. Ты займешь мою.
…ага, помнится, там очень удобная и малолюдная лестница имеется. Романтика…
– В-четвертых, мне надо поговорить с тобой и дядей. Лучше бы одновременно.
– И разговор не из приятных?
Урфин перестает улыбаться. Он не эмпат, но слишком давно знаком с Кайя, чтобы понимать его без слов.
– Боюсь, что так.
…тебе не обязательно…
…обязательно, сердце мое. Пока я не пойму, как работает блок, я уязвим. А они знают меня лучше, чем кто бы то ни было. Кроме того, у меня есть кое-какие вопросы к дяде.
– И о чем беседа? – Урфин подпер кулаком подбородок. – Не то чтобы я против… скорее завидую. По-доброму.
А в очах небесных проскальзывает что-то мечтательное, выбивающееся из сложившегося образа. Как-то вот тянет меня порасспросить о подробностях ночи, но неудобно.
И вряд ли ответят.
– Иза… а можно тебя еще кое о чем попросить?
Киваю: можно. Мы сегодня добрые.
– Мне бы платье… то есть не мне, а… вчера оно немного… помялось. Необратимо. Да и вообще, одежды для… Ты поняла, да?