- Ты че? Иль не похмелилась с утра? Кого беречь? Леху, что ли? Да его, жеребца колхозного, во все закорки каталкой жалеть надо, пока через уши не обсерится. Он же, хряк поганый, говорят, к телкам лезет в ферме. Баб ему мало свиноте. Он же как выпьет, кобель борзой, даже к старухам лезет!
- Зачем?
- Понятное дело, под юбки! Ему деды наши пригрозили намедни яйцы отстрелить! Чтоб прыть погасла.
- Жалко, - вздохнула Варя.
- Кого? - вылупилась соседка.
- Яйцы жалко. Цыплят не будет.
- Ты че, Варька? Мужики цыплят не выводят. Иль в городе все позабыла на хрен! Я про Леху лопочу. Погоди, он тебя еще не видел. Как встретит, приставать начнет и под юбку полезет. Он же чумовой. Ему что телка иль баба, одинаково.
- А мне зачем он?
- Ну как? Все ж мужик!
- Да идите вы вместе с ними! Какой мужик? У меня Витя есть! Свой! Самый родной! - заплакала Варька.
- Успокойся, подруга. Труп не семечко. Коль в землю лег, не прорастет. Не дано того покойным.
- Брешешь! Витек каждую ночь приходит и все жалеет меня! Гладит, на руках носит и любит. Он со мной всюду!
- Ну, то ваше счастье! А я своего не вижу и не хочу вспоминать! Вместо радостей аборты, вместо подарков пиздюли.
- Это уже плохо. Надо такого к порядку! Чтоб свои сопли на других не вешал.
- Да я ему знаешь, как вламывала! Он у меня двери жопой открывал и враз вылетал во двор. Через рога кувыркался!
- Рога? Ни разу таких не видела!
- Да ты что? В нашей деревне почти все мужики рогатые!
- Почему?
- Бабы им рога ставят. Одна с соседом, другая с кумом, иная с председателем, а третья со всеми подряд. Кто от кого родил, не знают и не помнят. И ты смотри на жизнь веселее! Сдох мужик, завтра другой будет. Лишь бы у тебя меж ног не пересохло. Не убивайся по мужику! Хотя бы ради здоровья хахаля заведи себе! Поверь, что враз дышать будет легче! И огород вскопает, и сена заготовит, и дров напасет, и ночью зажмет.
- А у тебя есть этот хахаль?
- И не один! - похвалилась соседка.
- Все рогатые?
- А че их праздновать, корявых гадов? Пока Сенька сеном занят, я со Степкой кувыркаюсь. У меня застоя нет! Зато и нынче, ношусь, как кобыла ломовая и ни одна хвороба не берет. Я вон пузырь самогону дерябну с вечера, а ночью с хахалями все сеновалы обваляю. Утром выхожу во двор как огурчик и целый день пашу что проклятая. И ничего, жива! А поначалу, как и ты, на сопли изошла. Не мужика, детву и себя жаль было. Но быстро все дошло, как жить надо. И… наладила! На то мы бабы, одним словом: плутовки! А что в том плохого?
- Жить? Для чего?
- Для детей и самой себя! Уразумела? - не отставала соседка.
- Для детей? А мы им нужны?
- Мамка! Ну, как можешь? Кто я без тебя? - подошла к Варе Анжела.
- Девочка моя! Сиротина горькая!
- Покуда ты живая, дочка не сирота! Это точно. И не звени пустое. Дитя от мамки начало берет. Ее теплом греется! Ты ее жизнь. С тобой она до старости. И не дурей, слышь? Бери себя в кулаки и начинай заново. Ништо не потеряно. Ты баба, как и другие. Не хуже лучших, не последняя и не первая вдова. Нас много и всякий день прибавляемся в числе. Бывает, иные спиваются, другие вовсе падают в грязь.
Но настоящие бабы все выдерживают. А почему? Кто сказал, что мы слабый пол? Да это вовсе не мы, а потому что над нами потолок слабый, не защищает пол. А в своей никчемности нас винит! Верно бренчу?
- Верно, Галка! - вспомнила Варя имя соседки.
- Во! Это уже по-нашенски! Вы тут не суетитесь, я все подмогну! Принесу сала, картохи, огурцов, капусты, молока и сметаны, понятное дело, пузырь прихвачу. И дышите серед нас радостно. Пусть пропадет горе! Мы станем жить назло ему.
Она вышла из дому, позвав за собой Анжелку. И вскоре на столе появилось все: холодец и винегрет, тушеная картошка и жареная рыба, пельмени и сметана, творог и капуста, домашний хлеб и помидоры. А посередине вспотевшая бутылка самогона.
- Маме нельзя пить! Она больна…
- Цыть-цыпленок! Твоя мамка наших кровей. Мы сами знаем, чем выбить с грудей тоску-кручину. С первого стакана взвоет, а на третьем запоет. Все вдовые через это прошли. И не тебе учить! - налила в стаканы, подала Варе:
- Пей, подруга!
- А что это?
- Первач! Знамо дело, я говна не принесу! Да ты не нюхай! То уж опосля, когда пузырь осушим, пустую понюхаем. А теперь пей! - наколола на вилку огурец, дала Варе, та поднесла стакан к губам, у Анжелки глаза округлились. От страха или удивленья перехватило дыхание. Она никогда не видела, чтобы мать пила что-то крепкое да еще стаканом. Тут же она пила давясь и морщась, но осилила до дна и, поставив стакан, спросила:
- Из свеклы?
- Хрен там из свеклы! Из зерна! Как же ты так от свойского отвыкла, что уже и определить не можешь! Эх- х, Варя! Знать, правду базарят, что в городе народ портится быстро, как молоко на солнце.
- Галка! А помнишь как шпановали? А как ходили за грибами и малиной? - спросила Варя.
- Все помню, иначе не пришла б! Ты давай лопай! Вон холодец, винегрет бери! - накладывала в тарелку матери всего.
- Слушай! А как же там мой Витя, один, ему холодно и скучно.
- Да хватит о нем, про дочку и про себя вспомни. Витька твой уже далеко. Ничем не поможет вам. Он умер, а нам всем жить надо! Так сам Бог велит, потому, помянем усопших и выпьем за живых…
- Тетя Галя, мамке нельзя.
- Тихо, стрекоза! Не считай за дуру, мне лучше знать! Сколько таких как она я заново жить заставила! Не дала влезть с ушами в депресняк. И нынче все мои бабы живые и здоровые! Куролесят с деревенскими жеребцами, аж дым коромыслом стоит. И твоя мамка одыбается, - глянула на Варьку, у той слезы реками текли по лицу.
- Господи! Ну за что дал долю поганую? Почему не заберешь? Сколько мне еще мучиться? - началась истерика. Анжелка кинулась к сумке с лекарствами.
- Не мешай ей теперь! Пусть выплачет горе до самого дна. Зачем оставлять внутрях? Твои таблетки только вред дадут. Не мешай ей, так надо очистить душу от боли. Она тебе лишь спасибо скажет.
Анжелка дрожала от страха, все порывалась подойти к матери, но Галина не пустила.
- Сиди тихо, не мешай.
А через десяток минут напомнила:
- Варь! Давай наших мужиков помянем. Нехай их Бог простит и примет в царствие свое…
Варвара молча придвинула стакан, Анжелка замерла. Она боялась одернуть мать при соседке, какая подавила всех.
Когда бабы помянули, Варя успокоилась. Она уже не плакала, жадно ела все, что лежало в тарелке, слушала соседку, а та заливалась и засыпала деревенскими новостями:
- А помнишь председателя колхоза, какому ты вломила и он, зараза, отправил тебя на пятнадцать суток в милицию? Так вот его все наши с деревни выгнали. Кто с колом, кто с вилами, граблями, иные с коромыслом, почти до райцентра за ним гнались. Конечно, не с добра! Он, говно козлиное, самого деда Тимофея на лугу при всех людях кулаком в лицо ударил за то, что тот на покосе отдохнуть сел. Этот солитер в дихлофосе старика лодырем обозвал. Ну тут наши взбеленились!
- Живой остался?
- Сбег, как заяц, вонючий прохвост…
- Этого и убили б, не жалко было б, - согласилась Варька.
- Да что там председатель! Смылся он насовсем, говорят, будто его в другое место воткнули!
- Матом, что ли? - усмехнулась тогда Варя.
- Энтова забрызгали капитально! Кляузу вслед настрочили такую, что не выбраться из нее до самой смерти. Комиссия приезжала разбираться. Ну и порешила: не вертать обратно козла. Взамен присоветовали другого, но наши не уломались, из своих выбрали, того самого Тимофея, какого ударил тот антихрист. Так враз все на лад пошло. Нынче прибыльными сделались. На фермах нормально получают, не то что раньше. До того на хлеб не было. Сегодня совсем другое дело. В каждой избе телики имеются, холодильники и стиралки, даже пылесосы. Совсем как в городе дышать стали. Теперь мы навовсе отреклись от шабашников, свои мужики строют дома и фермы не хуже халтурщиков, а все потому, что для себя делают, вот и стараются.
- Галь, а сама где работаешь?
- В доярках! Там получка хорошая круглый год. Да за телят приплачивают. Я вон с тринадцатой зарплаты всю свою банду с ног до головы одела, с иголочки, как куклята ходят, при мужике так не одевались. Мне за них не совестно. Сегодня у нас жить можно. Руки имеешь - не пропадешь. А и тебе хватит по чужим углам скитаться. Во! Иди в доярки иль птичницы. А хошь, хоть на телятник! Покуда переселенцы с Казахстана и Грузии все эти места не заняли. Знаешь, сколько понаехало, жуть!
- Силы не те! - отозвалась Варя.
- Куда их подевала? Я тоже мужика схоронила. Троих ращу! Легко ли? А сопли не распускаю, не жалуюсь. Поначалу тяжко, а потом втянешься. Тебе теперь нельзя одной бедовать, в люди выходить надо. Серед своих деревенских быстрей в себя придешь, - советовала Галина. И похрустев огурцом, добавила:
- По себе знаю.
- Может, ты и права, - согласилась Варя.
- Давай выпьем за новую жизнь в деревне! Пусть всем нам будет хорошо! - предложила соседка и вылила из бутылки все до капли.
- Теть Галя! Вы убьете мамку! - бросилась к стакану матери Анжелка, хотела вылить самогонку в ведро, но баба опередила:
- Кыш, шмакодявка! Ишь, указчица! Без сопливых скользко. Еще благодарствовать меня будешь! Пей, Варька! Мы с тобой покамест бабы, а кому не нравимся, пусть засохнет его корень. Верно сказываю?
- Верно! - согласилась Варька и одним глотком выпила свою самогонку.
- Хорош первач! - похвалила продохнув.
- Знамо дело, для себя его гнала. Ты не разучилась самогон варить? Ну, коль чего забыла, я напомню! - пообещала хохотнув. И, обтерев губы ладонью, предложила:
- Давай споем про рябину! - и, не дожидаясь, затянула: что стоишь, качаясь, тонкая рябина.
Варя подтянула. А в конце песни опять заплакала:
- Когда теперь к своему дубу переберусь? Ох, поскорее бы…
- Не транди! Успеем на тот свет. Подыхать нам рановато, есть у нас еще дома дела! - обняла Варвару и предложила:
- Давай нашенские споем, свойские, - подморгнула соседке озорно и запела:
Ах, Миш, ты мой Миш,
По тебе не угодишь,
То велика, то мала,
То лохмата, то гола!
Варька рассмеялась от души. Анжела, покраснев до макушки, ушла в зал и оттуда наблюдала за женщинами.
Она видела, как понемногу оживает мать. Лишь поздним вечером ушла Галина. А Варвара, дойдя до койки, повалилась и уснула мигом. Ночью она не просыпалась как обычно. Встав утром, схватилась за гудевшую больную голову, но вскоре пришла Галина, принесла огуречный рассол, квашеную капусту. И посоветовала:
- Подлечись этим! Через час все пройдет. Я вечером зайду. А покамест пойду кормить свою банду.
Варваре и впрямь вскоре полегчало. Она принялась наводить порядок в доме. Анжелка носила дрова, воду, подмела в коридоре, почистила крыльцо, пошла помочь матери на кухне.
Едва приготовили поесть, какой-то старик пришел и, оглядев Варю, сказал:
- А ты почти не изменилась. Все такая же! Озорная, хулиганистая, а и пригожая! Эта что ж, дочка твоя? - вгляделся в Анжелу.
- Моя кровинка…
- Небось, не помнишь меня?
- Не припоминаю! - призналась честно.
- А я Тимофей! Вон там, на самом краю села живу! Помнишь, как ко мне за крыжовником и цветами лазила? А как на телку мои кальсоны напялила? Не красней, давно это было. А вспомнить и нынче смешно. Помнишь, как моему кабану жопу скипидаром намазала? Я поначалу озлился, он же, окаянный гад, весь огород вскопал, да так, что мне осталось лишь граблями разровнять землю. Во, подмог зверюга! Сколько сил моих сберег! Я ж тебя долго добром вспоминал! А нынче знаешь, чего к тебе пришел?
Спросить хочу, надолго ли ты к нам приехала или только в гости?
- Наверное, надолго, а что?
- Это хорошо, коль надолго. Может, столкуемся об работе? Не станешь ведь сидеть, сложа руки на пузе? Дело тебе стребуется. А у нас работы прорва. Всякой, только успевай горб подставлять.
- Дед Тимофей, вообще-то я юридический институт закончила. Работала в нотариате, - вспомнила Варя.
- А й что с того? Вон моя невестка учительница, а нынче телят растит, аж две группы. В восемь раз больше получает, чем в школе. У нас дипломом теперь никого не удивишь. Главное - получка! Сумеешь ли на нее семью продержать, юристы имеются. А вот трудяги нужны. Покуда выбор есть. Можешь дочку взять в подмогу.
- Она еще в школе учится.
- А и что? После уроков поможет тебе, вся наша детвора не бездельничает. Твоя уже большая, совсем невеста, пора к делу приноравливаться, познать, как копейка достается. Моя внучка, небось, ее ровесница, на курятнике работает второй год и неплохо получается.
- Мне что посоветуете?
- Мам, тебе сначала выздороветь надо! - встряла Анжела.
- Ишь, вострая! Зачем во взрослые разговоры суешься не спросясь? Разве эдак можно? Вовсе невоспитанная! - нахмурился старик.
- Мама больная! А вы сразу о работе!
- Ты, девка, хвост не подымай! Никто тут твою мамку не сорвет и не обидит. Понятно сказываю? Дело по ее силам подберем, - пообещал хмуро.
Варя, неожиданно для себя, согласилась поработать на инкубаторе.
- Там не чертоломят. Знай одно, следи за температурой и смотри, когда вылупляются цыплята. Не дай им расклевать друг дружку. Такое случалось. Следи и вовремя отсаживай. До двух недель выкормишь и сдаешь. Чем больше цыплят отдашь, тем больше получишь. А коли всех сохранишь, еще и премию дадим. Поняла?
- Конечно! Так когда мне выходить?
- Да хоть завтра!
- Мамка! Ну, зачем ты согласилась на работу? Ведь есть у нас деньги. Спокойно прожили бы без твоих подвигов! К чему лишняя морока? - упрекала Анжел ка.
- Глупышка! Что мне, по-твоему, сказать им было? Отстаньте, у меня есть деньги, проживем сами? Ты знаешь, как это было бы воспринято деревней? Здесь нельзя выделяться, живи как все! Я это давно поняла.
- Мам, давай вернемся в город, к себе. Там никому до нас нет дела! Тут тебя споят или надорвут на работе! - предлагала Анжела.
- Девочка моя! Я не слабее других. И мне надо выдержать, чтобы выжить заново. Вернуться мы всегда успеем. И если почувствую, что не справляюсь, не потяну, сама скажу тебе о том, и мы вернемся. Но теперь нам нужно остаться. Надо подняться там, где однажды упала…
Анжела поняла, мать не переспорить и согласилась.
Целых два месяца Варвара ломала себя. Она уставала до изнеможения и поняла, что, живя в городе, отвыкла от деревни, от нагрузок, постоянных забот, какие, безусловно, отрывали от горя, но выматывали безжалостно.
Варя постоянно была среди людей, они работали вместе с нею, тормошили, не давали зациклиться, впасть в депрессию. Варя знала обо всех их горестях и радостях, понемногу забывала о своей беде. Вечерами, после работы к ней приходили соседи и свои деревенские.
- Ну, как ты, привыкаешь к нашим Липкам? Иль все еще тянет в город? - спрашивали бабу.
А однажды вечером к ней в гости заглянул на огонек зоотехник, Михаил Николаевич. Все деревенские бабы мигом выскочили из дома. Но со двора долго не уходили, заглядывали в окна, силясь не только увидеть, но и услышать, о чем говорит с Варькой самый завидный в деревне жених. Его все знали как отменного кобеля, волокиту и брехуна. Скольким девкам он обещал жениться, сам сбился со счету. Теперь вот решил приударить за Варварой. Та удивилась приходу человека и спросила резко:
- Что нужно?
- Да вот решил заглянуть на огонек! - достал бутылку вина из кармана:
- Давайте скуку развеем. Не то с тоски в нашей глуши озвереть недолго.
- Мне скучать некогда. За день так начертоломлюсь, что домой полуживая приползаю и сразу в койку, хоть бы успеть отдохнуть до утра. Так что не до гостей мне, Михаил Николаевич, вы уж извините…
- Варенька, о чем речь! Вы ложитесь, не обращайте на меня внимания, я немножко посижу рядом. Поверьте, не помешаю, - откупорил бутылку вина и, взяв со стола стаканы, плеснул на дно:
- Давайте по глотку! От усталости как ничто другое помогает, - протянул стакан Варе.
- Я не хочу!
- Расслабьтесь и почувствуете себя совсем другим человеком. Это необходимо здоровью, я вам советую как специалист.
- А вы что с коровами выпиваете? Вы же зоотехник и в человечьих болезнях вряд ли хорошо разбираетесь!
- Не скажите! У людей с животными очень много общего и в заболеваниях. Знаете, как я зоотехником стал? Я же у бабки с дедом рос, тоже в захудалой деревухе. Они хозяйство держали. А у старых откуда силы? Тут же как назло корова борца наелась и разбарабанило ее, как бочонок. Дед с бабкой в слезы, пропала скотина, сдохнет, а на другую денег нет.
И взять их неоткуда. А дед с молока собирал мне на велик. И такая досада взяла, что не получу его. Взял я палку покрепче, разломал ее, вставил корове так, чтоб рот был открыт все время и погнал нашу Зорьку вокруг деревни бегом, без отдыха и остановки. Где-то на десятом круге она меня так обдала зловоньем, что сам чуть не задохнулся, но удержался и погнал дальше. У самого перед глазами красные пузыри, но бегу, куда деваться? Не пойму, кого больше жаль, корову или велик, какой могу не получить. Вот так пригнал я Зорьку к реке, она, бедная, на колени упала, так пить хотелось ей, а нельзя, пока вся отрава из нее не выйдет. Погнал от воды и увидел слезы в глазах коровы. Знаете, Варя, вот тогда во мне зоотехник проклюнулся. Бегу, плачу сам, но гоню корову, чтоб спасти. Лишь в сумерках привел к реке Зорьку. Когда у нее живот совсем опал. Она попила немного и сама домой пошла. Еще восемь лет жила! Но меня больше всех любила. Как своего родного вылизывала, помнила доброе, хотя скотина, так все считают, ума и совести не имеет. А ведь это заблужденье. Скотина, случается, бывает много благодарнее людей. Вот здесь в деревне не могла разродиться женщина. У ребенка заднее прилежание было. Не головою, а ногами на свет пошел. Такое и у животных бывает. Врач в районе, позвали меня, умоляли, помоги Христа ради! Помирает баба, спаси! Ну, пришел. Жаль стало человека. Развернул, достал дитя. А когда уходил, мне даже спасибо не сказали. Случилось, горел конюх от самогонки. Откачал его, прочистил желудок. Ожил человек к ночи. Зато жена на меня с засовом набросилась и орала:
- Зачем спасал, кто просил? Пусть бы сдох, алкаш!
- Я ее стервой назвал с обиды. А мужик свой вывод сделал и ушел к другой. Неплохо живут. Двоих детей заимели, и пить перестал по-черному. Выходит, сама женщина виновата была.
- А мне какое дело до них? - ответила Варвара.
- Я понимаю, но мы живем среди них. И говорю о том не случайно. Жалейте прежде всего себя. Не рвите сердце жалостью ко всем. Это мой совет, - допил остаток вина:
- Я пришел к вам без всякой задней мысли. Пообщаться хотел как с интеллигентным человеком. Но не получилось, не восприняли, а может, заскорузли в своем горе и окончательно разуверились в людях, растеряли все свое тепло. Плохо это, Варя! Без общенья человек дичает. Не стоит вам терять себя! Ведь вы женщина!
- Михаил Николаевич! Коль так меня разделали, будем прямолинейны. Слишком дрянная слава за вами идет…