Мой прадед по отцу носил фамилию Глинка. Российский старинный дворянский род польского происхождения. Ещё в шестнадцатом веке польский король Владислав пожаловал, возможно, моему пращуру имение в Смоленском воеводстве. Когда Смоленск перешёл под юрисдикцию России, Глинки стали служить московскому царю. Правда, были и другие ветви этого рода, оставшиеся в Речи Посполитой, а после её распада - в Австро-Венгерской империи. К какому ответвлению принадлежали мои предки, я точно не знаю. Но в Сибири они оказались, стопроцентно, не по своей воле. Кого сослали на север Омской губернии: польских ли Глинок, российских ли? - то мне не ведомо. Но когда в Сибирь вошли большевики, мой прапрадед почему-то поменял свою громкую фамилию на кличку. В ту пору козаками называли выходцев из Малороссии. Не путать с сибирскими казаками, верой и правдой служившими адмиралу Колчаку. Родной брат моего прапрадеда сохранил фамилию предков и даже какое-то время возглавлял уездный ЧК, но потом его самого расстреляли, видать, за непролетарское происхождение. А Козаки выжили в таёжной сибирской глуши.
Прадед прошёл три войны: конфликт с японцами на озере Хасан, финскую и Великую Отечественную. Орденоносец. Четверть века победу потом праздновал. Мой дед первым в семье получил высшее образование. Он долгое время проработал арбитражным судьёй, сейчас на пенсии. Я пошёл по его стопам, стал юристом. Отец - журналист, редактор областной газеты, но в лихие девяностые ушёл в бизнес. Был посредником на металлургическом рынке. Потом его выкинули из схемы большие "акулы", и он стал писать книги.
Я привык считать его богатым человеком, а себя - наследником немалого состояния и потерял годы среди "золотой молодёжи". Но успел спохватиться, что отцово время прошло, и мне придётся рассчитывать только на собственные силы. Сейчас настолько вошёл во вкус настоящей мужской жизни, что не променяю её ни на какие миллионы, если только не заработаю их сам.
Мужики в нашем роду всегда умели работать. Делали себя и становились кем-то. Но вот с жёнами им категорически не везло. Поэтому я до сих пор не женат. Моя бабушка - инженер-строитель из Донецка, а мама - актриса из Одессы. Бабушка прожила с дедом в Казахстане, пока отец школу не закончил, а моя мать с папой - и того меньше. В Сибирь мы переехали уже без неё. И в первый класс меня провожал один папа. В нашей семье сыновей воспитывают отцы. А женщины бросают их, возвращаются на родину и заводят новые семьи. У моего отца в Киеве живёт родная сестра по матери, у меня - родной брат в Одессе, материн сын от второго брака. Ему шестнадцать лет, но я его ни разу не видел. В детстве я ещё ездил на каникулы к маме, отдохнуть на море. Я не хотел, но отец настаивал. Но когда увидел свою мать беременной от чужого дяди, понял, что ноги моей в её доме больше не будет.
- Удивительно, - тихо произнесла Катя. - Обычно мужья уходят от жён и оставляют своих детей. Но вы, похоже, большие оригиналы, белые вороны.
Стаи чёрных птиц перелетали от перелеска к перелеску по ходу нашего автобуса и дружно галдели. Я смотрел на них, на живописные Карпаты и жмурился от слепящего глаза утреннего солнца.
После границы я так и не смог заснуть. Зато Катя, оказавшись на родине, тут же засопела. Это была её идея - поехать из Праги в Киев на автобусе через пол-Европы. Вначале мы добрались до Берлина. День ушёл на обзорную экскурсию по германской столице. В ночь мы уехали в Варшаву. Ещё одна экскурсия по польской столице. А потом ночной переезд до Львова.
Катя разлепила глаза и сразу закрылась от солнца ладошкой.
- Сколько здесь воронья! Буквально стая на стае, - соскучившись по общению, я сразу завязал разговор.
- Это не вороны, - потянувшись, произнесла Катюша. - Вороны живут поодиночке, а не стаями. Скорее всего - галки. На древнем гербе Галиции изображена именно галка. На гербе города Галич, есть такой в Ивано-Франковской области, - тоже. Названия провинции и города произошли от этой птицы. А вот символ самого Ивано-Франковска - старинного польского города Станислав - ворон. Кстати, ты знаешь, что ворон и ворона - это разные породы? Ворон крупнее и умнее. Хотя все они питаются падалью.
Катин дед Марк Самуилович занял мою сторону во львовском инциденте.
- Негоже нам идти на поводу у западенцев. Дай им волю, они и в Бабьем яру бандеровский бедлам устроят.
- Но ведь это история, дед! - продолжала стоять на своём Катя. - Её не перепишешь заново. Словно его Россия всегда была во всём права! А голодомор? Раскулачивание? Репрессии?
- Есть такие истории, внучка, о каких надо забыть и никогда не вспоминать. А то они могут повториться вновь. Демонов прошлого лучше держать под замком.
Райцентр, где жили Катины деды, располагался на автотрассе Киев - Харьков недалеко от Полтавы. Это обстоятельство и дедова должность (он работал директором местной автобазы) предопределили рывок семейства из глубокой малоросской провинции в столицу, а затем и в Нью-Йорк. А всё - его величество Случай. Судьба порадовала Марка Самуиловича Михельсона перед самой пенсией. Нельзя сказать, что до этого момента он чувствовал себя несчастным и обездоленным. Напротив, по местным меркам его жизнь очень даже удалась. Директор крупного предприятия, в советские времена - номенклатура далее не райкома, а самого обкома партии. Жена Анна Ильинична - бессменный председатель райпотребсоюза, без малого тридцать лет. Обеим дочерям высшее образование дали. Старшая Оксана пошла по материнской линии, получила диплом товароведа в Институте советской торговли, устроилась снабженцем на оборонный завод в Полтаве. А младшая Елена, хоть и отучилась в не очень-то престижном педагогическом институте, зато на факультете иностранных языков. Английским и немецким владела свободно. Обеих дочек Михельсоны выдали замуж. Только с зятьями не повезло. И парни, вроде бы, неплохие попались. Спортсмены, без вредных привычек, после армии, но безынициативные какие-то. Ни украсть, ни покараулить. Все проблемы за молодых решали Марк Самуилович и Анна Ильинична.
Но даже в трудные годы перестройки и в лихие девяностые семейство, в отличие от многих, не бедствовало и даже понемногу богатело. Марк Самуилович вовремя подсуетился: через жену достал кому надо из начальства дефицит, а другим просто дал взятку. И приватизировал на себя автобазу. Но надо отдать ему должное, он был хозяином от природы, а не временщиком, какому сиюминутно лишь бы урвать жирный кусок, а потом хоть трава не расти. Марк Самуилович во всём любил порядок. Чтобы территория была ухожена, площадка заасфальтирована и на клумбах радовали глаз пёстрые цветочки. Все машинки, естественно, должны всегда быть на ходу. На заре украинской самостийности с запчастями было совсем худо, пришлось на автобазе оборудовать разные ремонтные цеха, далее цех по восстановлению автомобильных двигателей. Такие Кулибины взрастились, не то, чтобы блоху подковать, двигатель самого "Мерседеса" с закрытыми глазами разобрать и собрать могут.
И вот однажды ранней весной, лет пять назад, в каком-то километре от автобазы на трассе заглох шестисотый "Мерседес" с киевскими номерами. Марк Самуилович, как человек, привыкший помогать, остановился и поинтересовался у копающегося под капотом водителя, не нужна ли помощь? А она столичным деятелям была просто необходима. На "Мерсе" двигатель заклинило. Один случай на миллион. И он произошёл с персональной машиной заместителя министра иностранных дел Украины, ехавшего в Харьков по личным делам.
Директор районной автобазы сразу понял, что это перст божий. Через десять минут прибыл эвакуатор, ещё через полчаса ремонтники установили причину поломки. Понадобились запчасти из Полтавы. Заместителю министра, как он ни спешил, пришлось скоротать время ремонта в гостях у Михельсонов. Хозяйка на скорую руку умудрилась накрыть стол, какой не во всяком киевском ресторане сделают. Хозяин достал из бара бутылку самого дорого французского коньяка, подаренную ему на шестидесятилетие. Киевлянин жутко нервничал, торопился и не верил, что в таком захолустье могут починить навороченный двигатель представительского авто. Но даже бутылку допить не успели, появился "Мерседес" своим ходом. Дипломат чуть не плакал от радости, тиская в объятиях своего провинциального спасителя. Спрашивал, сколько он должен, но предусмотрительный Марк Самуилович никаких денег с важной птицы не взял, а от визитной карточки с номером сотового телефона не отказался.
Так завязалось перспективное знакомство. Благодаря ему, Катины папа и тётя Лена оказались на дипломатической службе, и не где-нибудь, а в самом Нью-Йорке, в штаб-квартире ООН.
На Полтавщине мне понравилось. Я словно оказался в гоголевских "Вечерах на хуторе близ Диканьки". Правда, хат, крытых соломой, я не видел, но глиняные мазанки под шифером на окраине городка мне попадались. Здешние жители, в отличие от заносчивых галичан, были добры и приветливы. Я легко понимал местный украинский говор, содержащий много русских слов. И вообще, чувствовал себя здесь как дома. Барселона, Прага, Берлин, Варшава, Львов - красивые, но чужие города. А здесь всё родное. Полтава больше походила на Воронеж или Барнаул, чем на чопорную Европу.
А как вкусно готовила Катина бабушка! Борщ, клёцки, сырники, вареники с вишней и абрикосами… Я впервые распробовал вкус настоящего сала. Белое, с розовыми прожилками, на ржаном хлебушке, оно буквально таяло во рту после стопки ядрёной горилки. За три дня в гостях я набрал три килограмма - по кило в день. Я разомлел от любви и жары. Катался как сыр в масле. Катя тоже стала такой домашней, тёплой и мягкой. И как-то вечером, когда мы всей семьёй после сытного ужина играли в лото в беседке под раскидистой яблоней, я неожиданно поймал себя на мысли, что это, наверно, и есть счастье, и что я не прочь прожить так всю свою оставшуюся жизнь.
Баба Аня однажды подколола деда Марка, мол, какой из него еврей.
- Настоящий еврей давно бы банк свой открыл, стал миллиардером. А мой старик всё с техникой, как дурень со ступой, носится.
Дед философски ответил:
- Всё - в меру, Анечка, всё - в меру. Так ещё древние греки говорили. Мы что, дорогуша, последний хлеб без соли доедаем? У нас хороший дом, хороший сад. А был бы дворец, как у банкира, весь город бы завидовал. А так нас все уважают. Разве этого мало?
Марк Самуилович всё-таки обиделся и пожаловался мне:
- Вот смотри, Данилка, какие хохлушки вредные жинки. Крепко подумай, прежде чем брать жену из этого хитрого народа. Говорят, евреи - хитрые, да по сравнению с украинцами, мы - сущие дети. Умный телок двух маток сосёт. Это про хохлов. Их незалежность - чтобы одновременно доить Россию и Европу, уверяю, и ту и другую, что душой мы с вами, а с другими - по чистому расчёту.
- Шо ты, старый еврей, против хохлов имеешь? - дородная баба Аня, в косынке, завязанной на лбу, ну вылитая Солоха, грозно стояла, руки в бок, посереди кухни.
По сравнению с ней, Марк Самуилович выглядел маленьким и тщедушным.
- Молчу, Анюта, и ухожу.
Заговорщицки подмигнув, дед из-под полы длинной рубахи показал мне горлышко графина.
Мы перебрались в беседку. Выпили. Закусив яблоком прямо с дерева, хозяин закончил свою мысль:
- Жёлто-синий украинский флаг родился под Полтавой. Теперь говорят, что полосы на нём означают синее небо и жёлтое пшеничное поле. На самом деле это цвета шведского флага. Когда перед Полтавской битвой гетман Мазепа предал Петра Первого и с частью казаков выступил на стороне шведского короля Карла, то, чтобы отличаться от своих товарищей, сохранивших верность русскому царю, перебежчики повязали себе на руки сине-жёлтые повязки, какими их снабдили шведы. Это флаг предательства.
Изорванные и опалённые жёлто-синие знамёна пленные бросали в одну кучу, а оружие - в другую. В их глазах не было никакой удали, только страх и отчаяние. Они сдавались десятками, сотнями. Иногда приводили связанных офицеров или бойцов добровольческих батальонов. Транспорта для отправки пленных в Донецк катастрофически не хватало. Городские власти даже снимали с маршрутов рейсовые автобусы и присылали их на передовую.
Больше всех в моём взводе радовался победе под Иловайском местный ополченец по кличке Маркшейдер.
- Всё, братцы, теперь в воскресенье точно женюсь. Всех приглашаю на свадьбу. Уж погуляем так погуляем.
Бедняга, его убил снайпер в тот же вечер.
Глава 4
Квартирный вопрос в эпоху перемен
Я бросил свой завод, хоть, в общем, был не вправе, -
Засел за словари на совесть и на страх…
Но что ей оттого - она уже в Варшаве, -
Мы снова говорим на разных языках…Владимир Высоцкий
От чёрта открестишься, а от москаля не отмолишься.
Украинская поговорка
- Женитьба - дело серьёзное. Ты бы познакомил меня со своей избранницей, с её семьёй, - сказал мне отец по телефону.
- Нет проблем, батон. Прилетай в Киев в начале ноября. Мы с Катей как раз вернёмся из Трускавца. Представлю тебя и ей, и маме. Они очень гостеприимные, будут тебе рады. Хоть развеешься.
Ближе отца на этой планете у меня никого не было. Но, честно, иногда я его не понимал. Он умный, деловой мужик, но как выкинет какую-нибудь хрень, хоть стой, хоть падай. Спрашивается, кому сейчас нужны его либеральные романы? Время изменилось безвозвратно, у общества уже другие потребности давно.
А бизнес? Ведь и дураку было понятно, что вакханалия девяностых рано или поздно закончится! В эпоху глобальной компьютеризации посредники обречены. Заработал деньги на восстановлении разрушенных хозяйственных связей, так вложи их во что-нибудь стоящее, полезное людям. Создай строительную фирму, открой ресторан, магазин, на худой конец! Но у моего папы и тут отмазка:
- Пробовал - не получается. Понимаешь, я - не хозяин, нет во мне этой кулацкой жилки, чтобы упорно, всю жизнь грести под себя, присваивать чужой труд. Когда-то я держал крупную торговую компанию, человек сорок в ней числилось, но, знаешь, денег не было. Я брал кредиты, всем рисковал, а мои подчинённые жили лучше, чем я. И тогда я понял, что не могу руководить людьми. Творческий коллектив, редакция газеты - не в счёт. Хороший редактор должен быть первым среди равных. Это я умею. А народ просто надо держать в ежовых рукавицах.
С матерью тоже непонятно. Почему она уехала, бросила нас, отец мне никогда не говорил.
Она часто ездила на гастроли, и я подолгу оставался вдвоём с отцом. Он работал корреспондентом областной газеты и тоже мотался по командировкам. Тогда у нас ночевал дед, или я отправлялся в его большую судейскую квартиру с высокими потолками на берегу Иртыша. У нас тоже была хорошая квартира в Павлодаре. Три комнаты, на третьем этаже, в самом центре города. Но в типовом доме массовой застройки, и в ней не было того простора и пространства, как у деда. Может быть, потому что он жил один, а нас - трое. Мне всегда нравилось гостить у него, ведь там дозволялось всё. Дед, хоть и строжился, но во мне души не чаял. Его отец, мой прадед, живший по соседству в однокомнатной квартире со старушкой-ровесницей, меня тоже очень любил. Его жена умерла рано, но старик погоревал в меру и скоро нашёл новую бабку. Он не мыслил жизни без женщины рядом и постоянно ругал сына, что тот живёт бобылём.
Распад Союза для нашей семьи стал большим ударом. Летом 1992 года уехала в Одессу мать, вначале в отпуск, а потом оказалось, что навсегда. Отец тоже вскоре исчез, и я переселился к деду. Я часто плакал по ночам, просился к родителям, дед меня гладил по волосам сухой ладонью и успокаивал, что мы скоро поедем к папе.
Отцу нельзя было въезжать в Казахстан. Какие-то проблемы с законом. Дед отвёз меня в аэропорт и со знакомыми отправил в Москву. Родитель встретил меня в Домодедово, и мы с ним полетели в Батуми. Он тогда занимался поставками мандаринов из Аджарии. Я привык, что под Новый год у нас дома всегда стоял ящик этих сказочно вкусных фруктов. Только начинаешь очищать мандарин от кожицы, и сразу вся комната наполняется чудесным ароматом. Запах ёлки и мандаринов - так пахло моё счастливое детство.
Грузины принимали моего отца, как дорогого гостя. Сациви, чанахи, долма, хачапури… Всех названий блюд, какими нас потчевали в горных селениях хлебосольные хозяева, я и не запомнил. Помню, как мы купались в бурлящей и холодной горной реке. Как ели виноград и персики в горах. Отец пил из рога терпкое грузинское вино. За столом говорили много тостов за мир и дружбу. А потом папин партнёр по бизнесу дядя Зураб дал мне настоящее ружьё, подвёл к окну и, направив ствол вверх, сказал: "Стреляй!". Я выстрелил в ночное небо, и сразу пошёл дождь. Я тогда радовался сильно:
- Папа, папа, я небо из ружья проткнул!
Потом мы переехали на побережье и неделю жили в "Интуристе" в Кобулети. Кондиционера в номере не было, из‑за духоты мы с отцом спали на лоджии. Однажды утром я проснулся от раскатов грома. На небе не было ни облачка. И море отливало зеркальной гладью.
- Папа, а почему гром гремит, а дождя нет? - растолкал я спящего на надувном матрасе отца.
Он резко вскочил на ноги и велел мне немедленно собирать вещи. В гостиничном фойе толпились взволнованные люди с чемоданами. Дядя Зураб тоже был там и постоянно ругался по-грузински.
- Володя, ночью абхазы прорвали нашу оборону. Их танки в тридцати километрах от города. Вам надо срочно улетать.
- Но наш самолёт только через пять дней!
- Мой двоюродный брат работает начальником Батумского аэропорта, он вас посадит на московский рейс.
Весь полёт до Москвы отец простоял в проходе между креслами, как и многие другие мужчины. В самолёте сидели только старики, женщины и дети. Меня к себе на колени посадила молодая грузинка.
В Москве я видел Горбачёва. Мы шли с отцом от Красной площади к метро "Площадь революции" по Никольской улице. И возле перехода к станции метрополитена стоял бывший президент СССР и о чём-то громко вещал окружившим его людям. Отец посадил меня на плечи, и я очень хорошо рассмотрел родимое пятно на лысине последнего руководителя ещё недавно великой страны.
Отец купил мне билет на самолёт и с какой-то женщиной отправил в Павлодар.
Этой же осенью умер прадед. Его похоронили на Аллее ветеранов Великой Отечественной войны местного кладбища. Дед очень спешил. На девятый день мы поминали прадеда ещё в Павлодаре, а на сороковой - уже в Томске. Свою квартиру судья продал за бесценок, за три тысячи долларов, а родительскую вообще пришлось оставить даром. Благо отец сумел вытащить деньги из бизнеса и купить двухкомнатную квартиру на окраине Томска.
Почему именно Томск? В здешнем университете учились мои предки: и дед, и отец. Каждый в своё время. Я тоже выпускник Томского государственного университета, в третьем поколении.
Папа постоянно был в разъездах, и я жил в основном с дедом. Вскоре отец женился во второй раз. Его жена годилась мне в старшие сестры, но никак не в матери. В такую семью дед меня не отпустил. С молодой женой отец прожил, правда, недолго, развелись по обоюдному согласию. Но осадок в моей душе от его предательства остался. Я быстро повзрослел. Рано начал встречаться с девушками. На втором курсе чуть не женился в первый раз.
Отец меня тогда поставил перед выбором: если я женюсь, то сам должен содержать свою семью. Я закусил удила и полгода с подругой снимал квартиру, подрабатывал барменом в ночном клубе. С ней я расстался, и мы с отцом помирились.