Он тряхнул головой, давая понять, что больше не желает говорить на эту тему.
- Ну вот, за болтовней мы и приехали.
- Кузен, ты сказал, что я могу вселить надежду в Магира, но ты, именно ты, вселил надежду в меня. Я не в силах отблагодарить тебя. Я хочу, чтобы в один прекрасный день - пусть Аллах приблизит его - ты приехал ко мне в Марсель. Мы с тобой составили бы великолепную команду.
Фарид улыбнулся.
- Скорее всего я так и поступлю, кузен. Аллаху известно, что у меня слишком слабая голова для занятий нашим семейным ремеслом.
Машина подъехала к дому Омара Бадира.
Знакомый с детства родной дом, в котором Малик вырос, показался ему неожиданно маленьким, несмотря на свои внушительные размеры. Отец тоже словно стал меньше ростом и выглядел болезненным. Старый Омар, однако, сумел сохранить величавую осанку и зоркий взгляд. После взаимных ритуальных приветствий он немигающими глазами уставился на костюм Малика.
- Малик только что сказал мне, дядя, - ехидно произнес Фарид, - что он одет лучше всех в Марселе.
Старый Омар на удивление снисходительно относился к племяннику: ему позволялось веселиться тогда, когда Малик не смел поднять на отца глаз.
- Разве мы в Марселе? - Отец улыбался, но взгляд его был холоден и колюч.
- Прошу прощения, отец, - начал оправдываться Малик. - Я страшно устал и заснул в самолете - это была правда, - а когда проснулся, времени на переодевание уже не было. Но я сейчас же сменю одежду.
- Нет, нет, не стоит, - смягчился Омар. - Оставайся пока как есть, время терпит, переоденешься к молитве. Кстати, я хотел бы тебя кое с кем познакомить.
Отец позвонил, и на пороге появилась Бахия с темноглазым ребенком на руках. К пеленкам младенца были приколоты булавками многочисленные амулеты - маленькие таблички с изречениями из Корана, заклинаниями от джинов - сверхъестественных существ, способных принимать любые обличья для совершения своих гнусных злодеяний.
- Это твой брат Юсеф, - с гордостью произнес Омар.
Когда Малик во Франции узнал о рождении своего сводного брата, он не испытал ровным счетом никаких эмоций, словно прочитал эту историю в разделе светской хроники, где рассказывалось о жизни людей, чужих и незнакомых. Но теперь, глядя на малыша, Малик почувствовал, как все его существо охватывает необъяснимое теплое чувство.
Поднявшись, Малик протянул руки к маленькому брату. Почти у всех его друзей уже были дети, иногда уже по трое и по четверо. Но этот малыш вполне мог быть и сыном самого Малика. В душе его родилось сумасшедшее желание сказать Омару, что он не только "молодой" отец, но уже и дед. Но отец решил не затягивать сентиментальную сцену и, к великому облегчению Малика, дал знак Бахии унести ребенка. Приближалось время молитвы.
Поговорили об Онассисе. Суждения отца были на редкость глубокими и верными, хотя и не вполне свободными от горькой зависти. Впрочем, Омар дал понять, что разговор можно будет продолжить во время обеда.
- Расслабься, приведи себя в приличный вид. - Это означало совет переодеться в тоби. - Пойди поздоровайся с матерью, потом зайди на минуту к Ум-Юсеф. Да, и не забудь о своей младшей сестре. Она давно с нетерпением высовывается из женской половины и при каждом дуновении ветра спрашивает, не ты ли это приехал.
Малик страшно соскучился по матери и сестренке, но опасался, что во время визита вежливости ко второй жене отца будет стесняться и неловко себя чувствовать. Эта женщина была всего на несколько месяцев старше Малика и недолюбливала своего пасынка. Но его опасения были напрасны: после рождения сына мачеха была, на седьмом небе от счастья и весьма сердечно встретила Малика. Ребенок давал ей почетное право именоваться "Ум" - "мать", Ум-Юсеф - мать Юсефа.
"Родив сына, - с горечью думал Малик, - эта женщина упрочила свое положение и оттеснила на второй план мою родную мать".
- Ты, конечно, хочешь поздороваться и с Амирой, - пробормотала мачеха. - Думаю, она у себя в комнате. Господи, как я глупа, ты же прекрасно знаешь, где она может быть.
Малик взбежал по знакомой лестнице и на западный манер постучал в дверь. Сначала он не узнал стоявшую на пороге женщину.
Без сомнения, Амира оказалась истинным цветком пустыни, ждущим первого дождя, чтобы распуститься с дивной красотой. Когда Малик год назад уезжал, сестра только обещала сбросить с себя мальчишескую угловатость девочки-подростка, но сейчас перед ним стояла настоящая красавица.
- Это ты, сестренка? - задал он глупейший вопрос.
- Ну кто же еще, дурачок? - ответила Амира и кинулась на шею Малику. Как его дела, как выглядит Марсель, как показался брату аль-Ремаль - казалось, ее вопросам не будет конца.
- Фарид говорил с тобой? - Малик сумел-таки вставить слово. - О своих планах насчет малышки Лайлы? Бестактность эта была вполне простительной: до молитвы оставалось слишком мало времени, по радио уже передали предупреждение, что час ее близок.
- Да. Давай встретимся в саду после ужина и поговорим.
- Ладно. Да! Я только что познакомился с нашим новым братом.
- О, он такой хорошенький, настоящая прелесть! А ты заметил амулетики?
- Да.
Обычай украшать пеленки ребенка многочисленными амулетами-оберегами был широко распространен, но для образованных людей он стал ничего не значащим ритуалом.
Всерьез воспринимать эти знаки могли теперь только темные, охваченные предрассудками крестьяне. Упоминание об амулетах было камешком в огород второй жены отца.
- Ты видишь, с кем мне приходится здесь жить, - пожаловалась Амира, - но в последнее время она переменилась и стала более приветливой. Ну все, иди, мы поговорим позже.
Малик поспешил к себе, снял костюм и ботинки и переоделся в тоби и ременные сандалии. По радио уже звучал голос муэдзина, призывавшего правоверных на молитву. Растягивая слова, он повторял дважды каждую строку завета, кроме последней: Аллах всевелик.
Свидетельствую: нет бога, кроме Аллаха.
Свидетельствую: Мохаммед - пророк Аллаха.
Спешите на молитву. Спешите к спасению.
Молиться лучше, чем спать.
Нет бога, кроме Аллаха.
Темнело. Малик бродил среди олеандров и бугенвилий сада, с наслаждением вдыхая сладкий аромат и с улыбкой прислушиваясь к журчанию фонтана - символа богатства и благосостояния его отца. При этом Малик вспомнил давнюю известную историю о том, что, когда на землю их страны пришли американцы и англичане и начали искать нефть, правитель аль-Ремаля молился о том, чтобы из скважин вместо черного золота забила простая вода.
Наступали самые благодатные часы, которые Малик любил больше всего - сумерки, предшествующие ночи. Жара спала, горячий воздух поднимался к небу. Ярко сияя на фоне его бездонной черноты, мерцали божественным светом звезды. Во Франции много чудес, но ни одно из них не могло сравниться со звездами аль-Ремаля.
- Это ты, братец?
- Ну кто же еще, дурочка?
Смеясь, Амира вышла из темноты и взяла Малика за руку.
- Я очень скучала по тебе, - просто и сердечно сказала она.
- А я по тебе, - признался Малик.
- Сомневаюсь, что у тебя было время скучать. Должно быть, твои дни были очень заняты, я уж не говорю о ночах.
- Дни - да, но мои ночи, боюсь, были слишком одинокими.
- Прости, брат, я не подумала. Наверное, я просто ревную.
- Ревнуешь?
- Нет, скорее это зависть. - Амира подняла глаза к небу, но света звезд было слишком мало, чтобы разглядеть выражение ее лица. - Иногда я думаю, что отдала бы все на свете, лишь бы оказаться на твоем месте.
- Чтобы, как рабыне, тянуть лямку на Онассиса?
- Не знаю. Но я хотела бы оказаться во Франции и делать то, что мне хочется.
- И чего же тебе хочется?
- Этого я тоже не знаю. Я бы хотела учиться, В настоящей школе.
Она всегда хотела учиться, но теперь в устах повзрослевшей Амиры это желание прозвучало настолько серьезно, что Малик пришел в замешательство. Его сестра всегда была необыкновенной девушкой. Вспомнив тот страшный день на площади у тюремной стены, Малик был вынужден признать, что тогда Амира сумела сохранить мужество и вселить его в своего павшего духом брата.
- Помнишь, я как-то сказал тебе, что в один прекрасный день ты, возможно, покинешь аль-Ремаль? - спросил Малик.
Амира сделала нетерпеливый жест.
- Это мечта. - Она махнула рукой. Взошедшая луна высвечивала силуэты финиковых пальм. - Нянюшка Карин до сих пор со мной. Мы вместе учимся. Она заказывает книги из Лондона, и половину их оплачиваю я. Фарид дает нам уроки математики.
- А что по этому поводу говорит отец?
- Ну, ты же его знаешь. Он, конечно, настоящий динозавр, но время от времени не чурается просветительских идей, особенно если это сулит какую-то выгоду. Я сумела убедить его, что времена меняются и что образованная жена - более ценная жена.
Некоторое время Малик размышлял над словами сестры.
- Мне кажется, что сейчас отец вряд ли думает о твоем замужестве.
- Наоборот, думает, и почему бы ему не думать?
- Он говорил с тобой об этом?
- Он не говорит о моем замужестве, но оно его заботит.
- У него есть кто-нибудь на примете? - Сам предмет разговора вызывал у Малика все растущее удивление.
- Мне кажется, у него на уме несколько женихов. Частенько он делает довольно прозрачные намеки - похвалит одного, поругает другого - и смотрит, как я воспринимаю его слова. Но прямо он ничего пока не говорит.
Малик испытывал странное чувство, что от него ускользает само время. Это же просто немыслимо, невозможно - обсуждать с Амирой ее замужество. Ведь это же та самая девочка-подросток, норовящая ударить по мячу, который Малик гонял по саду со своими двоюродными братьями, используя вместо ворот вот эти две финиковые пальмы.
- Об этом еще рано говорить, - пробормотал он, стараясь припомнить, как полагается вести себя в таких ситуациях старшему брату. - Ты еще очень молода.
В душе Малик понимал, что это говорит не он, а другой Малик, проведший год во Франции. В действительности отец мог сосватать Амиру хоть завтра.
- Я не хочу выходить замуж, - проговорила Амира, - но я должна это сделать. Я не хочу покидать этот дом, но мне придется оставить его. Я хочу учиться в Европе, но не смогу. - Смысл фразы был грустный, но голос… Это был голос своенравной девчонки, которая, переодевшись мальчишкой, управляла автомобилем… Но при свете луны было видно, что по щекам Амиры текут горькие слезы безысходности. - Я не хочу выходить замуж против своего желания, - продолжала девушка. - Я не хочу быть такой, как мама. Как Лайла. И со мной это никогда не случится!
- Конечно, сестренка, - постарался успокоить Амиру Малик, хотя упоминание о Лайле больно резануло его по сердцу. - На все воля Аллаха. Когда-нибудь появится человек, с которым ты будешь счастлива разделить свою жизнь.
Каким же дураком он выглядит, но что он может сказать? Несколько мгновений Амира молчала. Потом заговорила так, словно ничего не произошло:
- Ой, совсем забыла тебе сказать, что в последнее время я часто вижусь с Ум-Салих. Она принимала роды у мачехи. Конечно, тут без меня не обошлось, но теперь Ум-Юсеф просто боготворит ее. Повитуха будет справлять рамадан на наши деньги.
- Другими словами, - поддержал разговор Малик, очень довольный, что они оставили грустную тему, - теперь этой женщине плачу я и платит мой отец. Не успеем мы оглянуться, как она купит весь аль-Ремаль.
- Вполне возможно, - сквозь слезы улыбнулась Амира. - Я никогда не встречала таких женщин. Она не человек, а какая-то стихия.
"Просто непостижимо, как быстро меняется настроение у женщин", - подумал Малик.
- Слушай, - продолжала Амира, - Фарид разработал чудесный план. Ты с ним согласен? - Я повидаюсь с Магиром Наджаром, но Фарид говорит, будто он не хочет никуда ехать.
- Я думаю, что он согласится. Ум-Салих утверждает, что больше всего на свете Наджар и его жена хотят иметь детей. Повитуха считает, что с этим горем можно будет справиться. "Треснутый горшок - еще не разбитый горшок", как любит она повторять. У нее удивительная интуиция, хотя в медицине она не очень сведуща, но в этом случае Ум-Салих зрит в корень.
- Я попытаюсь убедить Магира. Если он согласится, то на оформление всех нужных документов уйдет всего несколько дней. У нас работают сотни иностранных рабочих, и Онассис не жалеет денег на взятки чиновникам.
- Значит, Лайлочка будет воспитываться в Европе? Иншалла, - тихо произнесла Амира.
- Иншалла.
- Брат, я давно хотела спросить тебя. Ты собираешься воспитывать Лайлу в вере отцов?
Малик уже давно мучительно размышлял об этом, но не смел даже в мыслях сформулировать это в словах.
- Ну, сначала ею будет заниматься Салима Наджар, так что проблем не будет. А потом… Мне трудно это объяснить. Я искренне верую в Аллаха. Как я могу все это объяснить? - воскликнул Малик, вскинув руку к небу, усыпанному бриллиантами звезд. - Я верю, что Мухаммед его пророк. Но… я не могу принять то, что зачастую люди творят именем Аллаха и Мухаммеда.
Амира согласно кивнула.
- Ты высказал и мои чувства.
Они говорили вполголоса, хотя в саду ни одна живая душа не могла их слышать. Но брат и сестра знали, что их слова - тяжкий грех.
- А когда она подрастет, я заставлю ее надеть чадру, позабочусь о том, чтобы она никогда не читала книг, и, кроме того, я…
- Ты это серьезно?
- Конечно, нет. Просто мне хотелось посмотреть, как ты отнесешься к моим словам.
- Дурак! - обиделась Амира.
- На самом же деле я думаю, что, когда Лайла станет такой, как ты, ее невозможно будет отличить от маленькой француженки.
- Мне очень нравится картинка, которую ты нарисовал. Не знаю, правда, как ты сумеешь уладить дела с отцом. - Амира подошла к брату и крепко его обняла. - Мне так недоставало тебя, Малик.
- А мне тебя, сестренка.
Они проговорили до поздней ночи. Кто знает, когда еще выпадет им такая возможность - провести наедине несколько часов?
Через Фарида Малик договорился о встрече с Магиром Наджаром. Упрямец не желал говорить о деле в своем доме, ссылаясь на то, что он слишком мал и в нем постоянно толпятся многочисленные родственники.
Подозревая, что Наджар просто не хочет, чтобы разговор слышала жена, Малик назначил встречу на нейтральной территории - в захудалой кофейне в бедняцком квартале, где у них обоих не было знакомых.
"Я захочу увидеть мою дочь, - добавил Малик, - независимо от того, примет Наджар мое предложение или нет".
Чтобы не вызвать подозрения у окружающих, Малик взял у Фарида поношенное тоби. Он пришел в кофейню на рассвете и, потягивая кофе и сладкий чай, слушал, как некий рассказчик повествует о приключениях Антара, героя, известного во всех странах Ближнего Востока.
Сын шейха пустыни и чернокожей рабыни из Африки добыл себе свободу беспримерной храбростью и, будучи беспощадным к врагам, неизменно оказывался верным другом тех, кто страдал от притеснений правителей. В этом рассказе Антар оказался в опасности потому, что полюбил дочь короля.
Малик слышал эту историю и раньше, но рассказчик был мастером своего дела, и Малик испытывал истинное удовольствие, сидя среди соплеменников и слушая бродячего рассказчика в переполненной кофейне, где никому не пришло бы в голову поинтересоваться, что здесь делает незнакомец.
Пришел Магир и встал у стены. Рассказчик как раз подошел к трагической развязке - принцесса погибла, и месть Антара была страшной: он покарал силы зла. Рассказ окончился, толпа рассосалась, и Малик с Магиром смогли уединиться за укромным столиком.
Магир Наджар был смуглым худощавым невысоким человеком на несколько лет старше Малика. В глазах Магира, казалось, навечно застыло выражение неизбывной грусти, иногда его лицо передергивал нервный тик, и тогда маленький человечек становился похож на грустного кролика.
За последний год Малик научился искусству производить хорошее впечатление. Магиру он доверял ровно настолько же, насколько и другим людям, исключение в этом отношении составлял Фарид. Ему Малик верил безоговорочно, несмотря на его комичную внешность.
После неизбежного обмена любезностями Малик приступил прямо к делу.
- Человеку в моем положении нужен водитель, - просто сказал он. - И вы, уважаемый, вполне могли бы им стать. Я бы предпочел вас всякому другому.
Не упоминая о Салиме, Малик добавил, что, кроме того, ему нужна повариха и женщина для присмотра за ребенком, давая понять, что забирает с собой Лайлу независимо от исхода разговора. Он хорошо заплатит за службу. Малик назвал сумму.
Слушая Малика, Магир все больше и больше нервничал. Его тик усилился.
- Вы щедры и благородны, господин, как и всегда. Но у меня уже есть хорошая работа - я вожу воду на американские нефтяные вышки.
- Это просто отлично, и я могу только поздравить вас с предприимчивостью и трудолюбием. Вы слышали, конечно, как и я, что те, кто работает на американцев, очень часто могут значительно улучшить свое благосостояние. Я даже знаю, что один парень сумел стать миллионером.
Магир в раздумье кивал головой. Он все еще не понимал, куда клонит Малик.
- Естественно, я не хотел бы становиться на вашем пути к процветанию. Но все же настаиваю на том, что мне нужны водитель и повариха. - Малик назвал более крупную сумму.
Магир поблагодарил за честь.
- Но Франция - это очень далеко, - заговорил он. - А мужчине приходится нести ответственность за своих родственников так же, как за себя самого.
- Это правильно, - подтвердил Малик и назвал еще более крупную сумму, заявив, что она окончательна. - Кроме того, переезд во Францию - это не навечно, - подчеркнул он.
Магир погрустнел еще больше.
- Будь я помоложе, господин, - жалобно произнес он, - и если бы не мои родственники…
- Ну, - в голосе Малика слышались нотки отчаяния, - решайте: да или нет.
Магир сказал, что воистину надо решать.
На мгновение Малику показалось, что переговоры зашли в тупик, однако Магир, похоже, и не собирался прекращать этот торг.
- Скажи мне, Малик, сын Омара, скоро ли ты приедешь домой, чтобы выбрать себе достойную невесту? - почтительно спросил Наджар после недолгого молчания.
Малик незаметно усмехнулся: Фарид хорошо подготовил почву.
- Сомневаюсь, что скоро, - равнодушно ответил Малик. - Да и куда мне спешить?
- Это мудрое решение, очень мудрое. Иногда я думаю, что и сам бы мог немного повременить. Но не кажется ли тебе, что следует поспешить, пока ты молод?
- О, конечно, никто не хочет затягивать с женитьбой, но, как я уже сказал, мне некуда спешить.
- Конечно, конечно, впереди еще уйма времени. - Из глаз Магира ушла грусть, да и нервный тик исчез.
- Наверное, я слишком долго пробыл во Франции и перенял французские обычаи, - сказал Малик и начал рассказывать, что французы вообще поздно вступают в браки, причем не только мужчины, но и женщины. Француженки нередко выходят замуж лет в двадцать пять, а то и в тридцать. - И не смотри на меня такими глазами, Магир, я говорю сущую правду.