Я не была уверена, откуда взялась вся кровь, которая прилила к щекам. Особенно сейчас. Но я стала темно-красного цвета и начала что-то бормотать.
Он кинул свитер мне в руки и развернулся, смотря на стену в противоположном конце комнаты, как будто она содержала все секреты жизни.
Это было не столько из-за свитера или того, что на мне висела рубашка, пригодная для тряпок. Это было не столько из-за его бледной, матовой кожи с полосами засохшей крови.
В его спине были три грозные, морщинистые дыры, которые выглядели любопытно бескровными, когда затягивались; медленно, но зримо исцелялись. Пулевые раны заживали на моих глазах.
И шрамы.
Он выглядел так, будто повалялся в осколках стекла. Шрамы тянулись вверх и вниз по его спине, бледные, блестящие швы против совершенной кожи, достигая противно выглядящих отпечатков пальцев вокруг ребер. Они двигались, когда он дышал, и я сидела там и смотрела несколько мгновений, пока мое сердце колотилось, а кровь бегала по венам, и я поняла, что все еще жива.
- Дрю, - наконец сказал он, - ты уже переоделась?
- О. Я, эм. Секунду, - мне потребовалось две попытки, чтобы снять куски своей футболки, а мои руки тряслись, когда я вдевала свитер через голову. От него даже пахло Кристофом, и на обратной стороне свитера было три дыры. Но перед был в значительной степени в порядке, даже если V-образный вырез был немного глубоким для меня. Кристоф выглядел обманчиво тощим, но я увидела, как двигались мышцы, когда он немного переместил свой вес, затем застыл, как мраморная статуя, когда стал таким же тихим, какими становятся дампиры постарше.
Это были дыры от пуль. Пуль, которые он принял на себя, пока склонялся надо мной. Но другие шрамы... Господи.
- А эти откуда? - прошептала я.
В течение доли секунды его плечи сгорбились, как будто он был смущен.
- Ты же знаешь, что мы можем получить шрамы, - плоско, тихо. Информируя меня, не более того. - Прежде, чем мы становимся сильнее. И после, если раны достаточно тяжелые. Опасные для жизни.
Я не хотела отмечать то, что он избегал вопроса. Снова. Мои зубы покалывали, особенно верхние.
Это клыки, Дрю. Называй вещи своими именами.
- Что случилось? - казалось, будто я не могла заставить свой голос стать обычным. Исцеленные в значительной степени отметки клыков на запястье один раз зашлись приступом боли, и я потерла руку о джинсы, пропитавшиеся кровью. Вся комната была пропитана запахом меди, насмехаясь над моей жаждой.
Он напрягся.
- Я был непослушным. Ты все?
Я кивнула, поняла, что он не видел меня.
- Да. Эм. Спасибо. Кристоф...
Он развернулся ко мне, глаза сверкали, он преодолел дистанцию между нами в два быстрых шага. Внезапно мы оказались нос к носу, так близко, что жар, исходящий от него волнами, ласкал мои щеки, как солнечный свет на уже горящей коже.
- Я сказал тебе оставаться на месте. Там было укрытие, и Леонтус был бы уверен, что ты в безопасности, - слова были грубыми, как будто наждачная бумага скоблилась в его горле, чтобы выйти наружу. - Я мог потерять тебя.
Мой рот был сухим. Я сказала первое, что пришло мне в голову, и это был резкий, хриплый шепот, как его.
- Крис... я не она.
Я имела в виду, что я не моя мама. В течение секунды он выглядел пораженным, но глаза не дрогнули. Их взгляд был прямой и непоколебимый, и как вообще мне могло прийти в голову, что эти глаза были холодными? Потому сейчас они были теплого, голубого цвета. Такие глаза могли сжечь те места, к которым они прикасались, и мое сердце подпрыгнуло и застряло в горле.
- Нет, - согласился он. - Ты не она. Она никогда не вызывала во мне такую агонию.
Что я могла сказать в ответ? То, как он смотрел на меня, заставляло мою голову чувствовать себя забавно. Заставляло всю меня чувствовать забавно, и не только таким о-Боже-я-только-что-почти-умерла образом.
Он наклонился. Его рот был в считанных сантиметрах от моего.
- Она никогда не заставляла меня думать, что я умер бы от остановки сердца. Она никогда, никогда не заставляла меня бояться за нее так, как я боюсь за тебя.
Я громко сглотнула. В горле щелкнуло. Если я отклонюсь назад, чтобы отодвинуться от него, то могу просто свалиться с операционного стола.
Но я не хотела отодвигаться.
- Кристоф... - его имя замерло на моих губах. Я вдруг стала чрезвычайно чувствительной, волосы стали торчком, и я почти забыла, что была покрыта засохшей кровью и потом.
Его губы коснулись моих. Я почти вздрогнула, настолько сильным был шок. Потом меня поразила молния.
То есть, несколько раз я увлекалась, обычно достаточно милыми городскими парнями, когда знала, что не пробуду рядом больше нескольких недель. Это не было похоже на те неаккуратные щенячьи поцелуи в библиотечных стеллажах, или украденные полчаса объятий в изолированной части игровых площадок. Его язык скользнул в мой рот, и было не похоже, что он пытался наполнить им мой рот. Он как будто приглашал меня.
Это также не было похоже на поцелуй с Грейвсом: комфорт и безопасность. Это было...
Покалывание прошло через меня, не затронуло только зубы. Я забыла обычные вещи, которые проносятся в вашей голове, когда такое случается: вещи как "О, Боже, почистила ли я зубы", или "Я хочу, чтобы он не дышал так", или "Кто-то может войти". Я даже забыла о том, чтобы бояться из-за того, что могу сделать что-то неправильно.
Я забыла обо всем, кроме тепла и света, пробегающих через меня. Один из его клыков столкнулся с моим, толчок прошелся по нам обоим, и я погрузилась в него в течение долгого, долгого момента, прежде чем отдалилась, чтобы отдышаться и обнаружить, что, да, снаружи был мир, и мне было тяжело, и жарко, и ярко, и пахло кровью, и металлом, и болью.
Кристоф поцеловал мою щеку. Он пробормотал что-то, что я не расслышала. Разноцветное электричество бегало по каждому дюйму моего тела.
Вау!
- Никогда, - сказал он мягко в мое ухо. Его дыхание коснулось моей кожи, и внезапно я захотела поерзать только потому, что мне пришлось двигаться, а моя одежда была горячей и сковывающей. - Ты понимаешь?
- Хм, - был мой мудрый ответ.
Он вытянулся, взял мое лицо в свои руки и оперся на меня, разводя мои колени в стороны. Он смутил меня своим взглядом, а на его выражении не было взгляда голодного волка, которым он одаривал мою маму. Это было что-то еще.
То, что я не знала. Это просто было... что-то другое. Что-то более уязвимое. Как будто он боялся, что в любую секунду я могу уклониться, или сказать ему не делать этого, или что-нибудь еще.
Я не могла выдержать того, что у него было такое выражение. Поэтому я закрыла глаза и немного подняла подбородок, и он снова поцеловал меня. В этот раз все было по-другому.
Нет, в этот раз все было лучше. И я снова забыла обо всем остальном, включая Грейвса. Несколько секунд я снова была собой.
И это было замечательно.
Затем реальный мир с крахом вернулся. Я напряглась, и он отступил. Он все еще нежно держал мое лицо, его кожа казалась теплой на моей, и я поняла, что касалась его ребер, пробегая ладонями вверх и вниз, как когда я играла с бабушкиной стиральной доской.
Я отдернула руки.
- Эм, – сказала я. - Кристоф.
- Дрю, - немного удивленно. Я продолжала забывать, какое у него прекрасное лицо.
- Я думаю... - я даже не могла сказать, что думала. Кроме Вау! И снова вау! и еще хм.
Да. Неловко. И Грейвс...
Грейвс оставил меня. Так все и произошло. Он оставил меня, а Кристоф пришел. Это то, что случилось на самом деле?
- Ты права, - сказал он, как если бы я сказала что-то умное. - Есть вещи, которые надо сделать. И нам надо помыться. Обоим.
Я кивнула. Он снова наклонился, и я немного разочаровалась, когда он поцеловал только мою щеку - целомудренное давление губ.
- Теперь ты доверяешь мне? - спросил он, и я смогла только кивнуть. И мне стало интересно, почему из всех вопросов он выбрал именно этот.
Глава 32
После того, как у вас случилось тяжелое расстройство желудка, когда все, что, как вы думали, когда-либо съели, вышло наружу, приходит момент, когда вы чувствуете себя довольно хорошо. Как правило, это после того, как вы поднялись, все смыли, вытерли рот, возможно, осторожно почистили зубы уже в десятый раз, и понимаете, что можете идти. Шатко, как новорожденный жеребенок.
Мир кажется яснее и четче, и вы думаете, что, возможно, побороли грипп, но дрожь в руках и ногах говорит, что вы лжете себе.
Вот как я чувствовала себя. Побитой и шаткой, но довольно хорошо, по крайней мере, уже некоторое время. Интересно, смогла бы я добраться до кровати раньше, чем истощение накроет меня? Это было бы отлично.
Но сперва мне надо увидеть Огаста.
Он был в отдельной комнате, в уединенном месте больничного крыла, но эта комната отличалась от той, где Пепел был привязан, или той, где меня пытались спасти. Его комната была с внешней стороны - кровать и окно - и выглядела, как номер люкс в больнице высокого класса. Она даже была сделана в персиковых и сливовых тонах, и на секунду у меня так закружилась голова, что я боялась, что смогу упасть прямо здесь.
Потому что все еще пахло больницей. Пахло дезинфицирующим средством, лекарством, болью. И горем. Дар пульсировал внутри моей больной головы, как воспаленный зуб.
Квартира Огги в Бруклине была довольно опрятной и чистой, рассчитанной на одного парня. Я привела ее в полный порядок, пока месяц жила там.
Они с папой работали над очисткой демоническо-крысиной инвазии
[31]
. А потом папа был возле канадской границы, выполняя какое-то задание, а я осталась с Огастом. Который никогда, как я поняла сейчас, не позволял мне уходить далеко от своего поля зрения даже в своей квартире. Месяц в одном из самых больших, крутых городов мира, и все, что я знала, это одну ту улицу в Бруклине.
Теперь я знала, что Огги был дампиром, мне стало интересно, смог бы он научить меня зажигать чью-то сигарету так, как делал он. Я надеялась, что у меня будет шанс спросить его.
Они с папой часто спорили о том, имеем ли мы дело с тайным сговором нечисти с властью, или речь идет о естественном человеческом стремлении загнать необъяснимые явления в рамки обыденности. Теперь слабая улыбка на лице Огаста во время тех споров имела смысл.
Другие вещи, которые я помнила, тоже имели смысл. Как голос Огаста, пока я лежала в кровати и пыталась уснуть, подслушивая его и папу. "Это девочка заслуживает быть среди своих". И каким избитым он приходил несколько раз, и как он так быстро исцелялся. Как много раз, пока я была там, он убивал кровососов?
Убивал ли он кровососов после меня? У них вообще были предположения, что я существую? Я могла быть в опасности и даже не знать об этом.
Господи.
Огаст лежал на кровати, обмотанный белыми повязками. Его темные глаза были сонными, светлые волосы спутались, как будто у него была тяжелая ночь и его бросало из стороны в сторону. Синяки исчезали, но у него был отдаленный взгляд кого-то, кто принял хорошую дозу успокоительного. Его правая рука, бледная и неповязанная, лежала на персиковом покрывале.
- Он в отключке, - сказал тихо Кристоф. - Этого достаточно, чтобы его душа и тело восстановились. Шок может убить больше, чем реальные раны.
Я добралась до края кровати, Кристоф был прямо позади меня.
- Огги? - я говорила, как пятилетняя девочка.
Он моргнул. Его правое плечо - огромная масса повязок.
- Эм, Дрю, - Нью-Йоркский хрип вырвался из него, делая каждую гласную короткой, как будто они лично оскорбили его. - Рад видеть тебя, дорогая.
Я схватила его за руку. Я не могла говорить. Все, что я хотела сказать, застряло в горле, и я выпустила звук, похожий на рыдание.
- О, не делай этого, - на мгновение это был старый Огаст: кривая улыбка, которая говорила, что он смеется над миром, его брови слегка поднялись. Вы могли увидеть вспышку того, кем он был, когда смеялся, через раздутое лицо и туман спокойствия. - Что мне надо сделать, чтобы ты принесла мне бутылку водки, детка?
Я издала полувсхлип-полусмех. На меня нашло такое облегчение, что я пошатнулась возле кровати.
- Я не могу купить водку, Огги. Мне шестнадцать.
- Это никогда не останавливало тебя, - он усмехнулся, но глаза медленно закрывались. Под покрывалом одна нога была больше другой - вероятно, тоже перевязана. - Сделай мне омлет, дорогая. Я избит. Долгая была ночка.
- Конечно сделаю, - Боже, я бы сделала ему пятьдесят омлетов. - Что случилось с тобой, Огги?
- После того, как ты позвонила мне, я стал думать, - его глаза закрылись, затем распахнулись, поскольку он изо всех сил пытался бодрствовать. - Потом никто ничего не знал о тебе. Не могли найти тебя неделями. Но позвонил Дилан, а потом все стало очень интересно.
- Его опросят после того, как он будет чувствовать себя достаточно хорошо, - пробормотал Кристоф. - Дрю...
- Встретил его в Помоне. У него была копия стенограммы, сказал мне, где найти остальную часть. Там везде скакали носферату. Нас схватили.
- Достаточно, - сказал Кристоф более твердо. - Мне надо уложить ее спать, Огаст. Мы поговорим позже.
- Сергей, - прошептал Огаст, и мне стало холодно. Мои зубы почти дрожали, и осколок боли врезался в мой череп. - У Сергея были некоторые части. Взял нас двоих. Дилан... мы разделились. Бедный парень.
Я почти задохнулась. Так Дилан был жив, после того, как другая Школа сгорела. Облегчение воевало с беспокойством, они боролись за меня, как две собаки за косточку. Я дрожала и вспотела, внезапно поняла, что от меня пахло не очень хорошо.
- Я нашел другую фигню, а потом... но за мной наблюдали. Все, кого я навещал, имели части, но их обыскали сразу после того, как я уходил. Носферату не хотели, чтобы мы знали, и нас подожгли. Каждый из нас сильно обгорел.
Я затаила дыхание. "Подожгли" - очень плохо. Вы говорите так, когда кто-то предал вас.
Когда вас отдали врагу.
"Не позволяй носферату кусаться... О, это легко... Я позабочусь об этом... Условный сигнал из самого местоположения".
Дрожь усиливалась. Если бы Огаст не был под воздействием препаратов, то он заметил бы, что я тряслась. Я услышала хлопот крыльев и отдаленно почувствовала вкус восковых апельсинов.
Анна пришла в мой дом, чтобы предать маму и найти Кристофа. Она удостоверилась, что меня сошлют в другую Школу и навестила меня, чтобы проверить, что я помнила.
Чтобы узнать, сказала ли я кому-либо о том, чего я не помнила без помощи дара, что-то, о чем не имела представления. Она сдала Школу, полную детей, Сергею.
Но почему? Я все еще была далека от понимания. Когда ты знала, что носферату делали с дампирами, когда ты видела, что они делали с телами, как можно поступить так? До меня это никогда не дойдет.
Огаст сказал что-то невнятное и полное согласных. И к моему удивлению Кристоф наклонился, находясь позади мной. Он освободил мои вялые, потные пальцы и сжал руку Огаста. Он также ответил на том же самом языке.
Глаза раненого дампира полностью закрылись. Он вздохнул и пробормотал что-то еще. Затем он уснул.
- Боже, - с моим голосом было что-то не так, но в любом случае я шептала. Вы всегда хотите сделать что-то, когда кто-то находится в больнице. Шепот, как ползущая мышь. Я нашептывала бабушке, когда она лежала, умирая, держась так долго, как могла, ради меня.
"Не оставляй меня, - я просила тем же мышиным голосом, потому что с горлом тоже было что-то не то. - Бабушка, я люблю тебя, пожалуйста, не оставляй меня".
Но она не могла остаться. Я всегда держалась за людей, а они всегда уходили.
Я не могла удержаться. Я снова дотронулась до вялой руки Огаста.
- Не оставляй меня, Огги, - я знала, что он не слышал меня, но все же. - Хорошо? Не уходи.
- С ним все будет хорошо, - Кристоф обнял меня за плечи. - Обещаю, он будет жить, моя пташка.
Я снова почти сломалась прямо здесь. Моя рука обернулась вокруг талии Кристофа, когда я выпрямилась. Я наклонилась к нему, а он не двигался. Как если бы я оперлась на статую. Он держался абсолютно неподвижно - жуткая неподвижность старого дампира. Он даже едва дышал.
Мои колени были как резина.
- Ты думаешь так? - я старалась не говорить так, будто просила. Класс, мой имидж жесткой девушки никогда не станет реальностью.
Я не была уверена, что заботилась на этот счет.
- Да, - Кристоф оттащил меня от кровати. - Он едва выжил, и он перевязан и напичкан лекарствами. Теперь все, что ему нужно, это отдых.
Я неохотно отошла, довольная, что опиралась на него. Чувство, когда все в порядке, но вы все же трясетесь, уходило, и я потерпела крах. Такое чувство, что моя голова была тыквой, балансирующей на слишком тонкой шее, руки и ноги продолжали странно трястись, и темные, маленькие пятнышки начали танцевать на краю моего сознания.
- Кристоф?
Он вывел меня через дверь, тихо закрыл ее. Он обхватил меня, и пошел через больничное крыло, мои ноги волочились по каменному полу.
- Что?
Я хотела сказать ему, что мне надо увидеть Пепла. Я хотела сказать ему, что собиралась искать Грейвса, так как теперь у нас было время, правильно? Я также хотела попросить его присесть и объяснить мне все с самого начала про Анну. Я хотела - нет, мне надо было знать, как так случилось, что она дошла до такого.
Но теплое пятно в середине живота постоянно сжималось. Боль, главным образом, ушла, но я была слабой, как новорожденный котенок. Я чувствовала себя точно такой же - слепой и издающей шум. Я все еще пыталась задать ему все вопросы, на которые мне отчаянно нужны были ответы, когда он нежно успокоил меня и, наполовину неся на себе, увел.
Глава 33
Белый свет, запах лимонного чистящего средства, пыли, свежего воздуха. И свежеприготовленного яблочного пирога. Маленькие лучики солнечного света заглянули под мои веки.
Но я не могла просто лежать там. У меня были дела. Поэтому, когда я перевернулась и застонала, приоткрывая глаза в сотый раз, я поняла, что смотрела на потолок. Бриллианты и розы были рельефными. У меня в глазах плясали точки, поэтому я моргнула и протерла их. Руки не болели, лицо тоже.
Конечно, я чувствовала себя сбитой с толку, но в целом хорошо. Я зевнула и села, поняла, что была в свитере Кристофа и в трусиках, и сделала пометку в голове прекратить просыпаться без одежды. Мои джинсы, пропитанные кровью и другой фигней, лежали на полу возле кровати вместе с носками.
Это была все та же комната. Солнечный свет лился через окна, комод светился, каждый его дюйм был абсолютно чистым. Книги на раздельных сосновых полках смотрели на меня, корешки книг - закрытые лица. Моя мама когда-нибудь сидела здесь, сжимая покрывало и протирая глаза, и интересовалась, что, черт возьми ей делать дальше?