– Я по поручению комитета комсомола, – сказала Катя.
Мэлс понимающе кивнул и приготовился слушать.
– Я поговорила с ребятами и с руководством, – деловито начала она. – Они согласны – в виде исключения – восстановить тебя в комсомоле и в институте. Пока условно, с испытательным сроком, а через год восстановят окончательно. Тебе надо написать заявление и прийти выступить на собрании…
– Зачем?
– Как зачем? – удивилась Катя. – Рассказать, что ты осознал свои ошибки и заблуждения.
Мэлс вдруг засмеялся.
– Что? – спросила она.
Мэлс замахал рукой, шлепнул себя по губам – и все не мог остановиться.
– Что?! – крикнула она, сорвавшись с официального тона. – Ты хоть… ты хоть понимаешь, чего мне это стоило – каждого обойти, с каждым поговорить, просить, унижаться!
– Извини, Кать… Просто представил… Ты, наверное, шла сюда и думала, как сижу я тут, сирота, и плачу над своей горькой судьбой? Да не хочу я обратно! Знаешь, Кать, я тебе даже благодарен. Нет, правда! Всех в школе в комсомол принимали – и я как все. Все в институт пошли – и я следом. А как же – отец рабочий, сын – инженер, все как положено! Если б не ты, так и сидел бы – как все, экзамены сдавал, а потом всю жизнь у кульмана стоял. Не мое это, понимаешь? Мне хорошо, Катя, понимаешь?! – вскочил он. – Здесь мужики – вот такие! С этими ребятами тоже ладим, – хлопнул он по плечу пустоглазого бетонного пионера. – Понятливые, немногословные. Вечером репетирую тут, – указал он на саксофон в футляре. – Им нравится! Стилем учу танцевать, – обнял он двух девушек с веслами. – Получается!.. – засмеялся он. – Спасибо, что зашла, Кать. У меня времени нет, извини. Работа сдельная – сколько налепил, столько получу. А мне жену молодую кормить надо!
– Жену?.. – дрогнувшим голосом спросила Катя.
– Скоро распишемся.
Катя какое-то время смотрела на него с искаженным лицом. Потом молча повернулась и пошла через двор.
Петрович спустился по лестнице с верхотуры.
– Вот это баба! – в восторге сказал он. – Твоя?
– Нет.
– Зря теряешься! – Петрович подошел к воротам цеха, глядя ей вслед. – Ох, баба! Ну, баба! – мечтательно покрутил он головой. – Ей бы весло в руки!..
Мэл стоял со своим квартетом на "бирже".
– А ударник – ты-дыч, ты-дыч, ты-дыч… – брызжа слюной, отбивал ритм по коленям Дрын. – И тут сакс вступает: вау-у…
Между лабухами деловито сновали барыги:
– Проводы на пенсию – баян, труба, ударные…
– Утренник в женской школе – фортепиано, скрипка, кларнет…
– Может, завалимся в женскую школу? – предложил Дрын. – Косички-фартучки. Наведем шороху!
Все засмеялись.
Нолик вклинился между ними:
– Джаз-банд на первомайские… – таинственно сообщил он.
– Сколько? – обернулся Мэл.
– Тридцать рублей.
– У-у… – переглянувшись, протянули они хором.
– За такие хрусты лабухов кабацких покупай, – кивнул Дрын через плечо, и они отвернулись, оставив Нолика за кругом.
Тот побродил за спинами и снова втиснулся между ними.
– Тридцать пять! – отчаянно, будто от сердца отрывая, сказал он.
– Нолик! – приобнял его за плечи Мэл. – Имей совесть, хотя бы по праздникам.
– А сколько?
– Тридцать пять. На каждого.
Нолик сделал круглые глаза.
– Не торгуйтесь, мужчина, – гнусавым бабьим голосом протянул Дрын. – Получите удовольствие согласно тарифу!
Нолик потоптался и, глядя в сторону, протянул деньги и клочок бумаги в опущенной руке:
– Адрес… Аванс… Добираться поодиночке…
Джаз-банд расположился на сцене, Дрын сел за ударные, отбил дробь на тарелках. Мэлс вышел вперед.
– Товарищи! – объявил он. – Торжественный вечер, посвященный Международному дню солидарности трудящихся, разрешите считать открытым! – Он поднял саксофон и заиграл "Интернационал".
Набившиеся в тесный клуб чуваки и чувихи молча ждали. Постепенно в зале стал нарастать недовольный ропот. Нолик за кулисами отчаянно крутил пальцем у виска и строил страшные рожи. Мэлс невозмутимо вел бравурную мелодию. Потом прервался и повторил последнюю фразу с середины, потом еще раз – все быстрее и короче, подмигнул своим – и джаз-банд грянул в бешеном ритме. Стиляги захохотали, оценив шутку, и бросились танцевать.
Мэлс увидел, как Полли, бросив партнера, выбралась из танцующей толпы и привалилась к стене, закрыв рукой глаза. Он кивнул Дрыну, положил саксофон и спустился в зал.
– Голова закружилась… – виновато сказала она.
– Может, на воздух выйти? – забеспокоился Мэлс.
– А, уже все прошло, – беспечно махнула Польза.
– Тогда хильнем тройным гамбургским?
Они закружились щекой к щеке.
– Скоро, наверное, танцевать уже не смогу, – пожаловалась она.
– Давай завтра заявление подадим, – сказал Мэлс. – А то будешь на свадьбе животом родню пугать.
– Как скучно, Мэл! – укоризненно протянула Полли. – А я-то мечтала: "Позвольте предложить вам руку и сердце…"
– Сударыня! – с чувством произнес он. – С тех пор, как я увидел вас, я потерял покой и сон. Составьте мое счастье, будьте моею женой!
– Ах, все это так неожиданно, право… – жеманно закатила она глаза. – Я должна испытать ваши чувства.
– И долго будешь испытывать? – засмеялся Мэлс.
Польза начала с детской деловитостью загибать пальцы.
– Четыре с половиной месяца, – сообщила она.
Мэлс резко остановился.
– Мэл, – уже серьезно сказала Полли. – Я ведь не сказала "нет". Давай подождем ребенка. А потом вместе решим. Хорошо? – она заглянула ему в глаза и примирительно улыбнулась.
Они снова закружились в танце…
– Атас! Чуваки, облава! – раздался вдруг крик, и стиляги бросились к дверям.
Мэлс, схватив Полли за руку, прорвался сквозь встречную толпу к сцене, схватил саксофон, и они выбежали на улицу…
Бригадмильцы цепью выстроились напротив стиляг. Стиляги, независимо сунув руки в карманы, разом шагнули вдоль стены вперед – бригадмильцы туда же. Те, пригнувшись, отступили на два шага назад – эти тоже. Две цепочки – темно-синяя и пестрая – двигались друг напротив друга в молчаливом ритуальном танце, зеркально повторяя каждый жест. Дрын вдруг, сломав ритм, метнулся в сторону – и цепочки перемешались.
Катя, расталкивая сцепившихся бригадмильцев и стиляг, оглядывалась в толпе горящими глазами. Наконец увидела Мэлса и Полли и властно указала на них. Несколько бригадмильцев оторвали их друг от друга. Семен и Степан прижали Мэлса к стене. Двое других выкрутили Полли руки за спину, заставив опуститься на колени.
– Не трогайте ее! – Мэлс рванулся, стряхнул с себя противников, но на него налетели сразу четверо.
Катя, улыбаясь, подошла к Полли и медленно, растягивая удовольствие, подняла машинку.
– Ой, девушка, как удачно! – обрадовалась та. – А завивку не делаете?
Катя сладострастно запустила машинку в ее густые волосы.
– Как раз решила прическу поменять, а кругом, знаете, такие очереди… Так удобно? – наклонила Полли голову. – А кстати, вы сколько берете, девушка? Я боюсь, у меня на модельную денег не хватит…
Катя, торжеству которой мешала ее беспечная болтовня, со злостью рванула машинку. Польза на мгновение сжала губы, пересиливая боль, и снова улыбнулась:
– Да-да, там покороче, если можно. А то, знаете, лето впереди, жара… Вы телефончик оставьте, по знакомству – я, когда обрасту, снова зайду… Девушка, куда же вы? – крикнула она. – А на чай? – она бросила вслед Кате монету и захохотала.
Мэлс подошел к Полли. Та еще смеялась, но губы ее дрожали и из глаз уже катились слезы. Она уткнулась лицом в ладони и зарыдала. Мэлс встал рядом на колени, прижал к себе ее остриженную неровным ежиком голову, с бессильной ненавистью глядя куда-то в пространство…
К роддому, сигналя, подъехали два таксомотора, украшенные разноцветными лентами, из них шумной гурьбой повалили Мэлс, Ким, отец с гармонью, соседи и соседки – все празднично одетые, с цветами и шампанским. Отец растянул меха и, пританцовывая, первым двинулся к подъезду.
– Ну что, волнуешься, папаша? – весело крикнул он Мэлсу. – Я вот так же мать твою тут встречал. Вон из того окна тебя показывала!
Открылась тяжелая дверь, на крыльцо вышла Полина, изменившаяся, похудевшая, непривычно скованная, со спеленутым младенцем на руках. Следом высыпал чуть не весь медперсонал, изо всех окон высунулись роженицы.
– Во как провожают! – в восторге сказал отец.
Полина остановилась, издалека глядя на Мэлса. Медленно спустилась по ступенькам, по-прежнему не отрывая от него глаз.
Встречающие обступили ее со всех сторон.
– Ну-ка, на! – отец снял гармонь и сунул кому-то из соседей. Тот тотчас подхватил залихватский мотив. – Ох, богатырь! Наша порода, бирюковская! – гордо сказал отец. – Ну, покажи внука-то!.. – он осторожно поднял угол пеленки, закрывающий лицо…
Гармонь подавилась и тяжело выдохнула во всю ширину мехов. У отца вывалилась изо рта папироса. Заполошно ахнули в голос соседки. Медсестра на крыльце торопливо открыла склянку и смочила вату нашатырным спиртом…
В белом конверте мирно спал черный как смоль негритенок, пуская пузыри с толстых красных губ.
Полина, не двигаясь, смотрела в глаза Мэлсу. Тот наконец очнулся, шагнул к ней, поцеловал, протянул руки к ребенку.
– Куда, руки-крюки! – оттолкнул его отец. – Уронишь еще на радостях! – он бережно взял младенца. – Спасибо, сестрички! – крикнул он. – А ты что затих? А ну, рвани меха, чтоб душа полетела!
Сосед, не попадая по кнопкам, заиграл снова.
Полина благодарно улыбнулась Мэлсу, прижалась к нему, и они пошли следом за отцом к машине.
Издалека, спрятавшись за углом дома, жадно следила за встречей мать Полины. Когда они поравнялись с ней, отпрянула за угол, привалилась спиной к стене. Рванула тугой воротничок кителя и заплакала…
Чуваки уже толпились у Елисея. Они, как обычно, шумно поздоровались с Мэлсом.
– Мэл, когда Полли придет? – спросила Бетси.
– Признайся, чувак, запер жену? – сказал Боб.
– Все вы такие, – сказала Бетси. – Сперва про любовь, а потом мордой в пеленки!
– Вот своего бэбика заведешь… – ответил Мэлс.
– Мэл, я согласна, – вкрадчиво сказала Бетси. – Только прямо сейчас, ладно?
Подошел Нолик.
– Чуингам американский… – сообщил он в небеса, приоткрыв пакет. – Пять рублей.
– За пять рублей сам жуй, Нолик!
– Настоящая же! – обиделся тот.
– А где наш рекрут? – отвернувшись от него, огляделся Мэлс.
В этот момент появился Дрын. Он издалека широким жестом снял кепку, шутовски приставил к свежей синюшной лысине ладонь и пошел строевым шагом.
– Обрили уже! – Все восторженно захохотали, кинулись наперебой трогать колючую плешь.
– Руки мыли? – отбивался Дрын. Наконец вырвался, шмякнул кепку оземь и заорал, раскинув грабли во всю ширь: – Чуваки! Последний раз угощаю! За мной!!
Мэлс с парнями подняли его себе на плечи и торжественно понесли по Броду, распугивая зевак.
– Товарищи! – возвышаясь над улицей, орал Дрын. – Да здравствуют Советские вооруженные силы, самые вооруженные из всех вооруженных, надежный оплот, об пол и об лоб! Ура, товарищи!..
Нолик отошел в сторону. Вдруг выхватил наметанным взглядом безликого человека в сером пальто, приближающегося к нему в толпе. Он быстро повернулся и двинулся за стилягами. И тут же увидел еще одно серое пальто навстречу.
– Чувачок, подержи на секунду, – сунул он пакет в руки Бобу. – Я сейчас… – И юркнул в подворотню.
– Э-э… – успел только сказать тот. Неуверенно глянул вслед своим.
– Ты чего застрял? – крикнула Бетси.
– Сейчас догоню, – махнул Боб и остался стоять, озираясь по сторонам, дожидаясь Нолика.
Двое в сером схватили его за руки.
– Понятые, сюда! – Они выхватили пакет и вытряхнули на асфальт пестрые пакетики жвачки.
– Это не мое… – начал было Боб.
Его тотчас, как гончие отбившегося от стаи волка, окружили плотным кольцом прохожие.
– Конечно не его! В руках держит – не его!
– Я свидетель! Я все видел! Товарищи милиционеры, меня в свидетели запишите!
– Там тебя оденут по-человечески!
Боб растерянно смотрел на искаженные ненавистью лица вокруг…
…Милицейский "козлик" проехал мимо торжественной процессии стиляг. Боб замахал руками, заколотил в зарешеченное заднее окно. Потом бессильно привалился лбом к стеклу, глядя на друзей – исчезающий вдали цветной островок в темно-синей толпе…
Бетси запрыгнула в троллейбус, встала на задней площадке, опершись на поручень, тоскливо глядя в окно.
Вокруг нее в переполненном троллейбусе тотчас образовалось свободное пространство, пассажиры расступились, неприязненно разглядывая ее наряд.
– Вырядилась, как чучело огородное! – начала тетка с авоськами.
– Как совести-то хватает на улицу выходить! А еще девушка!
– Совсем бы уж юбку сняла! – вступил мужик. – Чего уж там прятать-то – и так все наружу!
Бетси перевела взгляд на него. Как обычно, загадочно улыбнулась, состроила глазки – и вдруг, как кошка, молча метнулась к нему и вцепилась когтями в лицо. Мужик заорал, пытаясь оторвать ее от себя, на задней площадке началась свалка, крик и женский визг.
Троллейбус резко затормозил, открылись двери, и два милиционера, расталкивая людей, ворвались в салон…
В комнате Мэлса на растянутых крест-накрест веревках сушились распашонки, посередине стоял манеж с погремушками.
Раздался ритмичный, синкопом стук в дверь. Мэлс открыл – и вдруг радостно заорал, раскинув руки. Фред переступил через порог, они орали на два голоса, глядя друг на друга смеющимися глазами, потом ритуально ударились кулаком, грудью и обнялись.
– Мэл, ты с ума сошел? – выглянула из второй комнаты Полина.
– Польза! Здравствуй, чувишка! – Фред бесцеремонно сгреб ее в охапку.
– Да тише ты, ребенок спит! – Полина расцеловалась с ним. – Давно приехал?
– Только чемоданы распаковал. Первый официальный визит… А тебе идет, – потрепал он ее по чуть отросшим волосам.
– Ну, как Запад? – спросил Мэлс. – Загнивает?
– Загнивает, – скорбно подтвердил Фред. – Но хорошо пахнет!.. Польза, это тебе с бэбиком! – он вывалил на стол яркие диснеевские игрушки, соски, бутылки. – Как назвали-то?
– Ваня.
– Хорошее имя, – одобрил Фред. – Политически грамотное… Последнее достижение империалистов, – показал он бутылочку. – Непроливашка. Как ни крути… – продемонстрировал он.
– Да что ты ему показываешь, – засмеялась Полина. – Он не знает, с какой стороны соска надевается.
– Понимаешь, Фред, – пояснил Мэлс, – она считала, что при равноправии мужчин и женщин я тоже должен кормить грудью.
Полина шутливо толкнула его плечом.
– А как твоя правоверная? – спросила она.
Фред только безнадежно махнул рукой:
– Шаг в сторону – побег, прыжок на месте – провокация. Не будем о страшном.
– Извини, Фред, – Полина виновато улыбнулась. – Я правда ужасно рада, честное слово… Просто с ног падаю, не соображаю уже ничего. Он две ночи не спал… Вы сидите, я потом приготовлю что-нибудь.
– Да ладно, у хорошего дипломата все с собой! – Фред кивнул на вторую сумку.
Он проводил Полину взглядом.
– Изменилась…
– Изменишься тут.
– С тещей не контачите?
– Прокляты во веки веков.
Они сели за стол. Фред вытащил бутылку виски.
– Про Боба знаешь? – спросил Мэлс.
Фред кивнул.
– Отец не сможет помочь?
– Глухо, – покачал головой тот. – Спекуляция контрабандой…
– Да какая спекуляция… – начал было Мэлс.
– Алло, чувак! – щелкнул пальцами тот. – Это я, Фред. Ты мне будешь объяснять?.. Дрын в армии?
– На флоте. Он, дурак, в военкомат при всем параде приперся: в оранжевом коке, на "тракторах". Его тут же на подводную лодку упрятали, на пять лет… Бетси из Москвы выслали.
– Погоди, а… – Фред указал на дверь, за которой скрылась Полина. – А кто из наших-то остался?
– Да вообще настоящих чуваков почти не осталось. А кто есть – по домам сидят, музыку шепотом слушают. Все изменилось, Фред. Жлобье совсем озверело. Облавы каждый день. "Кок" закрыли…
– "Кок"?! – схватился за голову Фред. – Как жить-то?.. Вот это новости! Ну, порадовал, чувачок! На полгода отъехать нельзя!
– А помнишь, как по Броду всей толпой хиляли?
– Да-а… Это тебе, кстати, – он достал несколько пластинок.
Мэлс схватил, жадно просмотрел имена.
– Ну, чува-ак! – в восторге протянул он. – У нас и на костях-то уже ничего не достанешь!.. Черт, проигрыватель в той комнате.
– Успеешь еще, – усмехнулся Фред. – Сам-то все на своем трофейном лабаешь?
– Да где же другой взять.
– Как где? – развел руками Фред. – Там, где, – он запел вполголоса, поводя бедрами, -
Средь трущоб и небоскребов
много реклам,
Американцы ходят и жуют
чуингам, -
пританцовывая, он достал футляр и положил на стол перед Мэлсом, -
Грабят, убивают,
"Чучу" напевают
И бара-бара-барают стильных дам! -
и он жестом фокусника откинул крышку.
Мэлс замер, глядя на новенький, сверкающий сакс. Слов не было, он ударил Фреда в плечо. Тот ответил. Какое-то время они, сдерживая смех, мутузили друг друга через стол. Потом Мэлс бережно взял саксофон, вставил мундштук и пробежал пальцами по клапанам. Сакс ответил сильным чистым звуком.
Тотчас в комнате заплакал ребенок. Они замерли, глядя друг на друга круглыми глазами, потом синхронно обернулись к двери. Полина выглянула из-за двери, укоризненно качнула головой. Они отчаянно замахали руками: больше ни звука!
– Посмотрю на бэбика? – сказал Фред. – Все равно разбудили.
Мэлс поманил его за собой, подкрался к двери, приоткрыл и заглянул в щель. Полина качала сына на руках. Мэлс уступил место Фреду.
Тот посмотрел в комнату, потом перевел глаза на Мэлса.
– Этот? – уточнил он.
– Этот, – подтвердил Мэлс.
Фред снова приник к щели, озадаченно морща лоб. Обернулся к Мэлсу. Потер ладонью подбородок.
– Знаешь, Мэл… – задумчиво сказал он наконец. – Мне кажется, ты слишком часто слушал Чарли Паркера…
Они вернулись за стол.
– Ну, Фред, – Мэлс нетерпеливо потер руки. – Теперь главное! Про Америку. Давай с самого начала!
– Про Америку? – Фред тяжело вздохнул. – Я не хотел тебя расстраивать, Мэл, но у меня тоже неприятные новости…
Тот удивленно посмотрел на него.
– Давай выпьем, чувак! Все легче будет, – Фред разлил виски по стаканам.
Мэлс потянулся чокнуться, но Фред убрал свой стакан.
– Не чокаясь.
– Что, кто-то умер?
– В определенном смысле… – Фред выпил, встал и прошелся по комнате. – Мэл! – трагически сказал он. – Прими этот удар достойно, как мужчина! Не надо рвать волосы, посыпать голову пеплом, бросаться на стены и примитивно бить посуду!
– Ладно, давай, не тяни! – не выдержал Мэлс.
Фред остановился напротив.