Танкист, увидев еще двоих, забеспокоился. Особенно его насторожил немолодой уже мужчина, одетый в немецкую форму, правда, со споротыми знаками различия и в солдатских кирзовых сапогах (свою одежду и котомку с вещами Крутицын в спешке оставил около тех несчастливых для штабного офицера кустов, о чем теперь очень сожалел).
– Это – мои товарищи! Вместе бежали из плена. Четверо нас… – быстро пояснил Чибисов и вкратце рассказал (вернее, прокричал), откуда взялась немецкая форма.
Испуганно косясь в сторону уставившегося на них пулемета, Брестский на всякий случай поднял вверх руки. Крутицын же был строг и сосредоточен.
– Карта есть? – деловито спросил он, поглаживая верхнюю губу.
Как оказалось, танкисты шли из-под Гродно, где в ходе тяжелейших боев была разбита их танковая дивизия.
– Двадцать второго подняли нас по тревоге, – рассказывал чумазый, представившийся старшиной Тарасовым, помимо которого в танке было еще трое членов экипажа. – Приказали выдвигаться в сторону Белостока. Немцев увидели только на следующий день. Механизированная пехота и артиллерия. Открыли по нам огонь из орудий. Точно стреляли, сволочи! Особенно досталось нашим "бэтушкам" – их буквально прошивали насквозь. А от нашего бегемота, представляете, снаряды отскакивали – не брали броню! Мы всю их артиллерию гусеницами расхреначили и на пехоту повернули, а те – в панику и деру. Мы – за ними. Почти полдня гнали! А потом… поступил приказ срочно отходить к Слониму. Там, говорят, сосредотачиваются основные силы. Легко сказать: от своих тылов и частей обеспечения оторвались, горючее на исходе. Пришлось из оставшихся "бэтушек" сливать, а их топить в ближайшем озере. К концу дня с горем пополам двинулись, да куда без поддержки?.. Ни самолетов прикрытия, ни пушкарей – одни, словно молодые бычки в поле без пастуха, – старшина вдруг замолчал, на миг смял ладонью лицо, а потом, глядя перед собой остановившимся взглядом, продолжил: – В общем, жгли нас немцы с воздуха как хотели. Не только бомбами, но еще какой-то горючей гадостью. Прямо на марше. Да какой там марш – неразбериха одна! Вся дорога войсками под завязку была набита. Тылы с передовыми частями перемешались. И никуда не денешься. С одного бока – река, с другого – крутые холмы. Столько техники сгоревший и просто брошенной скопилось, мама родная!.. Буду жив – век не забуду! Сколько ж людей, добра народного загубили, сволочи… В некоторых местах просто проехать невозможно. Капкан, одним словом… Нам – спасибо броне – удалось к лесу прорваться. Может, еще кто-то вырвался, не знаю. Да и у нас горючего уже на четверть бака. Если в Слониме не заправимся – встанем и мы…
21
"Переправа, переправа, берег левый, берег правый…" – напишет потом Александр Твардовский. И не про эту, про другую – зимнюю. Про кромку льда напишет, про талую обжигающую воду. Сколько таких переправ суждено будет повидать солдатской огрубелой душе. А тогда, в конце июня 1941 года все было впервые, и поэтому безжалостней, и страшнее…
Река Зельвянка – последняя водная преграда на пути к Слониму. Единственный уцелевший мост, да и тот железнодорожный, без перил. И на левом берегу тысячи людей – военных, гражданских. Рев перегретых моторов, гудки, плачь, крики… Всем надо срочно на тот берег.
– Заглох?.. Застрял?.. В воду – не мешай другим! А ну-ка, навались ребята… Поспешай! Куда прешь, твою мать? Раненых вперед… Женщины!.. Дети!.. – сорванным голосом командует какой-то перетянутый ремнями военный.
В руке пистолет. Фуражка надвинута по самые брови, на черных петлицах алеют шпалы. Стоит, как скала, среди всеобщего безумия. Рядом – его бойцы. Наводят порядок, пытаются хоть как-то организовать переправу, а сверху то и дело налетают немцы. Но не бомбят – берегут единственный мост, только обстреливают из пулеметов спешащие на другой берег машины, поливают пулями гудящее людское море. Бьют без разбору: и солдат и беженцев, и малых и старых, по глазам, по спинам, по воздетым к небу рукам. Бьют и пролетают так низко, что видны смеющиеся породистые лица летчиков. Элита люфтваффе. Ее гордость и слава. Из пробитых бензобаков течет в кипящую, полную черных голов Зельвянку топливо и горит вода, и горят и тонут в ней люди, и в воде уже нет никому спасения…
По самолетам из ружей и автоматов стреляют наши солдаты. Но все мимо, все не то. Кричит в сердцах, ругается страшно какой-то сержант, передергивает затвор и чуть не плачет от собственного бессилия. Хватается за плечо и падает перетянутый ремнями военный.
– Товарищ майор, что с вами? Вы ранены? Товарищ…
Пересохшие губы шепчут последнее, важное. Да не разобрать уже средь всеобщего стона и плача. Э-эх!..
22
До переправы они так и не доехали. Встали. Слева село, справа село. Крытые соломой избы. Забитая намного километров вперед дорога.
– И долго ты здесь стоишь? – поинтересовался Тарасов у водителя ближайшего грузовика, в кузове которого он заметил какие-то опечатанные сургучом ящики.
– Минут сорок, а продвинулись метров на триста, не больше. Товарищ капитан побежали к мосту выяснять, в чем дело, да до сих пор не вернулись, – пожаловался тот и попросил закурить.
– Воздух! – вдруг закричали впереди.
Шофер грузовика тут же выпрыгнул из кабины и, прикрыв голову рукой, метнулся к придорожной канаве, где, судя по быстрому мельканию голов и обтянутых гимнастерками спин, было уже достаточное количество служивого народу.
Вовремя.
Два "мессера", словно скатившись с невидимой небесной горы, стремительно неслись прямо на Тарасова. В бешенстве перемалывали воздух винты, яростно плевались, захлебывались огнем пулеметы. Зазвенело стекло в кабине грузовика, разлетелись в щепы верхние ящики и закружились над дорогой какие-то пронумерованные бумажки и циркуляры. Выпучивший глаза старшина едва успел захлопнуть люк, как пули с ненавистью защелкали по броне. "Чуть не поцеловался… со смертью", – подумал запоздало.
Когда налет закончился, Чибисов, со словами "ну что ж, пора к какой-нибудь части приставать", рванулся было вылезти наружу, но Тарасов удержал его за край гимнастерки. Зло бросил:
– Куда? Дурак!.. Сидите уж в броне. Тут надежнее. Вот как до Слонима довезу – там ступайте не все четыре стороны. Держать не буду! На хрен вы мне сдались-то…
– И правда, товарищ лейтенант, подождем до Слонима, – почти взмолился Брестский.
В танке, пожалуй впервые за несколько дней, он почувствовал себя в относительной безопасности. Крутицын и Соловец промолчали, готовые подчиниться любому решению лейтенанта, но по глазам их было видно, что они тоже согласны с Димой. Лейтенант сдался, привалился спиной к разогретому солнцем металлу и устало смежил веки.
Потянулись томительные минуты ожидания. Вскоре налет повторился. За это время продвинулись лишь на пару десятков метров. Сзади их уже подпирали другие машины, обтекали пешие бойцы.
– Нет, так дело не пойдет, – сказал вдруг, глянув на часы, Тарасов. – Надо искать другую переправу, а то здесь мы до ночи простоим. Да еще и под обстрелом. Давай-ка, Вася, выбирайся отсюда. Тут слева я небольшой проулочек приметил. Двигай туда.
Крутанулись влево, опрокинув в канаву сгоревшую дотла полуторку, и краем, краем, снося заборы и палисады, повернули наконец-то на примеченный старшиной проулочек. Проехали до середины, остановились. Куда теперь? Механик высунулся, поискал глазами кого-нибудь из местных. Ни души, словно вымерло село. Лишь стая желтоклювых гусей, как ни в чем не бывало, прошлепала мимо танка к дыре в заборе…
Танкист проводил их взглядом, сглотнул подступившую к горлу слюну и вдруг заметил у полуразрушенного взрывной волной сарая какого-то мужчину. Тот сидел неподвижно, утопив в ладонях лицо. У ног – укрытое простыней тело. Из-под простыни выглядывает лишь рука: молодая, белая, женская. Сразу видно: беда случилась. Горе. Не до чего сейчас человеку. Да спросить больше не у кого…
– Эй, товарищ, тут где-нибудь по близости брод есть?
Но мужчина словно не слышит вопроса, сидит окаменело. Не сдается, кричит механик:
– Помоги, браток, на другой берег добраться бы надо. Ты уж прости, что тревожу!
Поднял тут мужчина черное от горя лицо. Посмотрел невидящим взглядом и махнул рукой куда-то в конец проулка. Глухо сказал:
– Прямо вдоль реки, езжай… Через два километра брод. Увидишь сам, – и снова уронил голову…
23
Слоним был немецким уже несколько дней, и отступающим на восток советским частям ничего не оставалось, как обтекать город южнее и севернее, через поля и холмы, где их уже поджидали вражеские танки и врывшиеся в землю пулеметчики… Там горела специально подожженная немцами рожь: выкуривать прячущихся среди высоких стеблей красноармейцев, и оттуда гнали к городу первых пленных…
Горел и Слоним. Вся западная часть города была охвачена пожаром и ветер нес дым в сторону белоснежного костела, и дальше за реку Щару к синеющему на противоположном берегу лесу…
Но, несмотря на пожар, до которого пока не доходили руки у новой власти, на непрекращающиеся вокруг бои, немцы чувствовали себя в городе почти в полной безопасности, и расслабленность, свойственная тыловой жизни, уже сквозила во всем… Поэтому никто поначалу не обратил внимания на тяжелый русский танк, вдруг выкатившийся на главную площадь и прямой наводкой долбанувший по окнам большого старинной постройки здания, в котором только вчера днем расположилась фелдьжандармерия. Словно маленькое солнце на мгновение вспыхнуло и разорвалось внутри, и все потонуло в клубах черного дыма. Из окон стали выпрыгивать люди, затрещали автоматные очереди, а КВ, выпустив по зданию еще один снаряд, загромыхал дальше по городу, давя гусеницами встречные машины и мотоциклетки… Судя по выбранному направлению, он стремился к реке.
Тем временем в радиоэфире уже взволнованно кричали о прорвавшемся в Слоним противнике, в штабах яростно крутились ручки полевых телефонов, и командир нацеленной на другой берег Щары батареи, дыша в трубку перегаром и мгновенно трезвея, в расстегнутом мундире, получал приказ срочно развернуть пушки навстречу русскому танку…
Успели, развернули, подпустили близко: чтобы наверняка, и засадили бронебойными со всех стволов. Но снаряды просто разорвались на надвигающейся махине, не причинив ей видимого вреда…
"О, майн гот!" – только и успел сказать молоденький артиллерийский офицерик, отпрыгивая в сторону. В следующее мгновение грохочущие гусеницы подмяли под себя и его орудие, и расчет, и покатились дальше, круша позиции батареи. С хрустом лопались под многотонной громадой стальные пушечные колеса на резиновом ходу, гнулись еще горячие от выстрелов стволы, а в разбегающиеся дерганые фигурки артиллеристов безжалостно били три пулемета русского танка: курсовой и два башенных…
Уничтожив батарею, КВ устремился к мосту, но тут из близлежащего переулка, ломая нависшие над заборами ветки яблонь и сшибая на броню, под рвущие землю гусеницы еще недозрелые плоды, вдруг вылетел немецкий танк PZ IV. Чуть притормозил, повернул квадратную башню и бабахнул: аккурат в подставленный под выстрел бок русского. Четко и красиво, как на стрельбах. Торжествующими улыбками охотников осветились лица наводчика и командира, со звоном полетела на клепаный железный пол обожженная пороховыми газами гильза, радостно закричали припавшие к земле артиллеристы…
Но вместо того, чтобы выбросить вверх огненно-дымный столб, КВ словно стряхнул с себя облачка разрыва, продолжая движение к мосту, только уже с нацеленной в сторону немецкого танка пушкой… "Задний ход, быстрей! На-за-а…!" Слова, внезапно обретя вязкость, так и застряли в горле командира PZ IV. Страшное, бездонное в своей черноте жерло смотрело прямо в его расширенные зрачки, и это было последнее, что он увидел в своей жизни…
– Хилый мост… Боюсь, наш бегемот его просто раздавит. Ну да ладно – деваться все равно некуда… Попробуем с разгона… Давай, Вася! – кричал в переговорное устройство и не слышал своего голоса Тарасов. Из его носа текла кровь – последствия удара о прицел… Не лучше выглядели и остальные…
Деваться было действительно некуда: ревущий двигатель сжирал последние литры солярки, и мост оставался единственной надеждой прорваться на соседний берег. А там спасительный лес, и наши… В том, что на соседнем берегу, за лесом должна находиться линия русской обороны, товарищи не сомневались…
Взревев во всю мощь своего двигателя, КВ вылетел на мост… Затрещали бревна под многотонной громадой, и от этого треска, как струны, напряглись нервы у сидящих в танке людей, словно от их внутреннего напряжения сейчас зависело, выдержит мост или нет…
Мост не выдержал, когда они были уже на середине… Проломив настил, КВ обрушился вниз, увлекая за собой обломки бревен и перекрытий…. Упал на самый край песчаной отмели, с которой чуть сполз назад и тылом уперся в речное дно. Весь моторный отсек ушел под воду, а передняя часть танка вздернулась кверху. Гусеницы намертво впечатались в несколько смягчивший удар песок…
– П… – приехали! – процедил сквозь зубы старшина, когда затих стон потревоженного металла и разгневанный натиск речной воды сменился умиротворяющим плеском. – Ну что, теперь пора выбираться… из этой бронированной могилы.
– Быть может, лучше дождаться темноты, – предложил вдруг Крутицын, прижимая ладонью разбитый лоб…
– Что говоришь?! Подождать?! – Лицо Тарасова сразу стало злым. – Быть может, и лучше… Да только немцы успеют за это время очухаться и обложить нас, как зверя, со всех сторон… Тогда точно – шансов уйти уже не будет никаких… Кто не согласен – может оставаться здесь до ночи. – Старшина задрал голову и крикнул в башню: – Эй, Коромыслов, давай-ка сюда кормовой пулемет… Будем уходить через аварийный люк: первым пойду я – буду прикрывать отход. За мной Коромыслов, Пригожин и… все остальные!.. Желающие!.. Вася, пойдешь последним!
Чибисов хотел было возразить, но Тарасов его перебил:
– Здесь я, лейтенант, командир и решать буду тоже я… И вообще, у нас мало времени… Так что "шнеле", как говорят наши немецкие друзья, едрить их через пень налево!..
Прижавшись щекой к отполированному землей траку, Тарасов бил короткими очередями по кромке соседнего берега, по нависшим над водой остаткам моста, где тоже замелькали было немецкие каски, бил, выигрывая драгоценные минуты для своих товарищей, которые уже успели добраться до деревянных, заросших ивняком опор за его спиной и теперь под их прикрытием лихорадочно карабкались наверх… "Давай, родимые, давай, хорошие!.. Поспешай!" – кричал старшина и расстреливал последние патроны…
Несколько брошенных с берега гранат упали совсем рядом, но взметнувшие воду взрывы и яростно пробарабанившие по броне осколки не достали спрятавшегося за гусеницей танкиста… "Хрен вам, сволочи!" – прокричал в ответ старшина и обернулся назад… За опорами, как ему показалось, уже никого не было, лишь в самом верху у перил еще чуть покачивались растревоженные беглецами ветки ивняка… "Дай бог, чтобы успели… Они просто обязаны были успеть… А то зря я здесь, что ли, кувыркаюсь!" Тарасов отбросил в сторону бесполезный теперь пулемет и расстегнул кобуру… "Капитан корабля покидает судно последним… Прощай, бегемот", – прошептал он и, погладив шершавую броню своей КВ-ки, всю в оспинах от прямых попаданий немецких снарядов, осторожно выглянул из-за гусеницы… С немецкой стороны сразу же затрещали автоматы. Свинец лупил по танку, и тот отзывался глухим, недовольным гулом, словно и взаправду был живым. Одна из пуль царапнула Тарасова за щеку. В запарке боя он ни разу не подумал о смерти, а тут вдруг… Нет, старшина не испугался, просто мелькнуло в голове: вот сейчас тебя могут убить. Так просто и нереально. Убить, убит, погиб – будничные глаголы войны… Тарасов чертыхнулся, размазывая по щеке кровь. Выстрелил, не целясь, несколько раз в сторону немцев и что есть мочи бросился к спасительным опорам моста… Бежать было недалеко: каких-нибудь десять, от силы пятнадцать шагов по следам, оставленным его товарищами на мокром речном песке… В следующее мгновение старшину словно огрели по правой ноге железным прутом, и он едва не упал, вскрикнув от внезапной боли. Чудом сохранил равновесие. "Пожалуй, не добежать… Надо бы назад к танку. Отсидеться…" Но было уже поздно… Еще несколько пуль ужалили в спину, навылет прострелили руку, сжимавшую пистолет. Успел перехватить, обернулся, зло оскалившись, и упал боком в неожиданно быстро надвинувшийся песок…
24
Никакой нашей обороны на другой стороне Щары не было… Об этом товарищи узнали чуть позже, когда, углубившись в спасительный лес, вдруг натолкнулись, – их задержало сторожевое охранение, – на большую группу красноармейцев – числом около батальона. Все из разных частей и родов войск, даже кавалерии. Командовал этой разношерстной группой невысокий подполковник с красными от недосыпа глазами…
Первыми были допрошены танкисты. Услышав о разгроме немецкой батареи, подполковник пришел в сильнейшее волнение…
– Эх, вам бы прошлой ночью к мосту подойти! – вырвалось у него…
Как оказалось, в ту ночь он со своими бойцами пытался прорваться на противоположный берег реки, но, попав под мощный огонь пулеметов и артиллерии противника, был вынужден отойти в лес…
– Значит, через город дороги тоже нет… – подвел печальный итог подполковник. – Спасибо, товарищи, за сведения!.. Можете пока идти отдохнуть… К сожалению, накормить не могу… Нечем… Сами уже второй день на подножном корму.
– Он повернулся к остальным задержанным… Узнав, что документов ни у кого, кроме Крутицына, нет, нахмурился. Спросил сухо: – При каких обстоятельствах потеряны?… Почему не сохранили? – Внимательно выслушал объяснения, переводя колючий взгляд то на Чибисова, то на Соловца с Брестским, на их осунувшиеся заросшие многодневной щетиной лица. Выдержал паузу… и махнул вдруг устало рукой: – Ладно… Верю. На диверсантов вроде бы не похожи…Мы все тут, как говорится, в одной лодке… Вобщем, товарищи, ситуация такова…
Наши войска отступали не только от границы. Барановичи, куда так стремился Чибисов, были давно уже заняты немцами. Более того, пал и Минск.
– Да-да, товарищи, мы в глубоком немецком тылу… В окружении… – подтвердил самые страшные предположения Федора подполковник. – Большой массой нам, увы, не пройти. Все попытки прорваться в течение вчерашней и сегодняшней ночи успеха не имели. И думаю, уже бессмысленны…Только понапрасну людей положим… Поэтому… приказываю всем разделиться на небольшие отряды: по три – пять человек, и самостоятельно выходить из окружения…
Поздно вечером четверка друзей двинулась в леса и далее через Пинские болота (по совету Крутицына) в сторону Гомеля. Из окружения они вышли лишь через месяц…Что сталось дальше с танкистами, подполковником и остальными собранными в лесу бойцами, друзья так никогда и не узнали…