– Зачем свет? – спросил Коля.
– Чтобы ты меня видел, – ответила Юля.
Они оба лежали на спине и оба с краю. Руки под одеялом медленно искали друг друга. Нашли. Сомкнулись в замок.
– Я чувствую, что у тебя нет никакого опыта, – как можно мягче и нежнее прошептала Юля, – я знаю это. Но попробуй повернуться ко мне и начать с того, чего тебе больше всего хочется сделать в первую очередь.
Коля медленно повернулся к ней, пододвинулся.
– Без очков ты совсем не видишь? – спросила Юля.
– У меня близорукость, – ответил Коля. – Вблизи вижу хорошо.
– Тогда сними их, – попросила Юля. – Они только мешать тебе будут.
Коля послушно выполнил просьбу.
– Обычно я сплю голышом, – призналась Юля. – Пижаму одела для тебя. Ты должен сам меня раздеть. Не бойся. Это не страшно.
Юля взяла Колину руку и положила себе на грудь. Дыхание и сердцебиение Пиноккио участились.
– Расстегни пуговицы, – управляла Юля, давая вводные, Колей. Тот послушно, но непослушными пальцами принялся расстегивать. Застыл как вкопанный, вылупившись на обнаженную Юлину грудь, как на какое-нибудь чудо света. – Потрогай, – прошептала Юля, гладя его по плечам.
Пиноккио опустил одну пятерню на левую Юлину грудь, вторую на правую, сжимая ладони. Почувствовал биение Юлиного сердца…
Когда Коля заснул, Юля выбралась из мокрой и скомканной постели, накинула халатик и пошлепала в комнату брата. Его пришлось разбудить.
– Чё такое? – спросонья пробасил он.
– Ты должен проследить за Касымом, – сказала Юля. – Он сцепил Хвалея с моим парнем. Представляешь, какие будут последствия?
– Когда разборка? – протер глаза Юлин брат.
– Сегодня в восемь вечера на летней сцене.
– Да фиг с ними, пускай дерутся. Бой же честный, один на один.
– Он не выдержит боя, понимаешь? – разозлилась Юля. – Предотврати!
– Я не могу его запретить, – развел руками брат. – Только остановить, в порядке исключения.
– Вот и останови, – сказала Юля, – только, чтобы не поздно было.
– Сдался тебе этот очкарик?!
– Ты не поймешь, – заявила Юля.
– Чё, хороший такой? – не верил Юлин брат.
– Я же говорю, не поймешь. Сделай, как я прошу, пожалуйста.
– Расслабься, – зевнул брат. – В целости не гарантирую, но в сохранности можешь не сомневаться.
– Спасибо тебе, – чмокнула Юля брата в щеку, пожелала спокойной ночи и вернулась к Коле, уткнулась носиком ему в подмышку, обвив своими ножками его ноги, сладко засопела.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЭПИЗОД 16
Часы показывали пять утра, когда Коля Пиноккио проснулся. Юля тихонько посапывала, прижавшись к нему, ка котенок. Значит, не приснилось. Коля реально спал с ней! Он и проснулся-то оттого, что боялся – померещилось. Коля завидовал сам себе. Гордился собой, поглаживая волосы спящей и голой Юли. У нее была гладкая шелковистая кожа, почти неотличимая от настоящего шелка, родинка на плече рядом со следом от прививки от оспы… Пиноккио лежал на спине, смотрел в темный потолок, а хотелось смотреть в ее глаза. Но нельзя. Юля спала. И все-таки он повернулся на бок, осторожно, чтобы не разбудить, втихаря желая, чтобы она проснулась, прикоснулся губами к ее губам. Губы девочки ответили, потянулись за новой порцией поцелуя.
– Ты не спишь? – шепотом спросил Коля.
Не открывая глаз, Юля ответила:
– Сплю. Но, если хочешь, проснусь.
– Хочу, – сказал тогда Пиноккио.
– Эгоист, – превратились губы в улыбку. – Еще же очень рано… Но, ладно, будем вставать, кормить тебя и собирать в школу.
Пиноккио попросил подарить ему что-нибудь на память из ее вещей.
– Выбирай, что хочешь, – накинула Юля халат. – Надеюсь, ничего такого делать не будешь? – усмехнулась.
– Не буду, – отозвался Коля, показывая Юлины трусики, которые были надеты на ней вчера – белые в красный горох. – Это можно взять?
– Бери, – улыбнулась Юля. – Только спрячь, в школу идешь все-таки. И одевайся.
Она вышла из спальни.
Пиноккио оделся, заслуженный трофей спрятал во внутренний карман кожаного пиджака, одетого поверх байки с капюшоном, покинул спальню. Расположился на диване в вестибюле.
Юля вернулась с бутербродами: с колбасой, ветчиной и сыром. Включила электрочайник.
– Послушай, – присела рядом с Колей, забравшись на диван с ногами, – во мне есть изъяны?
– Есть, – неожиданно ответил Пиноккио.
– Что?! – явно не понравился его ответ.
– У тебя короткие волосы.
– А, а я-то подумала бог знает что, – облегченно вздохнула Юля. – Если проблема только в волосах, можешь не париться. Отпущу специально для тебя.
Попив чаю с бутербродами, Коля засобирался. Это Юле – два шага до лицея. А ему топать минут пятнадцать. Девочка собрала оставшиеся бутерброды ему в "тормозок", проводила до двери. Но на лестничной площадке они долго целовались. Пиноккио боялся отпускать Юлю, опасаясь, что держит ее в руках последний раз. Не потому, что вечером драка с Хвалеем. Это его вообще не волновало. А потому, что все еще казалось таким зыбким и призрачным, как туман. Он боялся, что спит, все еще спит, как на уроке. Вот его кто-нибудь ущипнет, он подорвется, как ужаленный, и весь класс будет ржать над ним. Этого он опасался больше всего.
– Ну иди, иди же… – не могла оторваться Юля от Колиных губ и плечей, обнимая, втискиваясь в него, как в переполненный вагон метро.
– Ты не исчезнешь? – прижимал к себе Юлю Пиноккио.
– Глупый, куда я исчезну? – терлась лицом о его лицо Юля, точно кошка. – Встретимся вечером. Я сама тебе позвоню. Ну иди уже, а то я разревусь…
Насмотрелась, дура, фильмов о любви! Начиталась сентиментальных романов! Чего плакать-то? Все же хорошо. Ты нашла отличного мальчика, просто подарок судьбы какой-то! Вы молодые, красивые, зачем провожать его, как на войну? Он же в школу идет. Что с ним может случиться? Драка эта нелепая… Но ее же предотвратит твой брат, он обещал…
Юля смотрела в спину спускающегося вниз по лестнице Пиноккио, потом расплющила лицо о подъездное окно, провожая его взглядом, пока Коля не скрылся за поворотом. Сердце щемило. Неужели любовь?…
Ей никогда не было так хорошо, как с Пиноккио. Ни с кем. Его неопытность умиляла. Зеленые глазенки, наполненные теплотой и вниманием, нежностью и желанием угодить, – трогали до глубины души, проникали в самые потаенные уголки сердца. А эти ресницы, по-девчачьи густые и длинные… Костлявый, малость, зато какой выносливый… И нос у него совсем не длинный. Странно. Почему тогда Пиноккио?… Надо будет спросить потом, а пока в душ, хотя очень не хочется смывать касанье рук, касанье губ, касанье жизни…
ЭПИЗОД 17
Школа встречала Пиноккио настороженно. Она не узнавала его. Он шел, уверенно печатая шаг, как знающий себе цену мужчина. Не зашуганный мальчик в очках, сутулый и сгорбленный. Даже Даша заметила перемену. Да любой, у кого глаза на месте, не мог не отметить, что Пиноккио другой. Его словно подменили. Цепкий взгляд, ритмичные движения, никакого страха, никакого замешательства.
Даша едва не прошла мимо. Она привыкла, что Коля появлялся всегда с одной стороны, со стороны своего дома, поэтому не обратила внимания на парня, очень похожего на Пиноккио. Но это же был он! Какого фига он шел с другой стороны, абсолютно противоположной его дому?
– Пиноккио, ты что ли? – все-таки это, однозначно, он, решила Даша. – Заблудился, что ли? Ты откуда такой?
– И тебе привет, – щурясь от неожиданно яркого последнего сентябрьского солнца, ответил Коля.
– Тебя прям не узнать, – заметила Даша.
– А что со мной не так? – забеспокоился Коля и тут же полез рукой во внутренний карман пиджака, проверить, на месте ли Юлин подарок. Почему-то он решил, что не так с ним именно из-за этого.
– Да все так, – усмехнулась Даша, – и не так одновременно. Не пойму только, в чем дело.
– Может, спишь еще? – предположил Пиноккио. – А я тебе снюсь…
– Пошел ты в пень! – не зло отмахнулась Даша. В ней тоже что-то было не так. Да, ненакрашенные губы. В остальном, по-прежнему, эмо. Она прибавила шаг, оторвалась от одноклассника и первой оказалась в школе, не самой первой, а раньше Пиноккио. Что-то с ним случилость такое, важное и нужное, наверно, от чего Коля и изменился. Но что? Оставаясь внешне тем же самым Пиноккио, которого все сто лет знали, он мало походил на себя прежнего. Расправленные плечи, осанка, походка, глаза, смотрящие не из подолба, а прямо, почти не моргающие, речь… Ну речь его всегда отличалась недосказанностями и странностями в духе интеллектуалов. Однако, когда он говорил, создавалось впечатление, что во рту каша, которую он прожевать не может. Сейчас же слова вылетали из его уст, будто у артиста какого-нибудь с поставленным голосом. Такая разительная перемена за один день? Точнее, за половину суток? Его что, заколдовали? Или Пиноккио волшебного зелья принял, как в каком-то фильме?… Он ведь сегодня с Хвалеем дерется!..
– Привет, подруга! – из-за спины, как черт из табакерки, появилась Павловская.
– Привет, – чуть не испугавшись, поздоровалась Даша. Она вздрогнула от неожиданности.
– Чего испугалась? – засмеялась Таня. – Это же я!
– Ха-ха-ха, очень смешно, – съязвила Даша. – А я думала, Хвалей набросился…
– О, Тьма и Свет уже в теме! – появились на горизонте Хвалей с Костальцевым.
– Вспомни говно, – прошептала Даша подруге.
– Чё третесь тут? – подошли Хвалей с Костальцевым.
– А ты чё, Хвалей, таможня? – заявила Даша. – Мы тебе госпошлину должны платить за каждый подоконник, у которого стоим?
– Стоять ты будешь на перекрестке у "Любавушки", – сострил Хвалей.
– А здесь, – поддержал его Костальцев, пародируя директора школы, – приличное заведение. Между прочим, школой называется.
– Отвалите, дебилы! – оттолкнула приблизившегося вплотную Хвалея Даша.
– Чё толкаешься? – наигранно обиделся Хвалей.
– Пошли, Хвалей, на урок, – сказал Костальцев, показывая ему пальцем на появившегося Колю Пиноккио, – а то нас щас заругают…
– Ой, боюсь, боюсь, боюсь… – запричитал Хвалей, взявшись за голову. – Спрячь меня, Костальцев!.. – схоронился за его спиной.
– Чё ты там пристроился? – не понравился Костальцеву схрон Хвалея. – Голубец, что ли?
– Кто голубец? – рассердился, в свою очередь, Хвалей. – За "базаром" следи! – толканул слегонца в плечо Костальцева.
Прозвенел звонок на урок. Все заспешили, разбрелись по классам. Даша села с Павловской, вернее, Таня с Дашей, поскольку раньше сидела за передней партой, а Даша всегда занимала "камчатку", за Колей Пиноккио. Учителя не было десять минут. Потом пришла Мария Петровна, а следом за ней дефилировала девчонка совсем, лет девятнадцати, наверняка практикантка. Невысокая, но очень привлекательная, со стрижкой "волчица", в строгом брючном костюме, на шпильках.
– Ой, а вы нас учить будете? – с места выкрикнула Кошкина, адресуя свой возглас юному педагогу.
– Тебя уже, Кошкина, нечему учить! – вставил свои пять копеек Хвалей.
– Да, Кошкина у нас виртуоз! – заржал Костальцев, и его поддержал Хвалей.
– По человеку и обществу, – уточнил сквозь ржание.
– Рты закрыли! – Мария Петровна строго посмотрела на класс. – Учитель зашел! Что нужно сделать?
– Поздороваться с учителем, – за всех ответил Костальцев.
– Здоровайтесь!
Класс нехотя, но дружно поднялся.
– Сели! – разрешила сесть Мария Петровна. – Это, – показала глазами на девушку, которую привела с собой, – ваш новый учитель по предмету "Человек и общество". Временно пока. Зовут ее Ирина Викторовна. Она заменит Илью Иосифовича. Он внезапно заболел. Вопросы?… Раз вопросов нет… – Взгляд Марии Петровны остановился на парте, за которой сидели Даша с Павловской. – Белая и Павловская! – громко обратилась к ним. – Вы русский язык понимаете?
– Они на эмовском общаются, – встрял Хвалей.
– Встаньте, когда к вам учитель обращается! – негодовала Мария Петровна.
Девочки вышли из-за парты, каждая со своей стороны. Встали с таким видом, будто одолжение делали, что еще больше взбесило классного руководителя.
– Марш за мной! – приказала.
Мария Петровна зацокала маленькими ножками в туфлях на высоком каблуке по классу к двери, открыла дверь, защагала по коридору, не оглядываясь, уверенная, что ученицы последуют за ней. В другой бы ситуации Даша плюнула и вообще б ушла с уроков, но Павловскую не хотела подставлять. Она все-таки гордость школы. Ведущая танцовщица района. Звезда местная, одним словом. К тому же им еще предстояла совместная долгая работа над пьесой. Даша прочла ее и осталась довольна прочитанным. Роль, отведенная ей, понравилась безумно. В ней даже и играть не надо, будто про нее, про Дашу, написано. Как она могла подвести Таню? Они же подруги. К тому же Таня "испортилась" под ее влиянием. Так, по крайней мере, скажут. Пускай. Пусть что угодно говорят и в чем угодно обвиняют. Достала уже эта школа с учителями-клонами и учениками-недоделками…
Девочки, взявшись за руки, обреченно последовали за Марией Петровной, как на расстрел.
Когда новая учительница осталась одна в классе из командного состава, то не смогла сдержаться и не сказать:
– Слушайте, у вас тут половая дискриминация или дискриминация вообще?…
– Да вы наша, Ирина Викторовна?! – изумился Костальцев.
– Вряд ли, – возразила девушка. Голос ее был низкий, абсолютно не вязался с внешностью. – Скорее, тех девчонок, – уточнила.
– Что, тоже эмо? – спросил Хвалей.
– Похоже, что я эмо? – удивилась Ирина Викторовна.
– Нет, – пожал плечами Хвалей. – Тогда чего впрягаетесь за них?
– Не впрягают, а запрягают лошадей, – сказала Ирина Викторовна. – Спрягают глаголы…
– Чё, умная такая? – не отставал Хвалей.
– Молодой человек, – подошла к парте Хвалея и Костальцева Ирина Викторовна, – еще одна реплика с вашей стороны, – предупредила, – и вы отправитесь в глубокую кому.
– Да вы чё! – веселился Хвалей. – А вы знаете, что детей бить нельзя?…
Удивиться он не успел. Ирина Викторовна словно выстрелила ногой ему прямо в нижнюю челюсть, аж зубы клацнули. Хвалей с тихим стоном вместе со стулом рухнул под парту, вырубившись.
– Подними его, – сказала Ирина Викторовна Костальцеву, – и посади так, будто он спит.
– А он спит? – настороженно поинтересовался Костальцев.
– Не сомневайся, – заверила учительница. – К концу урока проснется. Итак, – обратилась к притихшему классу, внимательно и с опаской следившему за каждым ее движением, – на какой теме вы остановились?…
ЭПИЗОД 18
– Куда мы идем? – спросила Даша у спины Марии Петровны.
– Не отставай! – не оборачиваясь ответила Мария Петровна.
– К директору, – догадалась Павловская, шепнув Даше. И она не ошиблась.
Мария Петровна остановилась у кабинета директора школы, постучалась, открыла дверь, пропуская девочек впереди себя. Те вошли, все так же держась за руки, как маленькие дети из детского садика, встали посредине кабинета у основания длинного стола, в конце которого, у окна, погруженный в бумаги и телефоны, сидел Аристарх Иванович Каменка – директор, мужчина лет под пятьдесят с большими залысинами, длинным красным носом и косящими глазами.
– Полюбуйтесь, Аристарх Иванович! – отвлекла его от работы Мария Петровна.
– В чем дело? – нехотя оторвался от дел директор.
– Русский язык до них не доходит! – жаловалась Мария Петровна. – Устроили из школы цирк! На уроки приходят, точно на карнавал какой-то!..
– Для нас каждый день в школе, как праздник, – буркнула Даша.
– Поговори еще! – осадила ее Мария Петровна.
– Я не пойму, Мария Петровна, – надел на нос очки Аристарх Иванович, с удовольствием изучая наряды учениц, – чего вы от меня хотите?
– Как это чего?! – опешила Мария Петровна. – Вы меня удивляете, Аристарх Иванович! Нужно же меры какие-то предпринять! Сколько можно терпеть это безобразие!..
– Вы убиваете сейчас в нас личность! – снова заговорила Даша.
– Слышите, Аристарх Иванович, – не могла никак достучаться до директора Мария Петровна, – они нас уже в убийстве обвиняют…
– В каком убийстве? – раздражился вдруг Аристарх Иванович? – Ваши преувеличения, Мария Петровна, до добра не доведут. Да, необычно выглядят девочки. Не как школьницы, мягко говоря. Но надо же как-то разобраться, поговорить как-то, понять, в конце концов, причину, зерно, так сказать, послужившее толчком к перемене ценностей… Что мне прикажете делать? Высечь их, а, Мария Петровна? Так они еще больше надуются в своем отрицании мира и педагогического авторитета. Ну, преобладают черные тона в их гардеробе. И то не в их, а в ней. Вторая же – беленькая вся, даже в школьной форме. Где вы здесь криминал нашли, Мария Петровна? Полстраны в дураках ходят – и это нормально, а одна десятиклассница на тон больше глаза накрасила – уже нонсенс, катастрофа. Спасать девочку надо, так что ли? Только от кого спасать? От нас с вами, Мария Петровна, что ли? Вы поймите, у них возраст сейчас такой, им все необычное интересно. Пускай эксеперементируют, лишь бы не во вред учебе. Учатся они как?
– Нормально, – призналась Мария Петровна.
– Вот видите, – обрадовался Аристарх Иванович. – А оставите девочек в покое, будут еще лучше учиться. Не нормально, а отлично. Верно я говорю? – подмигнул девочкам.
– Но существуют же общепринятые правила приличия… – пыталась вырулить Мария Петровна из тупика.
– Какие правила? Я вас умоляю! – усмехнулся директор школы. – Вы эти правила видели, читали? Каждый выбирает по себе. Мы живем в демократическом государстве, слава Богу, а не где-то там… Не нужно мерить всех одной гребенкой. Они разные, Мария Петровна. Если бы у вас были свои дети, вы бы поняли.
– Ну, ладно! – сделала вид, что согласилась с доводами Аристарха Ивановича Мария Петровна. – Если вы поощряете это, то я умываю руки.
– Вы, Мария Петровна, классный руководитель, на минуточку, – напомнил обязанности учительницы директор школы. – Умывать руки я вам не советую. Нужно лояльнее относиться к ученикам…
– Чтобы они вообще на голову сели и ножки свесили? – перебила его Мария Петровна.
– Вы – педагог, Мария Петровна, – опять напомнил Аристарх Иванович. – И как вы говорие, здесь школа, а не заведение закрытого типа. Что-нибудь еще? – дал понять, что разговор окончен.
– Нет, больше ничего, – вынуждена была сдаться Мария Петровна.
– Я вас больше не задерживаю, – углубился в бумаги Аристарх Иванович.
– Но учтите, я так этого не оставлю! – заявила в дверях, когда Даша с Таней вышли из кабинета.
– Напишите письмо президенту, – посоветовал Аристарх Иванович.
Мария Петровна хлопнула дверью.
– Марш на урок! – крикнула она девочкам, которые топтались на месте, ожидая, чем закончится словесная перепалка.
Их как ветром сдуло, но не от страха и не в спешке попасть в родной класс. Авторитет классного руководителя рухнул целиком в их глазах, те фанерные дощечки авторитета Марии Петровны, которые еще по инерции хранились где-то в глубине души, рассыпались в труху мгновенно. Конечно, по-свински поступил директор в ее отношении, но, видимо, она достала его вконец, что он и продемонстрировал на глазах у школьниц, унизив ее перед ними, возможно, намеренно.