– Да, продвинутый у нас директор! – восхищалась Аристархом Ивановичем Павловская, сидя на подоконнике в туалете и подкуривая сигарету.
– Жестко он с Маруськой, – хохотнула Даша.
– Да ваще жесть! – согласилась Таня.
– Трудно ей теперь будет…
– Чё трудного-то? – возразила Павловская. – С нее как с гуся вода. Теперь стучать на Аристарха помчится в исполком.
– Ну и фиг с ними, – не нравилась тема разговора Даше. – Я пьесу прочитала, – призналась подруге.
– И как? – отозвалась та.
– Ничё, прикольно.
– Играть будешь?
– Буду, конечно, – сказала Даша.
– Николай Михайлович обрадуется, – поделилась Таня собственными соображениями.
– Надо только сообщить ему как-то.
– Ну так приходи сегодня, – предложила Павловская. – У нас как раз репетиция, вместе и пойдем…
– Да ну, мешать только буду, отвлекать…
– Да не у него же репетиция! – убеждала Таня подругу. – Он же не хореограф, а режиссер. Сидит там на втором этаже, скучает среди теток. Ты появишься, знаешь, как он обрадуется!..
– Прям!.. – не верила Даша.
– Реально! Он же сам лично спрашивал о тебе. Именно он хочет, чтобы ты играла Машу!
– Ну, тогда пойдем, – было приятно слышать Даше.
ЭПИЗОД 19
После уроков Даша, никуда не сворачивая, пришла домой. С Павловской они договорились, что та зайдет за Дашей, когда пойдет на репетицию, все равно по дороге. Папа был дома, но все равно, что не было, хотя Даша сообщила еще с порога о своем приходе. Он даже не удосужился ответить, прореагировать как-то, что услышал. Фиг с ним! Небось оторваться не может от какого-нибудь нового фильма. Фанат, блин! Хоть доставать не будет, и то радует. Это мама пристала бы, чтобы правильно поела доча, поинтересовалась, как в школе дела, проверила бы дневник, еще чего-нибудь придумала бы, если не занята, что бывало крайне редко. Мама всегда увязала по уши в каких-то делах, все время куда-то спешила, о чем-то с кем-то договаривалась, срывалась с места совершенно неожиданно для всех по звонку неизвестно кого. Но отмазывалась убедительно: ради кого, мол, старается, деньги зарабатывает? На папину зарплату не разгуляешься. Да, он уважаемый человек в городе, но толку от него никакого, кроме того, что его фотография висит на доске почета в центре города. Только эта фотография не приносит ни копейки денежек. Даша не знала даже, за какие такие заслуги ее папа удостоился такой чести. Честно говоря, и не интересовалась никогда. Он ведь тоже был молодой когда-то, совершил какой-то подвиг трудовой или общественный, вот и удостоили. Да чё заморачиваться зря? Ей, Даше, так же фиолетово, как и папе, дома он или нет. Не достает, и слава Богу!..
Она приготовила себе чай, нарезала бутерброды с колбасой, села за компьютер, включила любимый клип группы "Слот" про две разных войны в голове. Задумалась. Как она встретится с Николаем Михайловичем? Она ведь даже не узнает его. Помнит только глаза и нос. Неудобно как-то. Хотя, с другой стороны, ей и не нужно его узнавать. Павловская все сделает. Кто он вообще такой, чтобы Даша переживала и волновалась, как перед первым свиданием? Он же старый! Сколько ему? Тридцатник, как минимум. Дядька взрослый. Наверняка и тетка любимая имеется. Стоп. С чего это Даша думает о Николае Михайловиче, как о возможном увлечении? Хотя прикольно было бы посмотреть на его реакцию в случае признания Даши в глубоких чувствах к нему. Фу, мерзость какая! Аж подташнивать стало. Это Даша представила себя в объятиях Николая Михайловича. "Извращенка!" – обозвала себя она.
Пришла Павловская. Даша предложила ей угоститьтся бутербродами, но Таня отказалась. Она поела дома, да и не нужно набивать желудок перед занятиями.
– Ну, ты идешь? – торопила подругу.
– Иду, – подтвердила Даша, подкрашивая глаза.
Они вышли из подъезда. Таня спросила:
– На летнюю сцену пойдешь?
– Зачем? – не поняла вопроса Даша.
– На Хвалея с Пиноккио посмотреть, – сказала Павловская. – Ты чё, забыла?
– Не забыла, – ответила Даша. – Только мне хватает их рож и в школе.
– Тут другое, – заметила Таня. – Пиноккио поддержка нужна.
– Сопли ему вытирать, когда Хвалей по стенке размажет? – не нравился Даше разговор.
– Ну, просто… он же там один будет… Никто по Пиноккио особо не поплачет…
– А ты предлагаешь поплакать туда сходить? Похоронила уже Пиноккио?
– Да нет, – замешалась Павловская. – Просто…
– Что просто?
– Просто я реально оцениваю шансы. У Пиноккио их нет.
– Хвалей же не совсем дебил, чтобы убить человека, – задумалась Даша. – Его же посадят.
– Да там все дебилы будут и будут провоцировать Хвалея…
– И ты хочешь, чтобы мы тоже под раздачу попали? Знаешь, что там ждет нас? В лучшем случае изнасилуют.
– Ты чё говоришь-то? – не верила Таня.
– А ты сходи и проверь, – предложила Даша.
– Чё я дура, что ли, одна идти? – передумала в миг Павловская.
– Вот и забудь, – сказала Даша.
– Как забыть?
– Молча. Достала уже, Павловская!
Даша прибавила шаг. А что она может? Грудью встать на амбразуру? Она благодарна Пиноккио, как любая другая, окажись та на ее месте, но не камикадзе же. Она девочка, ей всего 15 лет! Участие в разборках, тем более мужских разборках, – не ее предел мечтаний. Мальчики сейчас все, как бойцовские петухи. Метят территорию, захватывают и защищают любыми средствами. Пиноккио посягнул на территорию Хвалея. Он знал, должен был знать во всяком случае, не дурак же, чем все может закончиться. Это его личный выбор. Конечно, жалко его, но чем ему Даша поможет в такой ситуации? Она не владеет техникой рукопашного боя и красноречием, способным уболтать Хвалея и остальных отморозков передумать…
– Тань, – остановилась Даша, повернувшись назад к подруге, которая не отставала, но и не пыталась догнать, чтобы идти вровень. – Таня, – взяла ее за руку, – ты прости меня. Но я реально не вижу смысла в нашей помощи Пиноккио. Они сами разберутся там…
– Ладно, проехали, – сказала Павловская. – Ты права, конечно.
В Доме культуры Таня попросила Дашу подождать в фойе, она позовет Николая Михайловича.
Даша кивнула, села в кресло для посетителей в специально отведенном уголке. На столике рядом лежало несколько десятков брошюр, повествующих о вреде курения, алкоголя, наркотиков.
Со второго этажа Павловская спустилась вместе с высоким молодым, приятной наружности человеком, который приветливо улыбался Даше, абсолютно не похожим на того старика, которого она нарисовала в своем воображении. Таня побежала на репетицию через фойе, молодой человек подошел к Даше.
– Здравствуй, Даша! – продолжал улыбаться.
– Николай Михайлович? – было очевидно, что это он, но Даша решила удостовериться на сто процентов, на всякий случай.
– Он самый, – кивнул тот.
– Вот, – достала Даша из сумки сборник пьес, переданный ей Павловской, протянула Николаю Михайловичу.
– Что вот? – сделал вид, что не увидел книжку, режиссер.
– Ваши пьесы, – сказала Даша.
– Это твой экземпляр, – произнес Николай Михайлович. – Тебе ведь понравилась роль? – всматривался в девочку умными проницательными и добрыми глазами, словно производил рентген. Даша аж покраснела от силы его взгляда, поймав себя на мысли, что ей очень нравятся эти глаза. Но ответила она так:
– С чего вы взяли?
– Осмелился предположить, раз ты здесь, – прозвучал ответ.
– Страдаете избытком смелости? – продолжала атаку Даша, чтобы просто позлить собеседника, чувствуя к нему необъяснимую симпатию и абсолютно ненужную.
– Да нет, – улыбнулся Николай Михайлович. Его явно забавляла так называемая Дашина агрессия.
– Улыбаетесь зачем? – напала она на его улыбку. – Я такая смешная?
– Честно? – мгновенно лицо Николая Михайловича приобрело каменное выражение.
– Будьте так любезны, – скривила губки Даша.
– Очень, – засмеялся режиссер.
– Чё, правда? – растерялась девочка, не готовая к подобному ответу. Она-то думала, что Николай Михайлович оправдываться начнет, придумает какую-нибудь отмазку, чтобы не обидеть ребенка. А его откровенность озадачила Дашу.
– Вот что, – взял он ее за руку, – пойдем со мной, – потащил куда-то.
– Куда? – заупиралась Даша.
– Да не бойся ты, – опять засмеялся Николай Михайлович. – Не к себе же зову, на сцену.
– А зачем мне на сцену? – уже не сопротивляясь и не вырывая своей ладошки из сильной руки режиссера, едва поспевая за его шагом, спросила будущая актриса.
– Приставать к тебе буду, – зыркнул Николай Михайлович исподолба, прохрипел, как какой-то актер, но какой, Даша не поняла. – Я специализируюсь на таких, как ты.
– Ой, боюсь, боюсь, – театрально, с придыханием, но монотонно проговорила Даша.
– Ладно, проходи, – открыл Николай Михайлович двойные двери, ведущие в зрительный зал, как в кромешную тьму.
– Тут же темно, – задержалась на пороге Даша.
– Ничего, – подтолкнул ее Николай Михайлович, – темнота – друг молодежи, разве не так? Или что-нибудь другое уже придумали?…
– Да не видно же ни черта! – воскликнула Даша, потому что режиссер закрыл за собой двери, тем самым прекратил доступ света.
– Ты боишься темноты? – донесся голос Николая Михайловича откуда-то сверху. Как он оказался там? Незаметно прошмыгнул?
– Я ничего не боюсь, – ответила Даша.
– Я так и подумал, – произнес Николай Михайлович. Что-то щелкнуло затем несколько раз, и загорелось электричество на сцене, осветив ее со всех сторон.
Эта была настоящая сцена! С деревянным полом, покрытым специальным ковром, с подмостками, кулисами, задниками, фонарями, софитами, даже рояль, настоящий черный рояль стоял в правом углу сцены.
– Прошу! – пригласил к себе, на сцену, Николай Михайлович.
Даша поднялась по подмосткам, с любопытством разглядывая, трогая на ощупь кулисы, задник, задрала голову, чтобы оценить растяжки и перекрытия, на которых крепились фонари и кулисы.
– Круто! – восхищенно воскликнула.
– А разве ты ни разу не была на сцене? – удивился Николай Михайлович.
– Как можно сравнивать школьный спортзал с этим? – сделала круговое вращение рукой Даша.
– Значит, работаем? – спросил режиссер.
– Значит, работаем, – согласилась Даша.
– Ну, тогда расскажи мне о пьесе, – попросил Николай Михайлович.
– А не вы ли должны мне о ней рассказывать? – возразила Даша.
– Я расскажу, но потом. Хочу понять, как ты ее воспринимаешь.
– Вы серьезно?
– Вполне. Мне-то в ней все понятно. Интересно узнать твою точку зрения. Ты же претендуешь на главную роль.
– Не поняла. Еще кто-то есть?
– А ты как думаешь?
– Ладно, – пожала плечами Даша. – Слушайте. Пьеса "Здравствуй, Маша!", – начала, будто на уроке, – очень хорошая. Главная идея пьесы показать людям, что происходит с их детьми на улицах. Маша – главная героиня – симпатичная девочка, но смотрит на мир сквозь черные очки, красоту превращает в уродство. Она не верит в любовь, во взаимопонимание, в дружбу. Растущая в плохой семейной обстановке, Маша стала дикой и в какой-то мере опасной для окружающих. Шурка – вторая героиня – противоположность Машина. Она любит и любима. У нее есть парень, которому она доверяет. Шурка – замечательный человек, но ей сложно жить в этом мире. Она воплощение добра, света и ласки. К ней тянутся люди, она всегда готова прийти на помощь. В общем, умница, красавица. Никита – Шуркин парень – такой же, как она. Как говорится: "Две половинки нашли друг друга". Им хорошо вместе и не страшны ни преграды никакие, ни беды. И вдруг появляется маленькое "существо". Да, не человек, а именно "существо", лживое и противное, по имени Маша. Но внешний вид обманчив. В душе Маша борется со своим вторым "я". На первый взгляд, она сильная, стойкая и ей ничего не страшно, но внутри себя она нашла маленькую тоненькую ниточку, за которую цепляется, чтобы выбраться из той пустоты и грязи, в которые засасывает ее образ жизни. Помогает ей Шурка. Их, оказыватся, связывают каким-то образом общие воспоминания. Маша борется с собой на протяжении всей пьесы, чтобы в конце концов доказать самой себе, что она не такая плохая, как кажется всем.
Даша ходила по сцене, словно учитель в классе, останавливалась, когда задумывалась над словом, более уместным в том или ином предложении, радовалась, как ребенок, найденному. А потом поймала себя на мысли, что выражается как-то по книжному и внезапно смолкла. Хотя, в принципе, уже и так все сказала. Николай Михайлович захлопал в ладоши.
– Вы чё, издеваетесь? – неправильно оценила его жест Даша.
– Наоборот, – похвалил Николай Михайлович. – Все прекрасно. Даже замечательно, я бы сказал. Мне нравится ход твоих рассуждений. Значит, читала ты вдумчиво. Надеюсь, не передумала играть?
– Нет, – ответила Даша.
– Ну, тогда, – решил режиссер, – завтра первая репетиция.
– Слова учить? – уточнила Даша.
– Пока не надо, – разрешил Николай Михайлович. – Вы с Таней запомните слова по ходу. Начнем мы с другого.
– С чего?
– Ну, завтра и узнаешь.
На сцену влетела запыхавшаяся Павловская, растрепанная и раскрасневшаяся.
– Там… – глотала она воздух, – там… Николай Михайлович… Юлька в коматозе… Пиноккио… порезали.
ЭПИЗОД 20
После школы Коля Пиноккио домой не спешил. Он набрал номер Юли Пересильд и попросил о встрече, мотивируя просьбу закреплением вчерашнего урока. Коля хотел еще раз проверить новоприобретенные навыки, ну, и конечно, лишний раз увидеться с девочкой, обнять ее, поцеловать. Проведение времени с ней гораздо приятнее, чем сидение одному за компьютером в собственной комнате. Да и не тянуло больше Пиноккио ни к компу, ни к книгам, ни к стихам в блокноте, спрятанным под матрасом. Он познал тайну физических отношений между "он и она". Они больше его волновали теперь, чем придуманные кем-то. Юля согласилась встретиться сразу же, как только услышала просьбу. Ей вообще было приятно, что Пиноккио позвонил. Она собиралась сама, но он ее опередил, чем сильно порадовал. Они договорились увидеться на их месте на пустыре. И Коля сказал, что он уже выдвигается.
Хвалей подслушал разговор Пиноккио по телефону. Это вышло случайно. Он понял, что Коля общался с какой-то девчонкой и явно приглашал ее на свидание. Планы Хвалея мгновенно изменились. Он не хотел ждать до вечера. Гораздо интереснее напасть на Пиноккио в присутствии его чувихи и измодаговать у нее на глазах. Пускай знает, что нечего пасть раскрывать тогда, когда его никто не просит, и запомнит навсегда свое место. Нечего нос свой высовывать и "прыгать" не по теме.
Хвалей позвонил Касыму, сообщил новости. Тот принял доводы Хвалея, как разумные, поддержал его, сказал, что будет скоро с "пацанами". Только нужно уточнить маршрут. Хвалей обещал, что проследит за Пиноккио, не проблема. Тем более что он и так шел, немного отстав, чтобы не сильно бросалось в глаза, за одноклассником.
Пустырь, куда привел его Коля Пиноккио, сам того не желая, Хвалею понравился. Даже лучше, чем летняя сцена. Там лес, деревья вокруг, а значит, невольные помощники. Здесь пустота. Кроме ветра никакого помощника. Жилые дома, хоть и близковато, но слепы, поскольку обитатели его, в основном, еще на работе. Проблем не должно возникнуть никаках. Хвалей набрал Касыма, сказал, где он, запасся терпением, укрывшись за стеной последнего дома, первого от пустыря. За Пиноккио он не следил больше. Куда тот денется? Сам же позвал на пустырь девчонку. Интересно, кого? Неужели Белую?!.
Касым с подругой и несколькими верными дружбанами не заставили себя долго ждать.
– Где голубки? – сразу спросил Касым Хвалея.
– Пока Пиноккио один, – ответил тот. – Наша эмочка задерживается.
– Кто? – не понял Касым.
– Да, Белая, одноклассница моя размалеванная, из-за которой это чмо поперло на меня, – объяснил Хвалей.
– Уверен, что она? – сомневался Касым.
– А кто еще в его сторону глянет? – усмехнулся Хвалей. – Ни рожи, ни кожи. Да и Белая тоже. В общем, идеальная пара. С чего бы ему впрягаться за нее тогда?…
– Наверное ты прав, – обронил Касым и добавил: – Ладно, пошли…
– А ее ждать не будем? – спросил Хвалей.
– Она придет, по-любому, если они забились, – ответил Касым. – Если и пропустит малость – фигня.
Они двинулись цепью к Пиноккио.
Коля не испугался. Он услышал звук шагов, обернулся, думая, что это Юля. Улыбнулся, увидев приближающуюся компанию. Он чувствовал, что будет не так, как обещал Касым. Разве можно верить ублюдкам? Вероятно, ему верят приемные родители. Он для них каждый день играет спектакль, изображая театр одного актера. В детдоме многому, волей-неволей, учишься. С чего Пиноккио взял, что Касым посчитал его за человека? В их среде не принято относиться с уважением к тому, кто читает книжки, готовится к урокам и носит очки. Пиноккио вообще для них недочеловек, недоразумение, посмевшее тявкать на одного из них. Это не опасно. Неприемлемо для авторитета.
Коля снял пиджак, аккуратно сложил, положил на землю. Скрестив на груди руки, ждал.
Касым с подругой, Хвалей и остальные подошли вплотную, встали кругом, чтобы Пиноккио не вздумалось вдруг бежать. Куда, правда? За спиной лежали друг на друге бетонные плиты двухметровой высоты.
– Ждешь кого? – спросил Колю Касым.
– Тебе зачем? – отозвался Пиноккио.
– Так просто. Любопытства ради, – Касым закурил.
– Признался бы, что девочку ждешь, – сказала подруга Касыма – Инна Гурло – дочка главного редактора местной газеты, – чё тут такого-то?
– Чего надо? – проигнорировал ее слова Пиноккио.
– Уважения, – произнес Касым. – Встань на колени и попроси прощения у Хвалея. Только в присутствии своей дамы сердца, разумеется. А завтра принесешь компенсацию в виде ста американских рублей за моральный ущерб. И разойдемся мирно. Живи дальше.
– Касым, ты чё?! – не согласен был с решением "босса" Хвалей.
– Заткнись! – прикрикнул на него Касым. – Ну, так как? – к Коле Пиноккио.
– Никак, – ответит тот. – Я вас не боюсь.
– Жаль, – произнес Касым. – Очень жаль, – повторил, встретившись с взглядом Пиноккио, в котором не увидел ни капли страха. – Он твой, Хвалей, – сделал несколько шагов назад, его примеру последовало остальное "оцепление".
– Белую ждать точно не будем? – еще раз, для уточнения, спросил Хвалей.
– Да придет она, не парься, – отозвался Касым. – С ней позже разберемся.
– Ну, чё, Пиноккио, – усмехнулся Коле Хвалей, – станцуем?
Он выбросил ногу вперед, словно выплюнул, которая вонзилась под колено Пиноккио. Коля упал от боли и от неожиданности на здоровое колено. Хвалей той же ногой провел боковой удар справа по челюсти. Колю швырнуло на землю. Очки отлетели от удара куда-то в сторону. Изо рта потекла кровь. В голове зашумело и зазвинело. К горлу подступил тошнотворный комок.
– Вставай! – прыгал над ним Хвалей.
Коля поднялся на четвереньки, пытаясь встать на ноги, но был подфутболен ударом ноги по ребрам, перекатился через себя, застыв на боку. Дышать становилось трудно. В глазах – никакой резкости и вспышки света.
– Вставай, мудак! – кричал Хвалей. – Дерись, чмо очкастое!